ночь трачу на виски столько, что мог бы на эти деньги пригласить  лучших
специалистов к десятку таких больных, как ваш брат, и еще  оплатить  все
расходы по лечению. И помните, вас это совершенно не касается. Если  ваш
брат хочет считать это займом, пожалуйста! Это его дело. А  вы  потруди-
тесь отойти в сторонку и не мешать мне.
   Но Дид не сдавалась, и он стал выставлять другие доводы, более лично-
го свойства.
   - Я догадываюсь, почему вы не хотите, чтобы я помог вашему брату: вам
кажется, что я это придумал потому, что ухаживаю за вами. Ничего  подоб-
ного. С таким же успехом вы можете сказать, что я ухаживаю за арестанта-
ми, у которых покупаю уздечки. Я не прошу вас быть моей  женой,  а  если
когда-нибудь попрошу, то не стану покупать ваше согласие. И - уж  будьте
покойны - попрошу напрямик, без уверток.
   Дид вся вспыхнула от гнева.
   - Если бы вы знали, до чего вы смешны, вы бы давно замолчали! - воск-
ликнула она. - Ни с одним мужчиной я не чувствовала себя так нелепо, как
с вами. Вы то и дело напоминаете мне, что не просите меня быть вашей же-
ной. Я этого не жду, я с самого начала предупреждала вас, что у вас  нет
никаких надежд. А вы постоянно грозитесь, что когда-нибудь, в  неопреде-
ленном будущем, вы явитесь и предложите мне руку и сердце. Так уж  лучше
предложите сейчас, я вам отвечу, и дело с концом.
   Харниш посмотрел на нее с нескрываемым восхищением.
   - Это слишком важно для меня, мисс Мэсон,  я  боюсь  промахнуться,  -
сказал он с такой комичной серьезностью, что Дид откинула голову и зали-
лась мальчишеским смехом. - Ведь я вам уже говорил, что у меня нет  опы-
та, я еще никогда ни за кем не ухаживал и не хочу делать ошибок.
   - Да вы сплошь одни ошибки и делаете! - с горячностью ответила она. -
Кто же ухаживает за женщиной, все время, точно дубинкой, грозя ей  пред-
ложением?
   - Больше не буду, - смиренно пообещал он. - Да и не  об  этом  сейчас
речь. Все равно то, что я сказал, остается в силе. Вы мешаете мне помочь
вашему брату. Что бы вы там ни забрали себе в голову, вы должны посторо-
ниться и не мешать. Вы мне позволите навестить его и поговорить  с  ним?
Разговор у нас будет чисто деловой. Я ссужу его деньгами  на  лечение  и
взыщу с него проценты.
   Дид молчала, но по лицу ее видно было, что она колеблется.
   - И не забывайте, мисс Мэсон, что я хочу вылечить его ногу, а не  ва-
шу.
   Она опять ничего не ответила, и Харниш продолжал уже с  большей  уве-
ренностью:
   - И еще прошу запомнить: к вашему брату я пойду один. Он мужчина, и с
глазу на глаз, без бабьих фокусов, мы в два счета договоримся. А пойду я
к нему завтра же.
 
 
   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
 
   Харниш не преувеличивал, когда сказал Дид, что у него  нет  настоящих
друзей. Шапочных знакомых он насчитал бы тысячи, собутыльников и прияте-
лей - сотни, но друга у него не было. Он не  сумел  найти  человека  или
кружка людей, с которыми мог бы сойтись поближе. Городская жизнь не рас-
полагала к дружбе - не то, что снежная тропа на Аляске. Да и люди  здесь
были другие. Дельцов Харниш ненавидел и презирал, а с политическими бос-
сами Сан-Франциско он сошелся только ради достижения своих целей.  Прав-
да, с ними и с их подручными он чувствовал себя свободнее, чем с дельца-
ми: они не лицемерили, не скрывали своей грубости и бесстыдства. Но ува-
жать их он не мог. Слишком они оказались жуликоваты. В этом цивилизован-
ном мире никто не верил человеку на слово, верили только всяким бумажон-
кам, да и тут надо было глядеть в оба. Там, на Юконе, дело  обстояло  не
так. Бумажонки хождения не имели. Каждый говорил, сколько у него есть, и
никто не сомневался в его слове, даже когда резались в покер.
   Ларри Хиган, которому оказались  по  плечу  самые  головокружительные
планы Харниша и которому в равной степени чужды были и самообольщение  и
ханжество, мог бы стать закадычным другом своего патрона, но этому мешал
его странный нрав. Этот своеобразный гений. Наполеон юриспруденции,  об-
ладавший несравненно более богатым воображением, чем сам Харниш, никогда
не общался с ним вне стен конторы. Все свободное время он сидел над кни-
гами, а Харниш терпеть не мог книги. Вдобавок Хиган упорно  писал  пьесу
за пьесой, невзирая на то, что ни одна из них так и не увидела свет. Бы-
ло еще одно обстоятельство, о котором Харниш только смутно догадывался и
которое препятствовало их сближению: Хиган  был  хоть  и  умеренный,  но
весьма преданный приверженец гашиша и жил в  мире  фантастических  грез,
запершись со своими книгами. Жизни на вольном воздухе он не признавал  и
слышать о ней не хотел. В пище и питье был воздержан, точно монах, мысль
о прогулке внушала ему ужас.
   Итак, за неимением лучшего, Харниш проводил время в, компании  пьяниц
и кутил. С тех пор как прекратились воскресные прогулки с  Дид,  он  все
чаще прибегал к такого рода развлечениям. Стену из коктейлей, которой он
отгораживал свое сознание, он стал возводить усерднее прежнего.  Большой
красный автомобиль все чаще покидал гараж, а проезжать Боба, чтобы он не
застоялся, было поручено конюху.  В  первые  годы  после  переселения  в
Сан-Франциско он позволял себе передышку между двумя финансовыми  опера-
циями; теперь-же, когда он осуществлял свой грандиознейший  замысел,  он
не знал и минуты покоя. Не месяц и не два требовалось на то, чтобы с ус-
пехом завершить спекуляцию таких масштабов, как спекуляция землей, зате-
янная Харнишем. Непрерывно приходилось разрешать все новые вопросы, рас-
путывать сложные положения. Изо дня в день, как всегда  быстро  и  реши-
тельно управившись с делами, Харниш садился в красную машину и со  вздо-
хом облегчения уезжал из конторы, радуясь ожидавшему его двойной крепос-
ти мартини. Напивался он редко - слишком сильный был у него организм. Он
принадлежал к самой страшной породе алкоголиков - к тем, кто пьет посто-
янно, сознательно не теряя власти  над  собой,  и  поглощает  неизмеримо
больше спиртного, чем обыкновенный пьяница, время от времени напивающий-
ся до бесчувствия.
   Целых шесть недель Харниш виделся с Дид только в  конторе  и,  верный
своему правилу, даже не делал попыток заговорить с ней. Но когда  насту-
пило седьмое воскресенье, его охватила такая тоска по ней, что он не ус-
тоял. День выдался ненастный. Дул  сильный  юговосточный  ветер,  потоки
дождя то и дело низвергались на город. Образ Дид неотступно  преследовал
Харниша, он мысленно рисовал себе, как она сидит у окна и шьет какие-ни-
будь женские финтифлюшки. Когда ему подали  в  комнату  первый  утренний
коктейль, он не дотронулся до него. Приняв внезапное решение, он  разыс-
кал в записной книжке номер телефона Дид и позвонил ей.
   Сначала к телефону подошла дочь хозяйки, но уже через минуту в трубке
послышался голос, по которому он так сильно стосковался.
   - Я только хотел сказать вам, что сейчас приеду, - объявил он. - Неу-
добно все-таки врываться, даже не предупредив. Вот и все.
   - Что-нибудь случилось? - спросила Дид.
   - Скажу, когда приеду, - ответил он уклончиво.
   Он вышел из машины за два квартала и пешком  направился  к  нарядному
трехэтажному дому с гонтовой крышей. Подойдя к двери, он на одну секунду
остановился, словно колеблясь, но тут же нажал звонок. Он знал, что пос-
тупает вопреки желанию Дид и ставит ее в фальшивое положение: не  так-то
просто принимать у себя в качестве  воскресного  гостя  мультимиллионера
Элама Харниша, имя которого не сходит со столбцов газет. С другой сторо-
ны, он был уверен, что, как бы ни отнеслась к его визиту  Дид,  никаких,
по выражению Харниша, "бабьих выкрутасов" не будет.
   И в этом смысле ожидания его оправдались.
   Она сама открыла дверь, впустила его и протянула ему  руку.  Войдя  в
просторную квадратную прихожую, он снял плащ и шляпу, повесил их на  ве-
шалку и повернулся к Дид, не зная, куда идти.
   - Там занимаются, - объяснила она, указывая на открытую дверь в  сто-
ловую, откуда доносились громкие молодые голоса; в  комнате,  как  успел
заметить Харниш, сидело несколько студентов. - Придется пригласить вас в
мою комнату.
   Она повела его к другой двери, направо, и он, как вошел, так и застыл
на месте, с волнением оглядывая комнату Дид и в то же время изо всех сил
стараясь не глядеть. Он так растерялся, что не слышал, как она предложи-
ла ему сесть, и не видел ее приглашающего жеста. Здесь, значит, она  жи-
вет. Непринужденность, с какой она открыла ему доступ  в  свою  комнату,
поразила его, хотя ничего другого он от нее и не ждал. Комната была раз-
делена аркой; та половина, где он стоял,  видимо,  служила  гостиной,  а
вторая половина - спальней. Однако, если не считать дубового  туалетного
столика, на котором аккуратно были разложены гребни  и  щетки  и  стояло
множество красивых  безделушек,  ничто  не  указывало  на  то,  что  это
спальня. Харниш решил, что, вероятно, широкий диван, застланный покрыва-
лом цвета блеклой розы и заваленный подушками, и служит ей  ложем,  хотя
диван меньше всего походил на то, что в цивилизованном  мире  называется
кроватью.
   Разумеется, в первые минуты крайнего смущения Харниш не разглядел  во
всех подробностях убранство комнаты. У него только создалось общее  впе-
чатление тепла, уюта, красоты. Ковра не было, по  полу  были  разбросаны
шкуры койота и волка. Особенно привлекла его внимание украшавшая пианино
Сидящая Венера, которая отчетливо выступала на фоне  висевшей  на  стене
шкуры кугуара.
   Но как ни изумляла Харниша  непривычная  обстановка  комнаты,  изуми-
тельнее всего ему казалась сама хозяйка. В  наружности  Дид  его  всегда
пленяла женственность, так ясно ощущавшаяся в линиях ее фигуры,  причес-
ке, глазах, голосе, в ее смехе, звонком, словно птичье пение; но  здесь,
у себя дома, одетая во что-то легкое, мягко облегающее, она была  вопло-
щенная женственность. До сих пор он видел ее только в костюмах полумужс-
кого покроя и английских блузках, либо в бриджах из рубчатого  вельвета,
и этот новый для него и неожиданный облик  ошеломил  его.  Она  казалась
несравненно мягче, податливее, нежней и кротче, чем та Дид, к которой он
привык. Она была неотъемлемой частью красоты и покоя, царивших в ее ком-
нате, и так же на месте здесь, как и в более строгой обстановке конторы.
   - Садитесь, пожалуйста, - повторила она.
   Но Харниш был как изголодавшийся зверь, которому долго  отказывали  в
пище. В безудержном порыве, забыв и  думать  о  долготерпении,  отбросив
всякую дипломатию, он пошел к цели самым прямым и коротким путем, не от-
давая себе отчета, что лучшего пути он и выбрать не мог.
   - Послушайте, - проговорил он срывающимся голосом, - режьте меня,  но
я не стану делать вам предложение в конторе. Вот почему я  приехал.  Дид
Мэсон, я не могу, просто не могу без вас.
   Черные глаза Харниша горели, смуглые щеки заливала краска. Он стреми-
тельно подошел к Дид и хотел схватить ее в объятия, она невольно вскрик-
нула от неожиданности и едва успела удержать его за руку.
   В противоположность Харнишу она сильно побледнела, словно  вся  кровь
отхлынула у нее от лица, и рука, которая все еще не выпускала его  руки,
заметно дрожала. Наконец пальцы ее разжались, и Харниш опустил руки. Она
чувствовала, что нужно что-то сказать, что-то сделать,  как-то  сгладить
неловкость, но ей решительно ничего не приходило в  голову.  Смех  душил
ее; но если в ее желании рассмеяться ему в лицо и было немного от  исте-
рики, то в гораздо большей степени это вызывалось комизмом положения.  С
каждой секундой нелепость разыгравшейся между ними сцены становилась для
нее все ощутимей. Дид чувствовала себя так, словно на нее напал  разбой-
ник, и она, дрожа от страха, ждала, что он сейчас убьет ее, а потом ока-
залось, что это обыкновенный прохожий, спрашивающий, который час.
   Харниш опомнился первым.
   - Ну и дурак Же я, - сказал он. - Если позволите, я сяду. Не бойтесь,
мисс Мэсон, я вовсе не такой страшный.
   - Я и не боюсь, - с улыбкой ответила она, усаживаясь в кресло; на по-
лу, у ее ног, стояла рабочая корзинка, через  край  которой  свешивалось
что-то воздушное, белое, из кружев и батиста. Она посмотрела на  него  и
снова улыбнулась. - Хотя, признаюсь, вы несколько удивили меня.
   - Смешно даже, - почти с сожалением вздохнул Харниш. - Вот  я  здесь,
перед вами; силы во мне довольно, чтобы согнуть вас пополам и вязать  из
вас узлы. Не помню такого случая, когда бы я не настоял на  своем,  -  с
людьми ли, с животными, все равно с кем и с чем. И вот,  не  угодно  ли,
сижу на этом стуле, слабосильный и смирный, как ягненок. Скрутили вы ме-
ня, ничего не скажешь!
   Дид тщетно ломала голову в поисках ответа на его рассуждения.  Больше
всего ее занимал вопрос: чем объяснить, что он так  легко  оборвал  свое
страстное признание в любви и пустился философствовать?  Откуда  у  него
такая уверенность? Он, видимо, нисколько не  сомневается,  что  добьется
ее, и поэтому может позволить себе не спешить и немного  порассуждать  о
любви и о действии, которое она оказывает на влюбленных.
   Она заметила, что он знакомым ей движением опустил руку в карман, где
у него всегда лежал табак и папиросная бумага.
   - Если хотите курить, пожалуйста, - сказала она.
   Он резко отдернул руку, как будто накололся на что-то в кармане.
   - Нет, я и не думал о куреве. Я думал о вас. Что же человеку  делать,
если он любит женщину, как не просить ее стать его женой? Именно это я и
делаю. Я знаю, что не умею делать предложение по всей форме. Но  я,  ка-
жется, выражаюсь достаточно ясно. Я очень сильно люблю вас, мисс  Мэсон.
Вы, можно сказать, у меня из головы не выходите. И я хочу  знать  только
одно: вы-то как? Хотите за меня замуж? Вот и все.
   - Лучше бы... лучше бы вы не спрашивали, - тихо сказала она.
   - Пожалуй, вам следует кое-что узнать обо мне, раньше, чем вы  дадите
ответ, - продолжал он, не обращая внимания на то,  что  она,  собственно
говоря, уже ответила ему. - Что бы обо мне ни писали, я еще в  жизни  не
ухаживал ни за одной женщиной. Все, что вы читали про меня в  газетах  и
книжках, будто я известный сердцеед, - это сплошное вранье. Там ни одно-
го слова правды нет. Каюсь, в карты я играл лихо и в  спиртном  себе  не
отказывал, но с женщинами не связывался. Одна женщина наложила  на  себя
руки, но я не знал, что она без меня жить не может, не то я  бы  женился
на ней - не из любви, а чтобы она не убивала себя. Она была  лучше  всех
там, но я никогда не обнадеживал ее. Рассказываю я вам потому, что вы об
этом читали, а я хочу, чтобы вы от меня узнали, как дело было.
   - Сердцеед! - фыркнул он. - Я уж вам сознаюсь, мисс Мэсон: ведь я всю
жизнь до смерти боялся женщин. Вы первая, которой я не  боюсь,  вот  это
самое чудное и есть. Я души в вас не чаю, а бояться - не  боюсь.  Может,
это потому, что вы не такая, как другие.  Вы  никогда  меня  не  ловили.
Сердцеед! Да я, с тех пор как себя помню, только и делал, что  бегал  от
женщин. Счастье мое, что у меня легкие здоровые и что я ни разу не упал.
   У меня никогда и в мыслях не было жениться, пока я вас  не  встретил,
да и то не сразу. Вы мне с первого взгляда понравились, но  я  никак  не
думал, что до того дойдет, что нужно будет жениться. Я уже ночи не сплю,
все думаю о вас, тоска меня заела.
   Он умолк и выжидательно посмотрел на нее. Пока он говорил, она доста-
ла из корзинки кружево и батист, быть может, с целью  овладеть  собой  и
собраться с мыслями. Пользуясь тем, что она усердно  шьет,  не  поднимая
головы, Харниш так и впился в нее глазами. Он видел крепкие ловкие  руки
- руки, которые умели справиться с таким конем, как Боб, печатать на ма-
шинке почти с такой же быстротой, с какой человек произносит слова, шить
красивые наряды и, конечно, умели играть на пианино, что стоит вон там в
углу. Потом взгляд его упал на ее бронзового цвета туфли. Никогда он  не
думал, что у нее такие маленькие ножки. Он видел на них  только  ботинки
для улицы или сапоги для верховой езды и понятия не имел, какие  они  на
самом деле. Бронзовые туфельки совсем заворожили его, и он глаз  не  мог
оторвать от них.
   В дверь постучали, и Дид вышла в прихожую. Харниш невольно  подслушал
разговор: Дид звали к телефону.
   - Попросите его позвонить через десять минут, - сказала  она,  и  это
местоимение мужского рода кольнуло Харниша в самое сердце.
   Ладно, решил он про себя, кто бы он ни был, Время-не-ждет еще потяга-
ется с ним. Это вообще чудо, что такая девушка, как Дид, давным-давно не
вышла замуж.
   Она вернулась в комнату, улыбнулась ему и снова принялась  за  шитье.
Он опять посмотрел на ее руки, на ножки, опять на руки и подумал, что не
много найдется на свете таких стенографисток. Должно быть,  это  потому,
что она не из простой семьи и получила хорошее воспитание. Иначе  откуда
бы взялась такая обстановка, ее красивые платья и умение носить их?
   - Десять минут скоро кончатся, - напомнил он.
   - Я не могу быть вашей женой, - сказала она.
   - Вы меня не любите? Она отрицательно покачала головой.
   - Но я хоть чуточку нравлюсь вам?
   Она кивнула в ответ, но при этом насмешливо улыбнулась. Впрочем, в ее
насмешке не было презрения. Просто она не  могла  не  видеть  комической
стороны их разговора.
   - Ну что ж, это уже кое-что, - объявил Харниш. - Лиха беда -  начало.
Ведь и вы мне сперва только нравились, а глядите, что получилось. Помни-
те, вы говорили, что вам не по душе, как я живу? Теперь я живу по-друго-
му. Я уже не просто играю на бирже, а делаю дела, как вы  советовали,  -
выращиваю две минуты, где раньше росла одна, и триста тысяч жителей, где
раньше жило всего сто тысяч. А через год, в это время, в горах уже будут
расти два миллиона эвкалиптов. Скажите, может, я  нравлюсь  вам  больше,
чем чуточку?
   Она подняла глаза от работы и посмотрела ему прямо в лицо.
   - Вы мне очень нравитесь, но...
   Харниш молчал, дожидаясь конца ответа, но она не продолжала, и он за-
говорил сам:
   - Я не из тех, кто много о себе воображает, но могу сказать, не хвас-
тая, что муж из меня выйдет неплохой. Я  не  любитель  пилить  и  приди-
раться. И я хорошо понимаю, что такая женщина, как вы, любит все  делать
по-своему. Ну что ж, вы и будете все делать по-своему. Полная воля.  Жи-
вите, как вам нравится. А уж я для вас... я все  вам  дам,  чего  бы  вы
ни...
   - Кроме самого себя, - прервала она почти резко.
   Харниш на секунду опешил, но не замедлил ответить:
   - Это вы оставьте. Все будет по-честному, без обмана и без фальши.  Я
свою любовь делить не намерен.
   - Вы меня не поняли, - возразила Дид. - Я хочу сказать, что вы не же-
не будете принадлежать, а тремстам тысячам жителей Окленда, вашим  трам-
вайным линиям и переправам, двум миллионам деревьев на горных склонах...
и всему, что с этим связано.
   - Уж это моя забота, - сказал он твердо. - Уверяю вас, я всегда  буду
к вашим услугам...
   - Это вам так кажется, но получится подругому. - Она досадливо помор-
щилась. - Давайте прекратим этот разговор. Мы с  вами  точно  торгуемся:
"Сколько дадите?" "Столько-то..." "Мало. Надбавьте немножко", и так  да-
лее. Вы мне нравитесь, но недостаточно, чтобы выйти за вас, и никогда вы
мне настолько не понравитесь.
   - Почему вы так думаете? - спросил он.
   - Потому что вы мне нравитесь все меньше и меньше.
   Харниш молчал, сраженный ее словами. Лицо его исказилось от боли.
   - Ах, ничего вы не понимаете! - воскликнула она  почти  с  отчаянием,
теряя самообладание. - Ну как вам объяснить? Вы  мне  нравитесь,  и  чем
ближе я вас узнаю, тем больше вы мне нравитесь. И в то же время чем бли-
же я вас узнаю, тем меньше я хочу выйти за вас.
   От этих загадочных слов Харниш окончательно растерялся.
   - Неужели вы не можете понять? - торопливо продолжала она. - Да мне в
сто раз легче было бы стать женой Элама Харниша с Клондайка, еще  давно,
когда я впервые увидела его, чем теперь принять ваше предложение.
   Он медленно покачал голо