раз  прошу  извинить  меня,  -  ответил   юноша,   почтительно
приподнимая шляпу, и из-под его матросского, плаща показался мундир морского
офицера, - но мне приказано соблюдать величайшую осторожность,  сударыня,  -
мятежники сегодня, как вы слышите, не собираются дремать.
   - Здесь,  конечно,  очень  опасно,  сударь,  и  чем  скорее  вам  удастся
переправить нас, тем больше я буду вам благодарна.
   Молодой моряк поклонился в знак согласия и пригласил всех троих следовать
за ним. Через несколько минут они спустились по двум ступенькам к воде, где,
укрытая в тени причала, скрывалась шлюпка, дожидавшаяся своих пассажиров.
   - За дело, ребята! - властно скомандовал юноша. - Гребите без шума, чтобы
вас никто не услышал. Извольте войти в лодку, сударыня, и какой бы прием  ни
ожидал вас у мятежников, на  тот  берег  вас  доставят  быстро  и  в  полной
сохранности.
   Сесилия и ее спутники не заставили себя долго просить, и шлюпка понеслась
по воде с такой быстротой, что, казалось, обещание мичмана должно было очень
скоро исполниться.  Все  молчали,  и,  когда  наши  путешественники  отплыли
немного  от  берега,  Сесилия,  позабыв  о  трудностях   своего   положения,
залюбовалась открывшейся перед ней панорамой. Как это часто бывает  в  нашем
капризном климате,  погода  внезапно  изменилась,  и  вечер  стал  мягким  и
приятным. Яркая луна освещала город и порт, и в ее тихом сиянии все предметы
вырисовывались с необычайной отчетливостью. Огромные темные корпуса  военных
кораблей, словно  спящие  чудовища,  угрюмо  покоились  на  воде,  у  только
одна-единственная лодка, в  которой  сидели  наши  герои,  оживляла  пейзаж,
скользя по бухте.
   Там, откуда они отплыли, вздымались холмы Бостона, красиво  выделяясь  на
фоне ясного неба, а кое-где в  нежном  свете  луны  выступали  колокольни  и
крыши. Город затих, словно все жители спали глубоким сном. Однако на  другой
стороне, на всем пространстве от укрепленных высот Чарлстона и до перешейка,
все говорило о жестокой войне.
   Вот  уже  несколько  ночей,  как  американцы  яростнее,  чем  когда-либо,
атаковали противника, но сейчас они, казалось, собрали против него все  свои
силы. Однако они щадили город и  направляли  огонь  на  батареи,  защищавшие
подступы к полуострову с запада.
   Уши Сесилии уже давно свыклись с грохотом  пушек,  но  лишь  сегодня  она
впервые увидала величественную и вместе с тем  устрашающую  картину  ночного
боя. Она откинула капюшон, отбросила темные пряди со лба и, наклонившись над
бортом шлюпки и на мгновение забыв обо всем, с напряженным вниманием слушала
артиллерийские залпы и глядела на яркие вспышки  огня,  затмевавшие  матовое
сияние ночного светила. Матросы  гребли  завернутыми  в  тряпки  веслами,  и
шлюпка двигалась так тихо, что временами можно было  расслышать  стук  ядра,
катящегося по камням.
   - Меня удивляет, сударыня, - сказал Меритон, - почему столько  английских
генералов и других достойных джентльменов в Бостоне так упорно  держатся  за
этот маленький полуостров и дают обстреливать себя кучке мужиков, в то время
как они могли бы жить  в  Лондоне,  где  сейчас  спокойно  и  тихо,  как  на
деревенском кладбище в полночь.
   Это замечание вывело  Сесилию  из  задумчивости,  и,  подняв  глаза,  она
заметила, что юный моряк любуется ею с нескрываемым восхищением.  Покраснев,
она ниже надвинула капюшон на лицо и молча отвернулась в сторону.
   - Мятежники сегодня не жалеют пороху, - сказал  мичман.  -  Им,  наверно,
удалось захватить какое-нибудь наше грузовое судно, а то бы мистер Вашингтон
не поднял такой шум  в  часы,  когда  добрые  люди  спокойно  спят  в  своих
постелях. Не думается ли вам, сударыня, что, если бы адмирал  ввел  три  или
четыре наших самых больших корабля в устье реки, можно было бы  легко  сбить
спесь с этих янки?
   - Я так плохо разбираюсь в военном искусстве, сударь, - ответила Сесилия,
невольно улыбнувшись, несмотря на свою тревогу, - что мое мнение, даже  если
бы я и решилась его высказать, вряд ли могло бы иметь какое-нибудь значение.
   - Как же это так, сударь? - спросил Меритон. - Я  своими  глазами  видел,
как в позапрошлую ночь мятежники прогнали шлюп  с  реки,  и  прогнали  очень
ловко, могу сказать: я наблюдал за всем этим делом, стоя за  большой  грудой
кирпича.
   - Без сомнения, для вас это самое подходящее  место,  -  заметил  мичман,
даже не пытаясь скрыть раздражение, вызванное таким наглым вмешательством  в
разговор. - А вы знаете, что такое шлюп,  сударыня?  Маленькое  суденышко  с
несколькими тяжелыми пушками. Сверяю вас, это совсем не то, что  корвет  или
двухпалубный фрегат. Обратите внимание, например, как прекрасен корабль,  на
котором я служу, - я уверен, что  такая  красавица,  как  вы,  не  может  не
восхититься его красотой. Он стоит вон там, прямо за вторым островом.
   Чтобы оказать любезность восторженному юноше, Сесилия повернула голову  в
ту сторону, куда он указывал, и пробормотала несколько  одобрительных  слов.
Но он внимательно следил за направлением ее взгляда и, явно раздосадованный,
нетерпеливо перебил ее:
   - Да вы же смотрите на эту  бесформенную  лохань  у  форта!  Ее  когда-то
захватили у голландцев - эта дряхлая старушка постарше моей бабушки.  У  нее
не разберешь, где нос, где корма. Мой школьный товарищ Джек Уиллоуби  служит
на ней, так он говорит, что она в самую лучшую  погоду  при  попутном  ветре
делает не больше шести узлов, а в сторону ее сносит на семь.  Джек  уйдет  с
нее, как только ему  удастся  взять  адмирала  на  абордаж.  Ведь  Грейвс  и
Уиллоуби в Англии - соседи, и Джек знает все слабые струнки старика. Да, да,
сударыня, Джек отдал бы все, что звенит  у  него  в  кармане,  лишь  бы  ему
позволили подвесить свою койку между двумя балками  на  нашем  судне.  Прошу
извинить меня. - И, почтительно взяв Сесилию за  руку,  он  указал  на  свой
любимый корабль. - Вот теперь правильно,  сударыня,  вы  смотрите  прямо  на
него: вон тот, с прекрасной оснасткой, с составным бушпритом, со  спущенными
брам-реями! Мы опускаем их каждый вечер по пушечному  выстрелу  и  поднимаем
утром, когда бьют восемь склянок. Разве он не прекрасен, сударыня?  Я  вижу,
что наш корабль в конце концов очаровал вас, и уверен, что после него вы  не
захотите смотреть ни на одно судно в этом порту.
   Сесилии не хотелось огорчать его, и она произнесла  несколько  похвальных
слов кораблю, хотя через минуту вряд ли сумела бы отличить этот великолепный
фрегат от презренной голландской лохани.
   - Да, да, сударыни - продолжал с увлечением мичман,  -  я  знал,  что  он
понравится вам, когда вы разглядите, какие  у  него  красивые  пропорции.  И
все-таки он и наполовину не так хорош на якорной стоянке, а  вот  посмотрели
бы вы, когда он летит по волнам, особенно если стоять на носу... Греби реже,
тяни сильнее, ребята, но касайтесь воды тихонько: у янки уши длинные, как  у
ослов, а мы приближаемся к берегу. Нам придется высадиться на  Дорчестерском
перешейке, откуда до Кембриджа не так уж близко, но сегодня вечером в другом
месте пристать невозможно. Как вы видите, нам пришлось  бы  идти  прямо  под
пушки мятежников.
   - Не правда ли, странно,  -  сказала  Сесилия,  поддерживая  разговор  из
благодарности к юноше, старавшемуся развлечь ее, -  что  колонисты,  обложив
город с севера и запада, даже и не подумали осадить его с южной стороны.
   Ведь, если не ошибаюсь, они даже не пробовали захватить холмы Дорчестера,
а между тем это наиболее близкий к Бостону мыс.
   - Тут нет ничего удивительного, - ответил  мичман,  покачивая  головой  с
проницательным  видом  старого  вояки,  -  это  было  бы  для   них   другим
Банкер-Хиллом. Потому что, видите ли, Дорчестер  на  юге  -  все  равно  что
Чарлстонский перешеек на севере... Легче гребите, ребята, легче  гребите,  -
продолжал он вполголоса, так как они приближались к берегу.  -  Кроме  того,
сударыня, батарея,  расположенная  на  этом  холме,  может  обстрелять  наши
корабли, а старик этого не потерпит: тогда надо будет или вступать в бой  по
всем правилам, или же уводить флот, а что станется тогда с армией? Нет, нет,
янки никогда не  рискнут  прогнать  треску  из  своей  бухты,  сделав  такую
попытку... Суши весла, ребята, а я погляжу, не пристал ли  здесь  где-нибудь
братец Джонатан.
   Матросы повиновались, и их юный начальник встал в лодке во  весь  рост  и
направил ночную подзорную  трубу  туда,  где  он  намеревался  пристать.  Он
остался вполне доволен осмотром и, понизив из предосторожности голос,  велел
матросам причалить к тому месту, где можно было л, крыться в тени холмов.
   С этой  минуты  все  соблюдали  полное  молчание;  лодка  приближалась  к
желанной цели быстро и точно, затем ход се замедлился, она  коснулась  килем
дна и скоро совсем остановилась. Мичман помог Сесилии сойти на берег,  затем
сам легко спрыгнул на землю.
   - Надеюсь,  люди,  с  которыми  вы  встретитесь,  будут  с  вами  так  же
почтительны, как и те, кого вы сейчас покидаете,  -  сказал  он,  подойдя  к
Сесилии и протягивая ей руку простого бывалого моряка. - Да хранит вас  бог,
сударыня. У меня дома остались сестренки, почти такие же красивые, как вы, и
когда я вижу  женщину,  нуждающуюся  в  помощи,  то  вспоминаю  моих  бедных
девочек. Да хранит вас бог, и я надеюсь, что, когда мы снова встретимся,  вы
поближе познакомитесь...
   - Вы не так уж скоро расстанетесь, как воображаете, - воскликнул какой-то
человек, выпрыгнув из-за скалы, за которой он прятался. -  Если  вы  окажете
хоть малейшее сопротивление, то будете убиты!
   - Отчаливайте, ребята, отчаливайте, и не думайте обо мне! - крикнул юноша
с замечательным присутствием Духа. - Любой ценой спасите шлюпку!
   Матросы повиновались с привычной быстротой, а он  с  легкостью  молодости
кинулся вслед за ними и, сделав отчаянный прыжок, схватился за корму, и  его
сразу втащили в шлюпку. В ту же минуту на берег выбежало человек  двенадцать
- все вооруженные ружьями, которые они тотчас же навели на беглецов. Но тот,
кто выскочил первым, крикнул:
   - Не стреляйте! Он сумел спастись -  его  счастье,  и  он  его  заслужил.
Захватим тех, кто остался здесь. А если раздастся  хоть  один  выстрел,  это
привлечет к нам внимание флота и форта.
   Его товарищи, которые до этого действовали нерешительно, словно  были  не
уверены, правильно ли они поступают, охотно опустили  ружья,  а  шлюпка  тем
временем, рассекая волны, мчалась по направлению к хваленому фрегату и  была
уже на таком расстоянии, что пули все равно не причинили бы ей вреда. В  эти
краткие   мгновения   неизвестности   Сесилия   едва   дышала,   когда    же
непосредственная опасность миновала, она повернулась к взявшим ее в  плен  с
тем глубоким доверием, какое американка, убежденная в доброте и порядочности
своих соотечественников, обычно к ним питает. Все они были одеты  в  обычную
крестьянскую одежду, хотя в их облике было и что-то солдатское.  Вооруженные
лишь ружьями, они, видимо, умели с ними обращаться, но  им  недоставало  той
военной выправки, которую дает служба в регулярных войсках.
   Меритон, увидев, что их так неожиданно окружили, от испуга задрожал  всем
телом, и даже сопровождавший Сесилию незнакомец  тоже,  казалось,  струхнул.
Одна Сесилия сохраняла самообладание - в силу ли принятого ею  решения,  или
потому, что хорошо знала нравы людей, в руки которых попала.
   Американцы остановились в нескольких шагах от своих пленников,  поставили
ружья прикладами на землю и терпеливо слушали, как  допрашивает  пленных  их
начальник, отличавшийся от своих товарищей лишь зеленой  кокардой  на  шляпе
(Сесилия  слышала,  что  в  американской  армии   это   отличительный   знак
прапорщика).
   - Мне очень неприятно  докучать  расспросами  женщине,  -  обратившись  к
Сесилии, сказал он спокойным, но решительным тоном, - особенно подобной вам,
но этого требует мой долг. Что привело вас в шлюпке королевского корабля  на
этот пустынный берег, да еще в такой поздний час?
   - Я не собираюсь ни от кого таиться, - ответила Сесилия, - и прежде всего
прошу отвести меня к кому-нибудь из ваших командиров, чтобы  объяснить  цель
моего приезда. Я знаю многих из них, и, думаю, они поверят моим словам.
   - Никто из нас не сомневается  в  вашей  правдивости,  но  обстоятельства
требуют от нас осторожности. Однако разве вы не можете объяснить мне, в  чем
заключается ваше дело? Я не люблю доставлять лишние неприятности женщинам.
   - Это невозможно! - воскликнула Сесилия и невольно поплотнее закуталась в
плащ.
   - Вы  явились  сюда  в  самое  неблагоприятное  время,  -  сказал  офицер
задумчиво, - и боюсь, что вам предстоит беспокойная ночь. Вы американка, как
я полагаю по вашему выговору?
   - Я родилась под одной из крыш, которые вы видите на том полуострове.
   - В таком случае, мы с вами земляки, - сказал  офицер,  отступая  немного
назад в тщетной надежде разглядеть лицо, спрятанное под капюшоном, однако не
сделал  ни  малейшей  попытки  заставить   Сесилию   откинуть   капюшон   и,
отвернувшись, сказал:
   - Мне тяжко смотреть на дым родных труб и знать, что  чужеземцы  сидят  у
наших очагов!
   - Я тоже от всего сердца желаю, чтобы скорее пришло время,  когда  каждый
будет мирно наслаждаться тем, что принадлежит ему по праву.
   - Пусть парламент отменит свои законы, а король отзовет  свои  войска,  -
вмешался в разговор один из солдат, - и  война  будет  сразу  закончена.  Мы
воюем не потому, что любим проливать кровь.
   - Король сделал бы и то и другое, любезный, если бы мой  смиренный  совет
мог достигнуть его августейшего слуха.
   - Не думаю, - грубо сказал другой солдат, - что между королем  и  простым
смертным есть какая-нибудь  разница,  когда  они  слушают  советов  дьявола.
Нечистый может сыграть  одинаково  скверную  штуку  что  с  королем,  что  с
сапожником!
   - Я могу порицать поступки его министров, - холодно ответила  Сесилия,  -
но мне неприятно, когда непочтительно говорят об особе моего государя.
   - Да я ничего плохого не сказал, но только как не  выложить  всю  правду,
когда она у тебя на языке вертится.
   Столь неуклюже извинившись, солдат умолк и отвернулся с  видом  человека,
недовольного собой. Между тем начальник отряда, посовещавшись  в  стороне  с
двумя своими товарищами, снова подошел к Сесилии и сообщил ей  об  их  общем
решении:
   - Принимая во внимание все обстоятельства,  я  решил  (чтобы  не  уронить
своего звания, он говорил от первого лица, хотя в  действительности  уступил
настояниям своих советников) отправить вас под охраной двух солдат к  одному
из находящихся здесь поблизости генералов. Эти солдаты покажут  вам  дорогу:
они хорошо знают местность, и нет ни малейшей опасности, что они собьются  с
пути.
   Сесилия наклонила голову в знак согласия и сказала, что хочет отправиться
как  можно  скорее.  Офицер  еще  раз  коротко  переговорил   о   чем-то   с
проводниками, а потом повел  остальных  солдат  в  другую  сторону.  Однако,
прежде чем отряд  разделился,  один  из  проводников  или,  вернее  сказать,
конвоиров подошел к Меритону и с медлительностью, которую легко  можно  было
бы принять за нерешительность, сказал:
   - Нас двое и вас двое, приятель! Чтобы не  было  ссор  и  пререканий,  не
мешало бы проверить, что у вас с собой.
   Вы, конечно, не будете спорить, что это разумно?
   - Ни в коем случае, сударь, ни в коем случае! - ответил лакей, трясясь от
страха и с готовностью протягивая свой кошелек. - Он  не  тяжел,  но  в  нем
чистое английское золото, и вам оно, наверно, придется по вкусу после  ваших
мятежнических бумажных денег.
   - Как бы высоко мы ни  ценили  золото,  мы  не  грабители,  -  ответил  с
холодным презрением солдат. - Я ищу оружие, а не деньги.
   - Но, сударь, если, к несчастью, у меня нет оружия, то почему бы  вам  не
взять деньги? Здесь десять гиней, и все полновесные, честью вас заверяю.  Да
и серебра есть малая толика.
   - Пошли, Аллен, - сказал, смеясь, другой солдат, -  неважно,  есть  ли  у
этого господина при себе оружие или нет. Во всяком случае,  у  его  товарища
оружия нет - он-то, сдается мне, лучше разбирается в  этих  делах.  А  уж  с
одним из них мы как-нибудь вдвоем справимся.
   - Поверьте, - серьезно сказала Сесилия, - у нас самые мирные намерения, и
ваша задача будет совсем не трудна.
   Солдаты  почтительно  выслушали  ее,  и  через  несколько  секунд   отряд
разделился: большая его  часть  поднялась  по  склону  холма,  а  проводники
Сесилии, обогнув вместе с ней его подножие, направились к перешейку. Они шли
быстро и часто спрашивали Сесилию, не устала ли она, и предлагали, если  она
захочет, замедлить шаг. Во всех прочих отношениях они предоставили ее  самой
себе, не спуская, однако, настороженных, внимательных глаз с ее спутников.
   - Ты, кажется, замерз, приятель, - сказал  Аллен  Меритону,  -  хотя  для
начала марта погода довольно мягкая.
   - Да, я продрог  до  костей,  -  ответил  лакей  и  задрожал,  как  бы  в
подтверждение своих слов. - В Америке адски  холодный  климат,  особенно  по
ночам! Честное слово, я не припомню, чтобы у меня  когда-нибудь  так  мерзла
шея!
   - У меня есть лишний шарф, - вытаскивая  из  кармана  самый  обыкновенный
платок, сказал солдат, - закутай им себе шею. Когда я слышу, как ты  стучишь
зубами, меня тоже начинает трясти лихорадка.
   - Очень вам благодарен, сударь, бесконечно вам  благодарен!  -  залепетал
лакей, опять поспешно доставая свой кошелек. - Сколько он стоит?
   Аллен навострил уши и, опустив ружье, придвинулся  к  своему  пленнику  и
самым дружелюбным тоном сказал ему:
   - Я не собирался продавать эту вещь, но, коли она тебе нужна, я дорого не
возьму.
   - Дать вам гинею или две, мистер Мятежник? - спросил Меритон,  у  которою
от страха помутилось в голове.
   - Меня зовут Аллен, любезнейший, и у нас  в  колонии  принято  выражаться
вежливо. Две гинеи за шарф! Не такой я человек, чтобы заламывать столько.
   - Сколько же? Хотите полгинеи или четыре кроны?
   - Я вовсе не собирался расставаться с этим шарфом, когда выходил из дому;
он новехонький, ты сам можешь в этом убедиться при свете луны. А кроме того,
теперь ничего ведь купить нельзя, и все эти вещи  очень  подорожали.  Ладно,
если тебе нужен шарф, я не буду торговаться, бери его за две кроны!
   Меритон, не раздумывая, сунул деньги в руку солдата, и тот спрятал  их  в
карман, весьма довольный собой и сделкой,  принесшей  ему  триста  процентов
чистого барыша. Он поспешил шепнуть своему товарищу, что как будто он не дал
маху, и  оба,  обсудив  этот  вопрос,  пришли  к  заключению,  что  маху  он
действительно не дал. Со своей стороны, и Меритон,  знавший  не  хуже  своих
американских покровителей, какова разница между стоимостью бумажной ткани  и
шелка, тоже был доволен состоявшимся торгом, хотя и по  другим  причинам.  С
ранних лет он привык считать, что всякая любезность имеет свою цену, а страх
сделал его щедрым. Теперь он полагал,  что  обеспечил  себе  покровительство
своей стражи, и под влиянием этой мысли все его прежние опасения рассеялись.
   К тому времени, как эта сделка совершилась, и каждая сторона получила то,
чего желала,  они  достигли  перешейка.  Вдруг  оба  конвоира  остановились:
наклонившись к земле, они стали с  напряженным  вниманием  прислушиваться  к
отдаленным неясным звукам, которые можно было уловить  в  промежутках  между
пушечными выстрелами.
   - Они идут, - сказал один солдат другому. - Пойдем вперед  или  подождем,
пока они пройдут мимо?
   Второй что-то прошептал в ответ, и после короткого совещания  оба  решили
идти дальше. Эти переговоры и несколько слов, услышанных Сесилией, заставили
ее насторожиться - впервые за все время у нее появилось смутное беспокойство
при мысли о том, куда ее ведут. Думая только о достижении  своей  цели,  она
собрала все силы, чтобы не упустить из виду ничего, что могло  бы  повредить
ее планам. О