ища, постоял, рассматривая мокрое  от  дождя
лицо, прилипшие ко лбу волосы, еще открытые глаза, закованную в гипс руку на
груди. Вид руки в гипсе вызывал острое чувство жалости.
   Рядом окруженная людьми молодая женщина сквозь слезы повторяла:
   - Я его уговаривала не выходить, я  его  уговаривала...  Потом  он  пошел
домой к этой женщине, матери Джино. Она не хотела  оставлять  тело  сына,  и
комиссару удалось увести ее лишь тогда, когда пришла машина из морга.  Двор,
выложенный плиткой, с двумя параллельными каменными  дорожками  для  проезда
грузовиков, в бледном свете неоновых фонарей сохранял облик вековой старины.
Напротив стояло здание с закругленными окнами - архитектура начала столетия.
Кованая калитка открывала проход  к  одноэтажному  дому,  бывшей  сыроварне,
справа  темнела  куча  металлических  прутьев,  а  дальше,  в  углу   двора,
отгороженного от улицы красной кирпичной стеной, росли две  березы,  которые
угадывались по светлым стволам.
   - Джино никогда меня не слушал, и вот теперь... Женщина сбросила накидку,
повесила на спинку стула мокрое  пальто  и  закашлялась,  вздрагивая  узкими
плечами. Надя Широ усадила ее на голубой диван,  занимавший  часть  комнаты,
уставленной металлическими стеллажами с  книгами  по  искусству,  журналами,
трубками чертежной бумаги и кусками ткани.
   Амброзио прошел к столику, заставленному тюбиками  красок,  кисточками  и
карандашами. Возле окна с венецианскими  шторами  стоял  еще  один  стол,  с
наклонной доской, как у инженеров или  чертежников.  Стулья  из  прозрачного
пластика, на стенах оклеенные пробковыми полосками рекламные плакаты,  среди
которых знаменитая реклама минеральной воды Джомми: подмигивающий  глаз.  Он
видел ее, эту рекламу, вдоль бульваров Турина, когда учился в школе; фургоны
с водой Джомми еще перевозились лошадьми в  повозках,  похожих  на  цирковые
кибитки.
   - Чем вы занимаетесь?
   Женщина посмотрела на него, как  будто  только  что  заметила.  Она  была
маленькая и хрупкая, с  большими  заплаканными  глазами,  гладкими  длинными
волосами, тонким лицом и  некрашеными,  но  хорошо  очерченными  губами;  на
длинной шее темнели две родинки.
   - Расписываю ткани для швейных фирм в Комо.
   - Сколько было вашему сыну?
   - В июне исполнилось бы восемнадцать.
   - А отец?
   - Мы всегда жили только вдвоем. Он носит..,  носил  мою  фамилию.  -  Она
вытерла глаза. - Мы жили прекрасно. Да, нам было хорошо вместе. До недавнего
времени, пока... Два года назад я его потеряла.
   - А что случилось?
   - Джинетто изменился почти внезапно. Не хотел учиться. Я посылала  его  в
школу, тут совсем рядом, а  он  не  ходил,  пропускал  уроки,  дни  напролет
просиживал в баре с бездельниками, которые были старше его.
   Надя  рассматривала  лоскуты  материи,  разложенные  на   столе:   "Очень
красивые", - заметила она.
   - Я хотела, чтобы он научился  рисовать,  в  детстве  у  него  получалось
прекрасно.
   Она встала, сняла со стены картинку - дом и два деревца.
   - Он нарисовал это в семь лет. Видите луну? Женщина явно  гордилась  этим
наивным и по-детски беспомощным пейзажем,  на  котором  внизу  было  красиво
написано чернилами: "Маме от ее Джино к Новому году. Целую  и  желаю  самого
лучшего".
   - Несколько дней назад  произошла  скверная  история,  вы  знаете,  около
вокзала Гарибальди. Она стоила жизни невинному человеку. - Амброзио старался
говорить тихо, не торопясь. - Ваш сын вел мотороллер, на котором  сидел  еще
один, некто...
   - Пиппо, я знаю.  Они  одногодки,  но  Пиппо  уже  совсем  как  взрослый.
Хулиган, пьянчужка. Это из-за него все наши беды. Его тут все знают.
   - Как и его отца, надо думать? Она утвердительно кивнула головой.
   - Отец осужден, - добавила Надя, - за вооруженный грабеж.  Специалист  по
банкам.
   - Почему ваш сын сегодня вышел из дому? - спросил  Амброзио.  -  Он  ведь
находился под домашним арестом.
   - Джинетто позвонили. Примерно в пять часов.
   - Позвонили?
   - Я не поняла, кто ему звонил, знаю только, что  после  звонка  он  очень
расстроился. Я спросила, что случилось, но он  не  ответил  и  ушел  в  свою
комнату. Конечно, нельзя было оставлять его одного, но мне  необходимо  было
выйти купить кое-что к ужину. - Она показала на целлофановый мешок на  белом
столике, в котором угадывалась буханка тосканского хлеба.
   - Вас долго не было?
   - Четверть часа, не больше.  Когда  я  пришла,  он  уже  ушел.  Я  ужасно
заволновалась именно потому, что ему строжайше  запретили  выходить,  вы  же
знаете. "Снова влипнет в какую-нибудь историю", - подумала я. И выбежала  на
улицу, забыла даже взять зонтик. Потом услышала полицейскую сирену,  увидела
всех этих людей под фонарем... - Она прикрыла рукой глаза. -  У  меня  сразу
возникло предчувствие, я уже знала, что на земле, в крови,  под  дождем  мой
сын, мой мальчик...
   В тишине ярко освещенной квартиры слышался глухой  шум  холодильника,  из
соседней комнаты доносился голос Мерилин  Монро,  которая  пела  "Бай,  бай,
бэби".  По  странной  ассоциации  Амброзио  вспомнился   коктейль,   который
назывался "Невада", с темным и крепким ромом, бар по улице  Верди,  куда  он
ходил перед тем, как встретить Эмануэлу.
   - Видимо, его испугал звонок. - Надя Широ держала в руках лист ватмана  с
рядами малюсеньких желтых, оранжевых и коричневых грибков.
   - Возможно. Теперь и я об этом думаю.
   - А после того, как он вернулся из больницы, ему никто не звонил?
   - Какая-то его подружка, кажется.
   - Пиппо не объявлялся?
   - Нет.
   - Какие чудесные грибочки! - Наде захотелось хоть  на  мгновение  отвлечь
несчастную женщину.
   - Их напечатают на ткани для детских рубашечек. Я  сделала  серию  яблок:
зеленые и красные, с листьями и без.
   - Газеты много писали об ограблении  жены  хозяина  траттории.  Некоторые
полностью назвали имя и фамилию вашего сына, хотя  обычно  указывают  только
инициалы.
   - Имя и фамилию... Они напечатали даже  наш  адрес,  все  знали,  где  мы
живем, - с горечью проговорила женщина. - Я все ждала, когда начнут  камнями
бить окна...
   - Где вы родились?
   - В Лукке. Училась во Флоренции, жила в Тоскане, пока не  родился  Джино,
потом переехала в Милан.  Хотела  писать  картины,  но  нужно  было  кормить
ребенка.
   - Дружок вашего сына, наверное, живет поблизости?
   - Около театра, дом напротив или соседний, не знаю точно.
   - Кто-нибудь придет побыть с вами? - спросила Надя.
   - Думаю, что да. Надеюсь, что придет.
   - Завтра в девять позвоните мне, - сказал Амброзио,  протягивая  визитную
карточку. - Я провожу вас в институт судебной экспертизы. , Распрощавшись  с
матерью Джино, комиссар и Надя направились на поиски дома, где жил  Филиппе.
Поиски были непродолжительными - первый же мальчишка указал им на невзрачное
трехэтажное  здание  напротив  театра  Верди.  Они  поднялись  по   грязной,
затоптанной лестнице, позвонили в дверь с белой эмалированной табличкой,  на
которой была написана фамилия "Стране". Голоса в квартире, слышные с первого
этажа, сразу затихли, кто-то спросил: "Кто там?"
   - Полиция.
   Дверь немного приоткрылась,  сдерживаемая  цепочкой.  Амброзио  скользнул
взглядом по щели и увидел негритенка лет десяти. Зубы у мальчишки были такой
же белизны, как эмаль на табличке.
   - Мне нужно поговорить с Пиппо.
   Негритенок закрыл дверь.
   Минуты через две показался Филиппе с бледным усталым лицом. На  нем  была
пижама в белую и голубую полоску. Его смелость и дерзость как рукой сняло.
   - Мы пришли по поводу твоего  друга  Джино.  Пиппо  посмотрел  на  них  в
нерешительности и пробормотал:
   - Проходите, раз уж пришли.
   Они вошли в прихожую, за  которой  темнел  длинный  и  узкий  коридор.  В
квартире, кроме мальчика и парня,  никого  не  было.  Надя  обошла  комнаты.
Маленький телевизор, включенный на всю мощь,  показывал  мультфильмы.  Пиппо
выключил его, потом улегся в кровать, под одеяло.
   - Выйди, - приказал он ребенку.
   - Твоего друга Джино убили, - сказал Амброзио, когда негритенок вышел.
   Филиппе замер  с  широко  открытыми  глазами,  у  него  перекосился  рот.
Чувствовалось, что он не в состоянии произнести ни слова. Затем приподнялся,
взял со  столика  у  кровати  стакан  воды.  Его  рука  дрожала,  может,  от
температуры, а может, и от страха.
   - Он вышел из дома, а ты хорошо знаешь, что этого делать не следовало  ни
в коем случае. Его поджидали на улице.
   - Джино застрелили?
   - Две или три пули, пока не знаем точно, но большого калибра.  Перед  тем
как выйти на улицу, он говорил по телефону.
   - В котором часу? - Филиппе задыхался.
   - Его мать говорит, что звонили в пять вечера.  -  Амброзио  взглянул  на
часы. - Почти два часа назад.
   - Тогда это я дал...
   Он провел ладонью по лбу.
   - Дал.., что?
   - Дал возможность убить его, как собаку.
   - На этот раз ты не виноват, я так думаю. Расскажи мне,  даже  если  тебе
трудно, подробнее обо всем, что произошло перед сегодняшним вечером. И  даже
раньше.
   Комиссар подвинул стул к кровати и, бросив плащ на топчанчик, завершавший
меблировку полупустой комнаты, сел. Парень время от времени  посматривал  на
окно с закрытыми ставнями и белыми  занавесками.  Амброзио  кивнул  Наде  на
дверь, и она тут же  вышла  к  ребенку  (почему,  Бог  мой,  женщины  всегда
понятливее мужчин?).
   - Зачем ты ему звонил?
   - Предупредить.
   - О чем?
   - Что нас обоих хотят убрать.
   - Кто?
   - Сначала я думал, что это шутка. Началось несколько  дней  назад,  когда
меня выпустили. Я слег с гриппом. Температура тридцать  девять.  Этот  шизик
звонит и говорит: это ты Пиппо Стране? Да, отвечаю. А он: ты  умрешь,  сукин
сын.
   - Какой у него был голос?
   - Я думал, это шутка, как раз из-за голоса. Голос был.., ну, как дыхание.
Как вам объяснить... Голос человека, который говорит и не хочет,  чтобы  его
услышал еще кто-нибудь. Может, он был в баре?
   - Были другие звуки, другие голоса?
   - Нет, мне кажется. Потом, на следующий день,  опять  звонок.  Я  говорю:
слушаю. А он: ты умрешь, подонок.
   - Почему ты позвонил Джино сегодня?
   - Потому что тот позвонил снова и сказал, готовьтесь к смерти, гады.  Вот
почему. Я понял, что это не шутка. Он сказал "готовьтесь к смерти",  значит,
мы оба, вместе с Джино, одним словом.
   - Что ты рассказал ему? Повтори точно, слово в слово все, что  ты  сказал
два часа назад.
   Филиппе опустил веко здорового глаза: "Джино, - сказал я,  -  это  важно,
кто-то хочет убрать нас. Три вечера мне звонит.  Я  болею,  не  могу  выйти.
Приходи ко мне, нужно поговорить". Он начал спорить,  мол,  тоже  не  должен
выходить. Тогда я  сказал,  что  нужно  предупредить  карабинеров.  Быстрее,
повторил я, приходи, нельзя терять ни  минуты.  Речь  идет  о  нашей  шкуре,
понимаешь? Так я ему сказал.
   Надя снова появилась, держа за руку мальчишку.
   - Он прямо умница,  ходит  в  четвертый  класс.  Ни  разу  не  проваливал
экзамены. Его мама работает  здесь  рядом,  у  нее  магазинчик  канцелярских
товаров на площади Аркинто.
   - Моя сестра молодец, на ней весь дом держится с тех пор, как отец...
   - Знаю, - прервал Амброзио, поднявшись. - Сколько лет твоей сестре?
   - Джемма на четырнадцать лет старше меня. Но я от  второй  женщины  отца.
Она ушла от него, никто ее больше не видел.
   - Хотите знать, комиссар, как зовут этого бравого  школьника?  Филиберто,
его зовут Филиберто. Его отец живет в Америке, в Вашингтоне. - Надя  держала
руку на кудрявой головке негритенка.
   - Меня зовут Филиберто, а еще  Авраам,  как  президента  Линкольна.  -  У
мальчика был немного хриплый голосок.
   Кто-то внизу крикнул: третий  этаж  направо!  Потом  послышались  тяжелые
шаги, громкие голоса. Амброзио вздохнул: экая бесцеремонность.
   - Кто это? - встревоженно спросил Филиппе, испуганно насторожившись.
   - Учитывая, что я из полиции, это карабинеры. Так  ты  будешь  в  большей
безопасности.
   Они позвонили в дверь, как будто звонили побудку в казарме Форта Апакэ.
   Вдова хозяина траттории жила на тихой улочке рядом  с  небольшим  прудом,
который торжественно именовался: озеро Редечезио.
   Одетая в черное, синьора Датури была  худа,  невысока,  ходила  медленно,
опираясь на палку, седые волосы собраны в пучок на затылке. Выцветшие  глаза
ее пристально смотрели на собеседника. От этого взгляда комиссару  стало  не
по себе: казалось, воспоминания  о  страшных  минутах,  пережитых  женщиной,
лишили ее рассудка.
   - "Подлецы!" - кричал он бандитам на мотороллере, а я пробовала  удержать
сумку. Потом Альваро неожиданно упал на землю. Я бросила все,  но  не  могла
поднять ему даже голову. Бедняга.., шел дождь, а он лежал  там,  в  воде,  с
открытым ртом...
   - Вы давно поженились?
   - Больше двадцати лет.  Альваро  ездил  по  всему  свету.  Париж,  Ницца,
Лозанна... Он был отличный кулинар. Когда мы познакомились,  он  только  что
вернулся в Милан с небольшими сбережениями, открыл маленькое  кафе  в  конце
улицы Лоди, потом продал его и купил тратторию в Милано-Сан-Феличе.
   - Несчастный случай, я попала под машину, - объяснила она, когда Амброзио
поднял упавшую палку.
   Синьора Датури стояла возле  столика,  на  котором  возвышалась  лампа  с
розовым абажуром.  Мебель  из  темного  дерева,  подделка  под  Возрождение,
оловянные канделябры на подставках, тяжелые  портьеры  с  кистями  придавали
комнате мрачный вид.
   - Я старше его, правда, не намного. Альваро  казался  юношей.  Прекрасный
был человек...
   - Одного из тех, кто напал на вас около вокзала, убили.
   - Я читала.
   - Его поджидали возле дома, всадили три пули в  грудь,  он  скончался  на
месте. Ему не было еще восемнадцати, синьора.
   - Кто знает, какой бандит вырос бы из него.
   - Другой, который пытался вырвать у вас сумку, живет в  страхе,  что  его
тоже убьют. Ему угрожали по телефону.
   - Мне это нравится.
   - Синьора, я хотел бы услышать от  вас  одну  вещь,  но  вы  должны  быть
совершенно откровенны. Я пытаюсь - вы понимаете? - выполнить свою работу.  Я
сделаю все, чтобы наказать виновного  в  ограблении,  которое  убило  вашего
мужа, но...
   - Он на совести этих двух бандитов. - Она помолчала в нерешительности.  -
Это будет просто справедливо, если они заплатят за причиненное зло.
   - К вам приходили журналисты? - Надя стояла у  калорифера,  она  сняла  с
себя суконное пальто, напоминающее по покрою военное. Ей очень шла клетчатая
кофточка с серой юбкой. "А где же сумочка? Куда она запрятала  пистолет?"  -
подумал комиссар.
   - Никаких журналистов. Мне только  позвонил  кто-то  на  следующий  день,
спросил, видела ли я их в лицо, как они были одеты.
   - А вы?
   - Ответила, что ничего не помню. Только шел дождь, и что мой муж  кричал,
а потом упал на асфальт.
   - У него были какие-либо недомогания в прошлом?
   - Легкая форма диабета. Его врач, наш клиент, часто измерял ему давление.
И никто даже не догадывался, что сердце у него - на пределе.
   - Что вы сейчас думаете делать, синьора?
   - Продам заведение и вернусь в  мою  деревню,  на  той  стороне  По.  Она
называется Ниббиано.
   - Провинция Пьяченца, - уточнил Амброзио, и вдова первый  раз  улыбнулась
ему.
   - Мы задаем себе вопрос, кому могла прийти идея  отомстить,  -  по-моему,
слово правильное? - отомстить за вашего мужа. Кто были его друзья?
   - Настоящих друзей у него было мало. Когда  имеешь  такое  заведение,  не
хватает времени для развлечений. Мы закрывали в понедельник, он ходил играть
в карты в кафе около церкви.
   - Он что-нибудь читал?
   - Книги. И "Коррьере", конечно. Если взглянете на  стеллажи  у  окна,  те
книги он прочитал все.
   Амброзио подошел к стеллажу, снял толстый том, рассеянно полистал.
   - Это последняя его покупка, - тихо сказала синьора Датури.
   "Так я возвращался каждый вечер в тоскливое одиночество своей юности",  -
вслух прочитал комиссар и захлопнул книгу.
   - Это дневник Джузеппе Боттаи, министра Муссолини, который закончил  свою
карьеру в иностранном легионе. - Он положил увесистый том на  стол  рядом  с
серебряной кофеваркой с деревянной ручкой.
   - Видите эту кофеварку? Посмотрите надпись. Кофеварка  была  скромная,  в
английском вкусе, в центре веночек из листьев, а под ним  надпись:  "Альваро
Датури - отель "Игл".
   - Он пять лет был шеф-поваром в этом отеле, хозяева полюбили его.  Добрый
человек, думал только  о  работе  и  обо  мне.  Хотел  иметь  детей,  но  не
получилось. Может, и к лучшему, если подумать сегодня. Разве я не права?
   - Вопрос, который я  хотел  вам  задать,  такой,  -  комиссар  пристально
посмотрел на нее, она сидела неподвижно;  поднятая  голова  с  острым  носом
делала ее похожей на черную птицу на подставке. - Не было ли среди  немногих
друзей вашего мужа какого-нибудь школьного товарища, сослуживца по армии,  с
которым он встречался, которому доверял?
   Она отрицательно покачала головой.
   - Книги, например: кто-то их ему посоветовал,  кто-то  подсказал  купить,
может, дал почитать. Подумайте, это очень важно.
   - Важно? Хотите найти того, кто убил бандита?  На  одного  стало  меньше,
только и всего.  Мой  муж  не  умер  бы,  если  бы  город  не  был  наводнен
наркоманами, жуликами, цыганами.
   - Я полагаю, ваш муж был смелым человеком.
   - Да уж, не давал себя в обиду. Добрый и  мягкий,  но  обиды  не  прощал.
Уважал законы, но не позволял брать себя за зад - так он говорил.
   - Сколько денег у вас было в сумке?
   - Восемьдесят, девяносто тысяч лир, не больше.
   - Скромная сумма.
   -  Он  сопротивлялся  бы  даже  из-за  лиры.  Это  вопрос   принципа.   С
преступностью нужно бороться жестоко, не так, как сейчас. Попробуй  выстрели
в вора, сам можешь попасть  за  решетку.  Нами  правят  идеалисты,  набожные
прихожане.  Альваро  всегда  говорил:  нельзя  доверять   страну   маленьким
церковникам, готовым читать молитвы над гробом порядочных людей.
   - У мужа были четкие идеи.
   - А что, разве это не правда? Ну, посадите вы преступника  в  тюрьму.  Но
ведь это - спектакль. Амнистии, зачеты за хорошее поведение, Бог  знает  еще
за какие заслуги.., и вот ты уже видишь его дома, на свободе. Нужно  убивать
и хоронить навечно, тогда не вернутся, не будут терзать людей.
   - Слишком просто.
   - Ах, просто! Посмотрите, что происходит в Калабрии? Целый район в  руках
преступников. Города превращаются  в  свалки,  полные  бездельников  арабов,
вонючих бродяг и цыган - охотников за детьми. Кто  их  остановит,  я  у  вас
спрашиваю?!
   Синьора Датури с трудом поднялась, держа  палку  наперевес,  как  оружие.
Чувствовалось, что разговор  с  Амброзио  пробудил  в  ней  давние  обиды  и
уснувшую было ненависть, хотя  всего  несколько  минут  назад  она  казалась
беззащитной и беспомощной.
   - Мой муж говорил: префект Мори, за которым было настоящее правительство,
отправлял в тюрьму тысячи преступников, конфисковывал их имущество, а  когда
не хватало улик, он их создавал. Всякие мафиози, бандиты знали -  пощады  не
будет... Видите мою ногу? Знаете, кто сбил меня на дороге Пуллезе много  лет
назад? Я вам скажу: человек, который даже не остановился.  Подлый  трус,  он
сбежал, оставив меня лежать без сознания.
   Когда она говорила, у нее дрожали губы.

Глава 4

   В ночной темноте водная  гладь,  мимо  которой  они  проезжали,  тревожно
поблескивала. Уличные огни, яркие вывески не могли заставить Амброзио забыть
недавнее волнение. Надя молча сидела рядом с ним.
   - Ужасная женщина, - наконец заметила  она,  щурясь  от  огней  встречных
машин.
   Амброзио знал, о ком она думает.
   - Нужно понять ее положение.
   - Она мне показалась безжалостной.
   -  Кое-что  она  нам  дала.  Нужно  послать   кого-нибудь   в   тратторию
Милано-Сан-Феличе. Кого-нибудь наблюдательного, но чтобы не очень бросался в
глаза. Наверное, Джулиани: у него вид студента.  И  еще  вот  что.  Пожалуй,
следует подключить к эт