росто чудо! Ее, знаете, сразу надо читать, только  тогда
как целую картину увидите и вас такой вихрь горячий охватит, нет вы поп-
робуйте, попробуйте, это необычайно неземное чувство, может есть  в  нем
что-то демоническое, но и небесное тоже...
   Так за разговором (причем говорила по большей части Аня,  а  Анатолий
либо спрашивал у нее что либо, либо же тяжело дышал), проплутав по како-
му-то дикому переплетенью улиц, дошли они наконец до дома в котором жила
Аня со своей семьей. С гранитного неба быстро, под острым углом падали в
снеговое, грязное месиво, маленькие серые крупинки, пронизывающий ветер,
холодил до самых костей и сами кости, болели от каждого его порыва. Нас-
тупил уже ранний зимний вечер, в воздухе и без того затуманенным  снего-
падом, еще словно бы разлил кто-то темно-серые помои  которые  с  каждой
минутой все густели и густели, кое-где сквозь  эту  серость  прорывалось
пламя костров, часто проходили группы людей и быстро таяли в  этих  тем-
но-серых помоях, унося с собой то пьяное пений, то грубый  мужицкий  хо-
хот, то столь же грубую кабацкую ругань.
   Аня, придерживая за руку, совсем ослабевшего и посиневшего от  холода
Анатолия, ввела его в просторный подъезд, в темном, холодном углу, кото-
рого шевелилась, источающая запах гниющей кожи, бесформенная фигура,  из
нее раздался страдальческий, безумный крик:
   - Подайте инвалиду на пропитание!
   Анатолий как отдернулся от этого крика, а Аня поскорее  потащила  его
вверх по широким, покрытыми мокрыми трещинами,  ступеням,  она  говорила
так что ее едва можно было услышать:
   - Вот видите сколько сейчас кругом несчастных людей. Все несчастны  и
даже эти... которые бегут куда-то по улицам, они ведь все  там  заблуди-
лись в этой тьме, среди этих гранитных стен,  все  бегут,  убивают  друг
друга, ищут врагов, а ведь все они и есть враги сами себе. На  самом  то
деле, ведь на самом деле все так просто - надо только делать добро  друг
другу, нет ну право это ведь как-то по детски я говорю, да?...  Но  ведь
это правильно, если бы просто все друг  другу  помогали,  а  так  только
боль, страдания, войны и зачем, зачем? Никто не  может  сказать,  только
отнекиваются какими-то длинными речами... это у них хорошо  выходит.  Ну
вот мы и пришли.
   Они остановились подле двери, с  вырванным,  болтающемся  на  проводе
звонком; из-за двери раздавалась музыка  -  играла  какая-то  заезженная
пластинка - высокие трели певицы прерывались треском.  Аня  еще  шепнула
Анатолию: "-Ты только потише, будет мой отец что кричать так ты молчи  -
ему лучше не перечить.", затем она застучала в дверь.  Так  пришлось  ей
стучать с пол минуты, и внизу, в подъезде, инвалид с гниющей кожей,  на-
чал вдруг орать благим матом.
   Наконец за дверью послышались шаги и раздался мальчишеский голос:
   - Кто там?
   - Это я Петенька, открой, - отвечала Аня.
   Дверь приоткрылась и в проеме появилось лицо мальчика лет десяти, ху-
денького, бледненького, со старым шрамом рассекающим лоб, он бросил  не-
доверчивый взгляд на Анатолия.
   - А это еще кто такой?
   - Это мой друг, открой цепочку.
   Петенька вздохнул и звякнув цепочкой открыл дверь.
   - Папка то сегодня злой, - говорил он, - где-то в кабаке  набрался  и
пришел домой с синяком под глазом, да еще с ссадиной такой  здоровой  на
щеке, мама к нему подошла, а он ее по щеке ударил. Она теперь плачет ле-
жит, а он вон в комнате сидит, граммофон на весь подъезд включил и водку
пьет.
   Аня взглянула на Анатолия и молвила:
   - Тогда давай лучше обождем еще на лестнице пока он не заснет, а тог-
да прокрадемся потихоньку в мою комнату... Вот что Петенька, вынеси  нам
что-нибудь покушать, да тепленького, руки погреть.
   - Что есть то? - вздохнул Петенька, - папка как пришел так на  кухню,
все что было умял... Ну ничего я кое что все таки  припрятал,  сейчас  я
тебе картошки да горячей водицы вынесу.
   - Вот умница ты Петенька... - начала было говорить Аня, но ее прервал
неожиданно низкий, хриплый и жесткий мужской голос:
   - А вот она сама! Пришла! Где шлялась  б...  окаянная!...,  волосатая
маслянистая рука, схватила за  ухо  Петеньку  и  отбросила  его  куда-то
вглубь квартиры, тут же его место занял тот кому принадлежала эта  рука.
То был мужчина лет сорока невысокий, необычайно широкий в плечах;  каза-
лось что на него давит какая-то невыносимая тяжесть, всего его пригибало
к земле, голова была вдавлена в плечи, шеи совсем не было, спина изогну-
та была горбом, а толстые ноги тоже изогнутые заметно подрагивали.  Пол-
ному, красноватому и потному лицу его, придавали некую схожесть с  поро-
сячьим, маленькие, заплывшие жиром глазки, под одним из которых расплыл-
ся синяк, а под другим виден  был  след  от  старого  синяка.  Он  ткнул
пальцем в Анну и заорал:
   - Что нагулялась, теперь горячего - картошки захотелось!...  Ты  кого
привела, ты..., - он сплюнул на пол, под ноги Анатолию.
   - Это Анатолий, он художник. Ты посмотри какой он замечательный, пос-
мотри.
   Она взяла из рук Анатолия полотно и  протянула  его  отцу,  при  этом
сердце ее охватило радостное чувство, на какой-то миг она сделалась уве-
ренна, что только отец посмотрит на это полотно и сразу станет таким ка-
ким был когда-то, еще до того как погиб любимый его сын Алексей, и глаза
его прояснятся, и быть может даже заплачет он и  обнимет  их  и  скажет:
"-Да, вот он свет, вот она гармония, вот к чему  надо  стремиться."  Так
подумалось Ане, ибо было в ее взгляде на мир, что-то наивно детское и  в
тоже время высокое, неземное, так за сто лет до нее художник Иванов тво-
рил бессмертное свое полотно "Явление Христа народу" и в сердце его  го-
рела вера что стоит только людям взглянуть на его работы и очистятся  их
сердца от скверны и просветлеют души.
   Но отец взглянул мутными своими глазами  на  картину  и  пошатнувшись
закричал:
   - Да плевать я хотел на эту картинку и это художника!
   И он не плюнул даже а харкнул прямо на огромный залитый расплавленным
золотом алмаз солнца.
   - Проваливай! - орал он на Анатолия, - Убирайся прочь, щенок ты  эта-
кий, иди гуляй, убивай, свергай, рушь, строй, только убирайся  прочь!  А
ты иди сюда! - он схватил своей ручищей Аннушку и потащил было за собой,
но та неожиданно и ловко как кошка вырвалась, глаза ее теперь широко бы-
ли раскрыты и в них бушевало гневное пламя.
   - Как ты смел? - закричала она, - как мог ты плюнуть!...
   Отец побагровел и сжав кулаки ступил на нее,  теперь  он  всей  своей
массивной тушей выступил на площадку, он цедил сквозь зубы:
   - Ах ты стерва! Родному отцу посмела противиться, а кто тебя  кормит,
поит забыла? Ты...
   - Да уж вспомнил, - выпалила разгоряченная Аня, - уж не  ты  кормишь!
Ты все свои деньги пропиваешь! Забыл уж наверное что я на почте работаю,
я семью кормлю, а ты... ты только и можешь что в  кабаке  нажираться  да
матушку бить, на большее ты не способен...
   - Стерва! - заорал взбешенный отец и размахнувшись дал Ане  пощечину,
- А ну иди в дом, сейчас я с тобой поговорю, ты у  меня  надолго  запом-
нишь...
   Одновременно снизу раздался крик инвалида с гниющей кожей: "- Так ее,
так!" и Анатолий для которого этот удар по щеке Ане был совершенной, ди-
кой и противоестественной неожиданностью, был ударом по его  сердцу,  он
покачнулся в первый миг, а затем уже схватил Аниного отца за руку:
   - Не смейте! - только и мог он выдавить из себя.
   А отец не выпуская Аню, свободной рукой, схватил Анатолия, за  рванье
которое на нем висело, у шеи, там где должен был быть воротник и встрях-
нул так, что материя разорвалась, а Анатолий, отскочил в  сторону,  уда-
рившись спиной о перекошенные лестничные перила. А отец вырвал из Аниных
рук картину, оттолкнул Аню вслед за Анатолием и разорвал картину на  две
части бросил ее себе под ноги и с остервенением стал топтать, бессвязные
ругательства вырывались при этом из его глотки.
   Аня вдруг зарыдала и, обхватив покачивающегося от слабости  Анатолия,
восклицала:
   - Да что же это!...
   В дверном проеме, за спиной  отца,  появилось  заплаканное  распухшее
женское лицо, с разбитой в кровь губой, то была мать Анны. Она  схватила
своего мужа за руку и запричитала:
   - Кирюша, уймись! прошу уймись!
   А он оттолкнул ее вглубь квартиры и не удержавшись на трясущихся  но-
гах упал бы, да схватился за дверную ручку и вновь заорал благим матом:
   - А ну дочь давай в хату! Я тебя сейчас уму разуму  поучу,  будешь  у
меня знать... А ты, - ткнул он в Анатолия, - если я еще  раз  рожу  твою
немытую увижу, так отделаю так что мать родная не узнает!
   Аня повернулась к нему и в глазах ее гнев смешался с  растерянностью:
она не могла поверить, что эта картина, это окно в мир иной, слившееся в
ее сердце во что-то единое, прекрасное и жаркое вместе с чувством к Ана-
толию, что это ставшее уже частью ее самой, было так просто разорвано  и
истоптано.
   А отец уже вновь подошел к ней и схватив за руку  потащил  за  собой.
Аня вновь вырвалась, на этот раз не ловко по кошачьи,  а  силой,  именно
силой. Так в мгновенья наивысших духовных переживаний, даже в слабых те-
лах черпаются из духа силы великие.
   - Я уйду! - закричала она, и в этот миг приоткрылась  одна  дверь  на
площадке, на миг показалось испуганное старушечье лицо и дверь захлопну-
лась, а Аня все кричала в истерике отступая по лестнице и уводя за собой
Анатолия:
   - Довольно с меня! Хватит!... Как ты мог... ты не человек после  это-
го, не отец мне, ты... ты хуже животного!... Ухожу, видеть тебя не могу.
   - А ты потаскуха! - заревел словно разъяренный бык ее отец, - Ну иди,
иди со своим художником! Тебе мое проклятье! Иди, иди!
   Аня всхлипывая, потащила Анатолия за собой вниз по лестнице, а вослед
им раздался крик Аниной матушки:
   - Доченька, вернись! Да куда же ты?! Вернись! -  последний  крик  был
совсем уж пронзительным, таким что инвалид под лестницей словно бы отве-
чая ему сам зашелся в крике:
   - Да заткнитесь же вы! Дайте мне заснуть!
   Аня, по щекам катились слезы, все тащила за собой Анатолия и пригова-
ривала:
   - Что же это он сделал... никогда, никогда я ему этого не прощу!  То-
лечка, скажите, вы на меня очень сердитесь... вот я какая  дура  правда?
Точно на беду вы со мной встретились... Нет, нет, - тут же сама испугав-
шись своих слов поправляла она, - не на беду, не на беду, я знаете,  То-
лечка, буду теперь всегда с вами, хорошо? Ладно? Буду вам  помогать  как
смогу, все что хотите теперь для вас сделаю. И вы ведь  вновь  нарисуете
такую картину и даже еще лучше, ведь это у вас в душе, да ведь Толечка?
   В это время они вышли на улицу где стало совсем уже темно и в режущим
холодными порывами, жестком воздухе, летели и летели на  мостовую  бесс-
четные мириады снежинок; кое-где продиралось  сквозь  эту  падающую  без
конца к земле ледяную массу, пламя костров, и  еще  с  более  оживленных
улиц, виделись и мигали среди метели маленькие светлячки-фонарики.
   - Ну вот и настоящая зима началась, - слабым голосом проговорил  Ана-
толий и закашлялся, страшным, душившим его кашлем. Что-то заклокотало  и
треснуло в его горле словно бы разорвалось. Наконец он засипел, - теперь
мне надо назад в мой подвал. Анечка я сам дойду, слышите?!  Хватит  уже,
оставьте меня и идите отогревайтесь у себя дома!
   Аня вела его по улице, продираясь среди наметаемых сугробов в ту сто-
рону откуда, как ей запомнилось, они пришли.
   - Если бы у меня был дом Толечка, то ты сейчас бы отогревался в  нем.
Неужели ты этого не понимаешь, - горестно говорила она, проходя какой-то
подворотней где у стены валялась бесформенная заметенная снегом  фигура,
не то человека, не то собаки. Аня говорила: "- А моя матушка,  сестры  и
Петенька, что с ними без меня будет... хотя я сейчас  им  только  лишний
рот, на почте то сейчас тоже все перевернулось, меня  и  не  подпускают,
стоят там какие-то люди с винтовками... Да, я им  сейчас  только  обуза,
кому я такая нужна... Нет не вернусь я домой, Толечка, вы даже не угова-
ривайте меня..."
   А Анатолия вновь душили приступы кашля, каждый шаг давался ему все  с
большим и большим трудом, озябшие ноги  превратились  в  две  негнущиеся
палки, которые совсем не держали тело, а все норовили завалиться в любой
из сугробов, которые казались Анатолию мягкими, теплыми перинами, в  ко-
торых согреется он и заснет сладким сном. Потому он  ничего  не  отвечал
Ане, все силы свои он употреблял на то чтобы сделать еще один шаг, и все
же казалось ему что проваливается он в бездонную черную  яму,  все  тело
его и голова, все проваливались и проваливались куда-то вниз.
   А Аня чувствовала каким невыносимо тяжелым стало  его  тело,  которое
она придерживала и волокла за собой то одной то сразу двумя руками. И ей
каждый шаг давался с трудом и ноги устали, и голова кружилась - она ведь
как и Анатолий почти ничего не ела в последние дни, только у нее не было
этого жуткого кашля который разрывал Анатолия изнутри. Она хрипела "-Те-
бе же Толечка врач сейчас нужен. Не в подвал нам надо идти, а в  больни-
цу..." - и она оглядевшись завернула в другую сторону.
   Что описывать ту мучительную дорогу сквозь ревущий,  гранитный  мрак,
сквозь сугробы, сквозь сбивающий с ног леденящий ветер который заблудил-
ся меж бездушных стен и свистел отчаянно, жалобно и гневно, словно  волк
загнанный в ловушку - волк которому не было здесь  простора,  пойман  он
был средь этих стен. Что описывать ту дорогу, которая  превратилась  для
них в нескончаемую череду, мучительно тяжелых  шагов,  когда  каждый  из
этих шагов давался как надрывный, насильственный рывок, когда ноги  увя-
зали в снегу словно в болотной тине, когда голодные, замерзшие  тела  не
слушались и только быстро бьющееся в груди  Анечки  сердце  давало  силы
сделать еще один шаг не только ей, но и согревало Анатолия  и  придавало
сил и ему.
   Но наконец этот мучительный путь был закончен и они, измученные и за-
мерзшие, остановились у больших железных ворот, за которыми  виделось  в
свете фонарей, большое здание больницы, и несколько автомобилей и бричек
стоявших у ее крыльца.
   Рядом с воротами маняще, зовя согреться, трещал костер и рядом с  ним
стояли темные фигуры. Они вытянули руки к вьющемуся по мостовой  пламени
и громко меж собой о чем-то спорили. Когда же из ревущей вьюги вынырнули
Аня и слабо постанывающий, с посиневшими губами, Анатолий, один  из  них
поднял ружье и предостерегающе крикнул:
   - Эй, стой! Кто идет, назовись!
   Аня крикнула что-то в ответ и подошла к пламени.
   - Пропустите нас, - задыхаясь говорила она, - видите, ему очень нужна
помощь, он умирает...
   Часовой опустил ружье и разглядывал Анечку, посмотрел на Анатолия по-
хожего на мертвеца, с клонящейся на замерзшую грудь,  белой,  словно  бы
седой, головой и, вздохнув, молвил:
   - Где такого откопала то девица? Ему уж не поможешь теперь... Кто  он
тебе муж, брат?
   Аня рассеяно качала головой.
   - Ну так и брось его, - предложил неожиданно часовой, - сдался он те-
бе, сейчас знаешь таких мерзляков много развелось. Давай, подходи,  пог-
рейся с нами.
   - Пропустите меня скорее! - вскинув голову с жаром  говорила  Аня,  -
Нельзя терять ни минуты, ну скорее же!
   - Вот что барышня, - усмехнулся в побеленную бороду часовой, - У  нас
приказ никого не пускать, больница занята, закрыта, все! - и увидев  как
посерело, осунулось сразу Анино лицо, как вздохнула она вся  мученически
поспешил добавить, - Нет, ну я тоже человек, а не зверь, и все вот това-
рищи вам сочувствуют, - он кивнул на фигуры  других  охранников  которые
переступали с ноги на ногу у костра  и  с  любопытством  поглядывали  на
Анечку, - но пустить мы вас не можем, вот предлагаю постоять здесь с на-
ми до утра, погреемся, поболтаем, а? А  этого  вашего  мерзляка  положим
где-нибудь рядом, авось отлежится и согреется, а не согреется так и черт
с ним, я то чай не хуже, у меня, по секрету тебе скажу вот что  есть,  -
часовой достал из кармана объемную  металлическую  фляжку,  -  хоть  на-
чальство, понимаешь, запрещает, а все ж нутро то согреть надо; так я ба-
рышня говорю?...
   Аня, подавив рвущейся из груди  пронзительный  вопль,  повернулась  и
пошла, спотыкаясь на каждом шагу, волоча, за собой едва живого Анатолия,
холодное тело которого заваливалось в разные стороны  при  каждом  шаге.
Вослед Ане кричал разговорчивый часовой:
   - Да замерзнешь ведь дурочка! Куда с ним пошла то?! А ну вернись! Те-
бе говорю - вернись!
   "-Куда я с ним пошла?" - неслось в гудящей от холода и от боли, голо-
ве Ани: "-Ведь право, я во всем виновата, зачем я его позвала за  собой?
Не головой думала, а сердцем и вот теперь из-за меня дуры, этот человек,
этот замечательный, прекрасный, талантливый, добрый  человек  замерзает,
разве же дойдем мы теперь до его подвала... конечно же нет, у меня у са-
мой ноги уже одеревенели, вот повалюсь сейчас вместе с ним  в  сугроб  и
найдем мы там себе теплую кроватку на все времена... нет это  не  выход,
он должен жить, я должна его спасти, ему нужны лекарства,  я  даже  знаю
какой настой и таблетки... но ведь денег то нет... так надо зайти в  ка-
кой-нибудь подъезд - надо сначала хоть немного отогреться..."
   Она поволокла Анатолия к ближайшему дому - огромной холодной каменной
громаде, в стенах которой горели, словно входы в непреступные теплые пе-
щеры, окна. Вот и подъезд; немалых трудов стоило Ане  открыть  массивную
дверь, в какой-то миг, она даже испугалась что дверь заперта и что ей не
дотащить уже стонущего что-то в бреду Анатолия до  следующего  подъезда.
Но дверь все же открылась и Аня протащила Анатолия  в  проем.  В  мутном
свете лампочки видна была широкая лестница поднимающаяся вверх и еще од-
на лестница, спускалась в подвал и терялась там во мраке; дверь в подвал
однако была закрыта. Тогда Анечка протащила Анатолия под лестницу подни-
мающуюся на этажи, так в темноте, нащупала она рукой какие-то смятые ко-
робки и материю, положенную на полу, в углу запищали мыши. Видно это бы-
ло прибежищем какого-то бездомного, который перебрался в другое место; в
воздухе повисла вонь испражнений, но здесь, по крайней мере, было тепло,
гудели где-то совсем неподалеку батареи отопления, из-за стен слышен был
и гул ветра.
   Аня осторожно положила Анатолия на пол и сама села с ним рядом, дыша-
лось тяжело, воздух вырывался из горла с хрипом. Анатолий  стонал,  вер-
телся, у него началась горячка - когда Аня положила ему руку на  лоб  он
оказался горячим и покрытым испариной, Анатолий  перехватил  ее  руку  и
прижал к горящим губам:
   - Анечка, - быстро шептал он, - даже не вериться что  так  недавно  с
вами познакомился... как кружится голова, все... все  кружиться  и  плы-
вет... Анечка я вам не говорил вы...
   - Нет, нет ничего не говорите, - низко склонившись  над  ним  шептала
Аня, для которой за часы прошедшие с их знакомства этот человек стал для
нее самым близким, самым дорогим и самым любимым, - Все будет хорошо, вы
только не волнуйтесь, все будет хорошо, я помогу вам, и все у нас  будет
хорошо и вы нарисуете еще много прекрасных картин. Так, сейчас я  только
отдышусь и пойду...
   - Я умираю, побудьте еще со мной недолго, -  тут  его  начали  душить
приступы кашля, а потом слова его перешли в бессвязные стоны.
   - Нет я все таки пойду, - сжав все лицо в какой-то непереносимой  му-
чительной гримасе, выдавила из себя Аня.
   О знал бы кто-нибудь что творилось на душе ее.  Какие  штормы,  какие
бури, сотрясали изнутри всю ее, как что-то резало всю ее, и в то же вре-
мя возносилась в бесконечном самоотвержении для блага любимого. Да,  она
знала какое лекарство могло бы помочь Анатолию, знала что и стоит оно не
малые деньги и продается в аптеке. И вот когда шли они еще  к  подъезду,
качаясь из стороны в сторону как пьяные, сначала с ужасом  отвергла  она
эту мысль, но вот теперь чувствуя в темноте, рядом  с  собой  умирающего
любимого, даже не человека а ц