йонел, не слыша поднявшегося позади ропота, последовал за ним и  вскоре
очутился в кабинете, где только что закончилось заседание  военного  совета.
На пороге Лайонел вынужден был  посторониться,  чтобы  пропустить  генерала.
Наклонившись вперед и о чем-то сосредоточенно думая,  тот,  видимо,  куда-то
спешил, однако его мрачное лицо на миг  прояснилось,  когда  он  ответил  на
низкий поклон молодого человека. Вокруг генерала теснились молодые  офицеры,
и, когда они гурьбой выходили, Лайонел из обрывков разговоров понял, что все
они  торопятся  на  поле  боя.  В  комнате  было  полным-полно   военных   и
полковников, но среди них кое-где мелькали и штатские, по разочарованному  и
недовольному виду  которых  нетрудно  было  догадаться,  что  это  те  самые
чрезвычайные  советники,  чьи  пагубные  советы  привели  к  столь   роковым
последствиям. Оставив растерянных  штатских,  к  Лайонелу  направился  Гедж,
выделявшийся скромностью своего мундира среди  окружающего  блеска  золотого
шитья и шнуров.
   - Чем могу служить, майор Линкольн? - спросил он, сердечно  пожимая  руку
молодому  человеку,  словно  радуясь  тому,  что  избавился  от   докучливых
советчиков, которых так бесцеремонно покинул.
   - Я только что встретил свой полк  -  он  направился  к  лодкам,  -  и  я
осмелился побеспокоить ваше превосходительство, чтобы узнать, не пора ли его
майору приступить к своим обязанностям.
   Тень омрачила спокойное лицо генерала, но потом он  ответил  с  дружеской
улыбкой:
   - Для такого дела хватит и аванпостов, да и кончится оно быстро. Но  если
я удовлетворю  просьбу  всех  рвущихся  в  бой  храбрых  офицеров,  какой-то
несчастный  бугорок  земли  может  слишком  дорого  обойтись   войскам   его
величества.
   - Но разрешите напомнить, что несколько поколений рода Линкольнов жили  в
этой провинции и поведение члена этой семьи может служить благим примером.
   - О, мы видим здесь достаточный залог верности колоний; в подобной жертве
нет никакой необходимости, - отвечал Гедж, небрежно оглядываясь  на  стоящую
позади него группу. - Военный совет решил, какие офицеры будут участвовать в
деле, и фамилия майора Линкольна не была упомянута, хотя я глубоко  об  этом
сожалею, так как знаю, что вам это неприятно.  Жизнь  ценных  людей  незачем
напрасно подвергать опасности.
   Лайонел поклонился и, сообщив то немногое,  что  ему  удалось  узнать  от
Джэба, отошел от главнокомандующего.
   Стоявший поблизости генерал, видя разочарованное лицо молодого  человека,
улыбнулся и, с непринужденностью светского человека взяв его под руку, пошел
с ним к двери.
   - Значит, как и мне,  Лайонел,  вам  не  придется  сегодня  сразиться  за
короля, - сказал он, когда они вышли в переднюю. - Хау повезло,  если  можно
назвать везением участие в таком пустячном деле. Что ж, пойдемте со мной  на
Копе, будем просто зрителями, раз уж нам не дано  участвовать  в  спектакле;
может быть, почерпнем материал если не для  эпической  поэмы,  то  хоть  для
фарса.
   -  Простите,  генерал  Бергойн,  но  я  смотрю  на  предстоящее  сражение
серьезнее, чем вы.
   - Ах, да, я и забыл, что вы были в свите Перси на лексингтонской охоте! -
прервал тот. - Ну, так назовем это трагедией, если это вам больше  нравится.
Что касается меня, Линкольн, то мне до смерти надоели эти  кривые  улочки  и
мрачные дома, и, так как у меня есть склонность к поэзии природы, я, будь  у
меня на то власть, давно бы уже скакал по брошенным полям этих пахарей... Но
вот и Клинтон; он тоже собирается на Копе, где мы все  можем  получить  урок
военного искусства, наблюдая, как Хау поведет свои батальоны.
   К ним подошел военный средних лет. Его  плотная  фигура,  не  обладавшая,
правда, изяществом и непринужденностью генерала, все еще державшего Лайонела
под руку, отличалась, однако, воинственной осанкой, которой  был  совершенно
лишен мешковатый и неторопливый Гедж.
   В сопровождении нескольких адъютантов все  трое  покинули  губернаторский
дворец, чтобы занять наблюдательный пост на не раз  уже  упоминавшемся  нами
холме.
   Когда они вышли на улицу, Бергойн  отпустил  руку  своего  спутника  и  с
подобающей   важностью   пошел   рядом   с    собратом-генералом.    Лайонел
воспользовался этим, чтобы отстать от них и, следуя в  некотором  отдалении,
понаблюдать за настроениями местных  жителей,  чем  остальные  считали  ниже
своего  достоинства  интересоваться.  Из  всех  окон  выглядывали   бледные,
взволнованные  женские  лица,  а  не  менее  любопытные   и   более   смелые
представители мужского пола заполонили крыши домов и колокольни.
   Барабаны уже не выбивали дроби на узких улочках, зато время от времени со
стороны моря раздавался резкий звук дудки, -  очевидно,  войска  уже  начали
переправляться на соседний полуостров. Перекрывая все, слышался неумолкающий
грохот канонады, беспрерывно сотрясавший воздух с самого рассвета,  так  что
ухо, привыкнув к нему, стало различать более  слабые  звуки,  о  которых  мы
упоминали.
   Чем ближе к заливу, тем пустыннее  становились  улицы;  открытые  окна  и
распахнутые двери указывали,  с  какой  поспешностью  патриотичные  бостонцы
кинулись туда, где лучше можно было наблюдать за сражением.
   Такая горячность вызывала сочувствие даже у английских офицеров,  и  все,
прибавив шагу, скоро выбрались из тесноты узких и мрачных закоулков на холм,
откуда открывался широкий, ничем не заслоненный вид на залив.
   Театр военных действий лежал внизу как на ладони.
   Почти прямо перед ним находилось селение Чарлстон; крыши, над которыми не
вилось ни  одного  дымка,  и  опустевшие  улицы  придавали  ему  сходство  с
кладбищем; если же на главных улицах и замечались какие-то  признаки  жизни,
то это была чья-нибудь одинокая фигура, торопливо шагавшая среди окружающего
безлюдья, словно спеша  покинуть  проклятое  место.  В  какой-нибудь  тысяче
ярдов, на противоположном мысу с юго-восточной  стороны  полуострова,  земля
уже кишела солдатами в красных мундирах и в лучах  полуденного  солнца  ярко
сверкало оружие.
   А между ними и притихшим селением, ближе к последнему, от  узкой  полоски
берега  круто  поднималась  уже  упомянутая  нами  гряда  холмов  высотой  в
пятьдесят - шестьдесят ярдов, увенчанная скромным редутом -  причиною  всего
этого переполоха. Простиравшиеся справа луга безмятежно зеленели, как в  дни
мира   и   благоденствия,   хотя    возбужденному    воображению    Лайонела
представлялось, будто над заброшенными печами для обжига кирпича  да  и  над
всем полуостровом нависла зловещая  тишина,  созвучная  предстоящим  грозным
событиям. Далеко слева, по ту сторону реки Чарлз, из американского лагеря на
окрестные холмы высыпали  тысячи  людей;  казалось,  все  население  колонии
собралось здесь, чтобы присутствовать при  сражении,  от  которого  зависела
судьба нации. Бикон-Хилл возвышался среди гнетущего безмолвия  Бостона,  как
живая пирамида человеческих лиц, и все глаза были устремлены в одну  роковую
точку. Люди с риском для жизни  лепились  на  карнизах,  куполах,  церковных
шпилях, мачтах и реях, поглощенные зрелищем и позабыв обо всем. Военные суда
поднялись вверх по рекам или, точнее, по узким морским  рукавам,  образующим
полуостров,  и  неутомимо   обстреливали   низменный   перешеек,   служивший
единственной связью между окопавшимися на холме фермерами и их земляками  на
материке. Меж тем как англичане батальон за батальоном высаживались на мысу,
ядра копсхпллской  батареи  и  военных  кораблей  сыпались  на  естественный
гласис, окружающий  редут,  зарывались  в  его  земляной  бруствер  или  же,
перелетев, шлепались на пустынные склоны большого  холма,  возвышавшегося  в
нескольких сотнях ярдов позади, а черные, дымящиеся бомбы, казалось,  парили
над редутом, будто высматривая место, где взорваться.
   Невзирая  на  эти  устрашающие  приготовления  и  беспрестанные   помехи,
мужественные фермеры на холме трудились не покладая рук все  утро,  стараясь
возможно лучше укрепить занятую с такой дерзостью позицию. Тщетно  англичане
прибегали ко всем средствам,  чтобы  смутить  упорствующего  врага:  заступ,
кирка и лопата продолжали делать свое дело, и среди грома канонады  и  града
ядер  кал  поднимался  за  валом  так  же  неуклонно  и   добротно,   словно
фантастические  бредни  Джэба  Прея   соответствовали   действительности   и
землекопы занимались обычным своим мирным трудом. Однако их бесстрашие никак
не походило на молодечество, которое отличает солдат регулярной армии,  будь
они даже трусами в глубине души.
   Чуждые военного показного  блеска,  в  простой  и  грубой  своей  рабочей
одежде, вооруженные тем оружием, которое сняли с крюка над очагом, даже  без
единого развевающегося над головой знамени, чтобы их подбодрить, они  стояли
насмерть, поддерживаемые  только  правотой  своего  дела  и  теми  глубокими
нравственными принципами, которые унаследовали от своих предков и стремились
передать незапятнанными  потомкам.  Как  стало  впоследствии  известно,  они
вынесли  все  труды  и  опасности,  не  имея  пищи,  столь  необходимой  для
поддержания сил даже в часы досуга и праздности,  тогда  как  неприятель  на
мысу в ожидании прибытия последних частей в полной безопасности  наслаждался
обедом, который для  многих  оказался  последним.  Роковая  минута,  видимо,
приближалась. Отставшие лодки с арьергардом прибыли,  и  батальоны  англичан
пришли в движение, растекаясь вдоль берега под прикрытием холма. От полка  к
полку спешили офицеры с последним  приказом  командующего.  В  этот  миг  на
вершине Банкер-Хилла показался отряд американцев и,  быстро  спустившись  по
дороге, скрылся в лугах по левую руку от своего редута. За  ним  последовали
другие, которые  по  его  примеру,  несмотря  на  огонь  корабельных  пушек,
прорвались через узкий перешеек и поспешили присоединиться к своим товарищам
в  низине.  Британский  генерал  тут  же  решил  предварить   подход   новых
подкреплений и отдал давно ожидаемый приказ приготовиться к атаке.

Глава 16

   В жестокой битве этой бритт-гордец
   Победный не стяжал себе венец.
   Постиг тщету он замыслов своих,
   Оплакивая смерть бойцов лихих.
   Хемфри

   В течение этого тревожного утра американцы  видимости  ради  отвечали  на
огонь противника, дав несколько залпов из легких  полевых  пушек,  словно  в
насмешку над страшной канонадой, которую поддерживали англичане.
   Но, когда приблизилась минута сурового  испытания,  над  редутом  нависла
такая же гробовая тишина, как над опустевшими улицами  Чарлстона.  На  лугах
слева  от  редута  подошедшие  отряды  повстанцев  поспешно  соединили   две
изгороди, набросали сверху сена из стоявших вокруг копен и рассыпались вдоль
ненадежного укрытия, которое было пригодно разве только на то, чтобы  скрыть
от неприятеля их слабость. За этим необычным  бруствером  несколько  отрядов
фермеров из соседних провинций Нью-Гемпшир и Коннектикут залегли с оружием в
угрюмом ожидании. Их линия тянулась от берега до подножия гряды и обрывалась
в двух или трех сотнях шагов  позади  укрепления,  оставив  широкую,  идущую
наискось брешь между изгородью и земляным бруствером, спускавшимся по склону
холма от северо-восточного угла  редута.  За  этой  незамысловатой  позицией
поднималась на расстоянии нескольких сот ярдов  все  еще  не  занятая  и  не
укрепленная  голая  вершина  Банкер-Хилла;  реки  Чарлз  и  Мистик,  обогнув
подножие холма, так сближались здесь друг  с  другом,  что  шум  их  течения
сливался. Королевские фрегаты  непрерывно  обстреливали  низменный  и  узкий
перешеек, а поблизости от него прятались многочисленные  отряды  повстанцев,
не решавшиеся миновать опасное место.
   Таким образом, Гедж  почти  полностью  окружил  полуостров,  и  храбрецы,
дерзко подставившие себя под жерло его пушек, остались, как уже  говорилось,
без поддержки, без пищи и должны были одни, дедовским оружием защищать честь
нации. Там собрались люди всех возрастов и званий. Вначале  их  было  тысячи
две, но к концу дня,  повинуясь  чувству  долга  и  воодушевленные  примером
старого охотника, который, открыто смеясь  над  опасностью,  снова  и  снова
переходил перешеек, небольшие группки их земляков прорвались сквозь пушечный
огонь и успели присоединиться  к  товарищам  перед  самым  финалом  кровавой
схватки.
   Отряд Хау несколько превосходил противника численностью, не говоря  уж  о
том, что это были отборнейшие солдаты, а так как лодки в течение  всего  дня
продолжали беспрерывно сновать между двумя  полуостровами,  неравенство  сил
оставалось неизменным до конца боя. И вот считая  себя  достаточно  сильным,
чтобы взять укрепления столь презираемого им противника,  Хау  отдал  приказ
приготовиться к атаке, что  и  было  исполнено  на  глазах  у  взволнованных
зрителей. Хотя английский генерал, выстраивая свои полки,  не  сомневался  в
победе, он отдавал себе отчет, что предстоящее сражение будет нешуточным.
   Взоры  десятков  тысяч  людей  следили  за  каждым  движением  войск,   и
необходимо было поддержать славу английского оружия.
   Войска построились в образцовом порядке,  и  колонны  уверенно  двинулись
вдоль берега,  чтобы  занять  удобные  позиции  под  прикрытием  гряды.  Хау
разделил свои силы: одна половина должна была преодолеть трудный  подъем,  а
другая - идти вдоль берега и через сады в низине, туда, где в лугах  залегли
фермеры. Эта группа вскоре исчезла за  фруктовыми  деревьями  и  только  что
упомянутыми печами  для  обжига  кирпича.  Колонна,  взбиравшаяся  на  холм,
продвигалась неторопливо, чтобы дать время своим полевым пушкам присоединить
их голос к грохоту канонады, разразившейся с  новой  силой,  едва  батальоны
приготовились  выступить.  Добравшись   до   назначенного   места,   колонна
разворачивалась в боевые линии, алея мундирами и сверкая оружием.
   - Великолепное зрелище! - пробормотал стоявший рядом с Лайонелом Бергойн,
живо воспринимавший поэзию своей мужественной  профессии.  -  Красиво  идут!
Смотрите, как четко первая колонна поднимается на холм!
   Лайонел не ответил - он был очень взволнован, - а генерал тут же забыл  о
сказанном: минута была слишком напряженной. Размеренное движение  английских
шеренг скорее  напоминало  церемониальный  марш  на  смотру,  нежели  начало
смертельного штурма. Реяли знамена,  и  временами,  дополняя  грубый  грохот
артиллерии, слышались воинственные и зажигающие звуки оркестров. Шагавшая  в
рядах самоуверенная молодежь оглядывалась на черневшие людьми  холмы,  шпили
церквей,  крыши,  корабельные  мачты  и  гордо  улыбалась.  Когда  англичане
оказались в виду маленького редута  и  начали  постепенно  сосредоточиваться
перед его фасами, пушки одна за другой замолкли, и на не успевших еще остыть
стволах пристраивался какой-нибудь любопытный артиллерист или усталый моряк,
в немом удивлении созерцая открывшееся перед ним зрелище. Была минута, когда
рев канонады, затихая, напоминал отдаленные раскаты грома.
   - Не станут они драться, Лайонел! -  возбужденно  воскликнул  Бергойн.  -
Военный парад Хау напугал мерзавцев, и победа будет бескровной!
   - Посмотрим, сэр, посмотрим!
   Не успел Лайонел ответить, как взвод за взводом  англичан  открыл  огонь,
вспышки выстрелов блеснули вокруг кромки холма, а вслед за тем грянули залпы
из фруктового сада. Однако американцы  по-прежнему  молчали,  и  королевские
войска медленно вошли в белое облако, порожденное их собственным порохом.
   - Струсили, собаки! Клянусь небом, струсили  -  снова  воскликнул  пылкий
спутник Лайонела. - Хау уже в какой-нибудь сотне шагов от них и  не  потерял
ни одного человека!
   Вдруг огненная лента рассекла дым, словно молния,  играющая  в  тучах,  и
прозвучал залп тысячи ружей. Нет, то была не только игра воображения,  когда
Лайонелу показалось, что полог дыма на холму заколыхался, будто окутанные им
бывалые солдаты дрогнули под губительно близким огнем.
   Однако спустя  мгновение  воодушевляющий  боевой  клич  и  громкие  крики
сражающихся, прорвавшись сквозь шум  боя,  донеслись  через  пролив.  Десять
тревожных минут пролетели, как  одна  секунда,  и  ошеломленные  зрители  на
Копс-Хилле все еще напряженно следили за боем, как вдруг из толпы послышался
крик:
   - Ур-р-ра! Пусть негодяи только поднимутся на Бридс  -  народ  научит  их
уважать законы!
   - Сбросьте подлого бунтовщика с горы! Зарядите им пушку! - в  один  голос
закричали десятка два солдат.
   - Стойте! - вмешался Лайонел. - Это же помешанный, дурачок, слабоумный Но
гневные возгласы так же быстро смолкли, уступив место другим чувствам, когда
стало видно, что ярко-красные шеренги королевских войск появились  из  дыма,
отступая перед сильным огнем противника.
   - Ну, это какая-нибудь хитрость, чтобы выманить мятежников из укрепления!
- сказал Бергойн.
   - Это позорное отступление - пробормотал суровый воин рядом  с  ним,  чей
опытный глаз сразу увидел замешательство в рядах  наступающих.  -  Опять  мы
постыдно отступаем перед мятежниками!
   - Ура! - снова закричал безрассудный Джэб. - А  вон  и  солдаты  из  сада
Глядите, как гренадеры хоронятся за печами. Пусть только сунутся на Бридс  -
народ научит их уважать законы!
   Без  лишних  слов,  будто  по  молчаливому  уговору,  с  полсотни  солдат
бросились к  дурачку.  Лайонел  не  успел  даже  крикнуть,  как  дюжина  рук
приподняла барахтающегося Джэба в воздух, пронесла его  несколько  шагов,  и
мгновение спустя он уже с такой стремительностью  летел  кубарем  с  крутого
склона, что докатился до самой воды. Но, поднявшись  на  ноги,  неустрашимый
Джэб, махая над головой шляпой,  продолжал  выкрикивать  оскорбления,  затем
вывел спрятанную за штабелем бревен лодку, вскочил  в  нее  и,  преследуемый
градом камней, выплыл в про-. лив, где легкое  суденышко  быстро  затерялось
среди множества сновавших взад и вперед лодок. Но с беспокойством  следивший
за ним Лайонел видел, как Джэб пристал к берегу и вскоре скрылся из  виду  в
затихших улицах городка.
   Пока разыгрывалась эта маленькая интермедия, трагедия шла своим  чередом.
Ветер поднял пелену дыма, застилавшую гребень холма, и медленно погнал ее на
юго-запад, открыв взору арену кровавой схватки. Лайонел  заметил  мрачные  и
многозначительные взгляды, которыми обменялись оба генерала, когда отняли от
глаз подзорные трубы, и, взяв ту, что протянул ему Бергойн, понял,  чем  они
вызваны, увидев число убитых, усеявших подступы к редуту.
   Тем временем  офицер,  прибывший  с  поля  боя,  передал  двум  генералам
какой-то важный приказ и поспешил к своей лодке, как человек, сознающий, что
от его быстроты зависят жизнь и смерть множества людей.
   - Передайте, все будет выполнено, - повторил вслед  удалявшемуся  офицеру
Клинтон, хмуря брови. -  Артиллерия  получила  приказ  и  выполнит  его  без
отлагательства.
   -  Вот,  майор  Линкольн,  -  воскликнул  его  любящий  пофилософствовать
коллега, - одна из самых тяжелых обязанностей  солдата!  Драться,  проливать
свою кровь и даже умереть за монарха - его счастливое право;  но  подчас  на
его долю выпадает грустный долг - быть орудием возмездия.
   Лайонелу недолго пришлось  ждать  объяснения:  вскоре  раскаленные  ядра,
описывая в воздухе широкую дугу, полетели в городок напротив,  поджигая  его
скученные, легко  воспламеняющиеся  кровли.  Через  несколько  минут  густой
черный дым поднялся над покинутыми жилищами, и  раздвоенные  языки  пламени,
словно радуясь такому раздолью, весело забегали по тлеющей  дранке.  Молодой
человек с болью в сердце смотрел на разгорающийся пожар, и  ему  показалось,
что он прочел глубокое сожаление в  глазах  того,  кто  не  колеблясь  отдал
жестокий приказ спалить город.
   Когда люди становятся свидетелями таких событии, часы кажутся минутами  и
время летит так же незаметно, как жизнь, ускользающая из-под  ног  старости.
Смешавшиеся шеренги англичан были остановлены у подножия холма,  и  солдат