йствия недовольным бурчанием. Оставив
пленнику минимум, необходимый  для  того,  чтобы  прикрыть  наготу,  они
выпустили его через заднюю  дверь,  заставили  спуститься  по  массивной
каменной лестнице и втолкнули в камеру.
   Для Лайминга стук захлопнувшейся двери прозвучал как удар  судьбы.  В
густо зарешеченное отверстие, расположенное под самым  потолком,  сквозь
ночную темноту пробивался свет восьми звездочек и одной крохотной  луны.
Нижнюю  часть  оконца  окрашивал  слабый  желтоватый  отблеск  наружного
освещения.
   Передвигаясь на ощупь почти в полной  темноте,  пленник  обнаружил  у
стены деревянную скамью. Лайминг попытался ее сдвинуть, и  скамья  легко
подалась. Подтащив ее к отверстию, он встал на нее ногами, но  выглянуть
наружу так и не удалось: не хватало пары футов. Он немного  повозился  с
тяжелой скамьей, и ему удалось прислонить  ее  стене  под  углом,  потом
осторожно поднялся на самый верх и приник к решетке.
   Окно возвышалось примерно на сорок футов над землей.
   Отсюда открывалось голое, вымощенное  камнем  пространство,  которое,
насколько позволяло видеть окно, тянулось вправо и  влево.  Пространство
было ограничено гладкой каменной стеной,  возвышавшейся  до  уровня  его
глаз.  Верхняя  кромка  стены  заострялась,  образуя  угол  градусов   в
шестьдесят. Над ней  на  высоте  десяти  дюймов  был  туго  натянут  ряд
гладкой, без шипов, проволоки.
   Невидимые Лаймингу источники, расположенные справа и слева,  посылали
мощные лучи света, озаряя всю площадь между тюремным корпусом и наружной
стеной, равно как и обширное пространство за ней.  И  никаких  признаков
жизни. Только стена, море света, да нависшая ночь с далекими звездами.
   - Значит, я в тюрьме, - констатировал Лайминг. - Ну уж  нет!  Это  не
лезет ни в какие ворота!
   Разозленный, он спрыгнул на невидимый пол. От резкого  толчка  скамья
рухнула с оглушительным грохотом. Звук был такой, что со  стороны  можно
было подумать: пленник раздобыл ракету и умчался на ней,  пробив  крышу.
По коридору быстро затопали тяжелые шаги,  через  открывшийся  глазок  в
железной двери брызнул луч света. В отверстии появился зрачок.
   - Сач инвигия, фаплап! - очень понятно гаркнул надзиратель.
   Лайминг обозвал его плоскостопым толстозадым хрюндиком и добавил  еще
несколько слов, более старых, затертых от долгого  употребления,  но  не
потерявших своей выразительности. Глазок захлопнулся.
   Лайминг улегся на неудобную жесткую скамью и попытался уснуть.
   Проворочавшись час, он вскочил и яростно забарабанил в  дверь.  Когда
глазок приоткрылся, Лайминг проорал:
   - Сам ты фаплап!
   Только после этого ему удалось заснуть.
   На завтрак принесли миску чуть теплой каши, напоминавшей перловку,  и
кружку воды. Еду швырнули ему с  пренебрежением,  и  она  стоила  такого
обращения: она была еще хуже той мешанины, которой Лайминг  перебивался,
скитаясь в лесах. Поглощая пищу, он  кривился  от  отвращения.  Но  чему
удивляться  -  в  лесу  у  него  была  не  тюремная  баланда,   а   паек
бедолаг-вертолетчиков.
   Вскоре после завтрака к нему заявился тонкогубый тип в  сопровождении
двух охранников. При помощи множества телодвижений посетитель  объяснил,
что  пленнику  надлежит  освоить  цивилизованную  речь,  причем  освоить
срочно,   в   приказном   порядке.   Обучение   должно   было   начаться
незамедлительно.
   Не в восторге от такой перспективы, Лайминг спросил:
   - А где майор Клавиз?
   - Щипнос?
   - Почему вы не позовете Клавиза переводить - он что, онемел?
   Кое-как  до  собеседника  дошел  смысл  вопроса.  Тыкая  перед  собой
указательным пальцем, он изрек:
   - Клавиз - жир-жир-жир!
   - Чего, чего?
   - Клавиз - жир-жир-жир! - повторил тип и, несколько раз ударив себя в
грудь, сделал вид, что валится на пол.
   Пантомима весьма недвусмысленно давала понять, что Клавиз  отправился
на тот свет, причем не без вмешательства высших инстанций.
   - Ни хрена себе! - изумился Лайминг.
   Его наставник счел тему исчерпанной деловито  извлек  стопку  детских
книжек с картинками и начал приобщать Лайминга к знаниям. Охранники  тем
временем подпирали стенку, явно скучая от безделья.  Лайминг,  со  своей
стороны, старался помочь  процессу  обучения  так,  как  можно  помогать
только заклятому врагу: не  понимал  ни  единого  слова,  не  произносил
правильно ни  единого  звука  -  в  общем,  продемонстрировал  полнейшую
лингвистическую тупизну.
   К полудню урок закончился, и прибыла очередная миска каши, в  которой
плавал кусочек какой-то жилистой дряни, очень похожей на крысиную ляжку.
Лайминг выхлебал кашу, пососал мясо и отодвинул  миску.  Интересно,  что
скрывается за их намерением обучить его туземной речи?
   Сгоряча  ухлопав  беднягу  Клавиза,  враг  стал  жертвой  собственной
жестокости: лишился единственного на планете знатока космоарго. Конечно,
где-то на планетах  Сообщества  есть  и  другие  переводчики,  но  чтобы
доставить кого-нибудь из них сюда, потребуется уйма  времени  и  хлопот.
Кто-то свалял дурака,  подписав  Клавизу  смертный  приговор,  а  теперь
старается исправить промах, обучая пленника чирикать по-своему.
   Похоже, у противника нет  ничего  похожего  на  электронные  средства
допроса,  распространенные  на  Земле.  Значит,  они   могут   извлекать
информацию  только  обычным  методом  вопросов  и   ответов,   усиленным
неизвестными мерами  воздействия.  Им  позарез  нужны  сведения,  и  они
постараются  их  заполучить  любой  ценой.  Чем  дольше  он  протянет  с
освоением их языка, тем дальше отодвинет тот  день,  когда  ему  устроят
допрос с пристрастием - если, конечно, он правильно угадал их намерения.
   Размышления Лайминга прервал приход охранников. Они отперли  дверь  и
вывели его из камеры. Проведя пленника по коридору и вниз  по  лестнице,
они выпустили его в просторный двор, по которому бесцельно слонялись под
ярким солнцем какие-то существа. Лайминг замер от изумления.
   Ригелиане! Их тут было не меньше двух тысяч.
   Это же союзники, боевые соратники Земли! С нарастающим  волнением  он
стал всматриваться в толпу, пытаясь отыскать среди множества  гуманоидов
более знакомые черты.
   Найти  хотя  бы  парочку  землян.  Или,  на  худой  конец,  несколько
человекоподобных центаврийцев.
   Никого похожего Лайминг не увидел, как ни старался.
   Вокруг шлепали на своих  подгибающихся  конечностях  одни  пучеглазые
ригелиане, и вид у них был такой  безотрадный,  будто  позади  бесцельно
прожитая жизнь, а впереди - ни малейшего просвета.
   Однако Лайминг с первого взгляда почуял что-то неладное.
   Они должны были видеть его так же ясно, как и он их, но ничем это  не
показали.  Появление  землянина,  космического  союзника,  должно   было
вызвать их законный интерес. Было бы естественно, если б они  столпились
вокруг  него,  забросали  вопросами  о  последних  событиях,  поделились
новостями.
   Ничего подобного. Никто из гуляющих во дворе регилиан  даже  ухом  не
повел. Держались они так, будто появление  землянина  их  совершенно  не
трогает.  Лайминг  намеренно  неторопливо  прошелся  по  двору,   просто
напрашиваясь на  проявление  братских  чувств.  Ригелиане  расступались,
некоторые посматривали украдкой, но большинство делало вид, что  в  упор
его не видят. И ни единого дружеского слова.
   Похоже, они сознательно устроили ему бойкот.
   Наконец он застал в углу двора кучку ригелиан, встал так,  чтобы  они
не смогли ненароком проскользнуть мимо,  и,  почти  не  скрывая  злости,
выпалил:
   - Среди вас есть кто-нибудь, кто говорит на земном?
   Они изучали облака, рассматривали стену, землю, друг друга и молчали.
   - Кто-нибудь знает центаврийский?
   Никакой реакции.
   - А как насчет космоарго?
   Молчание.
   Обозлившись, Лайминг прижал другую группу. То же  самое.  За  час  он
забросал вопросами две-три сотни  ригелиан  и  не  получил  в  ответ  ни
единого звука. Постепенно злость сменилась изумлением. В их поведении не
было ни презрения, ни враждебности. Тут скрывалось что-то совсем другое.
   Он попытался рассуждать логически и пришел к  очевидному  выводу:  по
неизвестным ему причинам они держатся настороже и боятся вступать с  ним
в разговор.
   Лайминг  уселся  на  каменной  ступеньке  и  наблюдал  за   бесцельно
шатающимися  по  двору  ригелианами,  пока  пронзительный   свисток   не
возвестил окончание прогулки. Ригелиане построились в длинные шеренги  и
отправились в свой барак.
   Тюремщики пинками загнали Лайминга обратно  в  камеру.  Он  решил  на
время отложить загадку странного поведения  союзников.  Для  обдумывания
лучше подходят ночные часы: больше-то делать нечего. Оставшееся  светлое
время дня он решил посвятить изучению книг, чтобы постараться как  можно
быстрее освоить туземный язык, при этом на занятиях сохраняя вид дебила.
   Это знание ему может очень пригодиться уже в  ближайшем  будущем,  по
крайней мере, он сможет быть в курсе замыслов врага.  Жаль,  что  он  не
удосужился в свое время выучить, к примеру, ригелианский...
   Пилот с головой ушел в работу, пока с наступлением  темноты  буквы  и
картинки не стали  сливаться.  Лайминг  проглотил  вечернюю  порцию  так
называемой еды, а потом растянулся на  скамье  и  закрыл  глаза.  Следуя
ранее намеченному плану, он принялся размышлять.
   В его  сумбурной  жизни  ему  встретилось  не  больше  двух  десятков
ригелиан. Что он о них знал? Он никогда не был ни в  одной  из  их  трех
тесно сгрудившихся солнечных систем. То немногое, что ему известно, было
основано на слухах. Например, про ригелиан говорили,  что  они  обладают
высоким уровнем  умственного  развития,  что  они  хорошие  работники  и
издавна,  еще  со  времен  первого  контакта,  состоявшегося  уже  почти
тысячелетие назад, проявляют к землянам неизменное дружелюбие. Пятьдесят
процентов ригелиан владеют космоарго, а около одного процента знает язык
Земли.
   В таком случае, если эти сведения верны,  то  во  дворе  должно  было
находиться несколько сотен типов, понимавших его речь, если не на  одном
языке, так на другом. Почему же они шарахаются от него и помалкивают?  И
чем вызвано такое трогательное единодушие?
   Решив во что бы  то  ни  стало  разгадать  эту  головоломку,  Лайминг
придумал, рассмотрел и  отбросил  в  сторону  с  дюжину  теорий.  Каждая
оказывалась с изъяном и не выдерживала  тщательной  проверки.  И  только
часа через два он наткнулся на очевидную разгадку.
   Здешние ригелиане - пленники. Они лишились свободы на  неопределенный
срок. Кто-то из них, возможно, пару раз и видел землянина,  но  в  рядах
Сообщества есть несколько народов, внешне напоминающих  людей.  Как  они
могут быть уверенными в том, что Лайминг именно землянин, а не шпион или
подсадная утка,  задача  которой  выведать  их  тайные  замыслы.  Вполне
понятно, что они не хотят рисковать.
   Однако эта все объясняющая стройная  теория  приводила  к  интересным
выводам. Если большая группа пленных,  как  один,  крайне  подозрительно
относится  к  чужаку,  видя  в  нем  в  первую  очередь  предполагаемого
предателя, значит, им есть что скрывать. Ага! Он даже  хлопнул  себя  по
колену от удовольствия. Ригелиане вынашивают план побега, поэтому  и  не
хотят рисковать.
   Наверное, они уже давно находятся в плену, так что заключение им,  по
меньшей мере, осточертело. Настолько, что они отчаялись ждать помощь  со
стороны и решили попытаться бежать. Имея  план  побега  или  находясь  в
процессе  его  подготовки,  они  не  желают  подвергать   свой   замысел
опасности, откровенничая с чужаком  сомнительного  происхождения,  Перед
Лаймингом  вставала  нелегкая  задача.  Ему  придется  придумать  способ
рассеять их подозрения, завоевать доверие и добиться, чтобы его  приняли
в компанию. Над этим стоит как следует поломать голову.
   Свой план по зарабатыванию доверия Лайминг начал осуществлять уже  на
следующий день. Когда в конце прогулки один из  стражей  профессионально
замахнулся увесистой  задней  лапой  и  наградил  его  дежурным  пинком,
Лайминг проворно обернулся и от души заехал ему  в  физиономию  кулаком.
Тут же на помощь подскочили четверо охранников и  задали  провинившемуся
хорошую трепку. Перед тем как потерять сознание, Лайминг успел подумать,
что  добился  своего:  охранники  поработали  на  совесть,  и  никто  из
наблюдавших эту сцену ригелиан не мог принять ее за инсценировку.
   Он получил то, чего, в сущности, и  добивался.  Когда  бесчувственное
тело поволокли со двора, на  разбитом  в  кровь  лице  Лайминга  застыло
выражение удовлетворения.
 
Глава 7 
 
   Воспитательную  работу  охранники  провели  более  чем   качественно:
Лайминг смог снова показаться во дворе только спустя  три  дня.  Попытка
заслужить доверие ригелиан обошлась ему дорого: до сих пор его тело ныло
от побоев, а лицо выглядело страшной кровавой маской, Выйдя во двор,  он
побродил в толпе по-прежнему безучастных пленников. Затем Лайминг выбрал
уютное местечко и устроился на солнышке.
   Через некоторое время один из пленных невзначай прилег на землю всего
в нескольких метрах от него  и,  не  спуская  глаз  со  стоящих  поодаль
охранников, тихо, почти шепотом, спросил;
   - Ты откуда?
   - С Земли, - так же тихо ответил Лайминг.
   - А сюда как попал?
   Лайминг вкратце поведал ему свою историю.
   - Как там сейчас дела на фронте? - жадно поинтересовался собеседник.
   - Мы по всем направлениям одерживаем победы, правда  не  так  быстро,
как хотелось бы. До окончательной победы еще далеко.
   - Как ты думаешь, война еще долго протянется?
   - Не знаю. Трудно  сказать,  -  Лайминг  с  любопытством  разглядывал
собеседника. - А ваша компания как здесь очутилась?
   - Мы штатские колонисты, а не военные. Мы прилетели на  четыре  новые
планеты, принадлежащие нам по праву первооткрывателей. Передовые  отряды
из  одних  мужчин,  около  двенадцати  тысяч  человек...  -   Ригелианин
помолчал, внимательно отмечая примечая, куда переместились тюремщики.  -
Сообщество атаковало эти планеты. Мы не ожидали нападения.  Мы  даже  не
знали, что идет война. Что  могут  сделать  колонисты,  к  тому  же  без
оружия, против регулярных  войск?  Все  закончилось  очень  быстро.  Это
случилось два года назад.
   - И они захапали ваши четыре планеты? - Лайминг понимающе кивнул.
   - Конечно. Еще и поиздевались над нами вволю.
   Циничный и безжалостный захват  пригодных  для  жизни  планет  -  вот
причина этой войны, которая теперь распространилась на  большой  участок
галактики. Когда  на  одной  из  планет  колонисты  оказали  героическое
сопротивление и все до  одного  погибли,  чаша  терпения  переполнилась.
Возмущенные этой бойней, союзники нанесли ответный удар и теперь успешно
теснили противника.
   - Ты сказал - двенадцать тысяч. Но здесь вас  всего  ничего.  Где  же
остальные?
   - Распределены по тюрьмам, вроде этой. Ты выбрал  прекрасную  планету
для посадки. Она - главная тюрьма Сообщества.  Эта  планета  расположена
вдали от зоны боевых действий, и вряд ли ее могут скоро обнаружить, даже
в случае их поражения. Местные жители непригодны для войны, зато из  них
получились прекрасные тюремщики. Сейчас по всей  планете  спешно  строят
огромные тюрьмы. Если война затянется, эта космическая  каталажка  будет
набита под завязку.
   - Ты хочешь сказать, что ваша компания загорает здесь уже два года? -
удивился Лайминг.
   -  Да,  а  кажется,  что  все  десять  лет,  -  печально   подтвердил
ригелианин.
   - И за два года вы ничего не предприняли, чтобы сбежать отсюда?
   - Трудно смириться с пленом, - согласился ригелианин. - Были  попытки
неповиновения, отказ от работы, так - сущая  ерунда,  но  и  этого  было
достаточно, чтобы расстреляли сорок человек.
   - Сочувствую, - искренне сказал Лайминг.
   - Не переживай. Я  прекрасно  понимаю,  каково  тебе  сейчас.  Первые
недели плена - самые тяжелые. Одна мысль,  что  тебя  посадили  на  веки
вечные, может свести с ума, если не смотреть на ситуацию  философски.  -
Он огляделся и заметил здоровенного охранника, несущего караул у дальней
стены. Незаметно кивнув в его сторону, ригелианин сказал:
   - Пару дней назад этот чешуйчатый боров хвастал, что на  планете  уже
двести тысяч  заключенных,  и  добавил,  что  через  год  их  будет  два
миллиона. Надеюсь, что он до этого не доживет.
   - Я отсюда свалю, - убежденно Лайминг.
   - Как? - поинтересовался ригелианин, впрочем без особого интереса.
   - Пока не знаю, но обязательно свалю. Не гнить же здесь заживо.
   Лайминг с надеждой ожидал какой-то реакции от  собеседника.  Тот  мог
бы, например, сказать, что и другие чувствуют так же, или бросить ничего
не значащую фразу о  возможности  грядущих  перемен.  Но  тот  никак  не
отреагировал на реплику землянина, только, уже поднимаясь, пробормотал:
   - Ну что ж, желаю удачи. Тебе понадобится много везения, - и как ни в
чем ни бывало засеменил прочь.
   Прозвучал свисток, заорали охранники:
   - Меро, фаплапы! Амаш!
   На этом первая попытка Лайминга найти сообщников закончилась.
   Но он не оставлял  надежды,  будучи  твердо  убежден,  что  не  могут
разумные существа, сидя два года в плену, не вынашивать замыслы  побега.
Следующие четыре недели Лайминг продолжал беседовать не только с тем  же
ригелианином, но и с двумя десятками других. Ему удалось получить от них
кое-какие отрывочные сведения общего  порядка,  но  стоило  ему  поднять
вопрос об освобождении, как все они становились странно  уклончивы.  Они
были дружелюбны, даже сердечны, но неизменно держали рот на замке.
   Однажды, в разговоре с одним из них, Лайминг спросил напрямую:
   - Почему  вы  всегда  говорите  со  мной  украдкой  и  шепотом?  Ведь
охранникам, похоже, по барабану, когда вы общаетесь между собой.
   - Потому, что с тобой еще не проводили перекрестного  допроса.  А  он
непременно состоится. Если они заметят, что мы  слишком  много  с  тобой
разговариваем, то постараются вытянуть из тебя все, что  мы  сказали,  и
будут особенно интересоваться, не хочет ли кто из нас устроить побег.
   Лайминг услышал милое сердцу слово и сразу же ухватился за него:
   - Естественно! Побег -  то  единственное,  ради  чего  стоит  жить  в
тюрьме. Кстати, если кто-то хочет рискнуть, я, быть может, смогу помочь.
Я опытный пилот, а это что-то да значит!
   Однако собеседник охладил его пыл:
   - Ничего не выйдет.
   - Но почему? - искренне удивился Лайминг.
   - Мы в этой каталажке уже давно и усвоили многое из того,  чему  тебе
еще только предстоит научиться.
   - Например?
   - Слишком дорогую цену мы  заплатили  за  то,  чтобы  узнать  простую
истину: попытка побега проваливается, когда о ней знают слишком  многие.
Среди большого количества людей  может  затесаться  подсадная  утка  или
найдется  самовлюбленный  болван,  который   все   испортит,   начав   в
неподходящий момент.
   - Но я-то не подсадная утка и не болван! Неужели я похож на  кретина,
добровольно отрезающего себе путь к свободе?
   - Все верно, - согласился ригелианин. - Только неволя  диктует  свои,
особые условия. Вот одно твердое правило, которое  мы  здесь  соблюдаем:
план побега - исключительная  собственность  тех,  кто  его  задумал,  и
только они могут  осуществить  попытку,  используя  свой  метод.  Больше
никому об этом не сообщают. И никто ничего не знает,  пока  не  начнется
заваруха. Секретность - это тот защитный  экран,  который  потенциальные
беглецы должны поддерживать изо всех сил.
   И они ни за что не позволят ни единой душе  заглянуть  в  него,  даже
землянину, даже опытному пилоту.
   - Выходит, здесь каждый сам по себе?
   - Именно так. Как бы ни сложилось, в любом случае ты сам по себе. Все
мы живем вместе и спим в общих бараках, по пятьдесят человек в каждом. А
ты сидишь один в своей камере. Ты ничем не сможешь нам помочь.
   - Как хотите, тогда мне тоже нет до вас дела, а уж  о  себе  я  сумею
позаботиться! - в сердцах бр