- Я должен защищать свой бизнес. А  с  чего  мне  защищать  человека,
выбросившего меня за дверь? Я должен оберегать  и  свои  джэксонвиллские
связи. Могу хорошо потрудиться к выгоде своих клиентов, но  только  если
они меня уважают. Ему следовало об этом помнить, когда  распускал  руки.
Если тебе удастся наладить наши отношения, выгадает и Сэм, и я.
   - Есть у меня кое-какие мысли, но сначала мне нужно побольше  узнать,
из-за чего, собственно, вы поругались?
   Джес откусил кончик новой сигары, выплюнув его в темноту.
   - Он хотел, чтобы я провернул  для  него  отличную  операцию,  а  сам
кое-что скрыл от меня, мне пришлось самому выяснять. Вот он и взбесился.
Что она - принцесса или еще кто?
   - Джес, мистер Сэм сердился потому, что думал: раз ты догадался,  то,
наверно, кому-нибудь рассказал?
   - Честное слово, я ему поклялся, даже пальцем  не...  Пораженный,  он
повернулся к ней:
   - Ты, похоже, что-то об этом знаешь?
   - Возможно, у меня есть свои способы догадываться.
   - Например?
   - Например, меня заинтересовало, почему ты столько  времени  посвящал
тем старым досье. Из канцелярии их не брал,  а  работал  с  ними  тогда,
когда мистер  Сэм  был  в  отъезде.  Делал  вид,  что  занимаешься  этим
конфликтом с налогами, но проверял документы прошлых лет. И не забирал к
себе, в свою контору. Это выглядело странно, Джес. Все  свои  записки  с
цифрами, расчетами комкал и бросал в мою корзинку. Я даже подумывала, не
поговорить ли об этом с мистером Сэмом. Джес, ты действительно  поступал
нечестно.
   - Я только делал свою работу.
   - Те листочки, бумажки я собирала, они  меня  удивили,  а  потом  все
встало на свои места. Ты подсчитал все  доходы  мистера  Сэма,  отбросил
налоги и его текущие расходы, сравнил с  остатками  на  счету  и  понял:
оставалась сумма, о которой ты ничего не знал.
   - Ты сообразительная девушка, Энджи.
   - А знаешь, вряд ли я догадалась бы, если  б  ты  с  месяц  назад  не
сказал нечто странное. Вроде бы в шутку, но потом так внимательно следил
за мной, так что это ведь была не шутка?
   - Что я тебе сказал?
   - Но, Джес, ты должен помнить! Сказал, что  я  так  же  надежна,  как
банк, только налогов не требую. Я ни сном ни духом  не  ведала,  что  ты
имеешь в виду. А позже эти слова натолкнули меня на мысли о  наличности,
и мне показалось, что именно такие деньги ты искал, но не знал, где они.
При первой возможности я обыскала квартиру мистера Сэма, и  знаешь,  что
нашла? В шкафу стоял тщательно уложенный чемодан. А ведь  он  никуда  не
собирался ехать. Там были все необходимые вещи, Джес. Но никаких  денег.
И еще кое-что меня испугало.
   - Что?
   - Паспорт с его фотографией, но  на  другое  имя.  И  всякие  деловые
бумаги на то  же  имя.  И  долговые  расписки  на  тридцать  пять  тысяч
долларов. И кожаная зеленая чековая  книжка  без  имени,  с  французской
печатью, на двадцать тысяч фунтов в цюрихском банке.
   - Значит, я был прав.
   - Но никаких денег. А на другой  день  я  тебя  спросила,  нет  ли  у
мистера Сэма серьезных неприятностей.
   - Я сказал тебе правду, Энджи, - если его обвинят в мошенничестве, не
знаю, как он вывернется. По-моему, такое обвинение было бы  ошибкой.  Но
любой процесс таит неожиданности, и всегда оставалась опасность, что его
засадят на год. Но, как оказалось, все прошло очень гладко.
   - Эту опасность мистер Сэм никогда не принимал всерьез. Когда за  ним
пришли бы, его уже давно бы тут не  было.  Но  если  ты  обо  всем  этом
донесешь, его опять прижмут, и намного сильнее.
   - Как только появится надежда уладить  наши  отношения  -  никому  ни
слова.
   - Не представляю, Джес, как ты собираешься их уладить. Ведь  если  бы
ты не начал действовать у него за спиной и не ляпнул ту глупую шутку,  я
бы не догадалась ни о тех деньгах, ни о том, у кого они. Когда я  с  ней
говорила, чтобы проверить свою догадку, она была убеждена, что  об  этом
мне сказал ты. И похоже, ты, сам не сознавая, сделал это.
   - Ты с ней разговаривала?!
   - И обманула ее, но с добрыми намерениями.  Как-то  вечером  случайно
зашла к ней, и она меня впустила - вся в шелку и кружевах, надушенная. Я
сказала: мне известно, что те деньги у нее, и она призналась - да. Я  ее
обозвала бесстыдной распутницей, а потом выложила свое вранье.  Сказала,
будто ты собираешься донести на Сэма, чтобы изъять налоги с  той  суммы,
но Сэму ничего нельзя говорить - он может сотворить какую-нибудь ужасную
глупость и вызвать новые осложнения. Потом говорю: ты мне обещал немного
подождать, а пока я думаю, как заставить тебя молчать, но мне, вероятно,
понадобится ее помощь, я дам ей знать.
   Джес изумленно уставился на нее.  В  слабом  ночном  свете  его  лицо
выглядело светлым пятном, на котором четко выделялась оправа очков.
   - Конечно, ему не  пришлось  бы  скрываться,  ни  в  коем  случае,  -
продолжала она. - Я храню этого человека и телом  и  душой.  Не  допущу,
чтобы, пока жив, нанесли ему вред. Ничто и никто.
   Заметив, что Джес потихоньку сдвигается  к  краю  штабеля,  нащупывая
одной ногой опору, она быстро добавила:
   - Значит, она и сегодня была бы жива, если б ты не действовал у  него
за  спиной,  и  поэтому,  думаю,  мистер  Сэм  уже  никогда  к  тебе  не
переменится.
   Джес дернулся вниз, но она, перевернувшись на живот и вытянув длинные
ноги, охватила щиколотками его грудь и одну руку. Джес стоял  на  земле,
шатаясь, он мог стащить ее со штабеля вниз. Опустив лицо, она ухватилась
руками за верхние  доски.  Джес,  задыхаясь,  царапал  слабыми  пальцами
плотную  ткань  ее  комбинезона,  а  она  постепенно  усиливала   нажим,
чувствуя, как мускулы на ее  длинных,  гладких  ногах  твердеют,  словно
мрамор.
   Джес внезапно бессильно обмяк. Подержав его еще с минуту, она разжала
ноги, позволив телу упасть. Не торопясь,  сползла  со  штабеля  вниз  и,
встав над  ним,  натянула  бумажные  перчатки.  Склонившись  над  телом,
положила  руку  на  горло,  ощущая  его  быстрое,  прерывистое  дыханье.
Выпрямив его вялые, бессильные ноги,  она  резким  рывком  вскинула  его
колени на плечо. Стала  продвигаться  мелкими  шажками,  придерживая  на
груди колени, чувствуя, как мужская рука при каждом шаге легко  касается
ее бедра сзади. Подойдя к машине, левой рукой открыла дверцу со  стороны
водителя и, сбросив тело, втиснула на сиденье  перед  рулем.  Падая,  он
чуть не нажал локтем на клаксон, и это напугало ее: склонив голову,  она
внимательно осмотрела  все  вокруг,  прислушалась.  Затем,  пригнувшись,
поставила тяжелые ступни на педали, попробовала выпрямить тело за рулем.
Джес сидел, сгорбясь, уткнувшись подбородком в грудь, и слабо хрипел.
   Присев перед дверцей, она стащила перчатку с  правой  руки,  а  левой
рукой  придержала  его  правое   плечо,   чтоб   не   падал.   Твердыми,
расставленными пальцами правой руки зарылась в мягкую  диафрагму  слева,
выше ноздреватой точки пупка,  точно  под  дугой  последнего  ребра.  Ей
мешала рубашка. Расстегнув и распахнув ее, она  опять  погрузила  пальцы
глубоко в мягкую плоть, стараясь проникнуть за край ребер. Вялость Джеса
вызывала  отвращение,  но  она,  напрягаясь,  старалась  просунуть  руку
поглубже.  Пришлось  опереться  локтем,  и  наконец  что-то   поддалось,
внутренние ткани стали  мягко  разрываться.  Джес  Гейбл  издал  стон  и
пошевелился.
   - Ну-ну, - зашептала она. - Сейчас все кончится,  вот-вот.  Подушечки
ее пальцев упирались в твердые ребра, рука - глубоко в теле  скрюченного
мужчины. Она ощутила, как пульсирует  горячая  мышца,  величиной  в  два
кулака, ударяется,  упругая,  как  резина,  о  кончики  указательного  и
среднего пальцев.
   Вот она - суть и основа Джесова бытия. Передохнув,  она  вдруг  вновь
представила себя Жанной Орлеанской, стоящей  среди  вздымающихся  языков
пламени, и опять примешивались ощущения красной кобылицы. От  напряжения
руку схватила судорога, но она переждала ее. Джес шевельнулся. С усилием
превозмогая себя, она отделила один палец и резко воткнула его в  сердце
- оно дрогнуло, затрепетало, но палец продолжал давить,  пока  мышца  не
затихла. Джеса охватила долгая дрожь, из  горла  вырвался  слабый  звук,
похожий на позыв рвоты. А  ее  заливали  волны  сладостного  обжигающего
чувства, лишающего сил. Вытащила руку из глубокой ямки, которая  тут  же
исчезла. Ей  пришлось  на  минутку  присесть  -  закрыв  глаза,  глубоко
задышала ртом, а затем, натянув  правую  перчатку,  ловко  застегнула  и
заправила рубашку на трупе. Захлопнув дверцу и обойдя машину, уселась  с
другой стороны и, прижавшись вплотную к Джесу, завела  мотор.  Поставила
передачу на малые обороты, и машина тихонько  стронулась  с  места.  Она
направилась вниз по  Тайлер-стрит,  зажгла  фары  и  на  увеличивающейся
скорости выпрыгнула из машины, захлопнув дверцу.  Добежав  до  школьного
двора, встала в тень, следя за авто, которое начало сворачивать  налево.
Колеса перевалились через край тротуара,  а  Энджи,  пробежав  несколько
метров, затаив  дыхание,  прислушалась:  машина  с  треском  продиралась
сквозь кусты, потом раздался глухой удар - шум ломаемых веток  утих,  но
мотор продолжал работать.
 
*** 
 
   Она была уже в постели, когда раздался звук сирены, сменившийся шумом
мотора, затихшего неподалеку, - цель была  достигнута.  Энджи  вспомнила
про синяк, но если его заметят, подумают, что он  от  удара  о  руль.  И
если,  сжимая  его  ногами,  она  повредила  ребра,  что  ж,  объяснение
напрашивается то же самое.
   Убедившись, что полиция отбыла, забрав добычу, она встала в  темноте.
Комната ее была маленькой  и  скромной.  Из  нижнего  ящика  письменного
столика достала плоскую шкатулку с крупными деревянными четками. Откинув
крышку, поставила ее у  окна.  Высоко  закатав  пижамные  брюки,  встала
коленями на цветные четки, постепенно перенося вес,  потом  выпрямилась,
соединив  ладони,  в  типичной  позе  молящегося.  Боль  и   одержимость
нарастали, она отдавалась горячей волне, ожидая освобождения. Когда боль
стала непереносимой, перед закрытыми глазами заплясали знакомые туманные
клубки,  застыли  губы.  Дыхание  стало   медленнее   и   глубже,   веки
затрепетали. Боль исчезла - теперь ее колени упирались в легчайший пух.
   Ей не требовалось подыскивать, выдумывать слова -  они  стояли  перед
закрытыми глазами:
   - Я Твой покорный воитель, Господи, твой  благородный,  карающий  меч
справедливости. Дай мне силы, смирение  и  послушание,  чтобы  исполнить
Твои веления. Я взяла жизнь у Иуды и стяжателя, как Ты велел.  Но  я  не
столь бесповоротна, как святая Жанна.  Мне  пришла  в  голову  еще  одна
мысль, но не знаю, праведная ли. Помоги мне. Исполнение Твоих велений не
должно бы доставлять такое бурное, безмерное наслаждение. Это  дерзость.
Мне следует действовать  с  холодной  головой  и  печалью  в  сердце,  с
молитвой об их душах. Но я забываю о молитве. Испытай меня. Возьми меня.
Наставь на путь истинный. Прости меня.
   Медленно  подняв  расставленные,  ладонями  вверх  руки,  запрокинула
голову  назад.  В  чернейшей  тьме  страстно  ждала  наступления  полной
отрешенности. Сначала застыли, затвердели  и  потеряли  чувствительность
пальцы, онемение распространялось вниз, и ее дыхание стало  замедляться.
Уже деревенеют плечи, спина, живот -  все  волокна  мышц  твердеют,  как
камень, бедра, внутренности, все ткани превращаются в неподвижную скалу.
   Когда стало неметь лицо,  прежде  чем  окунуться  в  чернейшую  тьму,
быстро сказала себе тонким внутренним голоском: "Один час".
 
*** 
 
   Выбираясь из темноты, почувствовала, как  одновременно  расслабляются
все мышцы. Руки ее упали, и она встала. Чувствовала себя одурманенной  и
слабой, но отдохнувшей и освеженной. Убрав шкатулку с четками и улегшись
в  постель,  спустила  пижамные  штанины.   На   коленях   от   долгого,
нечеловеческого  давления  отпечатались  глубокие  ямки,  но   боли   не
ощущалось. Научилась этому  в  двенадцать  лет,  тогда  она  читала  про
Орлеанскую Деву, и плакала, и сама пробовала держать руку  над  пламенем
свечи. Когда не выдерживала боли, плакала снова - из-за своей  слабости.
Но пробовала опять и опять и, наконец,  однажды  вечером  положила  руку
высоко над пламенем и  медленно-медленно  опускала  ее  -  со  скоростью
минутной стрелки. И в тот вечер открыла тайну, как призывать  на  помощь
тьму, как превратить пламя в нежный поцелуй, а  запах  горелого  мяса  в
цветочный аромат -  это  было  таинство  святой  Жанны.  Но  приходилось
скрывать слишком много ожогов, затвердевших белых шрамов на правой  руке
от кисти до локтя. Перепробовала  многое  и  в  конце  концов  пришла  к
выводу: четки выполняют эту роль не хуже, и  пользовалась  ими  вот  уже
восемь лет, утверждаясь  в  мысли,  что  из  миллионов  она  и  есть  та
единственная избранница.
   Когда она уже погружалась в сон, невидимое сердце забилось в ее руке,
но теперь она сунула ладонь так, чтобы охватить  его  целиком,  и  когда
сжала, внезапно проснулась, вся охваченная ощущениями красной  кобылицы:
учащенное дыханье, легкость внизу живота, спина  напряжена  и  изогнута;
кожа  у  нее  свербела,  соски  на  грудях  набухли  и  были  болезненно
чувствительны. Она легла на спину, и тело  ее  постепенно  расслабилось.
Подняв правое колено, изо всей силы трижды ударила кулаком по  бедру.  И
сразу же стала раздумывать, кого  ей  укажут  следующего.  А  вдруг  это
окажется мистер Сэм, что она сделает? Хватит  ли  у  нее  сил,  энергии?
Мистер Сэм - большой грешник,  но  скоро  он  прозреет  и  откажется  от
плотского бесстыдства, а потом  увидит  Истину  и  бросится  на  колени,
умоляя о прошении. А она опустится рядом и станет  наставлять,  что  ему
нужно говорить.
   Подыскивая слова, которым она его научит, Энджи снова  погрузилась  в
глубокий,  безмятежный  сон  совершенно  здорового  существа  во   цвете
физических сил.
 
Глава 9 
 
   Медленно, осторожно поднимаясь по трапу на яхту Хансона, Пол  Станиэл
не слышал ни звука, кроме ворчанья кондиционеров. На палубе  заглянул  в
каюту - там горела лампа под голубым абажуром, а на постели кто-то спал.
   -  Пол?  -  Неуверенный  голос  донесся  откуда-то   справа.   Быстро
обернувшись, он увидел, как  Барбара  Лоример  поднялась  с  шезлонга  и
нерешительно шагнула в его сторону, а когда он откликнулся, бросилась  к
нему.
   Обняв ее за плечи, он удивленно сказал:
   - У вас же совершенно мокрое платье!
   Раздался приглушенный не то смешок, не то всхлипыванье:
   - Было значительно хуже, сейчас уже немного обсохла. Боже мой,  какой
безумный, ужасный вечер. - Она отстранилась. - Простите. Я не  в  лучшей
форме. Но не пьяна. Хотя и была недолго.
   - По телефону у вас такой странный голос.
   - Аппарат у постели Келси, а я ни за что на свете не хотела разбудить
его. Пол, пожалуйста, заберите меня отсюда. Я вам три раза звонила...
   Они направились к лестнице.
   - Как раз был звонок, когда я зашел. Вы все взяли? А сумочка?
   - Где-то оставила. Если в мотеле есть запасной ключ от номера, ничего
страшного. Мне так стыдно за себя.
   Спустившись на берег, Станиэл взял ее под руку и повел по дорожке.
   - Знаете, Пол, эти люди вовсе не какие-нибудь развращенные чудовища -
они просто глупые. Глупые, вульгарные, чванливые. И так  усердствуют!  И
мне пришлось вести себя  тоже  по-дурацки.  Все  вам  расскажу,  как  на
исповеди.
   - Не стоит.
   - Мне это пойдет на пользу.
   - Смотрите под ноги. Вот и машина.
   Когда они свернули на дорогу в город, Барбара спросила:
   - Помогла вам чем-нибудь та студентка?
   - Нет. Но оказалась совсем другой, не такой, как я  представлял.  Она
мне понравилась. С ней я чувствовал себя  о'кей.  Она  еще  не  хлебнула
горя, но основные инстинкты у нее функционируют исправно, и они  швыряют
ее,  как  стрелку  компаса,  которая  всегда  наконец  успокаивается   и
показывает верное направление. Но девочка противится этому изо всех сил.
Все время из кожи лезла,  стараясь  ошеломить  своими  эмансипированными
взглядами. Но  меня  этим  не  удивишь  -  нагляделся  на  ребятишек  ее
возраста, которых подбирали одуревшими  от  наркотиков,  больных.  Такой
работы полицейским всегда хватает.
   - Я... я тоже вытянула пустой номер. Заговорщик и сыщик из меня  хуже
некуда.
   Она  вынуждена  была  прервать  рассказ,  так  как  они  подъехали  к
административному  корпусу  мотеля.  Барбара  пошла  просить   ключ   и,
вернувшись, подошла к окну машины:
   - Этот кусок я пройду и одна. Может, поставите машину и  минут  через
десять зайдете ко мне дослушать остальное?
 
*** 
 
   Дверь открылась сразу, как только он  постучал.  На  ней  был  желтый
купальный халат, лицо умытое и румяное,  а  волосы  закрывал  тюрбан  из
полотенца.
   Когда они сели, Барбара виновато сказала:
   - Уже час ночи. Выслушивание исповеди не входит в  ваши  обязанности.
Поставьте в счет сверхурочные. Пол. На чем я  остановилась?  Ага.  Келси
вел меня, как показалось, несколько километров  по  мокрому  лесу,  а  я
тащилась за ним, как идиотка, и насквозь промокла. Потом  завел  по  той
лестнице в каюту и втолкнул в кресло. Смешал две  крепких  порции,  один
стакан сунул мне. Поверьте, я только притворялась, что пью. А сам уселся
на постель и завел загадочный монолог. Не  понимаю,  как  он  сумел  так
ужасно и молниеносно опьянеть. Кажется, был уверен, что я Луэлл. И  было
в нем что-то...  страшное.  Понимаете?  У  меня  не  было  сил  проявить
малейшее несогласие или протест. Этому  Фербриту  он  ведь  основательно
врезал, может, даже серьезно его ранил.  Келси  безостановочно  говорил,
бормотал что-то, многое я вообще не разобрала. Но ясно было,  что  хотел
уговорить Лу вернуться. Все вроде бы  изменится.  И  таращился  на  меня
влюбленными глазами, и твердил, как меня  осчастливит,  если  возьмет  к
себе в постель. Я тогда уже была  трезва,  клянусь.  Если  добраться  до
двери, можно бы сбежать, но он  был  к  ней  ближе.  И  вдруг  Келси  на
полуслове замолк, повалился  на  бок  и  захрапел.  Когда  я  совершенно
убедилась, что он спит, позвонила вам. И ждала, и опять звонила. А когда
наконец дозвонилась и вы обещали приехать, выбралась на палубу  и  опять
ждала...
   - А по нашему делу никаких результатов?
   - Ничего, если не считать догадок Джорджа Фербрита о  тайных  доходах
Сэма Кимбера, его суровом,  жестоком  окружении  и  тому  подобном.  Она
нахмурилась, покачав головой.
   -  Ах,  у  меня  столько  всяческих   оправданий:   была   опустошена
свалившимся несчастьем. Как последняя идиотка, выпила тот огромный бокал
мартини. И во время грозы, в темноте, когда  погас  свет,  все  казалось
каким-то нереальным. А он - искушенный, зрелый,  самоуверенный  и  очень
привлекательный.  Понимаете,  если  мужчина  хоть  чуточку   колеблется,
извиняется, не очень уверен в себе, легко  сказать  "нет".  А  если  вас
просто куда-то несет... ах, к черту, Пол, оправдывайся хоть  до  Судного
дня, все равно всегда с отвращением придется помнить: пока  я  позволяла
уносить себя как спящую дурочку, воображая, что это  какая-то  идиотская
забава, тот старый лис между двумя поцелуями затащил меня в кусты.  Меня
в холод бросает, когда подумаю - еще пара минут, и было бы  уже  поздно.
Отвратительные воспоминания!
   - Но ведь свет загорелся, и этого не случилось.
   - Господи, Пол, я же приехала сюда  не  для  того,  чтобы  заниматься
самобичеванием.  Когда-то  пару  раз  я  позволила  себе  сойти  с  пути
истинного и оба раза горько раскаивалась, но никогда еще не  чувствовала
себя развратной, дешевой девкой.
   - Возможно, в том обществе что-то носится в воздухе. Она  ответила  с
улыбкой:
   - Очень мило с вашей стороны. А  мне  стыдно.  Ведь  я  считала  себя
совершенно трезвым,  рассудительным  человеком,  оказывается  -  нет.  А
теперь еще вдобавок  стыжусь  этого...  интимного  стриптиза.  Так  что,
возможно, возвращаюсь к б