друзья решили предаться общему для
всех пороку. Молодой Такамасу предложил выпить трижды по три чарки
нагретого сакэ.

- Холостому мужчине доступны все развлечения, - сказал он. - Но даже и ему
вечерами становится тоскливо без жены. Сегодня я твердо намерен заключить
брачный контракт с госпожой Хидаримару, что живет за Восточным храмом, и
поэтому должен быть трезв и почтителен.

- Нет! - вскричал великан Синдзэн. - Не три, а девять раз по три чарки
следует нам выпить перед тем, как начну я готовиться к состязаниям в Киото,
потому что с завтрашнего дня мой сэнсэй воспретил мне даже проходить мимо
питейных заведений.

Молодые повесы решили уважить знаменитого борца и последовали его
предложению. После двадцать седьмой чарки, когда составитель календарей
уткнулся носом в миску с соевым соусом, церемониймейстер Оити вспомнил, что
кому-то из пирующих надо отправляться в Киото. Отчего-то решили, что это
именно Такамасу. Бедного составителя календарей погрузили в проходящую в
нужном направлении повозку, заплатили вознице и растолковали ему, что
избранница Такамасу живет за Восточным храмом.

И вот, вместо того чтобы пойти к возлюбленной, живущей в родном Эдо,
несчастный отправился в Киото, где, разумеется, тоже был Восточный храм!

Очнулся Такамасу вроде бы в доме госпожи Хидаримару - те же циновки, та же
ниша в стене, те же полки с изображениями Эбису и Дайкоку. Только женщина
была другая - шея длинная, стройная, разрез глаз четкий, линия волос надо
лбом естественна и красива, зубы не вычернены, как полагается замужней
женщине. На ней три платья с короткими рукавами из двойного черного шелка с
пурпурной каймой по подолу, изнутри просвечивает вышитый золотом герб.
Звать ее Идуми-сан. Увидел Такамасу красавицу - и сразу влюбился!

Ей, по всему видать, тоже понравился славный юноша, потому что она, схватив
кисть и тушечницу, тут же начертала на своем левом рукаве стихотворение:

Хотелось бы мне,
Сидя у зеркала,
Увидеть, как в тумане,
Где закончится путь мой,
Затерявшийся в вечерней росе!

Трудно застать врасплох составителя календарей. Такамасу немедленно снял
башмак, вытащил стельку из рисовой бумаги и сразу же сочинил "ответную
песню":

Хотелось бы мне
Спросить у ясеня
Или у старой сосны на горе,
Где живет та,
Которую назову единственной!

После этого, разумеется, другие объяснения в любви стали излишними.

Но не успели влюбленные, как говорится, и ног переплести, как входная дверь
отъехала в сторону и на пороге появился суженый госпожи Идуми -
прославленный самурай Ипорито-но-Суке. Увидев любимую в объятиях другого,
он закрыл лицо рукавом, прошел в угол и, достав из футляра нож длиной в
четыре сяку, сделал себе сеппуку. Кровь хлынула на белые циновки, и
несчастному Такамасу не оставалось ничего другого, как вытащить из ножен
катану и обезглавить благородного самурая, чтобы облегчить его страдания.

Идуми-сан при виде безголового тела вскрикнула, но сразу же взяла себя в
руки, согрела сакэ, сменила икебану в нише, вытащила из окоченевших рук
мертвого Ипорито-но-Суке нож длиной в четыре сяку и последовала за ним,
сохраняя верность данному некогда обещанию. Такамасу Хирамон, рыдая, снес
голову и ей. Сам же он, сложив предварительно предсмертную танку, закатал
кимоно и тоже вонзил смертоносное лезвие в живот.

Узнав об этом, в далеком Эдо его суженая, госпожа Хидаримару, совершила
богатые приношения в храм Аматэрасу, раздала служанкам свои праздничные
одежды с широкими китайскими поясами на лимонного цвета подкладке, после
чего велела позвать своего престарелого дядю, чтобы он помог и ей
расстаться с опостылевшей жизнью.

Вскоре печальная весть дошла и до императорских покоев. Государь тут же
переменил наряд, надел простой охотничий кафтан, трижды прочитал вслух
стихотворение "Персик и слива молчат...", призвал к себе канцлера Фудзимори
Каматари и через него даровал оставшимся трем участникам роковой попойки
высокую честь добровольно расстаться с жизнью.

Оити Миноноскэ, Сумияма Синдзэн и Таканака Сэндзабуро, не дрогнув,
выслушали повеление государя и на третий день весны, выпив двадцать семь
раз по три чарки сакэ, выполнили его со всеми полагающимися подробностями.

Всех семерых похоронили на одном кладбище у подножия горы Муругаяма, где
лепестки алой сливы каждый год осыпаются на гранитные плиты. С тех пор туда
частенько приходят несчастные влюбленные пары, чтобы совершить ритуальное
двойное самоубийство.



Вот какая была у Жихаря память - ни одного имени не переврал, ни одного
цвета одежды не перепутал! Но деревянное лицо Проппа, как показалось
богатырю, выразило вместо ожидаемого восторга некоторое недоумение и даже,
можно сказать, ошарашенность, так что пришлось подняться и своей рукой
угодливо почесать идолу в затылке.

- Раз так сказывали, - оправдался богатырь. - Это же сказка, потому что пил
я ихнее сакэ - это просто крепкое рисовое пиво, а чарки у них не более
бабьего наперстка. Напиться им до такой степени, чтобы в другой город
поехать, никак не возможно. Особенно борцу сумо, я с ними силой тягался.
Победил всех, понятное дело... Людей, конечно, жалко, да против обычаев не
попрешь. Ладно, прощай, милостивец, мне на подвиги пора.

Услыхав впереди множественные людские голоса и хохот, Жихарь не стал сразу
нарываться на подвиги, решил сперва поглядеть со стороны - что за люди,
сколько их и чем занимаются.

Людей было десятка два, один конный, все при оружии, по доспехам -
кривляне, которым на многоборской земле делать вроде бы нечего. Кривляне
толпились возле дуба, на нижней ветви которого кто-то висел. И даже не
кто-то, а соискатель княжниной руки, степной певец и воин Сочиняй-багатур.
И даже не висел еще, а стоял в седле своего мохнатого конька с удавкой на
шее. Кривляне издавна принавыкли вешать попавшихся степняков таким
способом.

Того, что сидел в седле и руководил всей затеей, Жихарь тоже узнал: бывший
Жупелов дружинник по имени Долболюб. Будучи дружинным отроком, богатырь
немало претерпел от него издевательств и обид, сапоги ему чистил и коня
обихаживал. Помогать взрослому дружиннику отрок обязан, никто не спорит, но
Долболюб как-то особенно изощренно травил Жихаря, словно хотел, чтобы тот
не выдержал и позорно бежал обратно в пастухи. Но в один прекрасный день
Жихарь почувствовал, что настала его пора, и подал Долболюбу до блеска
начищенные сапоги, предварительно в них помочившись как следует. Хохоту
вышло много, и опозоренный воин кинулся бить дерзкого юнца. После того не
мог подняться с земли и жалобно просил живота. От такого сраму пришлось
самому Долболюбу покинуть Многоборье и пристроиться в убогое по тем
временам кривлянское воинство. Там-то он, конечно, был всех сильней:
кривляне народ мелкий.

Сейчас же Долболюб, судя по золоченым наплечникам, дослужился до
воеводского звания. От настоящего воеводы в нем только и водилось, что
черная борода, заплетенная в мелкие косички. Косички торчали во все
стороны, словно в подбородок Долболюбу вцепился редкостный зверь дикобраз.

Воевода качнул дикобразом, и один из пеших кривлян стеганул степного конька
хворостиной. Жихарь растерялся, не сообразив пока, что делать, но умный и
верный конек не тронулся с места. Другой доброхот потянул конька за
уздцы...

- Эй, вы! - рявкнул Жихарь, и голос его легко перекрыл одобрительный галдеж
палаческого отряда. - Кто велел чинить на Многоборье суд и расправу без
княжеского дозволения? Здесь покамест не кривлянская земля!

Воевода повелительно двинул рукой, его приспешники замолкли и расступились.

- Была многоборская земля, да вся вышла! - сипло сказал Долболюб. - А вот
кто это у нас такой горластый выискался? Покажись!

Жихарь степенно вышел на дорогу.

- Я - Джихар Многоборец, слабому защита, сильному беда! - объявил он и
подбоченился.

Кривляне захохотали. Жнхарь сообразил, что сейчас он, такой - в паутинной
кольчуге, с нелепой деревяшкой в руке, - никак не похож на грозного витязя.
Богатырь взмахнул мечом-разумником, надеясь, что Симулякр покажется в своем
настоящем обличье. Но деревяшка вырвалась у него из руки, полетела вперед,
сверкая багрецом на закатном солнце, перерезала веревку, свисавшую с
дубовой ветки, поворотила назад, снова вернулась в хозяйскую десницу и
только там из двойного метательного ножа стала прежней деревяшкой.

Сочиняй-багатур не растерялся, пал в седло, и конек, пришпоренный пятками,
прыгнул через головы палачей и понес всадника по лесной дороге.

Долболюб ринулся было в погоню, но конь воеводы, узрев стоящего поперек
дороги богатыря, захрапел и стал припадать на задние ноги. Воевода взмахнул
плетью, хотел ожечь чужака. Навстречу плети полетела другая плеть, ремни
переплелись, Жихарь несильно дернул свою на себя - и грозный Долболюб, как
встарь, полетел на землю.

- Колдун, колдун! - зашумели кривляне. - Воевода, у нас такого уговору не
было, чтобы с колдунами воевать! Сам воюй!

- У-у, хлебоясть! - погрозил своим воинам поднявшийся воевода. На Жихаря же
он смотрел теперь с каким-то сладким почтением.

- Чего ты сразу гневаешься, добрый человек? - спросил он. - Мы степного
грабителя поймали. Сам посуди - льзя ли его не повесить? Мы вам же пользу
делаем. Разве многоборцы его помилуют?

- Княжна решит, - высокомерно сказал Жихарь. - Убирайтесь с нашей земли.

Тут Долболюб кинул взгляд на деревянный Симулякр - и снова осмелел.

- Да кому нужна ваша земля? - спросил он. - Чего с нее взять? Разве что
сопли твои?

- Для такого, как ты, и соплей жалко, - не сморгнул глазом Жихарь. - К тому
же многоборцы кривлян всегда били, а наоборот никогда не было...

- Ха! - радостно вскричал Долболюб. - Ты, парнюга, видно, шатался где-то и
ничего не знаешь? Да третьего дня ваш хваленый Невзор от наших героев еле
ноги унес на Собачьей заставе! Первым коня заворотил! Да и на коне-то едва
усидел! А я-то на него в свое время столько сил потратил, воинской службе
обучаючи, да, видать, не в коня корм. Сглазили вашего Невзора, изурочили
добрые люди!

Богатырь похолодел. Славу его кабатчик, конечно, присвоил, а личной
доблести и силы он ему не закладывал. Теперь даже Долболюб - да что
Долболюб! - всякий кривлянский отрок может запросто его одолеть. Пока слава
держалась, враги не осмеливались переступать древние рубежи, а теперь край
без защиты...

- Подумаешь, - сказал он. - Невзор, поди, все еще болен, с самой осени ведь
пластом лежал...

Выходило, по Жихаревым словам, что сам он уже вполне согласился с наличием
самозванца - вон, гляди, защищает его...

- Да и помимо Невзора есть кому оборонить Многоборье, - добавил он и
вопросительно поглядел на Симулякр. Но Умный Меч в спорах участвовать не
пожелал и не перевоплотился ни во что грозное и неодолимое.

Потихоньку осмелели и прочие кривляне. Кто-то выкрикнул:

- Да что с ним толковать, со щербатым да бритоголовым! Он, поди, сам из
Степи! Вот и повесить его заместо утеклеца!

И стали кривляне мелкими шагами приближаться к своему предводителю. Мечи
прятали за спинами. Двигались дугой, норовя обойти странного чужака.

И драться было не с руки - не для того его Беломор готовил, - и не драться
нельзя: совсем обнаглеют и пойдут на Многоборье большой войной...

Тогда богатырь вытащил из-за пазухи платок, подаренньтй любимой княжной,
развязал один из четьуех узлов и...

...И чуть не полетел на землю - с такой силой хлынула из освобожденного
угла озерная вода. Жихарь устоял, посильнее перехватил угол рукой, чтобы
струя била дальше и сильнее.

Жихарь устоял, а воевода Долболюб как раз и грохнулся, подставив свой отряд
под убойный поток. Богатырь водил стру„й туда-сюда, опрокидывая кривлян,
забивая им глотки водой. Где-то под ногами возился поверженный воевода - на
его панцире даже осталась заметная вмятина.

"Ты гляди, что творится! - восхищался Жихарь. - Какое я себе новое оружие
добыл! Таким оружием хорошо бунты с мятежами разгонять - и крови не
прольешь, и горячие головы охолонут!"

- Сейчас резать вас на мелкие части стру„й буду! - пообещал он противникам
и сжал влажную ткань еще крепче.

Кривляне по собственным телам поняли, что враг не шутит, начали
разбегаться, теряя последнюю честь и оружие. Самые догадливые сдвинули щиты
на спину, чтобы не так больно было. Долболюб, словно каракатица морская,
отползал грудью вверх. Хрипел только знакомые слова:

- Живота! Живота!

Богатырь напоследок стеганул его стру„й по причинному месту, потом отошел,
разжал кулак и стал завязывать узел. Сам при этом облился с головы до
подметок.

- Вот так-то! - сказал он. И, припомнив древнюю легенду, добавил: - В моем
возрасте на границе по Рио-Гранде неприлично числить за собой одних
мексиканцев!

Такие страшные слова окончательно добили кривлян с воеводой.

Грязь под ногами противно хлюпала и чавкала. Богатырь отошел в сторонку и
начал стягивать через голову паутинную кольчугу, чтобы выжать ее досуха,
поскольку мало радости будет ночью в мокрой одежде. Симулякр он положил на
землю.

Дикий гортанный вопль раздался сзади, и почти такой же вопль откликнулся
ему спереди. Богатырь поспешно натянул кольчугу назад, чтобы освободить
голову.

Воевода Долболюб лежал в нескольких шагах от него, сжимая в руке толстое
копье с широким зазубренным лезвием. Из правой глазницы воеводы торчала
стрела, а из леса выезжал на коне, издавая переливчатый боевой клич,
Сочиняй-багатур.

- Совсем плохой, совсем глупый, - сказал степной витязь, остановив коня. -
Спина повернулся, глаза тряпка закрыл - тебя нагайка учить надо, разве отец
не учил?

- На то умные люди и созданы - нас, дураков, учить, - ответил наконец
Жихарь.

- Твой куда идет? - спросил багатур. Большое и круглое лицо его было все в
синяках и шишках, узкие глаза совсем заплыли - как он только прицелиться
сумел?

- В город Вавилон, - честно ответил Жихарь.

- Сам давно туда собиралась, - сказал певец. - Оба-двое пойдем?

- Нельзя, - вздохнул ?Кихарь. - Не велено мне туда спутников брать.

Он хотел добавить, что дело-то уж больно опасное, но вовремя спохватился,
что такие слова могут только раззадорить настоящего воина - а Сочиняй
оказался именно таковым. Другой бы на его месте давно бы уже от радости до
Степи доскакал, а то и далее. Поэтому богатырь сказал:

- Направляюсь туда по обету, поклониться могучему царю Вавиле. Нельзя мне
ни спутника завести, ни рожи умывать, ни мясного вкушать, пока не дойду. А
идти-то мне полагается пешком! А через каждые сто шагов полагается мне
вставать на колени и хвалу возносить ихнему халдейскому идолу триста
тридцать три раза, ни единожды не сбившись. Надеюсь до седых волос
добраться...

- Какой строгий обет! Шибко строгий! Только рожу не мыть легко, а без мяса
совсем пропадай!

Степняк соскочил с коня, обшарил воеводу, вытащил кошель, кинжал, с
сомнением поглядел на тяжелые латы, взвесил на руке не достигшее цели
копье. Монеты из кошеля поделил на две равные кучки. Потом так же деловито
принялся развязывать брошенные кривлянами заспинные мешки.

- Еда много! Еда вкусно! - провозгласил он. - Иди сюда - пировать будем,
брататься будем...

- Будем, - согласился Жихарь. - Лишний побратим еще никому не помешал.

Он тоже осмотрел содержимое вражеских мешков, натянул чужую сухую рубаху.
Она оказалась длинная, до пят - тогда богатырь и штаны определил на
просушку.

Потом он грыз у костра вяленую рыбу и проклинал себя за опрометчивые слова
насчет мясного воздержания. Но не представать же перед новоявленным
побратимом как лжец и клятвопреступник!

- Мой, пожалуй, раньше твой Вавилон буду, - сказал, насытившись,
Сочиняй-багатур. - Мой такой глупый обет не давал.

Не стал уж ему говорить Жихарь, что находится Вавилон далеко-далеко - и не
столько по расстоянию, сколько по времени.

- Может, встретимся, - сказал он для утешения.

- Как не встретиться? Тому быть непременно, - заявил степняк и достал из
засаленных кожаных штанов обломок кости. Обломок он протянул Жихарю.

- Это что такое? - удивился богатырь.

- Твой беда попади - твой свисток свисти - мой приходи, выручай делай! -
сказал Сочиняй.

"Оттуда, пожалуй, досвистишься!" - подумал Жихарь, но дар с благодарностью
принял, а в отдарок предложил Сочиняю свою долю военной добычи.

- Куда мне такую тяжесть нести! - пожаловался он.

За поздним ужином, затеплив огонь, разговорились по душам. Багатур
объяснил, что задержался мало-мало, чтобы набрать подарков для
многочисленных жен. Да и в кабаке он здорово поиздержался. Вот и пришлось
проехаться по деревням, предлагая жителям защитить их от возможных
разбойников. Жители в таких случаях дают защитнику много больше, чем могли
бы получить грабители. Правда, потом они почему-то обижаются и назначают за
голову отважного заступника хорошую награду. Тут Сочиняю пришла на ум лихая
задумка:

- Твоя мой понарошку хватай, понарошку вяжи, тащи на суд. Мой шея аркан
надевай, вешать хоти. Твой награда получай, нож кидай, веревка обрезай,
вместе беги, деньги двое дели...

- Дело хорошее, - согласился Жихарь. - Крепко придумал. Было бы у меня
досужее время, погуляли бы по окрестностям, только некогда...

Водилось у кривлян и хмельное. Сочиняй-багатур раскраснелся, достал свой
звонкий кельмандар, настроил... Жихарь тоже воспрял духом, и у костра чуть
не до самого рассвета разливались по округе песни - то степные, а то
лесные.



ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Жалобно зарюмял карла и, выходя из комнаты, сквозь слезы проклинал свое
житье-бытье.

Иван Лажечников


Если бы люди только знали, какими простыми и доступными всякому способами
можно разрешить самые трудные задачи! Многие бы тогда с досады, что сами не
додумались, ручки бы на себя наложили. К примеру, золото можно добывать не
из руды и песка, а из самого обыкновенного навоза - все равно чьего.
Золото, конечно, получится не слишком крепкое и надежное, оно в конце
концов снова обернется навозом, но за это время вполне можно убежать
достаточно далеко.

Легко также человеку перекинуться в волка - воткнул нож в пенек,
перекувырнулся через пенек три раза, и ты уже при зубищах и хвост поленом.
Только ведь найдется нечестный человек, вытащит чужой нож из пенька, и
будешь выть на луну до конца дней.

Нетрудно попасть и во Время Оно. Необходимо лишь отыскать Место Оно либо
начертить таковое на ровной поверхности, лучше всего на каменных плитах.
Надежнее, конечно, отыскать старое, проверенное Место, вырезанное в камне
уверенной рукой опытного чернокнижника. Потому что разноцветный мел, каким
положено наносить линии, легко смывается дождями и вернуться назад будет
затруднительно.

Тайна чертежа хорошо известна детям, а взрослые вырастают и забывают забавы
младенческих лет. Но и дети, к счастью, не знают тайны во всех подробностях
и тонкостях, просто проводят на земле в пыли прямые линии, пересекают их
другими чертами, завершают получившийся рисунок дугой и в дуге изображают
солнышко. Только вот число лучей у этого солнышка должно быть не больше и
не меньше, чем необходимо, иначе все дети уже поисчезали бы и род людской
мог прекратиться. Кроме того, скакать через полученные ровные наделы нужно
на одной ноге в строго определенном порядке, и настоящий порядок детям
неведом, так что выходит просто игра.

Иногда, рассказывал Беломор, по чистой случайности и достаточно редко,
озорникам и озорницам в особенности удается начертить Место Оно без ошибок.
И пропрыгать, тоже по случайности, могут так, как положено. Вот тогда-то
дети и пропадают неведомо куда на веки вечные, а родители и соседи потом
ловят по округе всяких бродяг, обвиняют их в пропаже и разрывают напополам,
привязав за ноги к соседним березкам.

"Как просто! - удивлялся Жихарь, мотая головой. - Хорошо хоть, что тайна
сия велика есть, иначе все люди, не только дети, сбежали бы от нынешней
тяжелой жизни во Время Оно. Постоянно же говорят, что раньше и птицы пели
звонче, и пшеничное зерно созревало в добрый кулак, и волк с ягненком на
пару шатались по лесу, и вода был