ворде
или Плетсбурге. Но таков образ жизни Келси вовсе не мой, и наш  разъезд,
думаю, явился следствием его абсолютной уверенности, что со временем я к
нему привыкла бы. Сейчас, всего через несколько  недель  после  отъезда,
все прошлое кажется мне каким-то нереальным".
 
*** 
 
   Отличное  слово,  подумала  Барбара.  Нереальным  -  потому  что  она
увидела, не услышала ни малейшего намека на то, что Луэлл  и  Келси  уже
почти год не жили  вместе.  Все  вели  себя  так,  словно  Лу  умерла  в
результате несчастного случая на  прогулке,  когда  рядом  не  оказалось
любящего  молодого  мужа.  И  было  немыслимо  предположить,  чтобы   ее
похоронили  где-нибудь  еще,  кроме  семейного  участка  Хансонов.   Она
оставалась женой Хансона.  Скорбь  Келси  не  назовешь  наигранной:  был
мрачен, со страдальческим лицом, неуверенными движениями. Действительно,
производил впечатление безутешного мужа.
   Другой нереальностью было отсутствие самой близкой родни. На похороны
явилась толпа дальних родственников и  знакомых.  Судя  по  многословной
радиограмме с соболезнованиями, полученной от родителей Келси, их  судно
находилось недалеко от  Бомбея.  Братьев  и  сестер  у  Келси  не  было.
Какие-то кузены проживали в Калифорнии, вот и все. И для Лоримеров  тоже
расстояние слишком велико, подумала она.
   Прохлада и удобная поза придали ей сил  для  неизбежного  телефонного
разговора. Соединили немедленно, и трубку взяла тетя Джейн.
   - Как прошли похороны, детка?
   - Мама спит?
   В трубке раздался слабый голос:
   - Я услышала звонок и сразу подумала, что это ты, доченька,  так  что
подошла к аппарату в спальне.
   - Как ты себя чувствуешь, мамочка?
   - Думаю, в общем, терпимо. Относительно. Как прошло отпевание?
   - Очень торжественно и трогательно. Огромная церковь, груды цветов  и
масса народу.
   - Луэлл всегда все очень любили, - встряла тетя Джейн.
   - Как выглядела моя бедняжка? - спросила миссис  Лоример.  -  У  тебя
была возможность ее увидеть?
   - Сегодня утром, мамочка, сразу же,  как  прилетела.  Выглядит  очень
спокойной.
   - Эти служащие из похоронного бюро вечно кладут слишком много грима.
   - С Лу ничего такого не делали, в самом деле.
   - А кладбище красивое, детка?
   - В таком холмистом месте, очень ухоженное. Участок Хансонов  весь  в
тени от огромного, ветвистого дуба и покрыт  испанским  мхом.  Раздались
надрывные всхлипывания и голос тети Джейн:
   - Не клади трубку, Барби.
   Минут через пять тетя сказала:
   - Я уговорила ее прекратить  разговор.  Сегодня  она  очень  слаба  и
больше не выдержала бы. Но хочет знать,  кто  именно  там  был,  сколько
машин, какие цветы, какой гроб и все остальное, где похоронили  Лу,  что
будет с вещами и так далее. Но сейчас я тебя не задерживаю, нужно  пойти
к ней. Ты все напиши и письмо отправь сегодня же, хорошо?  И  поторопись
домой.
   - Тетя Джейн, возможно, мне придется остаться на пару дней.
   - Почему, детка?
   - Некоторые юридические формальности.
   - Разве их нельзя поручить какому-нибудь местному адвокату?
   - Мне ведь нужно знать, какие они, прежде чем  поручать  кому-то,  не
так ли?
   - Может, ты предоставила бы такие заботы мне и маме?
   - Тетя, я не ребенок и не идиотка. Мне двадцать пять лет, и, надеюсь,
у меня есть чувство ответственности.
   - Я не хотела тебя обидеть.
   - Возможно, все-таки придется задержаться.  Тогда  я  сообщу  вам  и,
конечно, приеду, как только смогу. И знаешь... мне ведь нелегко здесь.
   - Понимаю, детка. Не сердись за мое ворчанье.
   Положив трубку, Барбара вытянулась на постели, зная, что через минуту
снова придется сделать усилие, чтобы  принять  душ.  Надеялась,  что  по
телефону  ее  голос  звучал  увереннее,  чем  она  чувствовала  себя   в
действительности. Выдумку насчет юридических формальностей  надежной  не
назовешь. Интересно, как вели бы себя тетя Джейн и мама, узнав настоящую
причину, из-за которой она хочет остаться. Но им говорить нельзя, может,
все еще и не правда. Утрата сестры  ужасна  сама  по  себе,  а  тут  еще
приходится  думать,  не  была  ли  она   убита.   Но   если   подозрения
подтвердятся, конечно, им придется сказать.
   Барбара сознавала, что мысли об убийстве, как бы отвратительны они ни
были,  помогли  ей  выдержать  этот  немыслимый  день  похорон,   полный
праведных, набожных слов. Если Лу  погибла  по  чистой  случайности,  на
свете нет справедливости. Луэлл заслуживала гораздо большего. И, судя по
ее письмам, именно сейчас начинала обретать это новое счастье.
   Действительно, нереальный день:  ехать  на  заднем  сиденье  лимузина
рядом с  Келси,  с  шофером  за  рулем,  первыми  за  катафалком,  потом
шествовать за гробом Луэлл рука об руку  с  ее  подавленным,  страдающим
мужем. Снова проплывать в машине сквозь  жаркое  сиянье  дня.  Несколько
прохожих,  остановившись,  смотрели  им  вслед.  Ошеломительную  тяжесть
утраты притупил и стремительный бросок через континент. Ее выдернули  из
удручающе серого, будничного майского дня в Бостоне,  затем  она  парила
над пастельными красками земли в тихом, мерно  скользящем  самолете,  и,
наконец, столкнули вниз, в  сумасшедший,  воняющий,  душный  город,  где
милые  люди  упрятали  под  пальмовые  листья  венков   из   фольги   ее
единственную сестру, глядя на нее без стеснения, словно говоря: "Видишь,
как красиво мы все устроили".
   Приняв душ, она заправляла легкую белую блузку в темную юбку, когда в
дверь постучали. Подойдя ко входу, она спросила:
   - Кто там?
   - Станиэл.
   - Одну минутку, пожалуйста.
   Скользнув в босоножки, пригладив каштановые локоны, быстро махнула по
губам помадой, заправила постель, сунула разбросанную  одежду  в  нижний
ящик бельевого шкафа и открыла дверь. Все ее движения следовали друг  за
другом, легко переливаясь одно в другое, создавая  впечатление  изящного
танца.
   Он стоял лицом к свету, и Барбара ясно  видела  его  черты.  Лицо  не
вызывало того доверия, на которое она надеялась:  слишком  обыкновенное.
Неброский приятный  мужчина,  смуглый,  одетый  чересчур  тщательно  для
здешнего  климата  и  обстановки.  Поскольку   они   виделись   впервые,
обменялись  сдержанным  рукопожатием,  и  Барбара  подумала  -   пришел,
наверное,   к   ней   присмотреться.   Но   держится   с   достоинством,
непринужденно, не стараясь понравиться. Бросалась в  глаза  единственная
необычная особенность - впечатление физической силы, но не из-за могучих
плеч, а благодаря ловким, решительным действиям.
   В комнате было два стула,  Барбара  взяла  второй  из-за  письменного
стола, и они уселись друг против друга возле журнального столика.
   - Может, из всего этого ничего не выйдет, - сказала она.
   - Может, ничего, а возможно - что-то, но в любом  случае  мы  в  этом
убедимся, мисс Лоример.
   - Вы принесли то письмо?
   Он достал его из внутреннего кармана пиджака.
   - Пусть остается у вас, у меня есть фотокопия.
   - Вам не показалось, что тот отрывок какой-то... странный?
   - Показалось.
   Но произнес это настолько  сдержанно,  что  ей  пришлось  достать  из
конверта листок и снова перечитать странное место, чтобы проверить себя.
Письмо пришло в тот же день, что и сообщение о смерти Луэлл.
   Вот эти "странные" строки.
   "Проблемы, проблемы, проблемы... И одна из них несколько необычная, в
ней перемешаны чувства, этика и какая-то тайна. Пытаюсь их отделить друг
от друга и  решить,  что  делать.  Некоторые  вещи,  сестричка,  я  могу
доверить одной тебе, так что наберись терпения. Подробности позже. Очень
ловко и хитро меня вынудили нарушить  обещание,  намекнули,  чтобы  я  -
идиотка такая - дала  понять  человеку,  доверившемуся  мне,  что  тайна
раскрыта. Не вся, но достаточно, чтобы мне стало не по себе.  Теперь  на
сцене появилось третье лицо, и все настолько необычно, что я  впервые  в
жизни ощущаю какую-то угрозу, опасность.  Ничего  определенного.  Просто
пронзительное ощущение  опасности  за  спиной.  Конечно,  дело  касается
чего-то очень ценного, из-за чего же еще  люди  становятся  коварными  и
опасными? Могу втайне предпринять кое-какие шаги, чтобы сбить со следа Б
и В, или просто расскажу все А, а может, сделаю то и другое, но в  такой
последовательности, чтобы не выглядеть совсем уж идиоткой.  Не  сердись,
Барб, если все это выглядит как эпизод из похождений Иена  Флеминга,  но
когда  все  останется  позади,  напишу  подробнее".  Барбара  с  вызовом
посмотрела на Пола Станиэла:
   - Черт побери, этого совершенно  достаточно!  Лу  плавала  как  рыба.
Человек, схваченный судорогой, тонет только в том случае, если  ударится
в панику.
   - Легкие полны воды, и на ней нет никаких следов насилия.
   - Расследование закончено?
   Ей стало не по себе, когда, заглянув  в  голубые  глубоко  посаженные
глаза и отведя взгляд, заметила в них насмешливые искорки.
   - Могу преподнести донесение так, как  это  выглядит  по  телевизору,
мисс Лоример, если вас больше устраивает. - Изменив голос, он пробасил:
   - Черт побери, милая дама, это больше, чем простое совпадение, или  я
не частный сыщик Мэлони.
   Затем продолжил обычным голосом:
   -  То   есть   необходимо   заняться   фактами.   Если   определенное
предположение  мы  сумеем  подтвердить  несколькими   фактами,   значит,
предположение превратится в уверенность.
   - Не понимаю. Простите.
   - Драматичные события случаются редко, мисс Лоример. Услышав о  таком
факте, люди его запоминают. И хотя любой знает тысячи мелких,  будничных
фактов, он тем не менее о них забывает. И  часто  вы  вообще  ничего  не
узнаете. Ждете, наблюдаете, беседуете с  людьми,  раздумываете,  но  все
безрезультатно. Вам следует подготовиться и к такому исходу.
   Он секунду помедлил.
   - И знаете, вы сама - один из всех фактов.
   - То есть?
   - Рассмотрение жалоб, заявлений зависит от людей,  которые  жалуются.
Кажется, вы человек с принципами. Ваша сестра была такой же?
   - С принципами? Она была очень  уравновешенной,  мистер  Станиэл.  Не
склонна к преувеличениям, не действовала исподтишка.  У  меня  тоже  нет
таких привычек.
   - Следовательно, письмо приобретает большой вес, и ваше  заявление  -
больше оснований. Вы меня понимаете?
   - Думаю, да.
   - Мне хотелось бы узнать что-то о вас. И о вашей сестре.
   - Сестры Лоример... - у нее перехватило дыхание, она торопливо  взяла
предложенную сигарету, наклонилась прикурить.  -  Луэлл  была  красивее.
Надлежащее положение в обществе, но без соответствующего счета в  банке.
О, иногда нам  кое-что  перепадало,  например,  скромное  наследство  от
двоюродных дедушек и тому подобное, но этого хватало лишь на  то,  чтобы
мы могли как-то перебиваться в университете, не более. Отец умер,  когда
мы были детьми, он как раз начал большую, смелую сделку, может, она была
бы удачной, если бы не смерть. Мама из женщин, которые не выходят  замуж
вторично.  Так  что  с  обеих  сторон  семейства  поступала  вынужденная
милостыня, только называлась она по-другому. Дом наш стоял  в  захудалом
конце престижной улицы. Когда у матери начались нервные припадки, к  нам
переехала незамужняя сестра отца, тетя Джейн Она подыскала квартиру и  с
тех пор живет с нами. Не хотелось бы ссылаться на Генри Джеймса, но я  с
ним согласна:  наихудшая  бедность  -  аристократическая,  так  как  вам
приходится притворяться, держаться на плаву. Разбитая чашка из  дорогого
кофейного сервиза -  вот  вам  настоящая  буря,  поверьте.  И  постоянно
перешиваете манжеты, воротнички,  перекрашиваете  вещи  в  модные  цвета
сезона,  доказывая  свою  принадлежность  к  тому  кругу,  которому   не
соответствуете; чтобы сохранить связи. Четыре женщины в одной  квартире,
мистер Станиэл. Не Бог весть как весело.
   Лу оправдала ожидания. Келси  был  изысканный,  импозантный  и  очень
богатый - это чтоб  вы  узнали  и  о  нем.  Состоялась  скромная  уютная
свадьба,  которая  выжала  нас  досуха.  Но  зато  повезло.  Хотя,   как
выяснилось позже, вовсе не повезло. На всякий случай я захватила  письма
Лу. Я берегу вещи - ленточки, письма,  марки.  У  мамы  больное  сердце,
бывают приступы, она может протянуть и шесть месяцев,  и  шесть  лет.  Я
служу в посреднической фирме - на работу и  с  работы.  Мне  может  быть
двадцать пять или шестьдесят пять - никакой разницы.
   Она с удивлением и страхом взглянула на него:
   - У меня ведь нет привычки плакаться перед другими. Наверно,  виноват
этот сумасшедший день, безумная жара и перелет.
   Загасив сигарету  в  маленькой  пепельнице  и  чувствуя,  что  сейчас
расплачется, она встала, прошлась по комнате.
   - Письма мне очень помогут, Барбара.
   - Не обращайтесь со мной так доверительно!
   - А вы не старайтесь изображать высокомерие и гордыню. Какое-то время
нам придется сотрудничать. Пол и Барбара - легче и  проще.  И  для  меня
польза:  в  качестве  Барбары  вы  станете  говорить  свободнее,   более
естественно.
   Резко повернувшись, она пристально посмотрела на детектива:
   - Свободнее, чем сейчас? Нет, благодарю. Досотрудничалась до  жалости
к себе, а это скверное чувство.  Оказывается,  нечего  плакать  по  моей
сестре, нужно лить слезы надо мной.
   - Как насчет писем?
   Достав пачку из кармашка чемодана, она опять уселась напротив него.
   -  Тут...  разнообразная  коллекция.   Это,   так   сказать,   письма
официальные. На домашний адрес мне сообщала  обычные  вещи,  обращалась,
главным образом, к маме. А эти - очень интимные, личные - я  получала  в
конторе... Пол.
   - Не смущайтесь, Барбара. Мне поручено частное, деликатное дело,  оно
касается смерти женщины, поэтому ее сфера чувств имеет важное значение.
   Он протянул руку, и Барбара вложила в нее пачку со словами:
   - Не представляю, как вы здесь станете слоняться и задавать  вопросы.
Пол объяснил, под каким предлогом явился в город, показав подготовленные
для него бумаги от страховой компании. Сообразила гораздо  быстрее,  чем
Уэлмо, и удовлетворенно кивнула:
   - Все  будут  думать:  вы  стараетесь  доказать  самоубийство,  чтобы
сберечь денежки своей фирме. Пол, а если я останусь здесь  на  несколько
дней, это не помешает? Не покажется ли кому-нибудь странным то,  что  мы
будем встречаться, разговаривать?
   Он пожал плечами.
   - В случае чего пойдет только на пользу. Воображаемая сумма страховки
должна достаться вам и  вашей  матери,  поэтому  мое  расследование  вас
тревожит. Не хотите спускать с меня глаз,  чтобы  убедиться,  что  я  не
обведу вокруг пальца. Это обычный прием. Нужно подкинуть  людям  версию,
которая соответствует их представлениям, и тогда они разговорятся.
   Она окинула его взглядом:
   - Значит, вот почему вы постарались выглядеть таким обыкновенным... -
Смутившись, она покраснела. - Я хотела сказать...
   - Стараюсь выглядеть так, как выглядит человек, за кого я себя выдаю,
это помогает.
   Понимая, что произносит банальную фразу, она все же сказала:
   - Думаю, ваша работа очень увлекательна.
   Выражение лица, даже осанка его мгновенно преобразились, и теперь его
уже нельзя было назвать посредственностью.  Проявилась  темная,  горькая
сила, отчаяние, ярость, одновременно и шокировавшие, и притягивавшие ее.
Но так же быстро он овладел собой, ответив:
   -  Иногда.  Могу  я  узнать,  какую  сумму  вы   готовы   вложить   в
расследование?
   - Я выжала со счета в банке тысячу, точнее, пятнадцать сотен,  тысяча
- для этой цели. В бостонском отделении вашего  агентства  мне  сказали,
что следствие здесь... пройдет быстро. Я надеялась,  тысячи  хватит,  но
сейчас мне кажется - нет. Пятьсот на дорогу и  расходы.  Обратный  билет
уже оплачен, а свободные дни беру за  счет  отпуска.  Но  нужны  деньги,
чтобы остаться здесь.
   Он опять утратил самоуверенность и снова показался моложе.
   - Мне хочется сказать вот что. Звучит немного странно, но вам следует
знать. Если уясните себе заранее и обдумаете, то в дальнейшем  останется
меньше вероятности наделать глупостей.
   - Что ради Бога...
   Он ответил холодным, открытым взглядом.
   - Барбара, закон - это мерило могущества. Криминальное дело похоже на
цепь. Ее  звенья  -  совокупность  улик,  их  мотивы,  доказательства  и
обвинение, судебное  разбирательство,  процесс,  приговор,  обжалование,
подтверждение приговора,  наказание.  А  деньги,  влиятельность  подобны
огромным клещам. Они могут разомкнуть любое звено цепочки,  и  все  дело
рухнет. Барбара, здесь замешаны крупные имена города: Хансон Кимбер. Так
что не будьте идеалисткой. Может случиться, что я  соберу  обличительные
факты для настоящего досье, передам  в  соответствующие  учреждения,  но
дальше я бессилен. А это мерило могущества особенно эффективно действует
в таких провинциальных городках. Здесь  нет  независимых  и  неподкупных
федеральных   служащих,   нет   крупных   газет,   которые    отстаивают
справедливость. На карту поставлено многое, наш мир  не  из  лучших,  но
другого ведь нет. Во всяком случае, кое-кого мы уже затронули.
   - То есть может случиться, что вы установите, кто убил мою сестру  но
не сможете...
   - Мы можем располагать обоснованными фактами, и все  же  этого  будет
недостаточно. А вы сумеете жить с сознанием, что  Икс  живет  счастливо,
беспечно и безнаказанно. Вы способны так жить?
   - Я же подниму крик на весь мир...
   - А вас обвинят в клевете или  потребуют  врачебного  обследования  и
поместят  в  психиатрическую  лечебницу.  Барбара,   будем   действовать
спокойно, рассудительно, заберемся  так  далеко,  насколько  удастся,  а
потом - пусть решает суд. Или лучше вообще ничего не начинать.
   Понурив голову, она долго молчала, а затем, едва  заметно  кивнув,  с
горькой усмешкой взглянула на него:
   - Барбара Лоример получила урок.
   -  Очень  сожалею,  что  вам  приходится  извлекать  уроки  из  такой
ситуации.
   - Я могу быть вам чем-то полезной?
   - Возможно, пока не знаю.
   - Эти письма вы прочитаете сейчас?
   - Просмотрю сегодня вечером. Кстати, я тоже живу в этом мотеле, но по
другую сторону, коттедж номер пятьдесят.
   Посмотрев на часы, поднялся:
   - У меня свидание с доктором Нилом. Вы на машине?
   - Нет. Здесь же близко - два-три квартала до центра.
   - И все станут глазеть на вас, сообщая друг другу, кто  вы  такая,  а
самые смелые подойдут выразить соболезнование. Вы к этому готовы?
   - Я... думала об этом.
   - Может, вы немного поспите? Я заеду около шести и съездим  поужинать
в Лисберг или Окалу. Это недалеко - минут тридцать - сорок  езды.  -  Он
улыбнулся. - Километры не в счет. Устраивает?
   - Да, Пол, очень. Спасибо.
 
Глава 4 
 
   Доктор Руфус Нил был пятидесятилетним коротышкой, довольно полным, но
без намека на рыхлость. Упругий, словно резиновый  мячик,  непоседливый,
розовый и  чопорный.  С  эйнштейновской  седой  гривой,  с  расширенными
зрачками, увеличенными толстыми стеклами очков, он  энергично  пускал  в
ход широчайший набор разговорных средств, жестов, мимики - надувал щеки,
причмокивал, вращал глазами,  всплескивал  и  похлопывал  руками,  тыкал
пальцами: Станиэлу он напомнил ребенка, которому хочется  писать,  и  он
старается заглушить желание излишком движений.
   В его кабинете как раз перестилали линолеум, поэтому они уединились в
приемной для пациентов, и Станиэл поймал себя на мысли, что его мнение о
низеньком докторе непрерывно меняется. Сначала он принял  его  за  шута,
стремящегося во что бы то  ни  стало  развлечь  собеседника.  Потом  ему
показалось, что у Руфуса Нила начисто отсутствует чувство юмора. В конце
концов он пришел к выводу: доктор - закомплексованный, очень застенчивый
человек, который внешней суетливостью прикрывает свое доброе отношение к
людям.  Юмор  был  ему  не  чужд,  только  казался  довольно  мрачным  и
производил еще больше впечатление, чем шутовские замашки.
   Особенно раздражала одна дурная привычка Нила. Спросив о  чем-нибудь,
он  с  тупым  выражением  на  лице  устремлял  го