рниш был в  восхищении.  Покупка
состоялась немедля, и Боба вместе с седлом и прочим снаряжением перепра-
вили через бухту и водворили на жительство в конюшнях  Оклендской  школы
верховой езды.
   На другой день, в воскресенье, Харниш поднялся спозаранку и поехал  в
Окленд, захватив с собой Волка, головную лайку своей бывшей упряжки; это
была единственная собака, которую он вывез с Аляски. Сколько он ни  рыс-
кал по Пиедмонтским горам, сколько ни скакал по дороге со многими  воро-
тами, ведущей в Беркли, - нигде он не увидел ни Дид Мэсон, ни ее  гнедой
лошади. Но ему некогда было огорчаться этим  -  его  собственный  гнедой
конь требовал слишком много внимания. Боб  упорно  не  желал  слушаться,
пускался на всевозможные выходки и к концу дня измучил своего  седока  и
сам замучился. Харнишу потребовалось все его знание лошадей и умение об-
ращаться с ними. А Боб, со своей стороны, показал  все  свои  фокусы  до
единого. Обнаружив, что мундштук затянут слабее обычного, он взвился  на
дыбы и зашагал на задних ногах. Целых десять минут Харниш тщетно пытался
переупрямить Боба; тогда он спешился и подтянул мундштук, после чего Боб
в течение получаса проявлял ангельскую кротость. На этом Харниш и попал-
ся. Решив, что Боб окончательно усмирен, он поехал  шагом,  развалясь  в
седле, отпустив шенкеля, и стал скручивать  папиросу;  поводья  свободно
лежали на шее лошади. Но Боб внезапно, с молниеносной быстротой,  повер-
нул вспять на задних ногах, чуть приподняв передние, Харниш потерял пра-
вое стремя и обеими руками схватился за шею лошади; Боб не преминул вос-
пользоваться этим и поскакал галопом. От души надеясь, что Дид Мэсон  не
встретится ему в эту минуту, Харниш кое-как выправился, остановил лошадь
и вернулся на прежнее место. Здесь Боб опять  проделал  свой  фокус.  На
этот раз Харниш усидел, но и только; правда, он успел натянуть  поводья,
однако это не помогло. Он уже заметил, что Боб поворачивает  направо,  и
решил дать ему шпору слева, но Боб поворачивал так внезапно и мгновенно,
что Харниш не успевал и оглянуться.
   - Знаешь, Боб, - сказал Харниш, вытирая пот со  лба,  -  должен  соз-
наться, другого такого живчика, как ты, не скоро сыщешь. Ну что ж, так я
буду щекотать тебя шпорой, не отнимая... Ах, дрянь ты этакая!
   Не успел Харниш дотронуться шпорой до жеребца, как тот  поднял  левую
заднюю ногу и сильно ударил по левому стремени. Харниш, любопытства  ра-
ди, несколько раз давал шпору, и каждый раз Боб отвечал пинками по стре-
мени. Тогда Харниш решил, в свою очередь,  ошеломить  Боба  внезапностью
нападения - вонзил ему в бока обе шпоры и вытянул хлыстом по брюху.
   - Никто тебя еще не учил по-настоящему, - пробормотал он, когда  Боб,
сообразив, что нашла коса на камень, перестал артачиться и поскакал впе-
ред.
   Еще раз десять Харниш пускал в ход шпоры и хлыст и только после этого
решил насладиться бешеным галопом своего резвого  скакуна.  Проскакав  с
полмили. Боб, не чувствуя больше ни шпор, ни хлыста, чуть сбавил  аллюр.
Отставший было Волк уже догонял их, и все, казалось, шло как по маслу.
   - Ты у меня скоро забудешь, как поворачивать обратно, -  сказал  Хар-
ниш; и в ту же секунду Боб повернул.
   Он вдруг затормозил на всем скаку, упершись в землю передними ногами.
Харниш припал к его шее, обхватив ее обеими  руками,  а  Боб  немедленно
встал на дыбы и повернул обратно. Только первоклассный ездок мог усидеть
в седле при таком маневре, и Харниш едва не свалился с лошади. Когда  он
выправился. Боб уже мчался во весь опор, и Волк шарахался в кусты от его
копыт.
   - Ну ладно, погоди малость! - проворчал Харниш, снова и снова  вонзая
шпоры и работая хлыстом. - Хочешь дурить? Посмотрим, кому  раньше  надо-
ест.
   Немного погодя Боб попытался перейти на легкий галоп, но Харниш  про-
должал подгонять его. Наконец Харниш решил, что с Боба хватит, круто по-
вернул его и пустил рысью, потом остановил, чтобы проверить, как он  ды-
шит. Боб, с минуту постояв смирно, повернул голову и  ткнулся  мордой  в
стремя, всем своим видом показывая, что  довольно,  мол,  прохлаждаться,
пора двигаться дальше.
   - Ах, черт тебя возьми совсем! - восхитился Харниш. -  Ни  злобы,  ни
обиды, хоть бы что! А ведь досталось тебе на орехи. Да ты просто золото,
а не конь!
   И опять Боб обманул бдительность своего седока. Целый час он вел себя
примерно, а потом, так же внезапно, как всегда, повернул и поскакал  об-
ратно. Харниш снова при помощи шпор и хлыста прогнал  его  галопом  нес-
колько миль, прежде чем повернуть. Но тут Бобу пришла новая фантазия: он
начал пугаться деревьев, коров, кустарника. Волка,  собственной  тени  -
словом, любого пустяка. Каждый раз, как Боб шарахался  в  сторону.  Волк
ложился в тень и ждал, когда Харниш справится с конем.
   Так прошел день. У Боба в запасе оказался еще один  фокус:  он  делал
вид, что сейчас повернет обратно, но не поворачивал.  Это  было  так  же
утомительно, как сам поворот, потому что Харниш  каждый  раз  понапрасну
сжимал шенкеля и напрягал все мышцы. А после нескольких  мнимых  поворо-
тов, усыпив подозрения своего седока. Боб и в самом деле поворачивал,  и
Харниш опять, едва удержавшись в седле, хватался за его шею.  До  самого
вечера Боб не прекращал своих выходок; спокойно пропустив десяток  машин
на дороге в Окленд, он вдруг вздумал разыграть  панический  страх  перед
каким-то миниатюрным автомобильчиком. И уже под конец, возвращаясь в ко-
нюшню, он достойно закончил день, так круто повернув и так высоко задрав
передние ноги, что мартингал лопнул. Боб встал во весь  рост  на  задних
ногах, ремень стремени разорвался, и Харниш чудом удержался в седле.
   Но конь полюбился ему, и он не сожалел о покупке. Он видел, что в Бо-
бе нет ни злобы, ни коварства, - просто энергия его бьет через  край;  и
вдобавок у него больше ума, чем у обыкновенных лошадей. Живость,  сметка
и редкая проказливость - вот его отличительные свойства. Для того  чтобы
подчинить его своей воле, нужна твердая рука,  неуклонная  строгость,  а
время от времени и суровое наказание.
   - Увидим, кто кого. Боб, - неоднократно повторял Харниш своему  норо-
вистому коню.
   А вечером он сказал конюху:
   - Ну и мошенник! Видели вы что-нибудь подобное? Лучшего конского мяса
мне не попадалось, а я на своем веку перепробовал его немало.
   Потом он добавил, обращаясь к Бобу, который, по  своему  обыкновению,
нагнул голову и тыкался мордой ему в плечо:
   - До свиданья, золотко мое! Увидимся в воскресенье утром.  Не  забудь
прихватить с собой все свои фокусы, разбойник ты этакий!
 
 
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
 
   Всю неделю Харниш думал о Бобе чуть ли не столько же, сколько о  Дид;
а так как в эти дни особенно крупных операций не проводилось,  то  мысли
его, вероятно, были заняты ими обоими в гораздо большей степени, чем фи-
нансовой игрой. Привычка Боба на всем скаку поворачивать обратно  сильно
тревожила Харниша. Как отучить его от этого? Вдруг он встретит  в  горах
Дид и вдруг ему повезет и так  выйдет,  что  они  поедут  рядом,  а  Боб
возьмет и завертится волчком, - вот будет некстати! Ему вовсе не  улыба-
ется, чтобы она видела, как он валится вперед и цепляется за шею лошади.
Да и не очень красиво получится, если ему  придется  ускакать  от  своей
спутницы, обрабатывая жеребца хлыстом и шпорами.
   Нужно придумать средство предупреждать эти молниеносные повороты, ос-
танавливать Боба прежде, чем он повернет. Поводьями тут ничего не сдела-
ешь. И шпоры не помогут. Остается хлыст. Но как остановить Боба хлыстом?
В эту неделю было много минут, когда Харниш, сидя в кресле за письменным
столом, забывал, где он, и, мысленно оседлав  своего  чудесного  гнедого
жеребца, пытался помешать ему повернуть обратно.  Одна  из  таких  минут
наступила в конце недели, во время делового совещания с  Хиганом.  Адво-
кат, который излагал какой-то новый умопомрачительный проект,  пленивший
его воображение, вдруг заметил, что патрон  не  слушает.  Глаза  Харниша
глядели куда-то в пространство - у него тоже разыгралось воображение.
   - Нашел! - вдруг закричал Харниш. - Хиган, поздравьте  меня!  Это  же
проще простого. Надо стукнуть его по носу, и стукнуть крепко - только  и
всего.
   Объяснив изумленному Хигану, в чем дело,  Харниш  опять  стал  внима-
тельно слушать, хотя и не мог удержаться, чтобы время от времени не  ус-
мехнуться про себя, предвкушая воскресную прогулку. Теперь он знает, что
делать. Боб всегда поворачивает вправо. Отлично. Он перегнет хлыст попо-
лам и будет держать его наготове, и в ту секунду, когда Боб начнет пово-
рачивать, он ударит его сдвоенным хлыстом по носу.  Ни  одна  лошадь  не
станет поворачивать, если уразумеет, что за это она  больно  получит  по
носу.
   Никогда еще Харниш так сильно не жалел о том, что  не  может  просто,
по-человечески, заговорить с Дид. Даже такой  безобидный,  казалось  бы,
вопрос: поедет ли она верхом в воскресенье? - и то  немыслим  для  него.
Тяжкое и доселе не изведанное им испытание - быть  хозяином  -  красивой
девушки. Часто в часы занятий в конторе он взглядывал на нее, и с  языка
готов был сорваться вопрос: поедет ли она верхом в  воскресенье?  Но  он
молчал и, глядя на нее, думал о том, сколько ей может быть лет  и  много
ли у нее было романов с этими молокососами, с которыми, по словам Морри-
сона, она водит компанию и танцует на студенческих  вечерах.  Все  шесть
дней, от воскресенья до воскресенья, Дид не выходила у него из головы, и
одно он понял очень хорошо: его влекло к ней. И так сильно  влекло,  что
его давний страх очутиться во власти женщины рассеялся, как дым. Он, ко-
торый всю жизнь спасался бегством от преследовавших его  женщин,  теперь
сам отваживался на преследование. В какое-то воскресенье, рано или позд-
но, он встретится с ней вне стен конторы, гденибудь в окрестных горах, и
если уж тогда они не разговорятся, значит, она его знать не хочет.
   Так Харниш обнаружил новую карту, сданную ему безумным божеством. Ему
и не снилось, какое значение в его жизни она приобретет,  но  он  решил,
что карта неплохая. Однако сомнения  осаждали  его.  Что,  если  Счастью
вздумалось сыграть с ним злую шутку и его ждет погибель? Вдруг  Дид  от-
вергнет его, а он будет любить ее все больше, все сильнее? Ужас, который
всегда внушала ему любовь, с новой силой овладевал им. Память воскрешала
любовные драмы между мужчинами и женщинами, которых он когда-то  знавал.
Он вспомнил и Берту Дулитл, дочь старика Дулитла,  которая  влюбилась  в
Дартуорти, разбогатевшего на Бонанзе; а тот и не глядел на  Берту,  зато
влюбился в жену полковника Уодтстона и бежал с ней вниз по  Юкону;  пол-
ковник, до безумия любивший свою жену, пустился в погоню за беглецами. И
что же получилось? Берта, конечно, очень страдала  от  своей  несчастной
любви, а остальным пришлось еще хуже. Полковник догнал влюбленных пониже
Минука, и там спор решило оружие. Дартуорти был убит наповал. У  полков-
ника оказалось прострелено легкое, и весной он умер от  пневмонии.  А  у
жены его не осталось на земле ни одного близкого существа.
   Вспомнилась ему и Фреда, которая  хотела  утопиться  в  ледяной  каше
из-за кого-то на другом краю света и возненавидела его, Харииша, за  то,
что он, случайно проезжая мимо, спас ей жизнь, втащив ее в лодку. А  Ма-
донна... От этих воспоминаний Харнишу становилось страшно. Если он схва-
тит любовную горячку, а Дид отвергнет его, это будет  ничуть  не  лучше,
чем лишиться всего своего состояния по милости Даусета, Леттона и Гуген-
хаммера. Будь его увлечение Дид менее глубоко, страх одержал бы  верх  и
он отказался бы от всякой мысли о ней. Но отказываться ему не  хотелось,
и он успокаивал себя тем, что не всегда же любовь  кончается  трагедией.
Кто знает? Быть может, Счастье так стасовало карты, что  выигрыш  доста-
нется ему. Есть же люди, которые родятся  счастливыми,  живут  счастливо
всю жизнь и счастливыми умирают. Почему бы ему не оказаться таким счаст-
ливцем, которому всегда и во всем везет?
   Настало воскресенье, и Боб, носясь по Пиедмонтским  горам,  вел  себя
примерно. Правда, иногда он начинал приплясывать и подпрыгивать, но  во-
обще был кроток и послушен, как агнец. Харниш, держа в правой руке  сог-
нутый пополам хлыст, с нетерпением ждал,  чтобы  Боб  поворотил  обратно
хоть один разочек, но Боб, явно издеваясь над своим седоком, и не  думал
поворачивать. Дид Мэсон, однако, нигде не было видно. Тщетно рыскал Хар-
ниш по горным дорогам и наконец уже на исходе дня, взяв  крутой  подъем,
перевалил через вторую гряду. Едва он спустился в долину Марога, как ус-
лышал дробный стук копыт. Стук  раздавался  впереди  -  лошадь  шла  ему
навстречу. А вдруг это Дид? Он повернул коня и шагом поехал обратно. Ес-
ли это она, решил он, значит, он рожден для счастья, ибо встреча не мог-
ла произойти при более благоприятных обстоятельствах. Они  поедут  одной
дорогой, в том же направлении, лошадь ее идет таким аллюром, что она на-
гонит его как раз в том месте, где крутой подъем  заставит  обоих  ехать
шагом. И хочешь не хочешь, а ей придется конь о конь с ним  подняться  в
гору; а по ту сторону перевала такой же крутой спуск - и опять они  пое-
дут шагом.
   Стук копыт приближался, но Харниш не поворачивал головы, пока не  ус-
лышал, что лошадь пошла шагом. Тогда он глянул  через  плечо.  Это  была
Дид. Они мгновенно узнали друг друга, и на ее лице отразилось удивление.
Он слегка повернул Боба и подождал, пока она поравняется с ним. Что мог-
ло быть естественней этого? А потом, когда они съехались, разве само со-
бой не разумелось, что они вместе начнут взбираться наверх!
   Харниш с трудом подавил вздох облегчения. Дело сделано, и как  просто
все вышло: они поздоровались и поехали рядом, а впереди у них еще мили и
мили пути.
   От него не укрылось, что Дид  сначала  посмотрела  на  его  лошадь  и
только потом на него.
   - Какой красавец! - воскликнула она, бросив взгляд на Боба; глаза  ее
вспыхнули, лицо просияло, и Харнишу с трудом верилось, что перед ним  та
же женщина, которую он привык видеть сдержанной, со  строго  официальным
выражением лица.
   - Вот не знала, что вы ездите верхом, - с  первых  же  слов  заметила
она. - Я думала, вы признаете только автомобиль.
   - Я совсем недавно начал ездить, - ответил он. - В последнее время  я
стал полнеть, надо как-то сгонять жир.
   Она посмотрела на него сбоку, одним взглядом охватив его с головы  до
пят, включая седло и поводья.
   - Но вы и раньше ездили верхом, - сказала она.
   "Глаз у нее наметанный на лошадей и на все, что их касается", - поду-
мал он.
   - Ездил, но это было очень давно. Мальчишкой, в Восточном Орегоне, я,
бывало, удирал из лагеря и загонял скот, объезжал лошадей. Тогда я  счи-
тал себя первоклассным наездником.
   Так, к величайшей радости Харниша, между ними  завязалась  беседа  по
интересующему обоих предмету. Он рассказал ей про фокусы Боба и какой он
придумал способ, чтобы вымуштровать его;  она  подтвердила,  что  лошадь
нужно держать в строгости, даже если очень любишь  ее.  Вот  ее  кобыла,
Маб, - она уже восемь лет у нее - вначале пришлось отучать ее от  дурной
привычки бить ногой в перегородку стойла. Бедной Маб очень  доставалось,
но она излечилась от этого.
   - Вы-то много ездили верхом, - заметил Харниш.
   - Знаете, я даже не помню, когда я в первый раз  села  на  лошадь,  -
сказала Дид. - Я выросла на ранчо, и меня никак нельзя было оторвать  от
лошадей. Должно быть, я от рождения любила их. В шесть лет  у  меня  был
собственный пони, а в восемь я уже могла целый день не слезать с  седла,
наравне с папой. Когда мне минуло одиннадцать, папа взял меня с собой на
охоту, бить оленей. Я просто не знаю, что бы я делала без лошади. Я тер-
петь не могу сидеть в четырех стенах; и "не будь Маб, я давно бы заболе-
ла и умерла.
   - Вы любите деревню? - спросил он и впервые заметил, что глаза у  нее
не всегда только серые.
   - И ненавижу город, - ответила она. - Но в деревне женщина  не  может
заработать кусок хлеба, поэтому я довольствуюсь прогулками за город, так
же как моя кобыла.
   А потом она еще рассказывала о том, как жила на ранчо, когда жив  был
отец. Харниш ликовал в душе. Вот они и разговорились; уже добрых полчаса
они вместе, а разговор ни разу не оборвался.
   - Мы с вами почти что земляки, - сказал он. -  Я  вырос  в  Восточном
Орегоне, а оттуда до Сискийу не так уж далеко.
   Он тут же спохватился и прикусил язык, но было поздно.
   - Откуда вы знаете, что я из Сискийу? - живо спросила она.  -  Я  вам
этого никогда не говорила.
   - Не помню, - уклончиво ответил он. - От кого-то я слышал, что вы  из
тех краев.
   Но тут, очень кстати, бесшумной тенью на дорогу выскочил Волк, кобыла
Дид Мэсон шарахнулась в сторону, и они заговорили об аляскинских ездовых
собаках, а потом опять о лошадях. И всю дорогу вверх до перевала, а  по-
том вниз они проговорили об этом.
   Он слушал Дид; внимательно следя за ее словами, и в то же время  сле-
дил за ходом своих мыслей и проверял свое впечатление о ней. Он никак не
мог решить, нравится ему или нет, что она так смело и непринужденно  ез-
дит верхом по-мужски. Взгляды Харниша на женщин были в достаточной  сте-
пени старомодны - они сложились в его ранней юности, на Диком Западе,  в
ту пору, когда женщины ездили верхом, сидя боком в дамском седле.  Всад-
ница, в его представлении, не была двуногим существом.  Мужская  посадка
Дид поразила его. Но он не мог не сознаться, что, хорошо это или  плохо,
смотреть на нее приятно.
   Помимо посадки, он отметил в ней еще две вещи. Во-первых, золотые то-
чечки в ее глазах. Странно, что он раньше их не  видел.  Может  быть,  в
конторе освещение не такое, как надо, а может быть, эти точечки  появля-
ются и опять исчезают? Нет, это уж цвет такой, словно золотистые пятныш-
ки рассеянного света. И даже не золотистые, но все-таки  ближе  всего  к
этому цвету. Во всяком случае - они уж никак не желтые.  Все  вздыхатели
видят по-своему предмет своей любви, и очень сомнительно, чтобы  кто-ни-
будь, кроме Харниша, назвал глаза Дид золотистыми. Но сердце  его  таяло
от нежности, и ему хотелось видеть ее глаза золотистыми, и такими они  и
были для него.
   Второе, что удивило и обрадовало его, - это ее простота и  естествен-
ность. Он был уверен, что разговаривать с ней будет очень трудно, а ока-
залось, что ничего нет легче. Она совсем не "надутая" - иначе Харниш  не
умел определить разницу между этой Дид, верхом на гнедой кобыле, и  той,
которую он привык видеть в конторе. И все же, несмотря на то, что встре-
ча состоялась и у них нашлось так много, о чем поговорить, Харниш в глу-
бине души испытывал разочарование. В конце концов это только пустая бол-
товня. Харниш был человек действия: его влекло к этой женщине, он  хотел
любить ее и быть любимым ею; и он хотел, чтобы это счастье наступило бе-
зотлагательно. Он привык к стремительным атакам, привык торопить события
и распоряжаться людьми, подчинять их своей воле; и сейчас его мучило же-
лание дать почувствовать Дид свою власть над ней. Ему  хотелось  сказать
ей, что он любит ее и что для нее нет иного выхода, как стать его женой.
Но он подавил это желание. Женщины -  увертливые  создания,  и  -  одной
властностью их не возьмешь; можно все дело испортить. Он вспомнил, с ка-
кой осторожностью и долготерпением  выслеживал  дичь  во  время  голода,
зная, что меткий выстрел или промах означает жизнь или  смерть.  Правда,
от этой женщины еще не зависела его жизнь, но все  же  зависело  многое,
очень многое, особенно сейчас, когда он ехал рядом с ней, и боясь  слиш-
ком часто взглядывать на нее, украдкой любовался ею; несмотря на мужской
костюм, придававший ей сходство с отважным всадником,  она  была  плени-
тельно женственна: по-женски улыбалась, смеялась, болтала,  а  глаза  ее
сияли, и щеки разгорелись после целого дня под жарким солнцем  и  летним
ветерком.