быстро
убеждались в обратном. Горцы были люди смирные и недалекие; они вели се-
бя гораздо учтивее, чем можно было  ожидать,  судя  по  их  неприглядной
внешности, и сразу же выказали готовность прислуживать мне и Энди.
   Мне казалось, что  в  этом  пустынном  месте,  в  развалинах  древней
тюрьмы, среди постоянного и непривычного для них шума моря и крика морс-
ких птиц на них нападал суеверный страх. Когда нечего было  делать,  они
либо заваливались спать - а спать они могли сколько угодно, - либо  слу-
шали Нийла, который развлекал их страшными историями. Если же  эти  удо-
вольствия были недоступны - например, двое спали, а третий почемулибо не
мог последовать их примеру, - то он сидел и прислушивался, и я  замечал,
что он все тревожнее озирается вокруг, вздрагивает, лицо  его  бледнеет,
пальцы сжимаются, и весь он точно натянутая тетива. Мне так и  не  дове-
лось узнать причину этого страха, но он был заразителен, да и наша  вре-
менная обитель была такова, что располагала к  боязливости.  Я  не  могу
найти подходящего слова по-английски, но Энди постоянно повторял по-шот-
ландски одно и то же выражение.
   - Да, - говорил он, - наша скала наводит жуть.
   Я думал то же самое. Здесь было жутко ночью, жутко и днем; нас  окру-
жали жуткие звуки - стенания бакланов, плеск моря и эхо  в  скалах.  Так
бывало в тихую погоду. Когда бушевало море и волны разбивались о скалу с
грохотом, похожим на гром или бой несчетных барабанов, было страшно,  но
вместе с тем весело; когда же наступало затишье, человек, прислушиваясь,
мог обезуметь от ужаса. И не только горец, я и сам испытал это  не  раз,
такое множество глухих, непонятных звуков возникало и отдавалось в  рас-
селинах скал.
   Это напомнило мне одну услышанную на Бассе историю и случай,  который
произошел не без моего участия, круто изменил наш образ жизни  и  сыграл
большую роль в моем освобождении. Однажды вечером, сидя у огня, я  заду-
мался и стал насвистывать пришедшую мне на память песню Алана. Вдруг  на
плечо мне легла рука, и голос Нийла велел мне перестать, потому что  это
"не бошеская песня".
   - Как не божеская? - удивился я. - Почему?
   - Не бошеская, - повторил он. - Она - песня привидения, что хочет на-
зад свою отрубленную голову.
   - Ну, тут привидения не водятся, Нийл, - сказал я, - очень  им  нужно
пугать бакланов!
   - Да? - произнес Энди. - Вы так думаете? А я вам скажу, что тут води-
лось кое-что похуже привидений.
   - Что же такое хуже привидений, Энди? - спросил я.
   - Колдуны, - сказал он. - То  бишь  колдун.  Любопытная  приключилась
здесь история, - прибавил он. - Если желаете, я расскажу.
   Разумеется, тут мы были единодушны, и даже горец, понимавший  по-анг-
лийски еще меньше других, и тот обратился в слух.
   РАССКАЗ О ЛИСЕ ЛЭПРАИКЕ
   Мой отец, Том Дэйл, упокой, господи, его душу, в молодости был  бедо-
вый малый и большой озорник, в голове у него гулял ветер, а уж благочес-
тием он сроду не мог похвастаться. Ему бы только бутылочки распивать,  и
с девушками баловать, да буянить, а вот чтобы делом каким заняться  -  к
этому у него охоты не было. Ну, туда-сюда, записался он наконец в солда-
ты, и послали его служить в здешний гарнизон, а у нас в роду  еще  никто
на Басе и ногой не ступал. Незавидная тут была служба, скажу я вам.  На-
чальник здешний сам варил эль, да такой, что хуже и вообразить невозмож-
но. Провизию им с берега привозили, да только так, что  ежели  они  сами
рыбы не наловят и бакланов не настреляют, то хоть зубы на полку клади. А
тогда как раз гонения за веру начались, на  Бассе  в  холодных  каменных
мешках держали мучеников и святых, соль земли, которой земля эта  недос-
тойна. А Том Дэйл, хоть он здесь ходил под ружьем и был самый что ни  на
есть простой солдат, любил и бутылочку распить и с девушками баловать, а
все же душа у него была не по чину благородная. Он тут нагляделся на уз-
ников, славу нашей церкви; иной раз у него кровь вскипала, когда он  ви-
дел, как мучают святых, и он со стыда сгорал от того, что приходится ему
ходить под началом (либо под ружьем) у тех, кто творил эти черные  дела.
Бывало, стоит он ночью на часах, кругом тишина, мороз пробирает до  кос-
тей, и вдруг слышит, кто-то из узников запел псалом, другие  подхватили,
и вот уже из всех камер, вернее сказать,  склепов,  слышались  священные
песнопения, и чудилось ему, что он не на скале среди моря, а на небесах.
Совестно ему становилось за свою жизнь и мерещилось, что грехов  у  него
целая куча, побольше, чем скала Басе, а главный грех то, что он пособля-
ет мучить и губить приверженцев святой церкви. Ну, правда,  это  у  него
скоро проходило. Наступал день, подымались дружки-товарищи, и всех  бла-
гих помыслов как не бывало.
   В то время жил на Бассе божий человек, звали  его  Педен-пророк.  Вы,
верно, слыхали про Педена-пророка. Таких, как он, больше нет на свете, и
бьюсь об заклад, что и не было. Он был дикий, как  чертополох,  смотреть
на него было страшно, а слушать и того страшнее. Лицо у него было, точно
божья кара, голос - как у баклана, от него потом в ушах звенело, а слова
его жгли, как горячие угли.
   А на скале тогда жила одна девушка; уж не знаю, чем  она  занималась,
потому как приличным женщинам тут не место. Но, говорят, она была краси-
ва собою, и они с Томом Дэйлом быстро поладили. Вот как-то раз Педен мо-
лился один в саду, а Том с девушкой проходили мимо, и она возьми да  пе-
редразни святого на молитве, да еще и смеяться начала. Педен встал и так
поглядел на обоих, что у Тома поджилки затряслись. А заговорил Педен  не
сердито, а жалостно. "Бедная ты, бедная! - говорит он и смотрит  на  де-
вушку. - Вон как ты визжишь и хохочешь, но господь уготовил тебе  смерт-
ный удар, и, когда тебя нежданно настигнет его кара, ты взвизгнешь толь-
ко один раз!" Вскорости она пошла с двумя-тремя солдатами прогуляться по
скалам, а день был ветреный. И вдруг налетел такой вихрь, что раздул все
ее юбки и мигом смахнул в море. Солдаты рассказывали, что она и  взвизг-
нуть-то успела только разок.
   Конечно, после такого случая Том малость приуныл, но скоро  оправился
и ничуть не стал лучше. Как-то поссорился он с другим солдатом.  "Дьявол
меня возьми!" - крикнул Том, большой любитель ругаться и богохульничать.
И откуда ни возьмись перед ним Педен, страшный, лохматый,  глаза  горят,
на плечах пастушья дерюга, и руку вперед вытянул с черными ногтями -  он
всегда грязный ходил, как угольщик. "Тьфу, тьфу, вот бедный!  -  крикнул
он. -  Бедный  дурачина!  Говорит:  "Дьявол  меня  возьми".  А  я  вижу,
дьявол-то уже стоит у него за спиной!" Тут Том словно прозрел  и  увидел
пучину своей греховности, и на него сошла божья благодать: он бросил пи-
ку, что была у него в руках, и сказал: "Никогда больше не подыму  оружие
против дела Христова!" - и своего слова держался крепко. Поначалу  приш-
лось ему туго, но потом начальник  видит,  что  ничего  с  ним  поделать
нельзя, ну и отпустил его в отставку. Том вернулся  в  Северный  Бервик,
женился и нажил себе доброе имя среди честных людей.
   В тысяча семьсот шестом году скала Басе перешла в руки Далримплов,  и
на место смотрителя попросились двое. И тот и другой  были  подходящими,
оба служили солдатами в здешнем гарнизоне, знали, как обращаться с  бак-
ланами: и когда можно на них охотиться, и почем  продавать.  Первый  был
Том Дэйл, мой отец. Второй человек был Лэпрайк, люди звали его Лис  Лэп-
райк, но то ли это было его имя, то ли так его  прозвали  из-за  лисьего
нрава, я уж не скажу. Вот однажды Тому пришлось пойти к Лэпрайку по  де-
лу, и он взял меня с собой, а я тогда был еще совсем малым ребенком. Лис
жил в длинном проулке между церковью и кладбищем.  Проулок  был  темный,
страшный, да к тому же церковь имела дурную славу еще  со  времен  Якова
Шестого, там и при королеве нечистая сила колдовала. А дом Лиса стоял  в
самом темном углу, и люди разумные старались туда не наведываться. В тот
день дверь была не заперта на задвижку, и мы с отцом прямо шагнули через
порог. Надо вам сказать, что Лэпрайк занимался  ткацким  ремеслом,  и  в
первой его каморке стоял станок. Сам он сидел тут  же,  толстый,  белый,
точно кусок сала, и улыбался, как блаженный, у меня даже мурашки по коже
поползли. В руке он держал челнок, а у самого глаза были закрыты. Мы ок-
ликали его, мы кричали ему в самое ухо, мы трясли его за  плечо.  Ничего
не помогало! Он сидел на табурете, держал челнок и улыбался, как блажен-
ный,
   - Господи, помилуй нас, - сказал Том Дэйл, - с ним что-то неладно!
   Только он это выговорил, как Лис Лэпрайк очнулся.
   - Это ты, Том? - сказал он. - Здорово, приятель. Хорошо, что ты  при-
шел. А на меня иногда находит такое беспамятство, это от желудка.
   Ну, тут они принялись толковать про скалу Басе, про то,  кому  доста-
нется место смотрителя, слово за слово перебранились и  расстались  злые
как черти. Хорошо помню, как по дороге домой отец все время твердил, что
ему сильно не по душе Лис Лэпрайк и его беспамятство.
   - Беспамятство! - говорил он. - Да за  такие  беспамятства  людей  на
костре сжигают!
   Вскорости отец получил место на Бассе, а Лис остался ни при чем. Люди
еще долго вспоминали, что он сказал отцу. "Том, - сказал он,  -  ты  еще
раз взял надо мной верх, ну так желаю тебе найти на Бассе  то,  чего  ты
ждешь". После люди говорили, что он недаром сказал такие слова. Вот  на-
конец пришло время Тому Дэйлу выбирать птенцов из гнезд. Дело  было  для
него привычное: он с самого детства лазал по скалам и никому эту  работу
не хотел доверять. Он обвязался веревкой и спустился с самого высокого и
крутого края утеса. Наверху стояли другие охотники, они держали  веревку
и следили за его сигналами. А там, где висел Том, были только скалы,  да
море внизу, да вокруг летали и вопили бакланы. Утро стояло ясное, весен-
нее, и Том карабкался за птенцами да посвистывал. Сколько раз он мне про
это рассказывал, и всегда у него на лбу выступал пот.
   Верите ли. Том случайно глянул наверх и увидел большущего баклана,  и
баклан тот долбил клювом веревку. Он подивился: за бакланами такого сро-
ду не водилось. Он смекнул, что веревка-то мягкая, а клюв  у  баклана  и
скала Басе твердые и что падать в море с двухсотфутовой вышины не так уж
приятно.
   - Кыш! - крикнул Том. - Пошел вон, окаянный!
   Баклан поглядел вниз на Тома, а глаза у него были какие-то  странные.
Глянул разок - и опять давай долбить клювом. Только теперь он стал  дол-
бить и трепать веревку как бешеный. Никогда еще не бывало, чтобы  баклан
клевал веревку, а этот будто прекрасно знал, чего хочет: он  тер  мягкую
веревку об острый край камня.
   У Тома от страха похолодели руки-ноги. Он подумал: "Это не птица". Он
оглянулся назад, и у него в глазах потемнело. "Если сейчас найдет на ме-
ня беспамятство, прощай. Том Дэйл", - подумал он. И подал  знак  охотни-
кам, чтобы его тащили наверх.
   А баклан будто понял, какой Том подал знак. Он сразу бросил  веревку,
взмахнул крыльями, громко крикнул, сделал круг над Томом и кинулся, чтоб
выклевать ему глаза. Но у Тома был нож, он его мигом  выхватил.  Баклан,
видно, и насчет ножей понимал: как только сталь блеснула на  солнце,  он
опять крикнул, но уже потише и будто с досадой и улетел  за  скалу,  так
что Том его больше не видел. Тут голова Тома упала на плечо, и пока  его
тащили, он болтался вдоль скалы, как мертвое тело.
   Дали ему глотнуть бренди - а Том без него на скалу не ходил, -  и  он
очнулся, но был как будто не в себе.
   - Беги, Джорди, скорей беги к лодке, смотри за лодкой! - закричал он.
- Не то этот баклан ее угонит!
   Охотники переглянулись и попробовали было его утихомирить. Но Том  не
унимался, и в конце концов кто-то побежал вниз сторожить  лодку.  Другие
спросили, полезет ли он опять вниз.
   - Нет, - сказал Том, - и сам не полезу и вас не пущу.  И  как  только
меня будут держать ноги, мы дадим тягу с этой чертовой скалы.
   Ну, понятно, они мешкать не стали и хорошо  сделали:  не  успели  они
добраться до Северного Бервика, как у Тома началась сильная горячка.  Он
пролежал все лето. И кто же, вы думаете,  приходил,  как  добрый  сосед,
спрашивать о его здоровье? Лис Лэпрайк! Люди потом говорили, что,  когда
Лис подходил к дому, горячка начинала трепать Тома еще пуще. Я-то  этого
не помню, зато хорошо помню, чем все кончилось.
   Как-то раз, примерно об эту пору, мой дед собрался  ловить  сигов,  и
что бы я был за мальчишка, ежели б не увязался с ним.  Помню,  улов  был
большой, мы плыли вслед за рыбой и очутились неподалеку от скалы Басе, а
там повстречали лодку Сэнди Флетчера из Каслтона. Он не так давно  умер,
а то он бы сам рассказал. Сэнди нас окликнул.
   - Что это, - спрашивает, - там на Бассе?
   - На Бассе? - тоже спрашивает дед.
   - Ну да, - говорит Сэнди. - на зеленом откосе.
   - Что же там такое? - говорит дед. - На Бассе ничего нет, одни овцы.
   - Как будто бы человек, - говорит Сэнди; его лодка была ближе к  ска-
ле, чем наша.
   - Человек! - удивились мы, и нам это что-то не понравилось. Откуда бы
ему взяться, лодки у скалы не видать, а ключ от тюремной калитки висел у
нас дома, в изголовье складной кровати, где лежал отец.
   Мы подвели лодки ближе друг к другу и стали грести к  скале.  У  деда
была подзорная труба, он прежде был моряком и плавал капитаном на  рыбо-
ловном судне, а судно потом затонуло возле Тэйских мелей. Мы  посмотрели
в трубу - верно, там был человек. Вон там, где на  зеленом  откосе  есть
впадина, чуть пониже часовни, он, совсем один, прыгал, приплясывал и вы-
делывал коленца, как полоумная побирушка на свадьбе.
   - Это Лис, - говорит дед и дает трубу Сэнди.
   - Да, он самый, - говорит Сэнди.
   - Либо кто-то обернулся Лисом, - говорит дед.
   - Разница невелика, - отвечает Сэнди. - Дьявол то или оборотень, поп-
робую-ка стрельнуть в него из ружья. -  И  Сэнди  вытаскивает  охотничье
ружье, которое всегда носил при себе: он был  лучшим  стрелком  в  нашей
местности.
   - Постой-ка, Сэнди, - говорит дед, - надо еще раз  посмотреть,  а  то
как бы нам с тобой не нажить беду.
   - Вот еще, - говорит Сэнди, - это божий суд, и бог его покарает.
   - Может, и так, а может, и не так, - говорит мой  дед;  разумный  был
человек. - Только не забывай окружного прокурора, ты, кажется, с ним уже
познакомился.
   Дед попал не в бровь, а в глаз, и Сэнди немножко смешался.
   - Ладно, Энди, - говорит он, - а что, по-твоему, делать?
   - А вот что, - говорит дед. - У меня лодка побыстрее твоей, и я  сей-
час вернусь в Северный Бервик, а ты стой тут и не спускай глаз  с  Того.
Если Лэпрайка нету дома, я вернусь, и мы вместе потолкуем с ним. Если же
он дома, я подыму на пристани флаг, и тогда  можешь  пальнуть  в  То  из
ружья.
   Вот так они и уговорились, а я, постреленок, поскорее перелез в лодку
Сэнди: мне думалось, что отсюдато я увижу самое любопытное. Дед дал Сэн-
ди серебряный шестипенсовик, чтобы зарядить ружье  вместе  со  свинцовой
дробью: против оборотней это самое верное  средство.  Потом  одна  лодка
пошла в Северный Бервик, другая осталась на месте, и с нее мы следили за
чудищем на зеленом откосе.
   Все время, пока мы там стояли, оно скакало, металось, подпрыгивало  и
кружилось, как юла, порой еще и визжало. Мне случалось видеть,  как  де-
вушки, словно одержимые, отплясывают всю зимнюю ночь напролет и не могут
угомониться, даже когда наступает зимний день. Но тогда кругом полно на-
роду, и девушек подзадоривают молодые парни, а это чудище было одно-оди-
нешенько. Там, возле очага, пиликает смычком скрипач, а тут оно  плясало
безо всякой музыки, разве что под крики бакланов. Там девушки были моло-
дые, кровь у них играла в каждой жилке, а тут плясал большой,  жирный  и
бледный увалень уже, как говорится, на склоне лет. Вы как  хотите,  а  я
скажу, что думаю. Это чудище скакало от радости, может, то была и  сата-
нинская радость, но все равно радость. Я часто думаю, зачем же колдуны и
колдуньи продают дьяволу самое дорогое, что у них  есть,  -  свои  души,
ежели все они либо сморщенные,  оборванные  старушонки,  либо  немощные,
дряхлые старики? А потом я вспоминаю, как  Лис  Лэпрайк  один-одинехонек
плясал немало часов кряду оттого, что темная радость била в  его  сердце
ключом. Спору нет, всем им гореть в адском огне, да зато  здесь,  прости
меня господи, они порой бывают счастливее всех на свете.
   Но вот мы наконец увидели, что над  пристанью  на  шесте  развернулся
флаг. Сэнди только того и ждал. Он вскинул ружье, осторожно прицелился и
спустил курок.
   Бухнул выстрел, и со скалы донесся жалобный вопль. А  мы  терли  себе
глаза и смотрели друг на друга, думая, уж не  рехнулись  ли  мы.  Потому
что, как только мы услышали выстрел и вопль, чудище точно  сквозь  землю
провалилось. И солнце светило по-прежнему, и ветер дул так же, а на  том
месте, где секунду назад прыгало и приплясывало чудище, было пусто.
   Всю дорогу домой я ревел и дрожал от страха. Взрослым было не намного
лучше: в лодке Сэнди все примолкли и только  поминали  господа  бога,  а
когда мы подошли к пристани, там на скалах  было  черным-черно,  столько
собралось народу, и все ждали нас. Оказывается, Лэпрайка нашли  опять  в
беспамятстве с челноком в руке и с блаженной улыбкой. Какого-то мальчиш-
ку послали поднять флаг, остальные столпились в доме ткача. Само  собой,
никому это не было приятно, но некоторые остались по  долгу  милосердия,
молились про себя - вслух-то молиться никто не  смел  -  и  смотрели  на
страшилище, державшее в руке челнок. Вдруг Лис с ужасным воплем  вскочил
на ноги и весь в крови замертво рухнул на станок.
   Мертвеца осмотрели, и оказалось, что дробь  от  колдуна  отскакивала,
как от буйвола, еле нашли одну дробинку, но дедов серебряный шестипенсо-
вик попал в самое сердце.
   Едва только Энди кончил, как произошел глупейший случай, не оставший-
ся, впрочем, без последствий. Нийл, как я уже говорил, сам любил расска-
зывать страшные истории. Мне потом доводилось слышать, что он  знал  все
легенды горной Шотландии и потому был о себе самого высокого мнения; та-
кого же мнения были о нем и другие. Сейчас, слушая  Энди,  он  вспомнил,
что эта история ему знакома.
   - Моя знала этот рассказ раньше, - заявил он. - Это было  с  Уистином
Мором Макджилли Фодригом и Гэвером Воуром.
   - Вот враки! - возмутился Энди. - Это было с моим отцом, да  покоится
он с миром, и Лисом Лэпрайком. Что ты врешь, бесстыжие твои глаза!  Дер-
жика лучше язык за своими горскими клыками!
   Нетрудно убедиться, и  исторические  примеры  это  подтверждают,  что
джентльмены низинной Шотландии отлично ладят с горцами, но что  касается
простого люда, то приятельство с горцами для них попросту немыслимо. Все
это время я чувствовал, что Энди вотвот рассорится с тремя Макгрегорами,
и сейчас, очевидно, ссора была неминуема.
   - Вы не смеет так говорить с шентльменами, - сказал Нийл.
   - С шентльменами! - вскричал Энди. -  Какие  вы  там  шентльмены,  вы
просто горские скоты! Посмотрели бы на себя со стороны, живо  бы  с  вас
спесь соскочила!
   Нийл выкрикнул по-гэльски какое-то ругательство, и в его руке блеснул
нож.
   Раздумывать было некогда; я схватил горца за ногу, повалил на землю и
прижал его руку с ножом, не успев толком понять, что я  делаю.  Товарищи
бросились ему на помощь. Мы с Энди, были безоружны, вдвоем  против  трех
Грегоров.  Казалось,  спасения  уже  нет,  как   вдруг   Нийл   закричал
по-гэльски, приказывая остальным не трогать нас, и с самым униженным ви-
дом выразил полную готовность подчиниться мне и даже отдал нож,  который
я, заставив Нийла повторить обещание, вернул ему на другое утро.
   Я отчетливо понял, что, во-первых, я не должен чересчур полагаться на
Энди, который, смертельно побледнев, прижимался к стенке, пока не кончи-
лась эта стычка, а во-вторых, что я  имею  силу  над  горцами,  которым,
должно быть, строго-настрого приказ