ым в  вой  ветра.  И
ветер уносил эти голоса куда-то дальше по улице, где серый  воздух  сгу-
щался и стены домов расплывались в зябком мареве.
   В этом сером морозном и вязком  воздухе  неожиданно  резко  застучали
удары каблучков, они, словно острые копья, пронзали болотное  марево.  А
вскоре из зяби вынырнула и фигурка: девушка  среднего  роста,  одетая  в
темно-зеленое старое пальтишко, запачканное кое-где в грязи, тесно-русые
ее волосы убраны были в аккуратную, полную косу, спускающуюся до плеч, а
бледное личико выглядело уставшим, изнеможенным даже, она жалась к  сте-
нам домов, стараясь обходить грязь, но это  ей  не  вполне  удавалось  -
грязь была повсюду.
   Вдруг от стены, навстречу девушке выступила высокая фигура.  Это  был
человек - быть может юноша лет двадцати, а может и тридцатилетний мужчи-
на, трудно было определить это с точностью - лицо его было покрыто нале-
тами грязи и копоти; заросшие двухнедельной щетиной щеки; волосы длинные
спутанные, словно бы облитые какими-то помоями; одет он был  в  какое-то
рванье, насквозь пропитанное грязью,  местами  разорванное,  в  разрывах
видно было бело-синее, тощее, замерзающее тело. Вообще обликом своим  он
скорее походил на кошмарное видение, на мертвеца восставшего из  могилы,
потому девушка и испугалась и отдернулась от него и  наверное  бросилась
бы бежать прочь, приняв его за какого-нибудь безумца или насильника, ес-
ли бы не его голос...
   Голос этот был мягок и очень печален, негромок, спокоен и тепел слов-
но дыхание весны; только услышав первые звуки, не поняв даже  слов,  по-
чувствовала она как сердце ее словно бы охватило мягкая волна  сотканная
из вечернего заката, когда золотисто-бордовый,  жаркий  солнечный  диск,
опускается за край небосвода.  Потому  она  остановилась  и  внимательно
взглянула на этого человека.
   - Извините я вас кажется напугал, - говорил он, - простите ради бога,
не хотел... Хотя знаю мой облик сейчас не может  вызывать  ничего  кроме
отвращения, ведь я похож на кошмарный сон не  так  ли?...  Ох,  девушка,
знаете ли у меня есть картина, я совсем недавно нарисовал ее...  старал-
ся... Хотите покажу вам, если вам понравиться, если  захотите  купить  я
продам, совсем не за дорого, сколько денег дадите столько и возьму,  мне
бы, хлебушка покушать, я так давно ничего не ел... Не помню уже сколько.
   - Вы голодны... - проговорила девушка, и жалость  к  этому  голодному
художнику вдруг разом охватила всю ее сущность, она неуверенно подошла к
нему, вглядываясь в его глаза. О какими были удивительными были его гла-
за - на этом грязном, изнеможенном лице, на этой серой  улице,  во  всем
этом огромном гранитном городе, они были необычайно ясны, глубоки, жгучи
и печальны. "Господи, как же они печальны!" - вспыхнуло в ее голове.
   - Как вас зовут? - спросила она.
   - Анатолий, - ответил юноша, который смотрел теперь на личико  девуш-
ки. Лицо ее вовсе не было лицом красавицы - нет, худенькое,  бледненькое
личико, которое однако притягивало к себе взгляд  словно  некий  могучий
магнит. Какая-то внутренняя сокрытая еще сила переполняла ее и нечто ог-
ромное и прекрасное рвалось из  каждой  ее  черточки,  рвалось  вверх  и
что-то пламенное охватывало душу от одного только взгляда на нее.
   - А меня зовут Аня, - произнесла она. - Вы знаете  Анатолий,  у  меня
нет денег, но если хотите я могу вас накормить, пойдемте ко мне домой...
   - Да, право я был бы очень вам благодарен, но только перед этим  поз-
вольте все-таки показать вам мою картину, если она вам  понравиться  так
забирайте, да-да непременно возьмите ее Аня, обязательно возьмите...  Вы
очень хорошая, добрая, я вижу это. Пойдемте, прощу за мной.
   Он направился в какой-то узкий проход, словно ножом  прорезанным  меж
стенами домов. Аня последовала за ним, сердце ее  переполнено  было  жа-
лостью к этому доброму человеку - о как ясно чувствовала она что он доб-
рый!
   - Вы где-то здесь живете? - спросила она неуверенно когда они вышли в
совершенно жуткий двор, окруженный со всех сторон серыми,  перекошенными
стенами домов без окон: тот проход по которому прошли они был единствен-
ным ведущим в это место. Аня вздрогнула -  ей  неожиданно  представилось
что вздумай кто этот проход замуровать и они навек останутся погребенны-
ми меж этими стенами, как в гробнице. Какую ту жуть наводило  на  сердце
это место: стены домов, испещренные выбоинами, смерзшиеся груды мусора у
стен, и еще бесформенный обрывки одежды разбросанные повсюду, словно  бы
разорвало в этом дворе кого-то на части.
   - Еще раз извините, - проговорил Анатолий и пошатнулся на слабых  но-
гах, - не надо мне было вас сюда вести...
   - Нет, нет, что вы, - сказала Аня, с ужасом оглядываясь по  сторонам,
- так вы здесь где-то живете?
   - Да. Идемте за мной, - вздохнул Анатолий и опустив худые свои плечи,
поплелся к зияющему в нижней части одной стены пролому.  Но,  подойдя  к
нему, он вдруг остановился и сделался совсем бледным,  опустил  глаза  и
вздрагивая от продирающего его тело холода произнес отрывисто:
   - Как же это глупо получилось... Аня вы извините меня что привел  вас
сюда... ну вот теперь вы можете уйти... какой же я дурак... не  полезете
ведь вы за мной в эту дыру, в подвал... еще раз извините... и если  поз-
волите я провожу вас обратно...
   - Нет, прошу вас, проведите меня, я хочу взглянуть на вашу картину, -
говорила Аня и на миг ей сделалось жарко, а потом вдруг бросило в холод.
   Анатолий вновь вздохнул, шагнул к провалу и спустившись в него первым
подал руку Ане. Так в былые времена, кавалеры подавали руку дамам, кото-
рые распахнув золоченную дверцу, выходили из кареты. Здесь же Ане  приш-
лось спрыгнуть на бетонный пол, покрытый сальными лужицами,  на  которых
отражались мертвенные призрачные блики от лампочек  которые  горели  под
низким потолком подвала. Вокруг тянулись и хаотически переплетались ржа-
вые трубы, большие и малые, низкое вибрирующее  гудение  раздавалось  из
них, и казалось что это в голове гудит и вибрирует какой-то ржавый меха-
низм, словно бы желая разорвать черепную коробку, от этого гудения и  по
лужицам на полу бежала мелкая рябь. Меж труб что-то часто и гулко капало
или просто ударялось об воду.
   - Вы здесь живете... - в ужасе произнесла Аня, ступая следом за  Ана-
толием в узком проходе меж урчащих труб.
   - Да так сложились обстоятельства, - глухо и  безжизненно  проговорил
он и плечи его опустились еще ниже, -... Прошу здесь осторожно, придется
пролезть под этой вот трубой и смотрите не дотроньтесь до нее, она  рас-
каленная, вот я сам дотронулся случайно..., - он показал Ане  ладонь  на
которой сохранились еще следы старого ожога.
   Затем он первым нырнул под массивную трубу которая преграждала им до-
рогу. Аня вздохнула глубоко и последовала за ним, от трубы ее обдало жа-
ром, зашипело даже пальто на спине когда она случайно дотронулась она им
до трубы, но вот уже подает ей свою худую руку Анатолий и говорит:
   - Ну вот мы и пришли.
   Аня выпрямилась в полный рост и едва не задела головой потолок,  Ана-
толию же приходилось ходить все время вобрав голову в согнутые плечи что
бы не задевать потолок.
   Вот что увидела Аня: это была площадка с трех сторон окруженная  тру-
бами, а с четвертой бетонной стеной, под потолком мелко дрожала, то  за-
гораясь поярче, то слегка затухая небольшая, покрытая грязью,  лампочка,
свет от который исходил такой неживой, такой отвратительно тусклый,  что
лица в этом свете казались какими-то жуткими масками, покрытыми  темными
впадинами и серыми острыми выступами. Стул со сломанный  ножкой  (на  ее
место подложены были кирпичи) стоял у стены, там же  у  стены,  навалены
были какие-то доски, заменявшие Анатолию стол; был и матрас, конечно  же
грязный, изорванный, в местах разрывах торчала желтовато-серыми  комьями
его начинка; а когда в этом месте появились Анатолий и Аня, юркнула  под
одну из боковых труб тощая мышь.
   И еще в этом аду, созданным какими-то безумными творцами, была карти-
на. Она, нарисованная на большом листе белого картона,  стояла,  присло-
ненная к стене, на тех самых досках, заменявших Анатолию  стол.  Картина
была нарисована цветными карандашами, останки которых валились в  беспо-
рядке подле нее. Аня как только увидела эту картину так быстро подошла к
ней, с жадностью вглядываясь, в каждую черточку, в каждый штрих.
   Анатолий проговорил, несколько смутясь:
   - Ну как?... Я так знаете хмм... были бы у меня получше карандаши или
краски, да белый лист... ну вот видите что получилось... ну как вам?
   Аня молчала. Внимательно, с умилением вглядывалась она  в  этот  лист
картона поставленный на грязных досках и казалось ей что это окно - окно
в иной мир. Там видела она ласковые прозрачно золотистые волны моря, ко-
торые с ласкающим душу и сердце, шепотом, ложились на прибрежный  мягкий
песок. Огромный, словно, наполненный горячим золотом,  многогранный  ал-
маз, диск солнца, коснулся уже где-то вдали края моря и вокруг него кру-
жили чайки и темноватые, испускающие по бокам бирюзово-золотистое сияние
облачка, словно воздушные корабли застыли в небесной лазури. А на берегу
стоял уютный домик, на пороге которого сидела девушка, обнимавшая в  ру-
ках большой букет цветов, целый луг которых раскинулся прямо за домом. А
среди золотистых волн виднелся и парус, и рыбацкая  лодочка,  и  кажется
даже маленькая фигурка рыбака сидевшего в ней. Были еще и горы, они сво-
ими снежными, окрашенными уже в закатное  золото,  шапками,  возвышались
где-то далеко-далеко, над полями и над лугами...
   Такова была эта картина. Глядя на нее Аня на время забыла  обо  всем:
забыла о том где она находится, забыла о том что спешила  до  этого  ку-
да-то, забыла и не слышала уже отвратительного гула исходящего из  труб,
и отвратительный тусклый, помойный свет заливающий  этот  жуткий  подвал
словно бы померк для нее; теперь видела она свет иной, исходящей из это-
го окна в светлый мир, и слышала она ровный, такое, теплое и  печальное,
вечное пение волн морских, ласкающих берег, и видела, и чувствовала  она
все это... Хотя... картина эта вовсе не была совершенно, и скупой и  хо-
лодный ценитель искусства сказал бы что некоторые черты  в  ней  лишние,
некоторые штрихи неточны... Но что какие-то отдельные штрихи -  для  Ани
тот мир был прекрасен, совершенен, могла ли видеть она в нем,  гармонич-
ном и возвышенном, какие-то отдельные неточные штрихи - вот весь мир ко-
торый окружал ее был создан из отвратительных, извращенных, кривых штри-
хов...
   Анатолий закашлялся. Согнулся весь в три  погибели,  тощее  тело  его
сотрясалось от глухих ударов которые рвались из его груди,  казалось  он
вот-вот, должен был развалиться на части. И Аня резко обернулась и  под-
бежала к нему, осторожно обхватив за плечи, от чего весь  он  вздрогнул,
передернулся даже:
   - Анатолий... Толечка, что с вами? - спрашивала она и на глаза ее на-
вернулись слезы и заблистали они словно два солнышка, сердце ее  стучало
быстро-быстро, и все быстрее и быстрее словно бы желая вырваться из  те-
ла, тесно ему стало в груди, что-то большое, необъятное как тот мир  ко-
торый увидела сквозь окошечко проделанное Анатолием в стене, рвалось  из
души ее и жаждало обнять, расцеловать, подхватить, унести вместе с собой
этого изнуренного голодом и холодом человека.
   - Анечка... отойдите... от меня, - задыхаясь от кашля выдавил из себя
Анатолий, и вырвавшись из ее объятий рухнул лицом вниз на матрас, кашель
все еще сотрясал его тело... Потом кашель прошел, а  он  остался  лежать
совсем недвижимым, уткнувшись лицом в грязный матрас, иногда только раз-
давалось хриплое, надорванное его дыхание. Наконец он спросил:
   - Вы еще здесь?
   - Да. - ответила Аня, которая все это время простояла, не смея  поше-
велиться.
   - Вам понравилось? - раздался его голос.
   - Да... вы... я... вам нельзя здесь оставаться не в коем случае, пой-
демте со мной. Я накормлю вас, напою, отогрею,  Толечка,  пожалуйста,  и
возьмем вашу картину из этого жуткого подвала, пожалуйста, пойдемте...
   Он помолчал немного, потом спросил:
   - Вы что же одна живете?
   - Нет, что вы... - тут она смешалась и нервно сцепив свои ладошки,  с
каким-то мучением, точно только тут припомнив что-то неприятное,  болез-
ненное, выдавила из себя, - вовсе  не  одна...  матушка,  две  маленькие
сестренки и братишка, еще отец..., - тут на лбу ее  собрались  маленькие
морщинки и она с каким-то глубоким отвращением продолжала,  -  он  пьет,
вечно в стельку пьяный... - тут она резко замолчала...
   Вновь только трубы гудят, да капает что-то или ударяет о воду часто и
гулко... Аня повернулась и смотрела в окно стоящее у стены подвала,  по-
том она подошла к Анатолию и говорила:
   - Я не оставлю вас теперь. Не за что не оставлю, слышите вы это? Я не
позволю вам оставаться в этом ужасном месте! - выкрикнула она.
   Анатолий повернулся и сел на своем матрасе, лицо его в тусклом, пада-
ющем из залепленной грязью лампе, свете, было ужасно.
   - Здесь по крайней мере тепло, - произнес он, - да, трубы не дают мне
замерзнуть...
   - Но вы... так молоды, -  запинаясь  говорила  Аня,  -  где  вы  жили
раньше, где ваши родители?
   - Рассказать..., - Анатолий прикрыл глаза, - дни детства и  отрочест-
ва, какими счастливыми, солнечными, полными звонких ручейков и шума моря
вспоминаются они мне, особенно детские годы, тогда помню я и начал рисо-
вать... На берегу моря, у зеленой рощи... но это ушло, ушло...  остались
только воспоминания и мечты, четырнадцатый год, отец мой  был  офицером,
его забрали в армию... через год пришло уведомление о его смерти... даже
хоронить было нечего, он сопровождал обоз со взрывчатыми веществами,  ну
и в общем попал туда немецкий снаряд... мы остались вдвоем с матушкой...
К тому времени я добился уже чего-то в  художественном  ремесле,  -  тут
Анатолий закашлялся надолго, а потом отдышавшись продолжил, -  перебива-
лись в общем, кое-как, а потом начался этот хаос, все перемешалось  зак-
ружилось, весь мир встал с ног на голову, все бегают, кричат что-то уби-
вают друг друга, зазывают в какие-то партии... Весь  этот  год  какой-то
кошмарный, с самого своего начала, с зимы... какие-то банды, толпы озве-
ревших людей кругом, да, да, мир сошел с ума! Помню какая-то шпана поби-
ла стекла в нашем доме, убили нашу Жучку, потом, помню,  мне  надо  было
отлучиться, некогда не забуду тот день... начало ноября было  или  конец
октября, на улице сыро, темно, холодно, я бегу  по  этим  улицам,  спешу
быстрее домой к матушке, и все по углам люди какие-то, черные словно те-
ни, и группами стоят, и песни поют и целыми толпами всю идут и идут  ку-
да-то, кричат, псы лают... Вот домой прибежал, а там все темно и  разби-
то... мать я так и не нашел, только на кухне все в крови было... -  Ана-
толий задрожал, - мне так жутко стало тогда, я кажется закричал что-то и
бросился бежать, по этим темным улицам, бежал-бежал,  сбивал  кого-то  с
ног, ничего больше не помню, но очнулся я в этом подвале  и  это  значит
проведению так угодно было что бы я здесь оказался, а дорогу домой я за-
был и вспоминать не хочу... Понимаете вы меня, Аня?
   - Да... да конечно понимаю... понимаю, - повторила она упавшим  голо-
сом и по щеке ее побежала быстрая слеза.
   - Я редко вылезаю отсюда, - продолжал Анатолий, - на улицах  мне  еще
хуже чем в этом подвале, здесь по крайней  мере  нет  этих  перекошенных
рож, этих бесконечных толп, бегущих куда-то... Уж лучше я здесь умру...
   - Не говорите так, как вы можете! - воскликнула Аня.
   - Подождите, послушайте лучше меня, я все-таки раньше вылезал отсюда,
обычно ранним утром, когда на улице никого нет, шел на свалку, она здесь
неподалеку, и там находил себе пропитание, и представляете  каково  было
мое счастье когда я нашел там набор карандашей, правда они были  наполо-
вину исписаны, ну ничего, я как мог экономил, вот хватило как раз на эту
картину... Но мне совсем нечего стало есть, на свалке теперь  поселилась
огромная свора бездомных собак, нет знаете, не собак даже, а волков, бе-
зумных, голодных волков, бока обвислые и слюна с клыков капает.  Ну  мне
без еды совсем туго стало, вот представляете до чего я дошел  -  пытался
поймать мышь, вы понимаете зачем?...
   Аня вздрогнула, а Анатолий вновь закашлялся.
   -... Но у меня ничего не вышло - мыши то проворные,  ну  а  я  совсем
стал слабым... вот сегодня решился, выполз на эту улицу, дальше  то,  на
большие улицы идти, у меня сил уже нет, мне там так  тошно,  вот  увидел
вас, заманил сюда, разжалобил ваше сердце этой историей...  зачем...  вы
мне все равно не поможете, а я вам и подавно, только боль от всего этого
исходит...
   - Нет, нет, вы не правы, - спешила уверить его Аня,  -  очень  хорошо
что вы мне все рассказали, ведь вам так больно и вы держали это в  себе,
вы были один, ну а теперь мы вместе, слышите Анатолий - теперь я с вами.
И я совсем не жалею о нашей встречи, я рада ей! Я увидела  эту  картину,
это маленькое окошечко в иной мир из этого жуткого подвала... и я увиде-
ла вас умирающего в этом подвале... что с вами... вы... вы  голодны,  вы
простужены; этот ужасный кашель... вам нужна помощь врача  и  вам  нужна
моя помощь и я теперь от вас ни на шаг, и не гоните меня,  и  все  равно
никуда не уйду. Толечка пойдемте к нам, я устрою вас как-нибудь. Давайте
мне руку, - тут она сама взяла его за руку и потянула с матраса.  Анато-
лий не противился, он поднялся, заметно пошатываясь на слабых ногах, по-
дошел к столу и осторожно взял с него картину - удивительно это выгляде-
ло будто бы окно взмыло в серый, душный воздух и стало расти в размерах,
когда Анатолий подошел к Ане.
   - Ну что ж ведите, - просипел он.
   Вновь они шли меж гудящих труб, только теперь Анатолий, бережно  нес,
прижав к груди, картину, так мать несет своего младенца.
   - Расскажите мне про себя, - попросил он у Ани  когда  они  вышли  во
двор, словно бы замурованный меж четырех стен.
   - Да в общем-то ничего интересного, но если хотите, то конечно  расс-
кажу, - тут они стали пробираться в узком проходе меж грязных и холодных
стен, от которых несло плесенью и гнилью. Аня часто смотрела в  грязное,
бледное лицо Анатолия и, не в силах догадаться сколько же ему лет, прис-
лушивалась как часто-часто стучит ее сердце, как нестерпимый жар  пылает
где-то в ее душе, сбивчиво она рассказывала, - нет ну право ничего инте-
ресного, самая обычная у нас семья, отец мелкий служащий в какой-то кон-
торе... название... вот я даже названия не помню, но это впрочем  и  не-
важно, он не всегда был таким, раньше когда я была еще маленькой он сов-
сем не пил и матушку любил, часто придет из этой своей конторы и  прине-
сет ей цветы, мы и на природу ходили, а потом началась эта война,  стар-
шего моего брата, любимого его сына Алексея взяли на фронт и  вскоре  мы
узнали о его гибели. Отец не выдержал, тогда начал пить, с каждым  годом
чем больше вокруг бегало этих... революционеров тем больше он пил,  кри-
чал что весь мир катится в бездну, начал бивать матушку, а в  этом  году
совсем спился, на человека уже непохож и нас за людей не считает, мне  и
жалко его и в тоже время и презираю я его. Конечно не хорошо  так  гово-
рить, но вы сами увидите и поймете... он  все  деньги  пропивает  и  как
напьется так матушку колотит, а нас трое детей, хорошо что я еще на поч-
те работаю... точнее работала, теперь то все с  ног  на  голову  встало,
весь мир перевернулся, это вы верно сказали...  теперь  и  училище  наше
закрылось, я ведь знаете раньше в училище занималась, словесности, лите-
ратуре и другим наукам, хотела я учителем стать, я знаете так  маленьких
детей люблю!... Вот ну что еще про себя рассказать, - Аня очень волнова-
лась, - стихи очень люблю Лермонтова, Пушкина... вы "Демона", читали?
   - Да еще в том цветущем, светлом мире, в котором жил я с  матушкой  и
батюшкой.
   - Эта поэма п