е был уверен.
   -  Вы  говорили,  что  после  возвращения  вас  больше   всего   поразило
безразличие общества.
   - Не только. Но все хотели учить тебя, никто не признавал, что сам слепец
или просто никудышный  учитель.  А  я  хотел,  чтобы  ко  мне  относились  с
уважением. Если бы они сказали: "Слушай, парень, жизнь не такая, какой ты ее
себе  представлял,  тебя  обманывали,  мы  все  были   охвачены   нездоровым
энтузиазмом, потом проснулись и вот мы здесь, еще живые. Возьмемся вместе за
работу". Вместо этого...
   - Вы их ненавидели?
   - Не любил, это точно. Я не носил галстук, берет набекрень, курил дешевые
сигареты. Однажды кто-то предложил мне записаться в иностранный легион.  Мне
это понравилось, скажу по правде. В общем, я наслаждался ролью побежденного.
   - Но потом, позже боль утихла?
   - Не  скажу,  чтобы  я  очень  переживал.  Только,  бывало,  ночью  вдруг
проснешься - гусеницы Крузадера в вихре  песка  почти  нависают  над  тобой,
готовые раздавить, как жалкое насекомое, лежишь.., весь в поту, без дыхания,
с бешено бьющимся сердцем и не понимаешь: жив? Умер?..
   Капитан достал и раскурил новую сигару.
   - Я был у синьоры Датури, - постарался вернуться к теме, занимавшей  его,
комиссар.
   - Альваро гордился ею. Он говорил о ней постоянно. О  своей  квартире,  о
своих книгах.
   - Мне она показалась женщиной решительной.
   - Она знает свое дело. Альваро говорил, что если ему удалось поставить на
ноги тратторию и бар, то только благодаря ей,  Марии.  Кстати,  она  сказала
что-нибудь такое, что вас взволновало?
   В голосе Де Пальма чувствовалась едва заметная ирония. Амброзио  подумал,
не разыгрывал ли он перед ним роль смиренного  побежденного,  у  которого  в
глубине души бушуют неукротимые страсти. Он  уже  встречал  раньше  подобных
типов.
   - Слишком уж она верит в сильнодействующие средства.  В  смертную  казнь,
например.
   - А вы нет? Или не видите, до чего мы дошли? Одно послабление за  другим,
одно разочарование за другим. Вы не отдаете себе отчета, что скоро нас может
захлестнуть волна преступности?! Люди передвигаются ночью под защитой  брони
своих машин, на миг освещают фарами сцены разбоя, насилия и едут дальше,  не
замечая их, под ритмы идиотской музыки. И вам это нравится? Мне нет.
   - А что бы вы предложили?
   - Кто нарушает закон, должен понести наказание.  Без  всяких  отсрочек  и
амнистий.  Когда  в  Испании  правил  генерал  Франко,  вы  думаете,   кражи
автомобилей были таким же обычным явлением, как сейчас? Ничуть не бывало!  И
знаете почему? Потому что мало кто  соглашался  годами  гнить  в  тюрьме  за
дешевенький "фиат".
   - Синьора Датури говорила мне то же самое.
   - Я, как и она, - за смертную казнь, - отрывисто бросил Де  Пальма.  -  В
этом мы единомышленники.
   - Электрический стул, виселица, гильотина? - криво  усмехнулся  Амброзио.
Де Пальма отрицательно покачал головой.
   - Я консерватор. Расстрел, как в добрые старые  времена.  По  всей  нашей
стране   разбросаны   бесчисленные   кладбища,   где    похоронены    бедные
двадцатилетние ребята, которые так и не успели стать взрослыми, а мы  думаем
о том, как приструнить  насильников,  похитителей  детей,  маньяков-убийц  и
торговцев наркотиками. Несколько десятков  расстрелять  -  готов  поспорить,
многие  сразу  же  возьмутся  за  ум.  Надо,   чтобы   преступники   боялись
государства,  испытывали  святой  страх  перед  законом.  Тогда   оно,   это
государство, не развалится, как карточный домик.
   - А не кажется ли вам, Капитан, - хмуро сказал Амброзио, - что  от  ваших
рассуждений как-то уж очень сильно попахивает фашизмом? Увы, но ведь  и  при
фашизме были воры, насильники, убийцы, не правда ли?
   - Были, но не столько, сколько их развелось сейчас. - Де Пальма откинулся
в кресле и в упор посмотрел на комиссара. - Я был откровенен с вами.  Может,
лучше было промолчать, отвечать "да" и "нет". Но я предпочел сказать вам то,
что думаю, что меня давно мучает. Ренату, женщину, о которой я вам  говорил,
ограбили, когда она перекусывала в пиццерии на улице Порта  Вольта  с  двумя
друзьями. Среди моих служащих нет ни одного, кто не пострадал бы от жуликов,
бандитов, грабителей, У  нас  не  хватает  политической  воли  прервать  эту
проклятую спираль, положить конец этой мутной волне преступлений.
   - Понимаю и разделяю ваш гнев, Капитан, но все-таки я убежден, что  нужно
соблюдать закон. И заставлять это делать других. Правосудие  -  не  сплошные
жестокие репрессии. Да, понимаю, когда человек потерял  веру,  когда  видит,
что  вокруг  все  плохо,  среди  общей   незаинтересованности,   равнодушия,
ненависти... Думаете, я не отдаю себе в этом отчета? Только...
   - Только давно пора, чтобы наши так называемые  правители  отложили  свои
споры, свои туманные слова и вбили себе в башку, что однажды вместе со  всей
бандой нахлебников, доносчиков и сводников, которые крутятся вокруг них, они
дорого заплатят за свое легкомыслие, чтобы не сказать хуже.
   Больше разговаривать было не  о  чем.  Комиссар  встал.  Де  Пальма  тоже
поднялся, взял со спинки стула свой плащ.  Усталые,  вымотанные,  они  молча
стояли друг против друга.
   - Вы разрешите, если в ближайшее время я  появлюсь  у  вас?  -  с  трудом
нашелся Амброзио. - Я хотел бы.., мне было бы приятно еще разок  обсудить  с
вами проблемы преступности и способы борьбы с ней. По-моему, этот вопрос нам
обоим небезразличен.
   Капитан коротко кивнул и пошел к двери.

Глава 6

   Комиссар установил без особого труда, что любовница  Джорджио  Де  Пальма
Рената Орландо живет на улице Винкельман,  в  нескольких  сотнях  метров  от
яблони, под которой был обнаружен труп Антонио Армадио. Для этого достаточно
было заглянуть в телефонный справочник.
   Ему захотелось увидеть эту  женщину,  навестить  ее  дома,  вечером,  без
предупреждения.
   Короткая улица -  два  больших  дома,  один  напротив  другого,  семи-  и
восьмиэтажный, без балконов. Узкие  окна  кое-где  светились,  однако  целые
этажи были темны. Пока комиссар подходил к домам, оставив  машину  на  улице
Толстого, рядом с большим магазином, он понял, что в  домах  в  основном  не
квартиры,  а  учреждения.  Он  просмотрел   таблички   возле   переговорного
устройства. На одной стояла фамилия Орландо и заглавные буквы, обозначающие,
вероятно, название фирмы.
   Амброзио нажал кнопку. Отозвался молодой женский голос. Он  представился,
объяснил, что должен несколько минут поговорить с ней.
   Из прихожей через большую комнату с двумя белыми письменными столами  они
прошли  в  другую,  поменьше,  с  одним  столом,  заваленным   бумагами,   и
креслом-вертушкой.  На  стенах  висели  несколько  репродукций  венецианских
эстампов и металлическая рамка с фотографией: трое в лыжных костюмах.
   Рената села за стол, показала ему на другое кресло.  Волосы  у  нее  были
светлые, с золотым отливом, при свете  лампы  кожа  лица  казалась  розовой,
почти прозрачной, капризные губы ярко накрашены. Большие серо-зеленые  глаза
смотрели на Амброзио настороженно, неулыбчиво.
   - Ваши дети? - комиссар кивнул на фотографию.
   - Да.
   - Мне о вас рассказывал Капитан. Вы, похоже, служите в этом учреждении?
   - Я много лет была секретаршей у синьора Де Пальма, потом  он  помог  мне
открыть собственное дело. Я занимаюсь связями с клиентами, рекламой, другими
проблемами, естественно, от имени старой фирмы.
   - Сколько у вас здесь работников?
   - Трое, с бухгалтером и секретарем. Они только что ушли.
   - А где вы живете, синьора?
   - В Милано-Сан-Феличе, рядом с фирмой. На ней был зеленый, цвета нефрита,
жакет и серые брюки, на мизинце колечко с гранатом.
   - У Капитана тоже кольцо на мизинце, - сказал комиссар, улыбнувшись ей.
   - Вы все замечаете.
   - Такая профессия.
   - Это обручальное кольцо его матери.
   Комиссар  рассказал  о  расследовании,  которым  он  занимается.  Синьора
Орландо внимательно выслушала его, достала из сумочки серебряную зажигалку и
пачку сигарет.
   - Чего же вы хотите от меня?
   - Понимаете, синьора Орландо, все эти убийства похожи.., как бы  это  вам
сказать... Как будто кто-то приводит  в  исполнение  приговор.  Все  четверо
убитых далеко не святые, все были не в ладах с законом.  Сначала  мы  думали
про обычное сведение счетов, но потом... Нет, это не сведение счетов.
   - Значит, месть?
   - Вы прекрасно поняли проблему.
   - Кто может быть этим одиноким судьей? Уж  очень  похоже  на  детективный
фильм, комиссар. - Она положила в сумочку сигареты и зажигалку.
   - Чтобы найти его, нужно составить точное представление об этом человеке.
Однако не вызывает сомнения: он хорошо умеет пользоваться  оружием  крупного
калибра.
   - Вы думаете, что Джорджио, который служил  в  армии  совсем  мальчишкой,
таким, как мои дети...
   - Синьора, людей,  владеющих  огнестрельным  оружием,  которые  регулярно
ходят упражняться в тир, тысячи в городе.
   - Тогда почему... Почему вы пришли сюда?
   - Я убежден, что  смерть  синьора  Датури  -  не  просто  эпизод  в  этой
трагической истории. И  объясню  почему.  Полицейский,  стрелявший  по  двум
грабителям, которые были арестованы и отправлены под домашний арест,  вызвал
фатальный психологический сдвиг у таинственного мстителя. Попробуйте  встать
на его место. Ведь эти  два  жулика,  по  его  мнению,  никогда  не  понесут
настоящего,   заслуженного   наказания.   Значит,   что   остается    делать
добропорядочному гражданину, чтобы добиться справедливости, как  не  взяться
самому за оружие?
   - Я знаю Марию, вдову синьора Датури.
   - Знаете, как она рассуждает?
   - Да. - Она с пониманием взглянула на комиссара.
   - Вдова Датури нисколько не возражала бы, если бы  несчастных  подростков
поджарили на медленном огне Как во времена инквизиции.
   - Мой муж тоже думал так. Девчонкой у меня были другие мысли, но  сегодня
не могу не согласиться с Джорджио и такими, как бедняга Датури и его жена.
   - Вы должны мне помочь.
   - Как?
   Амброзио достал из бумажника газетную вырезку.
   - Кто такие Луиджино, Энрико, Итало и прочие?
   - Я их знаю. Луиджино  и  Энрико  официанты.  Итало  -  мальчик,  который
помогает на кухне. Марио Виньяти, должно быть, брат Марии, я его никогда  не
видела. Микеле Россетти не  знаю,  наверное,  сосед,  а  Альфредо,  если  не
ошибаюсь,  брат  Энрико,  официанта,  который  иногда  приходит   помочь   в
траттории.
   - Большое спасибо.
   Амброзио встал. Синьора Орландо посмотрела  на  часы  и  тоже  подошла  к
вешалке.
   - Хотите, я подвезу вас?
   - Спасибо, у меня возле дома машина.
   Она надела длинный зеленый жакет на искусственном меху с капюшоном.
   Они спустились вместе. Небо очистилось от ту ч, ярко светила луна.  Холод
заметно усилился.
   - У меня впечатление, что синьора Де Пальма очень мучают воспоминания.
   - Но он бывает и другим. Не знаю, как  он  заставил  полюбить  себя  моих
сыновей,.. - Рената прервала фразу, смущенно посмотрела на него.  -  И  меня
тоже.
   - Он видел слишком много смертей, - произнес Амброзио, вспомнив о красном
цветке кориандра.
   -  Даже  смерть  своего  друга,  погибшего  на  Центральном   вокзале   в
рождественские дни.
   Амброзио почувствовал, что у него перехватило дыхание.
   - Де Пальма не говорил об этом.
   - Он и мне почти ничего не сказал. Это было ужасно. Мне  показалось,  что
гибель Этторе Ринальди вывела его из равновесия. Но Капитан из тех,  кто  не
любит показывать свои слабости. И не хочет, чтобы его утешали.
   Они стояли возле ее машины, белой малолитражки. Комиссар с  удовольствием
продолжил бы разговор, но понимал, что делать этого не следует: все, что  он
хотел узнать, женщина рассказала. Этого пока достаточно.
   Они собрались в его кабинете все: Де Лука, как всегда, с печальным лицом,
Джулиани в кожаной куртке. Надя сидела  на  стуле,  положив  ногу  на  ногу.
Амброзио заметил царапину на ее колене.
   - Мы проверили газеты от первого  января  и  вытянули  пустышку.  Знаете,
почему? Потому что нужно было залезть поглубже, в начало Рождества.
   Инспекторы смотрели на него, как ученики во время переклички на  уроке  в
ожидании вызова.
   - Я получил интересную информацию: в рождественские  дни  на  Центральном
вокзале погиб человек,  который  был  другом  Капитана.  Нужно  срочно  этим
заняться.
   - Послушайте, комиссар, а не имеет ли к этой  истории  отношение  письмо,
опубликованное сегодня в "Джорнале"? - спросила Надя.
   - Где оно?
   Надя подала газету с обведенной красным фломастером заметкой.
   - Читай, - попросил комиссар.
   -  Пожалуйста.  "Город  парализован  страхом.  Боятся  служащие  железной
дороги, пассажиры, таксисты, торговцы. Толпы бездельников превратили вокзалы
в притоны. Наркотики, контрабанда, грабежи, кражи,  проституция.  Почему  не
принимаются адекватные меры? Ждут, когда убьют сенатора, или  епископа,  или
мэра города, который ездит по Милану на велосипеде? Мой старый друг  лишился
жизни на Центральном вокзале два месяца назад. И ничего не случилось, убийцу
или убийц так и не нашли. Все отлично  знают,  что  надо  что-то  делать,  и
спешно, но никто ничего не делает..."
   - Заметка подписана?
   - Нет, - покачала головой Надя. - Я уже связывалась с редакцией. В письме
была просьба, чтобы поставили только фразу: "Письмо за подписью", - они  так
и сделали.
   - Ты спросила, когда они получили письмо?
   - Мы посмотрели почтовый штемпель. Кажется, седьмого марта.
   - Почему кажется?
   - Трудно разобрать, могло быть и первое марта. Но скорее всего - седьмое,
это как раз на следующий день после убийства Джино Фруа, наркомана.
   Амброзио не сомневался в том, кто автор письма в "Джорнале". Конечно  же,
Де Пальма. Ну, что же, значит,  надобность  еще  в  одном  разговоре  с  ним
возникла куда быстрее, чем комиссар об этом думал.
   Приказав принести дело об убийстве Этторе Ринальди, он  бегло  просмотрел
его, достал фотографии и, кивнув Наде, вышел к машине.
   Надя привычно села за руль,  Амброзио  откинулся  на  сиденье  и  закурил
сигарету. Еще раз внимательно просмотрел фотографии, сделанные на  следующий
день  после  Сан  Стефано.  На  них  был  труп  человека  в  темном  пальто,
распластанный  на  мокром  асфальте  между  двумя  автомобилями.  Его  шляпа
валялась рядом, руки были неестественно раскинуты, как будто не принадлежали
ему.   Амброзио   поразил   старомодный   каракулевый    воротник    пальто:
чувствовалось, что оно верно служило своему хозяину не один  год.  Пальто  с
таким воротником когда-то носил и его отец. Кстати, у старика было несколько
палок для прогулок. Комиссар вспомнил  одну,  с  набалдашником  из  слоновой
кости, круглым, гладким, его было так приятно держать в руках.
   Надя уверенно лавировала в потоке машин. Амброзио курил и  думал  о  том,
как сложится разговор с Капитаном. Какие-то программы составлять бесполезно.
Нужно, как всегда, рассчитывать на интуицию, формулировать вопросы на месте:
у Капитана характер вспыльчивый, он может обидеться и замкнуться. И  еще  он
не знал, может ли, имеет  ли  моральное  право  выдавать  женщину,  невольно
подсказавшую ему верный след.
   Де Пальма встретил их  молча,  держа  в  руке  свернутый  в  трубку  лист
полировочной бумаги. Подняв  голову,  он  всматривался  через  их  головы  в
глубину  огромной  комнаты,   заставленной   компьютерами   и   электронными
приборами, потом поднял трубку, словно факел, и стал ею махать, пока к  нему
не подбежал молоденький паренек. Он молча взял бумагу и так же молча ушел.
   -  Сегодня  мы  сделали  маленькое  открытие,  -  сказал  Амброзио  тоном
человека, который собирается сообщить приятную новость.
   - Идемте в мой кабинет.
   В полупустой комнате, отделенной от  остальных  стеклянной  перегородкой,
стояла металлическая мебель бледно-зеленого цвета: рабочий  стол,  несколько
стульев, стеллажи из хромированных  труб.  На  стене  напротив  окна  висела
пожелтевшая топографическая карта под стеклом; пунктирные линии  и  стрелки,
нарисованные красным фломастером, были нацелены на высоты,  разбросанные  по
местности.
   Де Пальма сел в небольшое кресло за столом и вздохнул, может, от  усилия,
а может, из-за неприятной обязанности снова разговаривать с полицией.
   - Что вы еще нашли?
   - Что вы, оказывается, пишете письма в газеты.
   - Это запрещено законом?
   - Нет.
   - Как вы узнали, что автор заметки  именно  я?  Вам  об  этом  сказали  в
редакции?
   - Да.
   -  Знаете,  комиссар,  почему  я  не  подписался?  Чтобы  меня  не  сочли
ниспровергателем конституционного порядка. Смешно, не правда ли?
   - Никто вас не считает ниспровергателем.
   - Нет? А кем же тогда?
   - В нашем случае  можно  посчитать  подозрительным  элементом.  Я  говорю
ясно?
   - Не понимаю.
   - В своем письме вы указываете на прискорбный случай, при  котором  погиб
ваш друг.
   - Я не покажусь слишком любопытным, если спрошу, как вы через сегодняшнее
письмо добрались до меня?
   "Джорнале"   лежала   сложенной   на    столе,    наполовину    прикрытая
железнодорожным расписанием. Значит, Рената Орландо не обратила внимания  на
то, о чем они говорили в конце вчерашней встречи.
   - Следим за газетами, - сказал  комиссар,  многозначительно  взглянув  на
Надю. - Именно она читает их с особым вниманием.
   - Поздравляю.
   -  Единственный  пожилой  человек,  убитый  на  Центральном   вокзале   в
рождественские дни, был Этторе Ринальди, шестидесяти семи лет. Капитан.  Как
раз вашего возраста.
   Он медленно покачал головой.
   - Его убили. Самым подлым образом. За горсть монет и две сорочки.
   - Две сорочки?
   - Вы не слышали? В чемодане, который был  при  нем,  обнаружили  книгу  и
немного грязного белья. Анжела говорила, он взял в дорогу две сорочки,  а  в
чемодане их не оказалось.
   - Кто такая Анжела?
   - Синьора Бьенкарди - добрая приятельница Этторе.
   - Я читал в деле, что он был вдовцом.
   - Уже несколько лет.
   - Вы знали его жену?
   - А как же. Невероятная была  зануда,  постоянно  на  что-то  жаловалась.
Мечтала жить в провинции, в Павии - она родом из Брони, - а жить  и  умереть
пришлось в Милане.
   - А что представляет из себя Анжела?
   - Ей еще нет пятидесяти. Думаю, лет сорок семь,  сорок  восемь.  Впрочем,
точно не знаю. Живет на улице Поджи.
   - Чем она занимается? Домашняя хозяйка?
   - Преподает французский в церковной школе.
   - А друг ваш где жил?
   - На улице Баццини. Мы все жили в тех краях.
   - Я тоже, - сказал Амброзио, - в детстве жил на улице Баццини. Интересно,
не правда ли?
   - Этторе жил в двухэтажном домике, перед которым растет  пальма,  знаете?
Он называл это место оазисом улицы Баццини.
   - Где вы познакомились? - спросила Надя, и оба повернулись к ней,  потому
что она до сих пор сидела молча.
   Впервые за весь этот долгий  разговор  Капитан  прищурил  глаза,  и  тень
улыбки пробежала по его обычно хмурому лицу.
   - На борту одного катера. Он курсировал по  маршруту  Триполи  -  Крит  -
Триполи. Тогда мы впервые шли этим  маршрутом,  чтобы  миновать  Сицилийский
канал, где англичане топили наши корабли один за другим. Этторе  был  парень
веселый, мы чувствовали себя как в отпуске, стояла  жара,  был  конец  июля,
многие страдали от морской болезни. Этторе  носил  при  себе,  в  бумажнике,
фотографию девушки в купальнике, говорил, что обручен, звали ее Леда,  и  мы
стали называть его Лебедем, Леда без Лебедя.  Никто  не  думал  о  том,  что
случится потом, месяца через четыре.
   - Этторе не попал в плен, как вы?
   - Он вернулся на родину в сорок  втором  и  потом  провоевал  всю  войну,
вплоть до апреля сорок пятого.
   - Офицером?
   - Кто, Этторе? Он мог быть кем угодно, только не  офицером.  Не  смог  бы
командовать даже детьми в младшем классе. У него была только  храбрость,  он
не знал чувства страха. Еще в детстве в своей деревне залез на крышу дома  и
спрыгнул оттуда с з