ем, Конкину туговато приходится - Высоцкий работает
жестко, безжалостно, энергией не делится ни чуточки.
     В одной  сцене  он  не  только  Конкина  задавил,  но  и блистательного
Юрского, исполнителя роли благородного Груздева, обвиненного в убийстве жены
на более чем сомнительных основаниях. Чисто энергетически задавил, нисколько
не сообразуясь с  логикой  сценария.  Груздев смотрится бесхребетным мямлей,
Шарапов - бесцветным статистом, а чуть было не погубивший невинного человека
Жеглов, этот  наглый энкавэдэшник сталинского  стиля,  - и здесь  красавец и
любимец публики. Это что же получается?  Вместо мечты об "эре  милосердия" -
фактическое оправдание эры беззакония?
     Да  бросьте,  ребята,  если  вам  нужна жизненная  правда  -  почитайте
"Архипелаг ГУЛАГ",  там  здорово написано  о восстании заключенных,  которое
было подавлено в лагере -  где-то на  территории  Казахстана - как раз в тот
день,  когда  памятник  Юрию  Долгорукому  в Москве торжественно  открывали.
Жестокость Жеглова  - это семечки по сравнению с общим масштабом  советского
террора. Кошелек  он,  понимаешь, карманнику засунул как  улику! Рассеянному
профессору   пытался   пришить  убийство  бывшей   жены!  Нет,   не  Жеглову
символизировать советскую юстицию, оперировавшую миллионами жертв. Да такие,
как он, не в меру темпераментные "легавые", водятся во все времена и во всех
странах. Опять-таки скажу: Бельмондо. Вот мы и играем легкую нравоучительную
историйку,  где  на  первом   плане  очаровательный  "коп"   или   "флик"  с
неотразимо-отрицательным  обаянием. Не буду я из  Жеглова лепить подлеца, уж
извините. Вам  всем  еще  жить и  играть, а  я-то  уже выхожу  на  последние
поклоны.  Как Вася Шукшин  с его  "Калиной",  только у нас, надеюсь,  не так
слюняво получится, а с юмором и с артистизмом...
     Десятого  июля на радио  состоялась премьера блоковской  "Незнакомки" в
постановке  Эфроса.  Своеобразная постановка. Сам  режиссер читает  текст от
автора и  несколько стихотворений, добавленных сверх пьесы, - сдержанно, без
театральности.  Музыка Никиты Богословского - модернистская,  с  мистическим
налетом, на грани лиризма и гротеска. Незнакомка -  Ольга Яковлева, а в роли
Поэта  -  Высоцкий,  ведущий  свою  интонационную  партию  на  полутонах,  с
аристократической сдержанностью. Этот спектакль выйдет  еще альбомом из двух
пластинок.
     А  Высоцкий - опять  на  Запад.  Отъехав от Москвы километров  пятьсот,
"мерседес"  занемог: разрыв переднего  колеса с повреждением дна автомобиля.
На  одну  фару окривел родимый.  Вот  к  чему приводят песенные  пророчества
владельца:  машины  у него  не метафорически, а впрямь становятся  живыми  и
по-человечески  уязвимыми. В  Кельне определили автомобиль  на  двухмесячное
лечение,  Марина  полетела  в Лондон, а  Высоцкий  поездом  в  Париж. Там  в
небольшом  журнальчике "Эхо" публикуются две  песни с  посвящением Шемякину:
"Купола" и свежесочиненный рассказ о прошлогоднем их с Мишкой загуле:
     Открытые двери
     Больниц, жандармерий -
     Предельно натянута нить, -
     Французские бесы -
     Большие балбесы,
     Но тоже умеют кружить.
     И на этот раз бесы тоже успели  их по Парижу поводить, было дело -  тем
более что прибытие совпало с национальным праздником,  Днем взятия Бастилии,
три дня подряд ликовал француз с плясками и петардами. Досочинил письмо Ване
Бортнику  -  первая заготовка этой песни с новаторской  рифмой "в  Париже" -
"пассатижи" появилась  еще  три года назад, а "с  француженкою  шашни" и  "с
Эйфелевой башни" - эта шуточка родилась еще во время  самой  первой поездки.
Теперь появилось начало:
     Ах, милый Ваня! Я гуляю по Парижу -
     И то, что слышу, и то, что вижу, -
     Пишу в блокнотик, впечатлениям вдогонку:
     Когда состарюсь, издам книжонку..
     И конец:
     Проникновенье наше по планете
     Особенно заметно вдалеке:
     В общественном парижском туалете
     Есть надписи на русском языке!
     Отправились с Мариной на остров Муреа,  а потом на Гавайские  острова -
сорок девятый, что  ли,  из  Соединенных  Штатов Америки.  На  бланке  отеля
"Aimeo"  записал две строчки будущей песни "Летела жизнь" - от имени  такого
сверхсобирательного персонажа,  который живет  везде,  все  повидал  и  всех
знает:
     Объединили немцев и чеченов
     В один совхоз "Заветы Ильича".
     В  Нью-Йорке  Виктор  Шульман  взялся  за  организацию  серии концертов
Высоцкого в США и Канаде - договорились на зиму следующего года.
     Тридцатого августа Высоцкий  в Москве. Из приятных новостей - в журнале
"Химия и жизнь" опубликовано "Черное золото". Тут же приходится писать новое
заявление  в  ОВИР, чтобы в  Париже встретиться  с Шульманом  для обсуждения
деталей  будущих американских гастролей. В ОВИРе требуют расписаться, что он
"предупрежден  о  выезде только  во Францию": на его самовольные прогулки за
океан  тут смотрят  сквозь  пальцы, но неприятностей никто не хочет. На этот
раз,  однако,  вся  поездка  умещается  в неделю  -  с середины  сентября  и
театральный сезон начинается, и съемки "Эры милосердия".
     Для фильма он написал песню  "О конце  войны",  но Говорухин про  нее и
слышать не хочет, как и про "Балладу о детстве". Это же, говорит, будет петь
никакой не Жеглов, а  Высоцкий.  Пусть и за кадром споет - все равно  выйдет
полное  разрушение образа. Наверное, он  прав, но жалко,  что такая  картина
останется без единой песни.
     Но  одной  привилегии Высоцкий  добился  -  это не  носить милицейского
мундира. Кепка,  коричневый пиджак с орденом  Красной  Звезды на  лацкане  -
только  таким будет Жеглов  из  серии  в  серию. Очень  этим  недоволен  был
консультант  картины  -  милицейский  генерал.  Чтобы  бросить  ему   кость,
придумали  домашнюю  сцену,  где  Жеглов  перед   Шараповым  разок  в  форме
появляется, а  потом садится за фортепьяно и напевает Вертинского. А в целом
получается  очень недурственно, и главный герой нашей эпопеи уже зажил своей
жизнью, на ходу рождается множество штрихов и подробностей. Во время  съемок
иногда  набегает толпа будущих  зрителей,  которым  уже  сейчас не  терпится
взглянуть на Высоцкого без посредства телеэкрана.
     В сентябре-октябре - два  турне  по Северному Кавказу. Сначала вместе с
Севой  Абдуловым неделю работали  в  Ставрополе,  выступили  в  Пятигорске и
Кисловодске.   Потом   -  Грозный,   Орджоникидзе,  Махачкала.   В   столице
Чечено-Ингушской республики  концерты проходили на стадионе для ручных  игр.
Там-то и прозвучала впервые новая песня "Летела жизнь":
     Я сам с Ростова, я вообще подкидыш -
     Я мог бы быть с каких угодно мест, -
     И если ты, мой Бог, меня не выдашь,
     Тогда моя Свинья меня не съест.
     Живу - везде, сейчас, к примеру, - в Туле.
     Живу - и не считаю ни потерь, ни барышей
     Из детства помню детский дом в ауле
     В республике чечена-ингушей.
     Они нам детских душ не загубили,
     Делили с нами пищу и судьбу.
     Летела жизнь в плохом автомобиле
     И вылетала с выхлопом в трубу.
     На  этих  словах  к  площадке  подлетает  народный  артист СССР  Махмуд
Эсамбаев в  неизменной  папахе и  в  элегантном белом костюме. Опускается на
колени с криком: "Володя, ты сам не понимаешь, какую ты песню написал!"
     С тех пор как Хрущев вернул чеченцев и ингушей из Сибири и Казахстана в
родные  места,  прошло немного  времени -  каких-нибудь двадцать лет. Но  ни
говорить вслух, ни писать об этом не разрешается - у народа украли историю.
     И вдруг  обо  всем  этом  открытым  песенным  текстом,  без  намеков  и
аллегорий,  без  пафоса,  а  с  грубоватой,  но  добродушной  фамильярностью
повествует человек совершенно не кавказского происхождения:
     Воспоминанья только потревожь я -
     Всегда одно: "На помощь! Караул!.. "
     Вот бьют чеченов немцы из Поволжья,
     А место битвы - город Барнаул.
     Когда дошло почти до самосуда,
     Я встал горой за горцев, чье-то горло теребя, -
     Те и другие были не отсюда,
     Но воевали - словно за себя
     А те, кто нас на подвиги подбили,
     Давно лежат и корчатся в гробу, -
     Их всех свезли туда в автомобиле,
     А самый главный - вылетел в трубу.
     Поняли они,  кто под  "самым главным" имеется  в виду? Ведь даже  не из
осторожности он так Сталина назвал, а чтобы презрительнее о нем, о всех этих
высказаться.  Но  у  слушателей души  уже  переполнены  -  минут десять  они
аплодируют стоя, многие плачут... Да, одно слово правды весь  мир перетянет.
И никто не докажет никогда, что поэзия и правда - вещи разные.
     Слово Высоцкого потихоньку выбирается на печатные страницы -  но все  в
каких-то  странных,  двусмысленных  формах.  Вышла книга  Александра  Штейна
"Пьесы",  и  там,  внутри  "Последнего  парада",  имеют  место  "При  всякой
погоде... ", "Песня Геращенко", "Утренняя гимнастика", "Вот некролог, словно
отговорка...  ", "Один  музыкант объяснил  мне  пространно...  " и  "Корабли
постоят...  ".  Значит,  эти  тексты не запрещены? Почему же нельзя  из  них
сделать подборку и напечатать в журнале за подписью законного  автора? Слово
"Высоцкий" по-прежнему "непро-хонже"?
     Да нет вроде.  В журнале "Знамя" напечатана повесть Виктории  Токаревой
"Неромантичный человек". Там какие-то люди собирают фольклор и допрашивают с
этой  целью  деревенскую  бабку. А она им запевает: "А  у тебя,  ну  правда,
Вань... "
     "- Бабушка, - деликатно  перебил Чиж.  - А теперь  что-нибудь старинное
спойте, пожалуйста. То, что ваша мама пела или бабушка, например.
     - Так  это и  есть старинное, -  возразила Маланья.  - Это мой  дед еще
пел...
     - Нет, бабушка. Это современное. Это слова Высоцкого.
     - Так, может, мой дед его и знал".
     Смех смехом, а ведь никак не объяснено советскому читателю, какой-такой
Высоцкий  имеется  в  виду. А  пару  месяцев  назад  на страницах еще  более
авторитетного журнала "Новый мир", в "Поисках жанра" Василия Аксенова, можно
было прочесть буквально следующее:
     "Открыты Дели, Лондон, Магадан,
     Открыт Париж, но мне туда не надо! -
     пел Алик хриплым голосом, почти как оригинал".
     "Оригинал"  -   это,  конечно,  приятно.  Но,  уважаемый  редактор,  вы
абсолютно уверены, что все триста  тысяч ваших читателей знают эти строки, и
они не нуждаются в комментариях?
     Аксенов, кстати, с двумя молодыми ребятами затеял какой-то альманах под
названием  "Метрополь". Делается это  не там, а здесь,  но  без  соавторства
дорогой  нашей  цензуры. И  не  "самиздат" кустарный,  а  солидное  издание,
объединяющее авторов, и знаменитых, и  малоизвестных, членов Союза писателей
и  открытых диссидентов.  Участвуют  еще  Битов, Искандер, Ахмадулина Белла.
Вознесенский   что-то  дает,  хотя  ему  и  нелегко  найти   в  своем  столе
неопубликованный текст. Компания приличная, и, когда  они Высоцкого позвали,
он  согласился, хотя и с  оговоркой, что даст ранние вещи -  своим последним
песням он не хочет отрезать дорогу к публикации в подцензурной печати.
     Готовить подборку ему было как-то недосуг, дал им сам-издатскую книжку,
подаренную  одним  коллекционером,  а  там  взялись  за  дело  круто,  потом
пригласили  посмотреть,  что  получается.  Художник  Мессерер,  муж   Беллы,
изготовил  книжный макет гигантского размера, на каждом листе  расклеено  по
несколько страниц машинописи.  Решено сделать восемь  огромных экземпляров и
предъявить литературной общественности - такой вот театральный жест. Хорошо,
что Женя  Попов (симпатичный молодой  писатель, автор веселых парадоксальных
рассказов,  которые  похвалил  Шукшин)  успел  показать всю эту  грандиозную
конструкцию Высоцкому: как  это часто бывает, под его  именем туда  проникла
пара фольклорных текстов. Быстренько переделали, переклеили, теперь там "все
свое" - в  основном старое, кончая  где-то  "Горизонтом",  из позднейшего  -
стихи о Шукшине и "Диалог у телевизора".
     Затея  рискованная, почти отчаянная,  но  чем черт не шутит -  вдруг да
сдвинется цензурная твердыня на сантиметр-другой...
     Говорухинский  фильм продолжает сниматься - то в Москве, то  в  Одессе,
где Слава еще раз  давал Высоцкому "порулить". Картина переименована: теперь
у нее детективное название  "Место встречи изменить нельзя". Ближе и к  сути
сюжета,  и  к  расстановке  характеров.  Получается  на  редкость  свежо   и
динамично.  Наверное, будет  пробуксовывать  серия  без Высоцкого - там, где
Шарапова   забрасывают   в  бандитское   логово;   кстати,   психологические
мотивировочки там малость  прихрамывают. Но к финишу Жеглов все равно придет
первым.
     А тут нежданно-негаданно является пушкинский  Дон Гуан - причем сразу в
двух ипостасях. Эфрос  будет делать "Каменного гостя" на радио и  Высоцкого,
конечно,  на главную  роль  взять думает.  И Швейцер,  затеявший  "Маленькие
трагедии"  в  нескольких  сериях,  пригласил  на   пробы,  которые  проходят
одиннадцатого  декабря. Картина  делается как  единое целое, в  нее включены
"Египетские ночи", выполняющие  роль композиционной  рамы: все сюжеты как бы
вырастают  из фантазии импровизатора, которого  играет Юрский.  Это  любимый
актер Швейцера, он и его рассматривал в  качестве возможного Дон Гуана, но в
итоге  остановился на  Высоцком.  И  сложностей  с утверждением как будто не
предвидится. Да еще предлагают Мефистофеля в "Сцене  из "Фауста"" - стоит ли
две роли играть, тут не театр все-таки.
     Так или иначе, это настоящая  творческая радость. И в трактовке героя у
них со  Швейцером полное взаимопонимание. Дон Гуан  - это прежде всего поэт,
это входит в структуру образа, отражается в  речи,  во  всем облике. И это -
сам Пушкин, знавший игру страстей, но чуждый какой бы то ни было низости. Он
всегда прав и всегда победитель, даже в минуту гибели. Роль эта  может стать
последней  точкой,  а  может обернуться и  началом новой  актерской жизни. И
первые двадцать лет окажутся черновиком и разбегом...
     Оксана моложе  его  как  раз на двадцать  лет - или на  двадцать  один.
Познакомились, когда ее с подругой привел в театр Смехов. Бывала она здесь и
раньше, видела "Гамлета". Он тут же ее пригласил на ближайшие "Десять дней",
а она ответила, что в этот вечер идет на Малую Бронную.  Ну, на Бронную он и
подъехал к концу спектакля. Так все и началось...
     Дон Гуана возрождает любовь.  Но считать, что  впервые по-настоящему он
испытал это чувство, встретив Дону  Анну,  -  упрощение.  Любил он и  бедную
Инезу  с  черными  глазами,  и  "коллегу"  по  искусству   Лауру,  такую  же
артистичную,  раскованную и "отвязанную", как он сам. Любовь  является ему в
разных  обличьях, и все его любовницы общим  числом  1001  (такая,  кажется,
статистика) вместе составляют Женщину с большой буквы. Всякий раз  встреча с
Любовью  - это  уход от смерти. Любовь есть благо, благодать, что и означает
имя "Анна".  Этот смысл Пушкин точно имел в виду, поскольку к одной реальной
Анне обращался с эпиграммой "Нет ни в чем вам благодати... ".
     "На совести  усталой  много зла, быть  может, тяготеет. Так, разврата я
долго был покорный ученик, но с той поры,  как вас  увидел я, мне кажется, я
весь переродился. Вас полюбя, люблю  я добродетель... " Значит  ли  это, что
Дон   Гу-ан  готов  "перевоспитаться",  жениться   и  стать  добропорядочным
господином? Нет,  конечно. "Добродетель" на  его языке не мораль означает, а
добро, которым движется жизнь. И  воплощением всего светлого для него в этот
момент стала Анна.
     Командор -  не кара, не  возмездие, а Смерть,  вызов которой он  бросал
столько  раз.  Придет  эта  статуя, никуда  не  денется, и  все равно  будет
страшно...  Одно утешение  -  умереть  влюбленным,  с именем своей  Доны  на
устах...  Дон  Гу-ан  -  формула  настоящего  мужчины,  в  котором  в  итоге
примиряются жажда разнообразия и способность к единственной любви.
     Роль  большого масштаба,  много своего можно в нее  вложить.  Но весь в
нее, однако, не вместишься, поскольку любовь - это еще не вся жизнь.
     Двадцать шестого декабря -  прогон "Преступления и наказания". До этого
Высоцкий только дважды репетировал в спектакле. В зале сидит  Смоктуновский,
играющий у  Швейцера  Сальери.  (В  роли  Моцарта  теперь  Золотухин,  а сам
Смоктуновский   тоже  был  Моцартом  лет   двадцать  назад,   но  только   в
фильме-опере.  )  Намного   нас  старше,  а  выглядит   отлично,  подтянуто.
Любезно-коварная  улыбка  с  множеством  оттенков  и  полутонов.  Интонация,
незаметно переходящая от елейности к издевке.
     Его называют Гамлетом шестидесятых, считая, что Высоцкий у него  как бы
эстафету принял. Но самая крупная роль Смоктуновского - Порфирий  Петрович в
фильме Кулиджанова.  Там он начисто переиграл  Тараторкина-Расколь-никова  и
Копеляна-Свидригайлова.  Вообще  у  Достоевского  все  персонажи  из  одного
вещества,  раздвоение  между добром и злом - в  каждом. А  в театре  и  кино
нельзя обойтись без лидера, премьера. И тут есть свобода в том, кого выбрать
в главные, кто все понимает,  как сам Достоевский. И в этом  смысле Высоцкий
кое-что взял от киношного Порфирия. В таганском  Свидригайлове - весь спектр
человеческий: низость и великодушие, азарт  желаний и широта ума. И Дон Гуан
тоже в нем по-своему отозвался - жаждой жизни, которая делает его не мрачным
мономаном, не  фанатиком  самоубийства, а полнокровным  человеком, готовым к
возрождению и обновлению вплоть до рокового выстрела.
     Готовность  к смерти не есть  какая-то исключительная  доблесть.  Можно
сказать, что для взрослого мыслящего человека - это нормальное свойство. Все
религии в сущности направлены на воспитание в людях такой духовной зрелости.
Размышлять о  смерти  -  значит  размышлять о свободе,  - что-то вроде этого
сказал один француз.
     А свобода - тема бесконечная.
     С тех  пор  как  Высоцкий  перешел  со  смертью  на  ты, впустил  ее  в
ежедневные мысли свои, во все песни и во все роли,  -  у него с этой дамой в
черном идет непрерывный диспут-диалог. Дескать, твое приглашение принято, но
позволь  уж мне  уладить  здесь кое-какие дела. А порой приходят  и  дерзкие
мысли: а  что если  изменить этой стерве,  улизнуть от  нее самым  бесстыжим
образом? Как она, собственно, может отомстить?
     Об этом  -  баллада "Райские  яблоки",  впервые  спетая  где-то в конце
семьдесят  восьмого. Уже в  первых четырех строках обобщено все,  что прежде
было надумано  и написано  Высоцким  на загробную  тему. Здесь и решительное
отрицание  самоубийства,  и  готовность к  смерти внезапной,  как  гибель, и
спокойное знание о запоздалом посмертном признании:
     Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем, -
     Как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом:
     Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, -
     Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
     Никакого  тебе ада, чистилища, все попадают прямиком в  рай,  только он
оборачивается лагерем:
     Прискакали - гляжу - пред очами не райское что-то:
     Неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел.
     И среди ничего возвышались литые ворота,
     И огромный этап - тысяч пять - на коленях сидел.
     Словечко "беспредел" он услышал от Вадима Туманова, и тот объяснил, что
этот  лагерный  термин  обозначает  страшный момент,  когда  все  бандитские
законы,  соглашения и  договоры отменяются и каждый может убивать любого. Но
Высоцкому   захотелось  придать   этому  слову   иное  значение  -   мертвой
бесконечности.
     Впрочем,  и  изначальный  смысл  сохранился,  он   развернут   сюжетно.
"Беспредел" состоит в том, что и покойника могут убить, если он покусится на
пресловутые  райские  яблоки,  которыми  когда-то  Ева  с Адамом неосторожно
полакомились. Живой человек,  он  и  в  загробном  мире запретов  не  станет
соблюдать, за что по тупым райским законам ему полагается вторичная смерть:
     Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок...
     Но сады сторожат - и уб