Подозреваю -  никто...  Решено  - открытие я
никому не отдам!

     И  не  отдал. Уничтожил лабораторный  журнал,  стер с диска старенького
Макинтоша все  записи,  графики и  технологические  карты.  Сделал  вид, что
ничего  и не было. Никто  не заметил,  что произошло нечто экстраординарное.
Потекла  прежняя рутинная  работа. Сопровождаемая непрерывной,  лихорадочной
мыслительной  деятельностью.  Что, что, что с этими  пленками можно сделать?
Как  обратить  блестящий научный  результат  в  нечто  коммерческое,  быстро
реализуемое и имеющее рыночную пользу и стоимость? Шарики в голове вращались
порой  столь интенсивно, что, казалось, их скрип был слышен вовне.  А может,
это я, в состредоточении сам того не замечая, тихо скрипел зубами?

     Для микроэлектроники -  процессоров, элементов памяти, транзисторов там
всяких -  подобные сверхпроводящие пленки были слишком  "толстыми". С другой
стороны  -  при  толщинах  пленки  до 3000 ангстрем - большие токи  им  тоже
противопоказаны. Значит - отпадают  применения в мощных энергетических цепях
и  сверхпроводящих  магнитах.  Что  же  остается?  Остается -  применение  в
электронных  устройствах средней мощности и  невысокой  степени  интеграции:
сверхбыстрые,  сверхнадежные  реле  в  исполнительных  устройствах  роботов,
автомобилей, самолетов и баллистических ракет. Вот это уже пахнет деньгам! И
большими деньгами, если с умом такое реле сконструировать, а затем - успешно
продать. На  том я и решил  остановиться. С этого момента  ход мыслей принял
иное,  практическое  направление.  Как сделать?  Ноу-хау,  как  это  принято
называть на Западе.

     Прежде  всего,  как не  крути, пленки нужно охлаждать.  Правда,  не  до
температуры  криогенных   жидкостей  -   гелия   или  азота.  Переключатели,
работающие  при гелиевых температурах, даром  никому не нужны.  Ведь  именно
из-за  необходимости  постоянно  держать  сверхпроводник  в  очень  холодной
жидкости, традиционные  сверхпроводники не получили широкого распространения
в  современной технике.  Нет,  мои пленки не нужно  погружать  даже в жидкий
азот. Для них нормальная рабочая температура - 220 градусов по Кельвину, что
для только для неученого обывателя - жуткий холод - 53 градуса ниже нуля. Но
это  для обывателя -  холод. А в  технике  при  этих температурах  живет,  к
примеру,  жидкий фреон-12. Уже лучше  - все-таки не азот. Однако, громоздить
для  каждого переключатель фреоновый холодильник  -  значит  сильно повысить
стоимость  устройства и,  соответственно,  сузить круг его применения. Да  и
надежность  понизится  -  в  боеголовку,  к  примеру,  такую  штуку  уже  не
запихнешь. Нужна какая-то свежая идея!


     Изобретение

     Свежая  идея пришла в  образе  рыжеволосой  бестии Леонарда. Его  фирма
заказала  в  нашей  лаборатории  работы  по  контролю  проводимости  готовых
полупроводниковых  пластин.  Шеф  поручил  эту  почетную  обязанность   мне.
Измерять  пластины пришел высокомерного вида мужик из олим,  который, прежде
чем  поздороваться, принялся  поучать  меня: как  правильно  нужно  включать
вольтметр  и  пользоваться паяльником. На мое любезное предложение  оставить
образцы и незамедлительно пройти в задницу  он, как  индюк, раздул зоб, но в
задницу  не пошел,  а гордо присел  в уголке, тихо комментируя  мои действия
себе под  нос. Спустя  полчаса, убедившись в  том,  что я делаю все в полном
соответствии  с  его  представлениями  о  правильной  работе,  он  соизволил
представиться -  доктор  Леонард Каушанский  из  Новосибирска! - и  принялся
рассказывать мне,  какие  ничтожества  правят фирмой, где он работает, и как
целесообразно можно было-бы  построить работу компании, если воспользоваться
его,  Леонарда,  богатым  опытом,  почерпнутым в  лучших  учебных и  научных
заведениях   Советского   Союза.   Несоответствие   комплекса    собственной
сверхполноценности  и  занимаемого,  весьма  скромного,  места  под  знойным
израильским  солнцем  распирало  моего нового знакомого  настолько,  что  он
спешил  поделиться этой болью с первым же встречным. В тот день (на  счастье
или  на  беду?)  этим  встречным  оказался я.  Не  особенно прислушиваясь, я
продолжал делать измерения.  За серией  бизнес-советов неизвестным мне людям
последовали сетования на противных левых, которые прилюдно гнусно целуются с
Ясером Арафатом, а также раздают направо и налево священные земли Израилевы.
Тут  уж я  совсем  отключился  от его разглагольствований  и,  под негромкое
бухтение, продолжил свои грустные размышления на тему "Как съесть рыбку сидя
на  известном  предмете",  а  именно -  как  дешево охлаждать эти  проклятые
пленки. Именно в  этот момент, каким-то краем уха и сознания  я  уловил, что
Леонард уже оставил политику и перешел  на описание своих научно-технических
успехов  на  доисторической родине. Оказывается,  этот субъект  долгие  годы
посвятил разработке  твердотельных полупроводниковых  холодильников.  И  при
этом утверждал, что  среди закрытых  разработок их Новосибирского  Института
были   приборы,  охлаждающие  почти   до  криогенных  температур.  Это  было
попаданием в десятку! Как  раз  о  чем-то  подобном я  и грезил, размышляя о
практическом  применении открытия. Конечно, про элементы Пельтье я когда-то,
еще будучи студентом далекого Кишиневского Университета, читал, учил и  даже
экзамен сдавал. Но  и думать не думал, что речь может идти о  таком глубоком
охлаждении. Затаив дыхание, я вежливо осведомился у Леонарда, может ли он, в
принципе,  сляпать  такой элемент, который  способен  стабильно поддерживать
температуру жидкого азота - 77 градусов по Кельвину - на площади в несколько
квадратных сантиметров. Нельзя не признать, что Леонард, при всех его плюсах
и минусах, обладает  фантастическим чутьем на новые технологические идеи. Он
сразу  (по  моему   севшему   голосу,  что-ли?)  прочувствовал  непраздность
заданного вопроса  и  заговорил  четко,  по-деловому.  Нет,  до  температуры
жидкого азота им опускаться  не  удавалось никогда. А вот градусов до  200 -
удавалось,  с  легкостью  необычайной!  И  он   готов  прямо  завтра  начать
производство  таких  элементов,  используя  местный  негевский  песок,  пару
телефонных проводков и карманную батарейку типа "Крона". Если ему,  конечно,
воздадут за его труды подобающими деньгами. Так - и случайно и  закономерно,
как это  происходит  иногда с единственным  и  любимым  ребенком - был зачат
"Крайо-Кон".

     Я рассказал Леонарду  все. Вернее - почти  все из  того, что Леонард, в
силу специфики своего научного опыта,  был  способен  понять. Моими и только
моими навсегда останутся лишь  те незначительные  детали, без которых знание
всего остального  яйца  выеденного не стоит.  Понятно, когда речь  пойдет  о
производстве  -  все детали  станут  достоянием  десятков  людей.  Но  это -
когда-нибудь,  в будущем. Когда я уже не буду  бояться, что меня обдерут как
липку. Когда я стану кум королю. Точно так же Леонард  никогда  не расскажет
мне всего о своих холодильниках. И - правильно.  Именно детали и  составляют
то, о чем никогда не пишут в патентах и лицензиях, но за чем всегда охотятся
промышленные шпионы и прочие представители дружественных и  не-дружественных
разведок.  Имя  этим  деталям -  Ноу-Хау. Что  в  переводе  с  английского -
Знаю-Как.  Знаю  -  но  не  скажу!  Пока  не  получу  своего:  денег, славы,
должности, утюга  на живот, паяльника в задницу или  пули в затылок.  Это уж
как повезет. Но - не буду о грустном! Пока - не время.

     Мы забыли про измерения, ради которых Леонард появился в  Университете.
И проговорили несколько часов. Интересно и  плодотворно. Это было тем, что в
психологии  называют  "Брэйн  Сторм"  -  мозговая  атака.  В  результате  мы
отчетливо  осознали,  как,  в основном, должно  выглядеть устройство.  Какие
ресурсы нужны, чтобы его произвести. И где подобные приборы можно применять.
Перед  нами  открылись  широкие  горизонты  мира  высоких  технологий,  мира
сверхсовременных  фирм  с филиалами  по  всему свету,  мира больших и  очень
больших денег. От перспектив перехватывало дыхание. И - сразу же  отпускало.
Ибо  ни Леонард,  ни  я уже  не  были  такими  наивными  простачками  (какая
самонадеянность!), чтобы не  понимать - идея-то хороша, да вот  только  мы -
никто. Но не те, райновские, Господа Никто, которые могут все и даже немного
больше. Просто -  никто. И  - не нужны никому. Изобретениялегко меняют своих
авторов.А  мы, подлинные  авторы, скорее  всего  так и  останемся  за бортом
роскошного лайнера, бодро плывущего в мир больших возможностей - но без нас.
Поэтому  для  реализации идеи  ни  Университет, где сидел я,  ни фирма,  где
трудился Леонард,  никак не подходили. Идеальным решением было бы пригласить
в  долю  какого-нибудь  богатея, на  деньги  которого  и  открыть  маленькую
фирмочку. И уже эта фирмочка займется разработкой и продажей изобретения. На
том и порешили. И  разошлись, озабоченные совсем не оригинальным  вопросом -
где взять деньги?



     Теплица

     Время  шло,  а  вышеозначенного богатея  найти  не  удавалось. Как  и в
незабвенные времена поисков места работы, я написал и разослал сотни писем в
банки,  инвестиционные   фонды   и  лично   людям  -   известным   спонсорам
высокотехнологических  проектов.  Тем временем Леонард через своих  знакомых
"бейтаровцев" и  "ликудников"  пытался выйти  на чиновников в  министерствах
промышленности  и науки,  который могли  бы  вывести на нужных людей  в мире
большого электронного бизнеса. Результат  - ноль! На  сотни писем  я получил
десятки  ответов - вежливых  и никого ни к чему не обязывающих. Леонарду  же
популярно растолковали, что богатые люди больше  заинтересованы  в  биржевых
спекуляциях,  чем  в  финансировании  разработок  научных  идей.  Как  можно
проверить ученого?  А если мы врем? Тогда  личные денежки  ухнут в никуда. А
этого  богатые люди допустить никак не могут. Вот если бы у нас на руках был
работающий  прибор, или даже  его лабораторная модель  -  альфа-сайт,  тогда
фонды  и  крупные  фирмы  стали бы разговаривать с нами совсем по-другому...
Это-то  я  понимал,  что  -  по-другому!  Именно  в  этом  случае у  авторов
разработки можно быстро и безболезненно разом все отобрать! Нет уж, господа,
не дождетесь! Ко времени создания лабораторной модели у нас за спиной должны
быть своя фирма и патент,  на  эту фирму записанный. Вот  тогда и поговорим.
(Боже,  я  в  те  времена  еще   верил  в  правила  честной   игры,  в  силу
зарегестрированных   патентов  и  подписанных  договоров!  Какая  наивность,
право!) Спустя пару месяцев мы поняли - идею изобретения продать невозможно.
Идея - вообще не товар. Идей на рынке много, большинство из них - совершенно
безумные.  Пойди,  проверь! Вот  никто  и не  проверяет.  И не  доверяет.  В
общем-то,  такое  утилитарное  отношение  я могу  и  понять,  и  принять:сам
неоднократно встречал полубезумных изобретателей, заваливающих академические
институты  и патентные бюро проектами вечных двигателей, антигравитаторов  и
даже (не  поверите!)  -  специального  порошка,  который  поможет  быстро  и
эффективно  избавить Россию  от евреев или Израиль  - от  не-евреев. Кстати,
автора  последнего изобретения я лично  встречал дважды. Первый раз - еще  в
Кишиневе,  при большевиках. Моему другу Виорелу, Ученому Секретарю Отделения
Естественных  Наук нашей  Академии, этот проект прислали  на  экспертизу  из
местного  КГБ - где, очевидно,  саму  постановку  вопроса сочли  актуальной.
Тогда автора этой безумной идеи звали  Игорем Григорьевичем и трудился  он в
Пищевом  Институте  инженером-технологом. Идея была  признана  ненаучной  и,
после  академической  экспертизы, в КГБ  -(с сожалением!)  отказались от  ее
разработки.  Второй же  раз  я  встретился  с  тем  же проектом уже здесь, в
Израиле, на  семинаре южного отделения Союза  олим-изобретателей,  куда меня
пригласили  за  40  шекелей  прочесть  лекцию   о  сверхпроводимости.  Игоря
Григорьевича теперь  звали Игалем Бен-Цви. Носил  он пушистые пейсы, вязаную
кипу, жил в Кирият-Арба и нигде не работал.  На  мой вежливый вопрос, был ли
механизм реверсивности свойств замечательного порошка  заложен в формулу еще
тогда, когда проект  подавался  в компетентные  органы,  он  ни на минуту не
стушевался,  а  принялся топать ногами,  махать  руками, брызгать  слюной  и
разоблачать  меня  как   свинского  гоя  и  агента  российских  и  румынских
спецслужб. В общем, как верно подметил Жванецкий, - ушел от ответа!

     Возвращаясь к  теме финансирования нашего изобретения, результатом всех
безуспешных попыток  явилось отчетливое понимание:  письмами и неконкретными
разговорами  мы ничего  не добьемся.  Оставалось - либо  похоронить мечту  о
самостоятельной фирме, так и не  вкусив плодов своей изобретательности; либо
самим  как-то заработать стартовый капитал.  И  если идти первой  дорогой не
хотелось,  то  путь второй был вообще в  полном тумане. Пребывая в таком вот
неопределенно-пессиместическом   расположении   духа,   я   делился   своими
проблемами  (не  вдаваясь,  естественно,  в  технические  детали)  с  каждым
встречным  и поперечным.  И, абсолютно закономерно, не мог пройти мимо  дяди
Жоры. Честно говоря, если бы я не был  таким самонадеянным типом, то я начал
бы  не  с рассылки дурацких писем,  а с  обстоятельного обсуждения вопроса с
понимающим человеком. Это могло серьезно сэкономить  силы  и время.  Однако,
что сделано - то сделано. И этот решающий, как оказалось, разговор произошел
месяца на два позже, чем мог бы произойти.

     Дядя  Жора был  моим  соседом и коллегой. Обе категории -  в  прошедшем
времени. Быть моим соседом по печально знаменитому в Беэр-Шеве району Далет,
через  который,  из  экономии,  прошли  многие   работающие  в  Университете
ученые-новые  репатрианты, дядя Жора перестал  год назад, после приобретения
им уютного двухэтажного коттеджа в городишке Нетивот. А коллегой - года  два
назад,   после  того,  как   перешел   работать  руководителем   проекта   в
научно-технологическую  Теплицу,  расположенную  в  технопарке  Неватим,  на
севере  пустыни Негев,  километрах  в 30 от  Беэр-Шевы. До  того  дядя  Жора
работал   в   нашем   Университете    на   Физфаке,   слыл   очень   сильным
теоретиком-астрофизиком, великолепно владел  ивритом, читал лекции студентам
и, по  слухам,  несмотря  на свои  за 50,  имел хорошие шансы занять штатную
должность старшего преподавателя. При этом  человеком он был (и  остается по
сей день,  дай Б-г ему здоровья!)  суперсимпатичным и сверконтактным, всегда
окруженным большим  количеством  студентов,  сотоварищей  и просто прилипал,
беззастенчиво эксплуатирующих  его  блестящие  математические  способности и
потрясающее чувство  юмора.  Я тоже  иногда подваливал к нему с каким-нибудь
арифметическим вопросом  и  неизменно получал  не только верный  ответ, но и
море  удовольствия   от  общения   с  симпатичным   собеседником.   Надеюсь,
удовольствие было взаимным. Потому-то я испытал искреннее сожаление, когда в
один прекрасный  день  дядя Жора  решил забросить свои звезды,  галактики  и
сферы Шварцшильда  к такой-то  матери, распрощался  со сладкой  перспективой
войти  в штат нашего провинциального Университета и ушел в Хамаму - что есть
ивритский   аналог   слова  "теплица".  (Кстати,  в  англоязычных  рекламных
проспектах  эти  заведения   именуются  уже  не  Теплица  -  "Гринхауз",   а
"Сайентифик Инкубэйтор" -  "Научный Инкубатор".Где,  по мнению авторов этого
начинания,   из  маленьких   перипелиных   яичек  новых   идей,   отложенных
фундаментальной    наукой,   будут   произрастать   гордые,   патриотической
бело-голубой  расцветки  буревестники  высоких   технологий.)  Хорошо  помня
неудачные попытки разместить в разнообразных Инкубаторах свои сырые проекты,
к Теплицам я тогда относился скептически.

     Даже не обладая большим опытом в западном бизнесе,  можно было  заранее
предсказать, что  той  суммы  денег, которую выделяет  на  каждый  отдельный
проект  государство,  может  хватить  в  лучшем  случае  на  технологическую
проработку изобретения. Для коммерческой реализации проекта, как правило, не
хватало   ни   средств,   ни  времени   -   ибо  финансирование   изначально
ограничивалось  тремя  годами.  В  общем, по прошествиивремени, стало  ясно,
чтоТеплицы оказались эффективными лишь в обеспечении высококвалифицированных
олим рабочими  местами. На какое-то  время. И за это  им, Теплицам,  от нас,
олим  - низкий поклон! Лишь немногие  рабочие  группы  из  десятков  Теплиц,
расположенных  по  всей   стране,  за  три  года  твердо  стали  на  ноги  и
превратились  (как   это   в   идеале   и   предполагалось!)   в   небольшие
самостоятельные фирмы, успешно торгующие делом мозгов и рук своих. Остальным
повезло меньше:  какие-то группы  были задешево перекуплены крупными фирмами
вместе с разработками, руками и мозгами; а большинство -  просто  прекратили
свою деятельность. Сотни людей снова принялись искать себе занятие. Но - уже
обогащенные опытом работы в израильском Хай-Теке. Что, впрочем, тоже немало.

     Узнав о решении дяди Жоры оставить  Университет, я напросился к нему на
серьезный  разговор.  Со   своей  кочки  тихого,   но  надежного  сидения  в
университетском болоте,  я сделал  акцент на негативные  стороны последствий
работы  в Теплице.  Как  же  можно  рисковать  возможностью получить  ставку
преподавателя? Дядя  Жора  мне  резонно возражал, что  полную  гарантию дает
только  страховой полис,  что  ему  надоели  факультетские  дрязги и  низкая
олимская зарплата и что до постоянной должности ему - как до галактики М31 в
созвездии Лебедя.  А годы  идут,  детишки растут. Хочется когда-нибудь стать
богатым. Или хотя бы предпринять попытку стать. В Теплицу он идет на хорошую
зарплату, да и само изобретение представляется дяде Жоре вполне реализуемым.
Даже в пределах  выделяемой  суммы.  К  моему изумлению,  к астрофизике  его
проект никакого отношения не имел, а был связан то ли с подделкой банковских
билетов, то  ли  с  защитой  означенных  билетов  от  подделки.  Вот  уж  не
предполагал,  что дяде  Жоре и  такие идеи приходят в голову! Энциклопедист,
каких  сейчас  мало!  С собой  в  проект дядя  Жора  уводил из  Университета
пару-тройку  хороших  физиков - соавторов изобретения. Предложил подумать  и
мне  о  перспективах  "болотного"  сидения.  Я обещал  подумать.  На  том  и
разошлись. С тех пор прошло два года. Иногда мы перезванивались, иногда дядя
Жора появлялся в Университете - по каким-то своим "фирменным" делам. Я знал,
что  делаэти  идут  неплохо:  удалось создать  работающую  систему  и  на их
фирмочку уже точат зубы всякие капиталистические гиганты  - то ли бельгийцы,
то  ли  уругвайцы.  А на прошлой неделе я встретил  одного  из  дяди-Жориных
физиков -  парнишку лет сорока  - который мне  гордо сообщил, что, начиная с
послезавтра, они - не просто проект в Теплице (хотя территориально  остаются
сидеть  на  том  же  месте), а израильский филиал исследовательского  отдела
транснациональной  корпорации  "СептаЭлектроник Сюрвилланс С.А.".  Со  всеми
втекающими  и   вытекающими   из  этого   факта  последствиями.  Я  искренне
порадовался вместе с  ним и  решил в  тот же вечер поговорить с дядей Жорой.
Позитивный опыт - это именно то, чего мне тогда так не хватало!

     Дядя  Жора излучал флюиды  успеха.  Они просачивались через  телефонный
кабель   и  индуцировали  в  моей  голове  напряжение  оптимизма  и  желание
немедленного действия. В течение получаса я впитывал в  себя повествование о
том, как, при известном упорстве и умении, из заурядного проекта в окраинной
Теплице  выросла  преуспевающая  хай-тековская  фирма.  Насытившись  успехом
симпатичного  мне  человека,  я, с  его милостивого дозволения,  поделился с
дядей Жорой  своими  проблемами.  И  тут же  получил в ответ недвусмысленный
совет  в