ело? - спросил ирландец. - За ковку цепей, чтобы мы  могли
на этот раз уже по-настоящему заковать его?
   - Ну, если вспомнить, что народ сжег марки, выбросил чай в море  и  начал
после этого решать свои дела сам, - возразил Седж, - то, мне сдается, он  не
отступится от того, что считает правильным.
   Лайонел и Полуорт громко рассмеялись, и Лайонел заметил:
   - Мне кажется, вы никогда не придете к согласию с нашим хозяином, капитан
Макфьюз, хотя многое уже вполне ясно. Хорошо ли все отдают себе отчет в том,
мистер Седж, что из Англии  в  колонии  и,  в  частности,  в  Бостон,  скоро
прибудут крупные военные подкрепления?
   - А как же? - возразил Седж. - Об этом только и разговору повсюду.
   - И что же из этих разговоров следует?
   Седж  секунду  помолчал,  словно  решая,  хорошо  ли   он   понял   мысль
собеседника, а затем сказал:
   - Ну, поскольку наша страна ведет довольно  большую  торговлю,  некоторые
считают,  что,  если  ваши  министры  не  откроют  порт,  народ  без  лишних
проволочек откроет его сам.
   - А вы понимаете, что подобная попытка немедленно приведет к  гражданской
войне? - нахмурившись, спросил Лайонел.
   - Да уж как не понять - этакие дела  всегда  приводят  к  беспорядкам,  -
флегматично отвечал хозяин дома.
   - И вы, сэр, говорите об этом так, словно нисколько этого не осуждаете  и
не считаете, что необходимо принять все возможные меры, чтобы это отвратить.
   - Я знаю в Бостоне одного человека, - спокойно отвечал  Седж,  -  который
даст пролить по капле всю кровь из своих жил, лишь  бы  порт  был  открыт  и
парламент перестал облагать нас налогами.
   - Кто же  этот  герой,  мистер  Седж?  -  воскликнул  Макфьюз.  -  Уж  не
собственный ли избыток крови собираетесь вы отдать?.. Что  случилось,  Доил?
Чему я обязан удовольствием видеть тебя здесь?
   Этот  неожиданный  вопрос   капитана   гренадеров   был   адресован   его
собственному вестовому, который внезапно вырос на пороге и  стал  навытяжку,
заполнив весь дверной проем своей массивной фигурой.
   - Отдан приказ, сударь: через полчаса после вечерней зори собрать всех  в
казармы в полной походной форме, сударь.
   При этом сообщении все трое офицеров  вскочили  одновременно,  а  Макфьюз
воскликнул:
   - Ночной поход! Вот так штука! Нас, как видно, хотят  снова  отправить  в
гарнизон. Отряды на  перешейке,  верно,  утомились,  и  надо  их  сменить...
Впрочем, Гедж  мог  бы  выбрать  для  этого  более  подходящее  время  и  не
отправлять нас в поход сразу же после такого пиршества,  какое  нам  закатил
Полли.
   - За этим неожиданным приказом кроется нечто большее, - заметил  Лайонел.
- Вы слышите барабаны? И только одна ваша рота получила этот приказ?
   - Весь наш батальон, ваше благородие, да и батальон легкой  пехоты  тоже.
Мне приказано оповестить об этом и капитана Полуорта, если я его повстречаю.
   - Это все неспроста, господа, - сказал Лайонел. -  Необходимо  хорошенько
все выяснить. Если ваши батальоны покинут сегодня ночью город, я  отправлюсь
с ними добровольцем, ибо мой долг сейчас - разобраться в том, что происходит
в стране.
   - Сегодня ночью мы выступаем, ваше благородие, это  уж  верно,  -  заявил
сержант с уверенностью старого служаки. - Ну, а куда или  по  какой  дороге,
известно только офицерам штаба, хотя солдаты  считают,  что  мы  пойдем  той
дорогой, что за колледжами.
   - И что же вселило эту  глубокую  мысль  в  их  тупые  башки?  -  спросил
капитан.
   - Один из солдат только что вернулся из отпуска и рассказал, что какие-то
офицеры обедали где-то неподалеку от колледжей, а когда  стемнело,  оседлали
коней и стали патрулировать дорогу в этом направлении. Его  останавливали  и
опрашивали по меньшей мере четыре раза, когда он там проходил.
   - Все это подтверждает мои предположения! - вскричал Лайонел. - Стойте, у
нас  здесь  есть  человек,  который  может  оказаться   сейчас   чрезвычайно
полезным... Джэб!..
   Где этот дурачок, Меритон?
   - Его кто-то позвал, и он вышел минуту назад, сударь.
   - Тогда пошли ко мне мистера Седжа,  -  о  чем-то  задумавшись,  произнес
молодой офицер.
   Через минуту Меритон  доложил,  что  Седж  исчез  столь  же  таинственным
образом.
   - Любопытство повлекло его в казармы, - сказал  Лайонел,  -  куда  нас  с
вами, господа, призывает долг. У меня есть еще одно  дело,  а  через  час  я
присоединюсь к вам.
   Вы не успеете выступить раньше.
   Все  стали  поспешно  собираться.  Лайонел  накинул  плащ,  дал  Меритону
необходимые распоряжения, взял  оружие  и,  извинившись  перед  гостями,  не
мешкая покинул дом. Макфьюз собирался спокойно,  без  излишней  суетливости,
как и подобает опытному вояке, которому не привыкать ходить в поход. Однако,
невзирая на все его хладнокровие, медлительность  Полуорта  в  конце  концов
истощила даже его терпение,  и,  когда  Полуорт  в  четвертый  раз  принялся
объяснять  слуге,  как  сохранить  кое-какие  яства,  ставшие,  по-видимому,
особенно дорогими его сердцу после того, как он узнал о предстоящей  разлуке
с ними, ирландец не выдержал и воскликнул:
   - Хватит, хватит, друг! Охота  вам  перед  выступлением  обременять  себя
такими эпикурейскими заботами! Солдат должен показывать пример умеренности и
воздержания  даже  пустынникам  и  анахоретам.  К  тому   же,   Полли,   эта
преувеличенная забота о  еде  в  последнюю  минуту  особенно  непростительна
именно для вас, поскольку вам было великолепно известно, что  сегодня  ночью
нам предстоит выступить в поход в неизвестном направлении  и  с  неизвестной
целью.
   - Мне? - воскликнул Полуорт. - Да с чего вы  это  взяли?  Не  съесть  мне
больше ни единого кусочка жаркого, если я знал об этом  выступлении  больше,
чем самый последний капрал в армии!
   - Опытному воину даже ничтожный пустяк  может  подсказать,  где  и  когда
будет нанесен удар,  -  невозмутимо  возразил  Макфьюз,  накидывая  на  свои
могучие плечи военный плащ. - Разве я не видел собственными глазами, как  вы
битый час с похвальным усердием набивали разнообразной пищей желудок некоего
капитана легкой пехоты! Черт побери, приятель, даром я,  что  ли,  прослужил
двадцать пять лет в армии? Мне ли не знать,  что,  когда  гарнизон  начинает
запасаться провиантом, это значит - он готовится к осаде.
   - Я всего лишь отдал должное радушию нашего хозяина, майора Линкольна,  -
возразил Полуорт. - Но так как, к сожалению, у меня почти не было  аппетита,
я, увы, оказался не в состоянии оценить достоинства  некоторых  блюд  в  той
мере, в какой бы мне этого хотелось... Мистер Меритон,  я  буду  вам  весьма
признателен, если вы пошлете остатки этой птицы в казарму моему  денщику,  а
так как поход может оказаться затяжным, а наш рацион  -  скудным,  добавьте,
пожалуйста, к этой птичке еще кусок языка и цыпленка и  немного  рагу  -  мы
можем его подогреть на любой ферме... Да прихватим-ка еще  кусочек  жаркого,
Мак... Лео всегда не прочь съесть  ломтик  холодного  ростбифа...  И  окорок
можно прихватить тоже - он сохраняется особенно долго,  а  наш  поход  может
затянуться... Ну, и..,  и  еще...  Нет,  пожалуй,  этого  будет  достаточно,
Меритон.
   - Объявление войны не могло бы  обрадовать  меня  больше,  чем  это  ваше
последнее заявление! - вскричал Макфьюз. - Вам бы служить провиантмейстером,
Полли, - вы же прирожденная маркитантка!
   - Смейтесь себе на здоровье, Мак, - добродушно отвечал Полуорт. - Вы  еще
будете меня  благодарить  на  первом  же  привале.  Ну,  а  теперь  я  готов
отправиться с вами.
   Когда они вышли из дома, Полуорт заговорил снова:
   - Я думаю, Гедж хочет просто выслать нас немного вперед, чтобы обеспечить
охрану обозов с провиантом...
   Такое положение имеет большие  преимущества,  так  как  обеспечит  легкой
пехоте права первого выбора.
   - Сколько грозных  приготовлений,  чтобы  захватить  какую-нибудь  старую
пушку,  к  которой  и  фитиль-то  поднести  нельзя,  не  рискуя  жизнью!   -
презрительно произнес Макфьюз. - Что касается меня, капитан Полуорт, уж если
нам и в самом деле придется драться с колонистами, то  я  поступил  бы,  как
подобает  мужчине,  и  позволил  бы  этим  беднягам  запастись  каким-нибудь
оружием, чтобы, когда дойдет до дела, было  похоже  на  сражение,  а  не  на
бойню; а при таком положении вещей,  как  сейчас,  мне,  старому  солдату  и
ирландцу, совестно будет приказывать моим ребятам стрелять в кучку крестьян,
вооруженных какими-то допотопными мушкетами, похожими на ржавые  водосточные
трубы, или бросать их в атаку против пушек, у которых в запальное  отверстие
хоть голову просовывай, а жерло меньше кулака.
   - А по-моему, Мак, - сказал Полуорт, торопливо шагая рядом с ирландцем  в
сторону казармы, - ядро даже меньше кулака может испортить человеку аппетит,
а колонисты обладают огромным преимуществом против нас: у  них  есть  запасы
продовольствия, и это вполне уравновешивает шансы.
   - Я не собираюсь тревожить ничью совесть  и  предоставляю  каждому  иметь
свое мнение по поводу допустимости или недопустимости тех или  иных  военных
действий, капитан Полуорт, - с большим достоинством отвечал старый гренадер.
- Но, на мой взгляд, между солдатом и мясником есть  существенное  различие,
хотя профессия и того и другого - убивать... Повторяю, сэр, я  надеюсь,  что
эта таинственная экспедиция ставит перед собой  какую-либо  более  достойную
задачу и задумана не для того, чтобы лишить этих бедняг, против  которых  мы
собираемся воевать, всякой возможности воевать против нас. Добавлю, сэр, что
это весьма здравая военная доктрина, кто бы против нее ни возражал!
   - Ваши мужественные и великодушные чувства делают вам честь, Мак, однако,
с другой стороны, каждый человек обязан есть, дабы подкреплять себя  телесно
и духовно, - это его долг перед самим  собой,  и,  если  нас  ждет  голодная
смерть в результате того, что мы  дадим  нашим  врагам  возможность  пустить
против нас в ход оружие, тогда лишить их этой возможности -  священный  долг
каждого из нас... Нет, нет..,  при  сложившихся  обстоятельствах  я  целиком
поддерживаю меры, принятые  Геджем,  как  вполне  отвечающие  самым  высоким
понятиям военной стратегии.
   - Он, конечно, будет весьма признателен вам, сэр, за  нашу  поддержку,  -
отвечал ирландец. - А вот если генерал-лейтенанту Геджу придется туго, он, я
полагаю, вспомнит, что здесь расквартирован Ирландский королевский полк, ибо
генерал знает цену своим соотечественникам. Вы правильно поступили,  капитан
Полуорт, избрав для себя службу в легкой пехоте, - это служба для фуражиров,
которые умеют позаботиться о  себе,  ну,  а  гренадеры,  благодарение  небу,
предпочитают встречаться на поле боя с воинами, а не со скотом.
   Надолго ли  хватило  бы  добродушия  Полуорта,  терпеливо  выслушивавшего
язвительные замечания ирландца, распалявшегося все  сильнее  и  сильнее  под
воздействием  собственных  сарказмов,  сказать  трудно,  так  как  тут   они
добрались до казармы, и это положило конец их спору и начинавшей зарождаться
взаимной неприязни..

Глава 8

   О дева, горечь вздохов - яд.
   Не трать напрасно слез -
   Пусть вместо жемчуга горят
   Они в волнах волос.
   Давенант

   Лайонел даже самому себе стыдился признаться в той тайной и  необъяснимой
власти, которую обрел над ним его загадочный друг Ральф и  которая  понудила
его, покинув без промедления свою квартиру, поспешить на окраину города, где
обитала Эбигейл Прей. После того  памятного  вечера,  когда  молодой  офицер
прибыл в Бостон, он ни разу больше не посетил угрюмого  жилища  этой  особы,
хотя в блужданиях своих по городу, где протекло  его  детство,  неоднократно
проходил  мимо   здания,   расположенного   по   соседству   со   знаменитым
Фанел-Холлом, и с  интересом  разглядывал  его  примечательную  архитектуру.
Поэтому теперь он уже не нуждался в  провожатом  и  самым  коротким,  хорошо
знакомым ему путем направился к Портовой площади.  Когда  Лайонел  вышел  из
дому, весь полуостров был уже погружен в такой глубокий ночной мрак,  словно
сама природа содействовала тайным замыслам английского командующего.  Где-то
на одном из холмов пронзительно  и  тонко  звучал  рожок;  по  временам  ему
вторила угрюмая дробь барабана, а  доносившиеся  порой  с  плаца  серебряные
переливы горна вторгались в ночную тишь  узеньких  улочек,  наполняя  гордым
волнением сердце молодого офицера  и  делая  упругим  его  шаг.  Однако  его
привычное ухо не уловило в этих звуках ничего, кроме  обычного  ежевечернего
сигнала отдыха, и, когда последние звуки горна растаяли  в  облаках,  тишина
снова опустилась на город, и он сразу  погрузился  в  сонный  ночной  покой.
Лайонел приостановился на минуту  перед  губернаторским  дворцом  и,  бросив
внимательный взгляд на окна, спросил часового,  замедлившего  свой  шаг  при
виде проявившего любопытство незнакомца:
   - Сегодня здесь, по-видимому, большой прием?
   Окна так ярко освещены...
   Шпага звякнула в ножнах, когда Лайонел указал рукой  на  окна,  и  старый
солдат, смекнув, что перед ним офицер, почтительно ответил:
   - Мне, ваше благородие, не положено по чину слишком много  знать  о  том,
что происходит у начальства.  Но  я  стоял  на  часах  перед  штаб-квартирой
генерала Вольфа в самую  ночь  перед  сражением,  и,  думается  мне,  такому
старому  солдату,  как  я,  не  обязательно  докучать  начальству   дерзкими
вопросами, чтобы учуять, когда дело пахнет порохом.
   - Судя по твоим словам,  у  генерала  сегодня  военный  совет,  -  сказал
Лайонел.
   - Пока я стою здесь на часах, сэр, - ответил солдат, -  никто  не  входил
сюда, кроме подполковника лорда Перси, командира десятого полка,  и  майора,
командира морской пехоты, а уж этот  старый  вояка,  ваше  благородие,  сюда
зазря не придет.
   -  Доброй  ночи,  приятель,  -  сказал  Лайонел,  направляясь  дальше.  -
Вероятно, они собрались, чтобы обсудить план новых учений.
   Гренадер с сомнением покачал головой и снова мерно зашагал взад и вперед.
Через несколько минут Лайонел остановился перед невысокой  дверью  пакгауза,
где проживала Эбигейл Прей, и после ярко освещенного портала губернаторского
дома какой-то особенно  угрюмой  и  мрачной  показалась  ему  эта  никем  не
охраняемая дверь. Тем не менее он не стал медлить и легонько постучал. Когда
и на вторичный стук никто не отозвался, он без дальнейших  церемоний  поднял
щеколду и вошел внутрь. Огромное пустое помещение, в  котором  од  очутился,
было столь же угрюмо и безмолвно,  как  только  что  покинутые  им  затихшие
улицы. Лайонел поднялся ощупью в маленькую комнатку на втором  этаже  башни,
где, как уже упоминалось, в первое свое посещение он познакомился с  матерью
Джэба, но на сей раз и эта комната оказалась неосвещенной и  пустой.  Сильно
разочарованный, Лайонел уже хотел было  покинуть  склад,  но  в  эту  минуту
слабый луч света упал откуда-то сверху на нижнюю ступеньку грубой деревянной
лестницы, ведущей на чердак. После секундного колебания Лайонел,  подчиняясь
необъяснимому чувству тревоги, начал крадучись подниматься по лестнице.  Так
же как и в нижнем этаже, на чердаке находилось обширное складское помещение,
а в каждой из башен кое-как отгороженные комнатушки. В одной из  них  горела
свеча, и Лайонел, направившись туда, увидел того, кого искал.  Старик  сидел
на  единственном  стоявшем  здесь  колченогом  стуле,  а  на  куче   соломы,
служившей, судя по наброшенному поверх нее тряпью, постелью, лежала  большая
географическая карта, к которой был прикован  взгляд  его  глубоко  запавших
глаз.  Лайонел  стоял  в  нерешительности,  глядя  на  белые  пряди   волос,
осенявшие, словно сияющий нимб, склоненное над  картой  чело  и  придававшие
этому необыкновенному лицу меланхолическое и вместе с тем какое-то особенное
выражение.
   - Я пришел к вам, так как вы не удостаиваете меня больше своим вниманием,
- проговорил наконец Лайонел.
   - Вы явились слишком поздно, - ответил Ральф, не  проявляя  ни  малейшего
удивления по поводу столь внезапного вторжения и не отрывая глаз от карты. -
Во всяком случае, слишком поздно для того, чтобы  предотвратить  катастрофу,
хотя, быть может, и не так поздно для того, чтобы извлечь из нее урок.
   - Вам, я вижу, уже известно о том, что замышляется сегодня ночью?
   - Люди моего возраста мало спят,  -  отвечал  Ральф,  поднимая  глаза  на
своего  собеседника,  -  ибо  вечный  покой   смерти   обещает   им   скорое
отдохновение. А я к тому же в юности тоже был причастен к  вашему  кровавому
ремеслу.
   -  Значит,  от  опытного  и  недремлющего   глаза   воина   не   укрылись
приготовления, которые происходили в гарнизоне? Подсказали ли они вам  также
цель и возможные последствия задуманного?
   - И то и другое. Гедж весьма опрометчиво рассчитывает  растоптать  ростки
свободы, которые пустили уже глубокие корни в сердце народа. Он  воображает,
что смелую, свободную мысль можно задушить, уничтожив арсенал.
   - Значит, он просто хочет принять меры предосторожности, и все?
   Старик грустно покачал головой:
   - Такие меры приводят к кровопролитию.
   - Я намерен отправиться с этими батальонами, -  сказал  Лайонел.  -  Они,
вероятно, расположатся довольно далеко от города, и это даст мне возможность
навести справки о том, что, как вы знаете, столь близко моему сердцу.  Помня
о вашем обещании, я рассчитываю на вашу помощь и явился сейчас  сюда,  чтобы
узнать, какие вы посоветуете мне предпринять шаги.
   При этих словах  Лайонела  лицо  старика  утратило  выражение  печального
раздумья. Пустой и, казалось,  лишенный  мысли  взгляд  скользнул  по  голым
балкам потолка, по разостланной на  постели  карте  и  остановился  на  лице
удивленного офицера - неподвижный, остекленевший, подобный взгляду мертвеца.
Однако не успел встревоженный Лайонел произнести хоть слово, как в застывшем
лице Ральфа едва пробудилась жизнь, преобразив его так же внезапно, как  луч
солнца, пробившись сквозь тучи, преображает все вокруг.
   - Вы нездоровы! - воскликнул Лайонел.
   - Оставьте меня, - произнес старик. - Оставьте меня.
   - Как могу я оставить вас одного, когда вы занемогли?
   - Прошу вас, оставьте меня... Будет так, как вы хотите, - мы увидимся  за
пределами Бостона.
   - Значит, я отправляюсь с войском и жду вас?
   - Да.
   -  Не  прогневайтесь  на  меня,  -  с  запинкой   произнес   Лайонел,   в
замешательстве опустив глаза, - но это помещение и  ваша  одежда  заставляют
меня предполагать, что преклонный возраст со всеми его невзгодами настиг вас
в такую минуту, когда вы не были полностью подготовлены к встрече с ним...
   - Вы хотите предложить мне деньги?
   - Если бы вы согласились принять их, я был бы вам глубоко обязан.
   - В час, когда я попаду  в  тиски  нужды,  я  вспомню  ваше  предложение,
молодой человек. А теперь ступайте.
   Не медлите больше.
   - Но я не могу вас оставить одного! Если бы хоть эта мегера хозяйка  была
дома! Это все же лучше, чем полное одиночество!
   - Ее нет.
   - А ее сын? У этого дурачка сострадательное сердце, он мог бы оказать вам
помощь в случае необходимости.
   - У него  есть  дела  поважнее,  чем  торчать  возле  никому  не  нужного
старика... Словом, уходите, прошу вас...
   Я требую, сударь, чтобы вы удалились.
   Твердый, даже, быть  может,  несколько  высокомерный  тон,  которым  было
высказано это желание, убедил Лайонела в том, что ему  здесь  нечего  больше
делать, и он повиновался, хотя и с неохотой, и начал медленно спускаться  по
лестнице. Очутившись на улице, он сразу направился на  Тремонт-стрит,  Когда
он  проходил  по  разводному  мосту,  переброшенному  через  неширокий,  уже
упоминавшийся  нами  залив,  его  внимание  привлекли  приглушенные  голоса.
Разговор  происходил  где-то  поблизости  и  явно  не   предназначался   для
посторонних ушей. В столь тревожные  времена  любое  необычное  происшествие
казалось подозрительным, и Лайонел замедлил шаг, стараясь разглядеть  фи