е, что надо соглашаться с ним,  так
как в глубине души она догадывалась, что  скоро  он  переменится.  Сама  она
знала одно-единственное состояние - девичество  и  мечтала  выйти  замуж  за
Арона и нарожать ему детей,  однако  пока  помалкивала.  Ей  было  незнакомо
чувство  ревности,  но  она  ощущала  в  себе  инстинктивную   и,   пожалуй,
оправданную неприязнь к преподобному мистеру Рольфу.
     Кейл с любопытством наблюдал, как брат замаливает грехи, которые он  не
совершал. Однажды он язвительно подумал,  не  рассказать  ли  ему  о  матери
интересно посмотреть, как Арон примет новость, но сразу же отказался от этой
мысли. Он понимал, что у Арона недостанет сил перенести такой удар.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

1

     Время от времени Салинас страдал от легких приступов стыдливости.  Один
приступ был похож на другой,  и  болезнь  каждый  раз  протекала  почти  что
одинаково.
     Иногда она  начиналась  с  проповедника  на  амвоне,  иногда  с  нового
честолюбивого президента Женского клуба в защиту порядка. Карточные  и  иные
азартные игры неизменно провозглашались величайшим злом, каковое  надлежало.
немедленно искоренить. Выступать против азартных игр весьма удобно. Об  этом
пороке общества прилично говорить вслух - не то  что  о  проституции.  Кроме
того, слишком уж  он  очевиден,  да  и  большинство  игорных  домов  держали
китайцы, так что  было  мало  вероятности  нечаянно  задеть  кого-нибудь  из
дальних родственников.
     Из церкви или клуба пламя возмущения перекидывалось  на  две  городские
газеты. Тут же  появлялись  разгромные  редакционные  статьи  с  требованием
очистить город от вредных элементов. Полиция соглашалась,  но  ссылалась  на
нехватку  рук  и  просила  дополнительных  ассигнований,  которые  иногда  и
удавалось получить.
     Когда пламя достигало газетных этажей, все понимали:  скоро.  И  верно:
уже приведена в готовность полиция, подготовились  игорные  дома,  газетчики
наперед сочинили хвалебные репортажи. Начинался отлично поставленный, как на
балетной сцене, спектакль. Облава проводилась по заранее намеченному  плану.
Полиция загребала десятка полтора-два китайцев,  переселившихся  из  Пахаро,
несколько бродяг и  мелких  коммивояжеров,  которых  никто  не  предупредил,
поскольку  люди  они  заезжие,  сажала  попавшихся  под  замок,   а   утром,
оштрафовав, отпускала с миром. Городок успокаивался, убаюканный  собственной
незапятнанностью, а игорные дома терпели убыток в  размере  дохода  за  ночь
плюс вполне божеский штраф. Удивительное все-таки  достижение  человечества:
способность смотреть на очевидность и не верить своим глазам.
     Однажды вечером, это было осенью 1916-го, Кейл забрел к Коротышке  Лиму
посмотреть на игру и угодил в облаву. В темноте и суматохе никто не  обратил
на  него  внимания.  Наутро  начальник  полиции  обнаружил  его,  к   своему
удивлению, в арестантской и позвонил Адаму - тот  как  раз  сел  завтракать.
Адам не спеша прошел два квартала до  полицейского  участка,  забрал  Кейла,
заглянул на почту, стоящую напротив, и они вместе отправились домой.
     Ли накрыл салфеткой сваренные для Адама яйца и приготовил  яичницу  для
Кейла. Арон собрался в школу и, проходя через столовую, спросил брата:
     - Тебя подождать?
     - Не надо, - бросил тот. Он ел, опустив глаза в тарелку.
     Адам не проронил ни слова  с  тех  пор,  как,  поблагодарив  начальника
полиции, позвал сына: "Пойдем!" Кейл поглощал  завтрак,  хотя  ему  кусок  в
горло не шел, и поглядывал исподлобья на отца.  Он  не  мог  разобрать,  что
написано на его лице - то ли недоумение и недовольство, то ли задумчивость и
печаль.
     Адам смотрел в чашку. Молчание тянулось, делалось все более  тягостным,
и становилось все труднее нарушить его.
     В комнату заглянул Ли:
     - Еще кофе?
     Адам покачал головой, и Ли исчез, притворив за собой дверь на кухню.
     В тишине все громче тикали часы. В душу Кейлу  закрадывался  страх.  Он
чувствовал, что от отца исходит какая-то непонятная  сила,  о  существовании
которой он не подозревал. В ногах у  него  закололо,  надо  было  переменить
положение, чтобы восстановить кровообращение, но он боялся  шелохнуться.  Он
будто ненароком стукнул вилкой о край тарелки,  однако  стук  растворился  в
тишине. Часы мерно пробили девять, и звон тоже растворился в тишине.
     Страх  постепенно  проходил,  уступая  место  обиде  -  так,  наверное,
досадует лисица на свою попавшую в капкан лапу.
     И вдруг Кейл вскочил на ноги. Еще секунду назад он  и  шевельнуться  не
смел, и вот вскочил и закричал, тоже совершенно неожиданно для себя.
     - Ну, давай, бей, бей! Я не боюсь!
     Его крик тоже растворился в тишине.
     Адам медленно поднял голову. Не поверите, до чего  же  много  на  свете
таких, кто ни разу как следует не заглянул в глаза своему отцу, и  Кейл  был
один из них.  Радужка  у  Адама  была  светло-голубая  с  темными  лучиками,
уходящими в пучину зрачка. И где-то там, глубоко-глубоко в отцовских зрачках
Кейл вдруг увидел свое отражение, словно оттуда глядели на него два Кейла.
     - Значит, я сам виноват...- медленно произнес Адам.
     Слова ранили больнее, чем удар.
     - Как так? - пробормотал Кейл.
     - Тебя зацапали в игорном доме. А я даже не знаю, как ты туда попал. Не
знаю, зачем пошел, что там делал, - ничего не  знаю.-  У  Кейла  подогнулись
ноги, он сел, уставился в тарелку. - Ты начал играть, сын?
     - Нет, отец, я просто смотрю.
     - Значит, ты и раньше бывал там?
     - Да, отец, много раз.
     - Зачем?
     - Не знаю... Не сидится мне по вечерам  дома,  и  все...  Я  как  кошка
бродячая. - Кейл сказал и ужаснулся: неудачно вырвавшаяся шутка  привела  на
память Кейт. Спать не хочется, вот я и хожу по улицам, чтобы  ни  о  чем  не
думать.
     Слово за словом Адам перебрал услышанное.
     - Арон тоже бродит по улицам?
     - Арон? Зачем ему! Он... ему и так хорошо.
     - Ну вот видишь, - сказал Адам. Я совсем тебя не знаю.
     Кейлу вдруг захотелось броситься к отцу, обнять его, захотелось,  чтобы
тот тоже его обнял. Ему хотелось во что бы то  ни  стало  показать,  что  он
понимает отца и любит его. Он машинально взял деревянное салфеточное кольцо,
просунул в него палец и негромко сказал:
     - Я бы ничего не скрывал, если бы ты спрашивал.
     - Вот именно, если бы спрашивал... А я не спрашивал. Нет, никудышный  я
отец, и мой отец тоже был никудышный.
     Кейл  ни  разу  не  слышал,  чтобы  отец  говорил  так  -  хрипловатым,
прерывающимся от  нахлынувших  чувств  голосом,  и  он  отчаянно,  словно  в
темноте, ловил каждое отцовское слово.
     - Понимаешь, он втиснул  меня  в  готовую  изложницу,  -  сказал  Адам.
Отливка получилась плохая, но что делать? Человека  не  переплавишь.  Плохая
была отливка, плохой и осталась.
     - Не мучай себя, папа. Тебе и так досталось!
     - Да?.. Может, и досталось, но - то ли, что нужно? Собственных  сыновей
не знаю. И узнаю ли?
     - Если хочешь, я все-все про себя расскажу.
     - Я даже не знаю, с чего начать... Давай с самого начала?
     - Папа, ты очень рассердился, что  меня  забрали  в  арестантскую?  Или
просто расстроился?
     К полному изумлению Кейла отец только рассмеялся.
     - Забрали и забрали - что тут такого? Ты же не сделал ничего плохого.
     - Но я же был в недозволенном месте. - Кейлу очень хотелось ответить за
свой поступок.
     - Я однажды тоже попал в похожую историю, -  сказал  Адам.-  Целый  год
отсидел за то, что был в недозволенном месте.
     Кейл изо всех сил старался переварить невероятную новость.
     - Не может быть, - выговорил он наконец.
     - Мне иногда самому кажется,  что  не  может  быть.  Но  факт  остается
фактом. Потом я убежал, забрался в лавку и выкрал одежду.
     - Не  может  быть,  -  огорошенно  повторил  Кейл,  но  внутри  у  него
разливалось такое упоительное тепло от сознания близости к отцу, что он едва
дышал, чтобы сберечь это чувство, не дать ему улетучиться.
     - Ты ведь Самюэла Гамильтона помнишь?- спросил Адам.- Так вот, когда ты
был совсем маленьким, он сказал,  что  я  плохой  отец.  А  чтобы  вразумить
хорошенько - стукнул меня да так, что я свалился.
     - Это тот старик?
     - Старик-то старик, но рука у него тяжелая была.  Только  потом  я  его
понял. Я, понимаешь, весь в отца. Он не признавал во мне человека, и я своих
сыновей за людей не держал. За это Сэм меня и поколотил.
     Он смотрел Кейлу в  глаза  и  улыбался,  а  у  того  от  любви  к  отцу
мучительно замирало сердце.
     - Мы с Ароном все равно считаем, что у нас хороший отец.
     - Бедные вы мои, - сказал Адам.- Откуда вам знать, плохой или  хороший.
Другого-то у вас нет.
     - А я рад, что меня посадили в тюрьму!
     - Знаешь я тоже!- рассмеялся Адам.- Мы оба были в тюрьме, значит, у нас
есть, о чем потолковать. Ему становилось легко и радостно.
     - Расскажи, какой ты - можешь?
     - Конечно, могу.
     - А захочешь?
     - Конечно, отец.
     - Ну, вот и расскажи. Понимаешь, быть человеком - значит взять на  себя
какую-то ответственность, а не просто заполнять собой пространство.  Итак  -
какой ты?
     - Ты это взаправду? - застенчиво спросил Кейл.
     - Конечно, взаправду... Честное слово! Давай рассказывай - если хочешь.
     - Ну, если взаправду, я...- начал было  Кейл  и  замолк.-  Трудно  так,
сразу.
     - Еще бы не трудно. Может, вообще невозможно. Расскажи тогда про Арона.
     - А что тебя интересует?
     - Что ты о нем думаешь. Остальное, наверное, никто не знает.
     - Арон - он добрый, - сказал Кейл.- Он не делает ничего  плохого.  И  в
голове ничего плохого не держит.
     - Ну вот, ты и начал о себе рассказывать.
     - Как это?
     - Ты делаешь что-то плохое и в голове плохое держишь - верно?
     Кейл покраснел.
     - Верно.
     - Очень плохое?
     - Очень. Рассказать?
     - Не надо, Кейл. Ты уже все рассказал. По твоим глазам я  вижу,  что  в
тебе идет борьба. Ты не стыдись этого, сын. От стыда можно с ума сойти. Арон
тоже испытывает стыд?
     - Ему нечего стыдиться, он ничего такого не делает.
     Адам нагнулся к нему.
     - Ты это точно знаешь?
     - Точно.
     - Скажи, Кейл, ты его защищаешь?
     - В каком смысле, сэр?
     - В таком... Вдруг  ты  узнал  о  чем-нибудь  неприятном  или  жестоком
поделишься с ним или нет?
     - М-м... Вряд ли.
     - Почему? Думаешь, у него не хватит сил вынести неприятность, не то что
у тебя?
     - Не в этом дело, Арон не слабак, он просто добрый, не вредный. Мировой
парень! Никого не обижает и сам не жалуется. Драться он не  любит,  но  кому
хочешь сдачи даст, ничего не боится.
     - Ты, я вижу, любишь брата.
     - Да, люблю... Но и гадости тоже ему делаю. Мне нравится его  дурачить,
дразнить и вообще. Иногда сам не знаю, зачем.
     - А потом сам переживаешь, правда?
     - Угу...
     - Арон тоже переживает?
     - Наверное, не знаю... Вот когда я не захотел  стать  членом  церковной
общины, он очень огорчился. И еще он ужасно переживал, когда  Абра  на  него
взъелась. Ненавижу, говорит. Он прямо заболел от этого.  У  него  тогда  жар
начался, и Ли за доктором посылал - помнишь?
     - Господи, живу рядом с вами и ничего-то не знаю!- изумился  Адам.-  За
что же она на него взъелась?
     - Да так... Тебе обязательно нужно знать?
     - Если не хочешь, не говори.
     - Ладно уж, ничего тут секретного  нет.  Арон  ведь  священником  хочет
стать, ну а мистер Рольф, священник наш, он за высокую церковь <Одно из трех
направлений в англиканской  и  епископальной  церквах,  наиболее  близкое  к
католицизму.> выступает и брата подговаривает. Арон сказал, что  он,  может,
никогда не женится, будет затворником жить.
     - То есть вроде монахом заделается?
     - Ну да!
     - И Абре это не понравилось?
     - Еще бы! Как кошка зафыркала. Она вообще такая злюка бывает.  Схватила
у Арона самописку и ка-ак бросит ее на землю и давай  топтать.  Я,  говорит,
полжизни ему посвятила, а он...
     - Сколько же лет Абре? - рассмеялся Адам.
     - Скоро пятнадцать, но она... ну, вроде взрослее.
     - Понятно. Ну и что Арон?
     - Ни слова не сказал, но здорово обиделся.
     - Ты, наверное, отбил бы ее у Арона, если б захотел? - сказал Адам.
     - Абра с Ароном обручена, - серьезно возразил Кейл.
     Адам пристально посмотрел сыну в глаза и позвал Ли. Тот не появился.
     - Ли! - крикнул он снова и добавил; - Странно, по-моему, он  никуда  не
уходил. Кофейку бы еще.
     Кейл вскочил.
     - Я сейчас заварю!
     - Тебе в школу пора.
     - Мне не хочется.
     - Надо. Арон уже там.
     - Можно я с тобой побуду, па? Сегодня как праздник.
     Адам глянул себе на руки и сказал тихим, неверным голосом:
     - Ну хорошо, завари.
     Пока Кейл возился в кухне, Адам с  удивлением  чувствовал,  что  в  нем
происходит какая-то перемена. Каждой клеточкой  своего  существа  он  ощущал
незнакомое волнение. Ноги напружинились,  вот-вот  сами  понесут  его,  руки
тянулись к работе. Жадными глазами он  обвел  комнату.  Стулья,  картины  на
стенах, алые розы на ковре - вещи казались новыми, одушевленными,  близкими.
В  его  сознании  зародилась  неутолимая  жажда  жизни,  такое  ожидание   и
предвкушение будущего, как будто  отныне  каждая  минута  его  существования
должна приносить одну радость. Он  испытывал  необыкновенную  приподнятость,
словно перед ним занимался мирный безоблачный, золотистый день. Адам закинул
руки за голову и вытянул ноги.
     Кейл на кухне мысленно торопил  кофейник,  и  вместе  с  тем  ему  было
приятно ждать, пока вода закипит. Знакомое чудо  уже  не  чудо.  Восторг  от
счастливых минут близости с отцом прошел, но радостное ощущение осталось.  Б
нем растворился и яд одиночества, и грызущая зависть к тем, кто  не  одинок,
дух его очистился и просветлел, и он понимал это. Чтобы проверить себя, Кейл
старался припомнить старые обиды,  но  они  куда-то  пропали.  Ему  хотелось
услужить отцу, доставить ему радость, сделать какой-нибудь подарок и  вообще
совершить в его честь что-нибудь великое.
     Кофе убежал, и Кейл принялся вытирать плиту. "Вчера ни за что  не  стал
бы этого делать", - мелькнуло у него в голове.
     Когда Кейл принес дымящийся кофейник в комнату, Адам улыбнулся, понюхал
воздух и сказал:
     - Хорошо пахнет! Такой аромат мертвого из могилы подымет.
     - Убежал он, - виновато сказал Кейл.
     - Самый смак, когда кофе убежит, возразил Адам.- Интересно, куда это Ли
отправился?
     - Может, он в своей комнате. Пойти посмотреть?
     - Не стоит. Он бы отозвался.
     - Папа, ты позволишь мне заняться фермой после школы?
     - Ну, об этом рано говорить. А какие планы у Арона?
     - Он в колледж хочет поступить. Не выдавай меня, ладно?  Пусть  он  сам
тебе сюрприз сделает.
     - Хорошо, не выдам. А ты сам - разве не хочешь в колледж?
     - Да я лучше на ферме... Я там прибыль сумею получить, вот увидишь!  За
обучение Арона заплатить хватит.
     Адам отхлебнул кофе.
     - Это просто замечательно с твоей стороны, - сказал он.- Не знаю, стоит
ли заводить этот  разговор...  Нет,  наверное,  стоит...  Я  вот  про  Арона
попросил тебя рассказать. И ты так неуклюже его хвалил, что я подумал может,
ты не любишь его, может, он даже неприятен тебе?
     - Да я его просто ненавидел! - выпалил Кейл.-  Поэтому  и  задирал  его
по-всякому. Но это прошло, папа, правда, прошло.  Никакой  вражды  сейчас  у
меня к нему нет, честное слово, и не будет. Вообще ни к кому не будет,  даже
к матери...- Он прикусил язык, сам удивившись своей обмолвке  и  холодея  от
ужаса.
     Адам молча смотрел прямо перед собой. Потом он провел ладонью по лбу  и
наконец негромко произнес:
     - Выходит, тебе известно о матери. - Адам не спрашивал, а размышлял.
     - М-м... Да, отец, известно.
     - Все?
     - Все.
     Адам откинулся на спинку кресла.
     - А Арон - он тоже знает?
     - Да нет, что ты, папа! Конечно, не знает!
     - Чего ты испугался?
     - Не нужно ему про такие вещи знать.
     - Почему?
     - Не выдержит он этого, - упавшим  голосом  сказал  Кейл.-  Он  слишком
неиспорченный. - Он чуть было не добавил; "Как и ты,  папа",  -  но  вовремя
спохватился.
     Адам выглядел усталым и растерянным. Он покачал головой.
     - Кейл, слушай меня внимательно... Какая есть  гарантия,  что  Арон  не
узнает? Подумай хорошенько.
     - Да он такие места за милю обходит, - ответил Кейл, - не то что я.
     - А если ему кто-нибудь расскажет?
     - Он просто не поверит, папа. Подумает, что на нее наговаривают, да еще
побьет того, кто заикнется об этом.
     - Сам-то ты бывал там?
     - Да, папа. Я должен был все разузнать... Вот если бы Арон  поступил  в
колледж, - горячо продолжал Кейл, и совсем уехал из нашего города...
     Адам кивнул:
     - Может, это действительно неплохой выход. Но ему еще два года учиться.
     - Он запросто за один год все сдаст!  Он  у  нас  головастый.  Попробую
подговорить его.
     - А ты не головастее?
     - Я в другом смысле - головастый.
     Адама всего распирало от гордости  за  сыновей.  Казалось,  он  вот-вот
сделается размером с комнату. Лицо у него  стало  суровым  и  торжественным,
голубые глаза смотрели твердо и проницательно.
     - Кейл! - позвал он.
     - Да, папа?
     - Я верю в тебя, сын, - произнес Адам.

2

     Отцовские слова переполняли Кейла счастьем. Он не чувствовал под  собою
ног. Лицо озаряла улыбка, угрюмая замкнутость все реже посещала его.
     Ли быстро заметил перемену  в  своем  воспитаннике  и  однажды  как  бы
невзначай спросил:
     - Ты, случаем, не влюбился?
     - Влюбился? А зачем?
     - Затем, - только и ответил Ли.
     Потом Ли поинтересовался у Адама:
     - Что это произошло с Кейлом?
     - О матери узнал, - ответил Адам.
     - Ах вот оно что...- Ли чувствовал себя  не  вправе  расспрашивать.-  Я
предупреждал вас, что давно надо им сказать - помните?
     - Помню, но это не я ему сказал. Он сам разузнал.
     - Подумать только! продолжал Ли. -  Не  такая  ведь  приятная  новость,
чтобы напевать во время занятий и подкидывать фуражку на  улице.  Хорошо,  а
как насчет Арона?
     - Вот за него я боюсь. Не хотелось бы, чтобы ему стало известно.
     - Смотрите, а то поздно будет.
     - Наверное, мне нужно поговорить с ним, прощупать, так сказать.
     Ли подумал и заметил:
     - С вами тоже что-то произошло.
     - Правда? Впрочем, да, пожалуй, ты прав.
     Кейл не только мурлыкал, по-быстрому разделываясь дома с уроками, и  не
только подкидывал и ловил фуражку, шагая по улице.  Он  радостно  принял  на
себя обязанность хранить покой отца. Он и впрямь не испытывал никакой вражды
к матери, однако не забывал, что именно она навлекла на отца горе  и  позор.
Если она так поступила тогда, рассуждал он, то способна на такую же подлость
и теперь. И он решил, что должен  разузнать  о  матери  все-все.  Противник,
которого знаешь, менее опасен, так как не застигнет врасплох.
     К дому за железнодорожными путями он наведывался чаще всего вечером, но
днем тоже устраивал наблюдательный пункт в бурьяне по другую сторону  улицы.
Он видел, как иногда из дома выходили девицы, обязательно по двое  и  одетые
очень скромно, даже строго. Он провожал их глазами  до  угла,  пока  они  не
сворачивали на Кастровилльскую улицу, направляясь к Главной. Если не  знать,
откуда они,  то  никак  не  догадаешься,  кто  они  такие.  Впрочем,  девицы
интересовали  Кейла  меньше  всего.  Ему  хотелось  увидеть  при  свете  дня
собственную мать. В конце концов он установил,  что  Кейт  выходит  из  дому
каждый понедельник в половине второго.
     На "отлично" сделав дополнительные задания, Кейл попросил  у  классного
наставника  разрешение  не  присутствовать  по  понедельникам   на   дневных
занятиях. На расспросы Арона он ответил, что затеял одну штуку,  сюрприз,  и
н