и  смотреть  в окна,  хотя  прислуга, пожилая
горничная, меня оттаскивала, говорила:  " Не надо! Увидят в окне, выстрелят,
убьют! От них всего теперь можно  ожидать. Бунтовщики, потеряли человеческий
вид!"  И  действительно,  по  улице  по  направлению  к  Литейному двигалась
беспорядочная группа солдат, человек сто пятьдесят-двести. Очевидно, это был
взбунтовавшийся Волынский полк или, по крайней мере, часть его. С ружьями за
плечами, не держа строя, без офицеров,  они шли толпою посреди улицы, громко
разговаривая  между  собою  и то,  и  дело  останавливаясь. Наконец,  кто-то
крикнул "Вперед!", и  все двинулись по Сергиевской. Но через минуту крикнули
"  Обратно!", и все  солдатское  стадо  отхлынуло назад  и скрылось за углом
Воскресенского.
     Во всех  этих событиях, поражало  полное отсутствие  противодействия со
стороны правительственных сил.  Александр Васильевич Кривошеин, мой отец,  в
те дни сделал замечание: " Я вижу  революцию, но не вижу контрреволюции". Он
сказал это смотря в окно на взбунтовавшихся солдат.
     В эти дни в Петрограде пошел  мелкий, но  довольно частый снег. В нашей
квартире  появился министр  земледелия Риттих, бывший  помощник моего отца и
близкий ему человек.  Он не смог добраться до своего министерства и прибыл к
нам на квартиру, надеясь отсюда созвониться по телефону с правительственными
учреждениями,  выяснить  обстановку и попытаться  как-  нибудь  организовать
сопротивление.  Телефоны, несмотря  на  революцию, работали более или  менее
нормально, но все попытки  связаться  с нужными людьми оказались тщетными. В
одних учреждениях  говорили, что никого нет, в других не отвечали, в третьих
уже  работали  какие-то "комитеты". Не добившись  ничего  толкового,  Риттих
скоро ушел. Он был возмущен быстрым правительственным развалом, бездарностью
и безволием правящих лиц, как военных, так и гражданских.
     Вскоре  на  нашей  квартире  начали  появляться  своего  рода  беженцы,
искавшие у нас безопасного места.  Дело в том, что мой отец уже полтора года
как ушел с поста министра земледелия и  не был у  власти. О его уходе многие
жалели, он  пользовался  доверием  в  общественных  кругах.  Вообще  он  был
"одиозной фигурой", и потому наша квартира могла казаться  многим безопасным
убежищем. Конечно, это была чистая иллюзия.
     Первым к  нам пришел  друг моего  отца, член  Государственного  Совета,
барон  Роман  Дистерло,  крайне  правый  по   убеждениям.  Отец  оказал  ему
гостеприимство,  но  сказал,  указывая  на улицу,  где  бродили  вооруженные
солдаты: " Смотри, до чего вы нас довели своими безумными резолюциями, своим
сопротивлением  всем  необходимым  реформам  в  России.  Вы ответственны  за
происходящее!" Барон Дистерло промолчал. Он был умный человек и понимал, что
замечание моего отца основательно. Но если  появление у нас  барона Дистерло
было понятно, так как он, несмотря на разницу во  взглядах, был другом моего
отца, то приход к нам бывшего премьера А.Трепова был совершенно неожиданным.
Он совсем  не был близок  к моему отцу  и в  политическом отношении  был его
противником.  И  тут  проявилась  любопытная  человеческая черта.  Будучи  у
власти, да  и вообще всю свою жизнь,  Трепов был сторонником самых крутых  и
решительных  мер,  а  тут,  как  только  началась  революция, он  перетрусил
чрезмерно  и  ни  о каком  сопротивлении, конечно,  не помышлял. Был всецело
занят вопросами своей личной безопасности. Он пробыл у нас несколько дней!
     В  течение дня стрельбы почти не было  слышно, и мы точно не знали, что
происходит в городе. В послеполуденные часы на небе стали видны темные клубы
дыма.  Как выяснилось, это горел Окружной суд на  Литейном, не так далеко от
нас.  Вечером в  нашу квартиру  позвонили. Вошел отряд  вооруженных  солдат,
пять-шесть  человек  под командованием какого-то  штатского.  "  У вас,  нам
сказали находится офицер, - спросили они, - мы должны его видеть, проверить.
Нет  ли  у него оружия, а то  с  крыши вашего  дома стреляют  из  пулемета".
Конечно, это была чистейшая ложь, никто из пулемета  не стрелял. Потребовали
моего брата Игоря. Наша  мама, Елена Геннадиевна, очень испугалась: " Вы его
убьете!" - взволновано заговорила она." Не беспокойтесь, не убьем, - ответил
штатский, - только проверим, есть ли оружие".
     Брат был в нашей  комнате.  Вошедшие  потребовали  сдать  оружие.  Брат
побледнел,  стиснул   зубы,  но  отдал  револьвер.  Сопротивляться  было  бы
безумием. Другого оружия не было. Между солдатами начался спор, забрать ли с
собою моего брата  Игоря или нет, но возобладало мнение не  трогать. Солдаты
ушли. Вероятно, они постеснялись присутствия нашей матери.
     На этом я кончаю. Писать о том, что я лично не видел, мало смысла. Да и
февральские дни кончились, наступил март.

     Брюссель, 1976г.



     *Текст был опубликован в книге "Воспоминания", Нижний - Новгород,
     издательство " Братство во имя Св. Князя Александра Невского",1998г.
     и в книге "Судьба века-Кривошеины", СПб, издательство "Звезда", 2002г




ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ГОД

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: К БЕЛЫМ!


     Глава I

В поисках выхода

     Решение поступить в Белую  армию и сражаться против большевиков созрело
во мне к зиме 1918-1919 года. Все в советском строе стало мне к тому времени
неприемлемым  и отвратительным, и вместе с  тем я осознавал,  что для меня в
нем нет места. Нет жизни в буквальном смысле этого слова. И хотя я далеко не
был уверен в  конечном  успехе Белой борьбы, принять участие в ней стало для
меня жизненной  потребностью. Я не  в силах был  сидеть, сложа руки.  Однако
осуществить  мое  желание было  не так  легко и не так  просто.  Я пропустил
благоприятный момент, когда пробраться к Белым через гетманскую Украину, при
всеобщей дезорганизованности и слабости  советской власти, было сравнительно
нетрудно. Люди  целыми  семьями  бежали  тогда  из Москвы  в  оккупированные
немцами  области Юга России,  а оттуда,  кто мог и хотел, попадали  к Белым.
Сейчас  положение  резко  изменилось.  Советская  власть  окрепла, всюду  на
железных дорогах  контролировали  пассажиров, установлена была  прифронтовая
полоса, которую никто  не мог пересечь без особого разрешения ВЧК а. Так что
без советских  документов невозможно было  даже приблизиться к линии фронта,
не говоря уже о трудности его перейти.
     Я жил тогда в Москве, был студентом историко-филологического факультета
Московского университета, летом 1918 года мне исполнилось восемнадцать  лет.
Моему отцу  удалось еще в июле этого  года бежать из -под ареста и уехать на
Юг,  где он  сейчас находился  в районе Белых.  Никакой связи с ним у нас не
было. Мои два старших брата -офицера, Василий и Олег, тоже  с лета 1918 года
находились в  Добровольческой армии  (1). Моему третьему брату Игорю удалось
по знакомству устроиться на постройку железной дороги в северной России, что
освобождало его от призыва в  Красную армию. Моя мать и младший брат Кирилл,
под чужими именами уехали  весной 1919 года в занятый большевиками Киев, где
и оставались до прихода туда Белых. Я тоже поехал в это время в Киев с целью
пробраться оттуда к Белым, но, убедившись, что это крайне трудно, а жить мне
в Киеве опасно, должен был вернуться в мае в Москву. До этого я жил в Москве
у моих родственников, нигде не  служил, а только  учился  в университете.  У
меня не было  никаких  связей с антисоветскими организациями, которые, как я
думал, могли бы мне помочь в деле перехода к Белым частям и снабдить нужными
для этого  документами.  А без  документов, нечего было, и  думать  что-либо
предпринимать. Но парадокс заключался в том,  что для получения таких бумаг,
не было иного способа,  как поступить на советскую службу. Такая возможность
мне  представилась  в  конце мая того  же года.  По знакомству я был  принят
старшим рабочим на постройку железной  дороги,  где уже работал  мой старший
брат.
     Подробное описание этого периода  не входит в мою задачу. Скажу кратко,
что  железная  дорога   Овинище  -   Суда  начала  строиться  в  1916  году,
строительство было прервано после революции и возобновилось при  большевиках
осенью 1918 года. Ей придавали большое стратегическое значение, так как  она
обеспечивала железнодорожную связь Петрограда с Москвой  помимо Николаевской
железной дороги. Собственно говоря,  строился только небольшой  участок в 90
верст с деревянным (за  недостатком  металлов)  мостом  через реку  Мологу у
города Весьегонска на границе Тверской и Новгородской губернии. Вот туда я и
поехал.
     До революции дорогу строил известный инженер  предприниматель Чаев, а в
1918  году  во  главе  работ  был  поставлен  большевиками инженер  Будасси,
ближайший сотрудник Чаева, уехавшего к тому времени  к Белым. И вообще среди
служащих и  рабочих  на  дороге  было много лиц работавших  раньше  у Чаева.
Благодаря Будасси  мне  не только удалось поступить на службу, но и получить
нужные документы.
     Почему   он  мне   помогал  в  то  время?  Думаю,  главным  образом  по
оппортунизму.  Будасси работал на большевиков, был  с  ними  тесно связан, а
лето 1919  года было неопределенное, кто победит, Белые или Красные. Будасси
хотелось иметь заручку среди Белых на случай, если  они победят. Но и личное
знакомство моего  отца,  Александра  Васильевича Кривошеина  с Чаевым  тоже,
вероятно, сыграло свою роль. Как бы то ни было, я жил и работал этим летом в
Весьегонске,  ожидая для дальнейших действий благоприятного  случая. А в это
время наступление армии генерала Деникина на Южном фронте бурно развивалось.
Был взят Харьков, части Белой армии подходили  к Курску, Сумам,  Киеву.  Мое
нетерпение попасть к Белым только усиливалось от этих успехов. Если раньше я
иногда опасался, что белые потерпят поражение, прежде чем я попаду к ним, то
теперь я скорее "опасался", что они победят без меня! Впрочем, серьезность и
тяжесть борьбы с большевиками никогда не выпадали из моего сознания.
     Благоприятный  случай скоро представился. В середине  августа  железная
дорога командировала  старшего рабочего П., давнего "чаевского" служащего, в
Курскую  губернию,  в село Селино Дмитриевксого уезда, нанимать плотников  -
специалистов для  постройки  деревянного железнодорожного моста  через  реку
Мологу у города Весьегонска. В этой командировке не  было ничего фиктивного.
Мост  через  Мологу  действительно  строился  и  на  самом  деле не  хватало
плотников-специалистов,  которых  невозможно  было  найти  поблизости,  а  в
Курской  губернии они были.  Сам П. Был  родом  из Селина,  куда его  теперь
посылали, он оттуда недавно приехал и знал, что там он  может найти и нанять
хороших  плотников.  Фиктивность  ситуации  начиналась  с  того,  что  к  П.
присоединили меня в качестве помощника и спутника. Правда, и в прошлые разы,
в такого рода командировки посылали обыкновенно двоих, но в данном случае П.
во  мне  нуждался  и  я  был ему  как  бы  совершенно  бесполезен  по  своей
неопытности и полному незнанию дела. Но  зато мне  такая командировка была в
высшей степени на руку.
     Фронт проходил тогда в Курской губернии,  на Кореневском и Дмитриевском
направлении, немного к югу  от местности,  куда  меня посылали. Эта  поездка
давала мне возможность проникнуть в прифронтовую полосу и попытаться перейти
фронт. Вот  почему  я был  чрезвычайно  рад и  счастлив,  когда  около 15/28
августа я получил на  руки "Удостоверение" от железной дороги приблизительно
такого содержания: "Предъявитель сего старший рабочий Всеволод Александрович
"Кривошеев" (так  была переделана  моя фамилия) посылается  в командировку в
село  Селино  Дмитриевского  уезда  Курской губернии для  найма  плотников -
специалистов  для постройки деревянного  железнодорожного  моста через  реку
Мологу   у  города   Весьегонска.   Железная  дорога   эта   имеет   большое
военно-стратегическое  значение,  и   потому  просим  все  власти  оказывать
старшему  рабочему  Кривошееву  всевозможное  содействие для  выполнения  им
возложенной  на   него  задачи.   Как   служащий  железной  дороги,  имеющей
стратегическое значение, Кривошеев освобожден от  призыва  в Красную армию".
Печать  и  подпись  Будасси.  Совершенно такой  же  командировочный документ
получил и мой компаньон П.(2)
     Для успешности моего предприятия я должен был посвятить в него, хотя бы
отчасти, моего  спутника.  Мне  рекомендовали его  как  надежного  человека,
которому  можно  вполне  доверять,   который  не  предаст,  тем  не   менее,
посоветовавшись между  собой, мы решили  не  говорить с П.,  что  целью моей
командировки  было поступление  в Белую  армию, (что могло его  напугать), а
сказать,  что  Будасси  посылает  меня к  своему  бывшему "хозяину"  Чаеву с
отчетом  о  строительстве  железной  дороги. Надо сказать, что П. был старым
"чаевским" служащим, лично  ему преданным как своего рода "барину". Чаев его
вывел в люди, и такого рода поездке он охотно мог содействовать. Кроме того,
он  тоже вероятно, думал, что Чаев еще  может вернуться.  Поэтому "услужить"
ему  было всегда полезно. Как  бы то  ни было, П. оказался верным спутником,
всегда готовым помочь. Для меня  он был ценен прежде  всего  как человек,  у
которого были родственники и друзья в местности куда я ехал. (3)
     Итак, к  вечеру 17/30 августа, получив на  руки  все нужные  документы,
распростившись с  братом  Игорем (4),  в  макинтоше  на  плечах,  с  кожаным
чемоданом в  руках  и с фуражкой железнодорожника на голове, я  был  готов к
отъезду на Юг к Белой армии. Моя давняя страстная мечта сбывалась,  но самое
трудное и страшное было еще впереди.
     Мне только что исполнилось девятнадцать лет.







     Глава 2
На Юг!

     Dahin! Dahin!
     Где зреет желтый апельсин.
     Пародия на Гете

     Так как летом и осенью из-за мелководья пароходы по Мологе не ходят, то
в Москву нужно было ехать окружным путем через Вологду.  Мы собрались поздно
вечером с моим  спутником  П., в три  часа ночи сели на дрезину и поехали по
еще не вполне законченному  участку строящейся железной дороги Весьегорск  -
Суда.  Через  некоторое время мы  пересели на паровоз, который  на  рассвете
18/30 августа довез нас до станции железной дороги Петроград- Вологда- Суда.
Кроме нас двоих и машиниста с нами  ехал еще один человек,  по виду рабочий.
Машинист,  хулиганистый и  развязно болтливый парень,  рассказывал, как  ему
приходится часто возить важных большевиков. Упоминая о них, он ругался  по -
матери.    "Вот    еще    на    днях   мне    пришлось    возить   какого-то
важного...(неприличное слово)".  Что  это  было  - своего рода  политическая
оппозиция или просто хулиганство, трудно сказать, вероятно, и то и другое. К
девяти  часам  утра  пришел с  многочасовым опозданием  поезд из Петрограда,
который  к  полудню  довез нас  до Вологды. Благодаря  нашим командировочным
удостоверениям  нам  удалось  попасть   в   вагон  первого  класса.  Он  был
переполнен. Пришлось расположиться с вещами в коридоре и стоять всю дорогу..
Среди ехавших  многочисленных военных Красной  армии  внимание  мое  привлек
молодой   офицер    аристократической   наружности,   щегольски   одетый   в
красноармейскую  форму,  в  фуражке  с  красной  звездой. Лицо  у него  было
грустное,  и он,  сидя в коридоре  на своих шикарных чемоданах,  в  глубокой
задумчивости смотрел перед  собою.  Он  мне напомнил  одного  петроградского
знакомого,  так что я  готов был с ним поздороваться, но я был  не уверен  и
поколебался это сделать.  Да  это  было и рискованно, ведь я не знал, что он
делает в Красных частях, может быть, он на самом деле перешел к большевикам.
И  он  со  своей стороны упорно  не обращал  на меня внимания  и  неподвижно
смотрел  перед  собою, хотя я  стоял рядом  с ним. Впоследствии  в  Париже я
встретился с его отцом (если  красный офицер был действительно мой знакомый)
и рассказал ему об этом случае. "Отец" сказал мне, что его сын действительно
был  призван  в Петрограде в Красную армию  и приблизительно  в те же дни, о
которых я говорю, уехал на фронт. С  тех пор прошло много лет, и от сына нет
никаких известий.  Моя встреча  с ним  -  если  это  действительно был он, -
последнее, что он о нем знает.
     В Вологде нужно пересаживаться на московский поезд, но билеты продаются
только  по разрешениям.  Пришлось  обращаться  к  какому-то  "  чекистскому"
учреждению  тут же на  вокзале в отдельном здании.  Это  был Отдел по выдаче
пропусков при штабе  шестой  Красной армии, действовавшей  на  Архангельском
фронте. Тип в военной форме (один из двух) просмотрел мои бумаги и с угрюмым
видом  выдал мне пропуск до Москвы. Впоследствии эта бумажка мне помогла. До
отхода поезда оставалось несколько часов. Я вышел походить по городу. Смутно
помню  старинные  церкви.   На  большой  площади  базар.  Бегали  мальчишки,
предлагали  по  пять (!)  спичек  и  кричали: " А вот спички,  спички,  кому
нужно!" Курьезно, что эта площадь была переименована большевиками в "Площадь
борьбы со спекуляцией". Так гласила табличка,  видимо недавно повешенная. Но
никакой борьбы с процветавшей на ней спекуляцией не  было заметно. Тем лучше
для населения, подумал я.
     Часам  к пяти  мы сели с  моим спутником  в поезд  Вологда-  Ярославль-
Москва. Попали в привилегированный, но довольно  необычный вагон.  Вероятно,
это был раньше вагон ресторан. Во всяком случае, он не был разделен на купе,
но в одной общей зале были расставлены стулья,  на которых мы  разместились.
Ночью это было  утомительно. Народу  было много,  но  не  слишком,  никто не
стоял.  Среди  пассажиров выделялась  группа, человек шесть-восемь,  молодых
красных офицеров,  только что кончивших военное училище. Все они побывали на
Северном фронте и сейчас не то ехали в отпуск, не то их переводили на другой
фронт. К моему огорчению (должен в  этом признаться), они производили скорее
хорошее  впечатление.  Совсем  молодые  крестьянские  или  рабочие  парни, с
настоящими русскими лицами, что среди красных  редко,  аккуратно одетые, они
держали себя  подчеркнуто вежливо  и  скромно. Видно  было,  что они страшно
довольны,  что стали офицерами  и вышли  в  люди. Культурный уровень  их был
очень  низкий,  примитивный, и  голова забита  большевистскими лозунгами  со
смесью некоторого патриотизма. Они с удовольствием рассказывали,  как побили
англичан у Мезени и даже взяли в плен несколько человек!  Со мною они охотно
и  любезно разговаривали, им и в  голову не приходило, кто я  такой.  На  ум
пришли грустные мысли:  не так-то легко будет разбить Красную армию. Эти -то
будут сражаться! И вместе с тем мне стало их даже жалко: как это большевикам
удалось околпачить этих в сущности хороших русских людей.
     На платформах встречных  станций, чем ближе к Москве, тем больше стояли
толпы  народа  в ожидании поезда, но в наш вагон их не пускали, мы ведь были
привилегированные.  На платформе  города  Александрова,  куда  я на  минутку
вышел, меня окликнул из толпы один московский знакомый. Он смотрел на меня с
удивлением,  недоумевая, что я здесь  делаю. Вероятно, он полагал, что я уже
давно уехал из Москвы к Белым.  А я смотрел на него с опаской. Тоже не зная,
какие у него отношения с "товарищами". Мне было  неприятно,  что по дороге к
линии  фронта  меня  кто-то узнал. В общем, мы ничего  существенного  друг -
другу не сказали, никаких планов не раскрыли, и я оставил своего знакомого в
состоянии неудовлетворенного любопытства. Но и он боялся или  стеснялся меня
спрашивать.
     В послеполуденные  часы 19 августа/1 сентября мы благополучно прибыли в
Москву. От Ярославского вокзала до Кудриной-Садовой (*), где я остановился у
моих родственников,  выехавших с  тех пор  на Запад, пришлось  идти  пешком.
Трамваи, правда, ходили, но были так  переполнены,  что нечего было и думать
попасть на них с вещами. Вещи мы положили за плату на двигавшегося  в том же
направлении ломовика, а сами пошли  рядо