орога  уже не вызывала  восторгов. От самой
Орши  вдоль  нее  тянулся  бесконечный  сосновый  лес.  Чтобы   хоть  как-то
согреться,  солдаты  на  привалах  поджигали  деревья  прямо на  корню.  Лес
отступил  от дороги,  и  на  многие и  многие версты  тянулись  теперь  лишь
обгорелые стволы, навевавшие невеселые мысли.
  Но старые солдаты живут, пока идут.
  И вот  брела по разоренной дороге  одна из  отступавших колонн. Угрюмые
ветераны шли, стараясь не смотреть по сторонам. А на ноги им наступали...
  Лошади, тащившие  одинокий  экипаж.  Рыжеволосый маршал,  прославленный
храбрец, молча задернул занавеску, откинулся к стене и сделал вид, как будто
задремал.
  Кроме маршала в  карете находились еще двое:  генерал Оливье,  ведавший
при штабе делами определенного  свойства, и  дама, в которой без труда можно
было узнать витебскую знакомую сержанта Дюваля. Маршал молчал, молчали и его
спутники. Ну,  что касается генерала,  то  именно  благодаря  молчанию он  и
дослужился до высоких чинов. А вот  дама, ехавшая вместе с ними,- та была не
прочь побеседовать, однако не знала, с чего бы ей лучше начать.
  Оттого и получилось, что маршал заговорил первым.
  - Итак,- вдруг сказал он, едва приоткрыв веки,-  мои гусары задерживают
в  лагере даму, которая именует себя  девицей Ланорман. Девица Ланорман, как
известно,  является  особой  приближенной к императору.  Так  вы по-прежнему
настаиваете, что все, сказанное вами, правда?
  - Нет, конечно,- с улыбкой ответила дама.
  - А почему?
  - Да потому, что я, во-первых, не девица, а вдова. А во-вторых, госпожа
Ланорман старше меня лет на пятьдесят и примерно столько же безвыездно живет
в Париже. Быть личной гадалкой императора, конечно, лестно, но...
  - Ваше имя?
  - Зовите меня просто: мадам.
  - Как вам угодно, Мадам.
  Мадам улыбнулась, достала из рукава шубы колоду  карт и начала ловко их
тасовать.
  -  Тогда  скажите,  где  вы  были...-  начал было  маршал, однако Мадам
перебила его:
  - Но это еще не все,- продолжала она, раскладывая карты.- Известно, что
накануне  похода  девица Ланорман предсказала императору, будто его мудрость
превратит бесконечные снега России в китайский шелк, в бриллианты Голконды и
что зима  застанет  нас  на  Волге, покорный  Александр  пришлет  послов  из
Тобольска, а богдыхан будет жаждать нашего покровительства...
  - Мадам...
  -  Прошу  вас,  не перебивайте  меня. Девица Ланорман обещала одно, а у
меня  же  получается  совсем  другое.-  Мадам провела  ладонью  по  картам и
сказала:-  Я   вижу,   что  снежные  пустыни  окажутся  губительней  пустынь
египетских...
  - Довольно! - не выдержал маршал.- У нас не балаган! Оливье, зачитайте!
  Генерал достал лист бумаги и развернул его.
  - Так, так...  титулы... как всегда... а это не о вас... Ага! - Генерал
откашлялся,  мельком  глянул на  беспечное  лицо Мадам  и принялся  читать:-
Задержанная  шпионка,  именующая себя девицей  Ланорман, по законам военного
времени,  согласно...  так, так... и, кроме  того,  обвиненная в распускании
заведомо   ложных   слухов   и   вовлечении   в   необдуманные   действия...
приговаривается к расстрелу.
  Мадам,  пожав плечами, ничего  не ответила. Ее  холеные руки в перстнях
метали карты, и те послушно раскладывались у нее на коленях.
  Генерал вопросительно посмотрел на маршала. Тот нахмурился и спросил:
  - Послушайте, вы полька или русская?
  - Я француженка,- ответила Мадам, разглядывая карты.
  - Что вы говорите? - наигранно удивился генерал.
  - Да, француженка. И, смею вас уверить, весьма знатной фамилии. Видимо,
благодаря этому отец мой и потерял голову на гильотине или, как вы говорите,
под национальной бритвой.
  - А ваши братья  воевали в Вандее и были заодно с Кадудалем,- подсказал
ей генерал.-  Однако довольно, я слышу подобные росказни от  каждого второго
шпиона. Скажите  лучше, о чем шел разговор у костра, когда мои люди схватили
вас?
  - Я говорила солдатам правду.
  - И какую именно?
  - Я  говорила  о  том,  что генерал Малле бежал из  тюрьмы к  с помощью
парижского  гарнизона провозгласил  себя консулом французской  республики. А
император низложен.
  И Мадам посмотрела, какое же впечатление  произведут  ее  слова. Однако
маршал лишь устало улыбнулся и нехотя заметил:
  -  Заговор  продолжался всего  лишь  три  часа,  после  чего Малле  был
расстрелян. Старые новости, Мадам.
  - Тогда послушайте еще. Русские перехватили в Несвиже сокровища Кремля.
  - Как в Несвиже? - удивился маршал.
  - Жемчуг, бриллианты,- пояснил Оливье. Мадам продолжала:
  - Армии адмирала Чичагова и графа Витгенштейна соединились у Березины и
ждут  злодея.  Приметы злодея  оглашены  следующие:  росту  малого,  плотен,
бледен, шея короткая и толстая, волосы черные. Для вящей надежности ловить и
приводить к адмиралу всех малорослых. Известные щедроты...
  - Довольно! -  перебил ее маршал.- Генерал, а что там говорилось насчет
колдовства?
  - Задержанная особа утверждает, будто в здешних местах объявилась Белая
Дама.  Появляется  она обычно  в метель, зазывает смехом,  а  после  убивает
ледяными вилами. Кое-кто уже видел  ее,  и  солдаты отказываются  ходить  за
дровами.
  Маршал пожал плечами, и генерал продолжал допрос:
  - Мадам, а что вы делали в Полоцке в ночь с 6 на 7 октября?
  - Полоцк, - задумчиво повторила Мадам.- А что это: город, селение?
  -  Дерзость  вам не  поможет. У нас  есть показания свидетелей, в  коих
сказано, что именно вы виновны в пожаре, в результате которого город перешел
в руки неприятеля.
  Мадам молчала. Генерал  хотел еще что-то спросить, но  маршал остановил
его жестом и сказал, обращаясь к Мадам:
  - Подумайте хорошенько. И вспомните не только пожар, но и тех,  кто ему
способствовал. В  рядах Великой Армии. А мы с генералом пока  прогуляемся по
морозцу.
  И господа военные покинули карету.
  Оставшись  одна, Мадам  задумчиво  подобрала  губы  и  сложила карты  в
колоду.
  Маршал  и  генерал  шли  рядом с  каретой  и молчали. Проходившие  мимо
солдаты искоса поглядывали на них и нехотя, через одного, приветствовали.
  И вновь - по субординации - первым нарушил молчание маршал.
  - Никто не знает, что ждет  нас  завтра,- сказал он.- Мы должны немедля
избавиться от груза.
  - Избавиться нетрудно. Трудно хорошо избавиться.
  - Что нам для этого нужно?
  - Мне нужно вдвое более того, чем я просил ранее. Десять лошадей.
  Маршал вздохнул, но возражать не стал.
  - И еще, - сказал Оливье, - нужно избавиться от женщины. Солдаты верят,
что она колдунья. А может, и сама Белая Дама.
  -  Избавиться от  Белой Дамы?  -  спросил  маршал. Оливье промолчал. Он
знал,  что маршал  рассуждает сам  с собой, и  не стал  вмешиваться  в чужой
разговор.
  - А нужно  ли это  нашим солдатам?  - вновь сам у себя  спросил маршал,
подумал и сказал: - Генерал, мне кажется, что вы хотите расстрелять красивую
легенду. Пусть Белая Дама будет свободной, пусть бродит по лесу... и  пугает
наших дезертиров.
  - Она  шпионка и приговорена  к расстрелу! - Оливье не выдержал  и даже
повысил голос, что с ним случалось крайне редко.
  Маршал с удивлением посмотрел на генерала и сказал:
  - Прежде всего, она женщина, а я воюю с мужчинами.
  - Простите, но у  меня есть  неопровержимые доказательства причастности
задержанной  к  пожару  в  Полоцке. Когда  в  расположении  дивизии  Леграна
вспыхнули бараки...
  - Ну хорошо, я подумаю,- нахмурился маршал.
  И опять наступило молчание.
  Но  что это?  Звонко  застучали  подковы  по  замерзшей  грязи,  кто-то
насвистывал бодрую песенку.  Маршал и генерал обернулись - по другую сторону
колонны,  обгоняя и не замечая их, проехал сержант  Дюваль. Солдаты, которых
обгонял гусар, смотрели  на него  кто с  завистью,  а  кто  и  с неприязнью.
Рыжеволосый маршал улыбнулся и грустно сказал:
  - Ну вот, наконец-то я вижу человека, не потерявшего бодрость духа.
  -   Это  сержант  Дюваль,-  хмуро  пояснил   Оливье,  явно  недовольный
увиденным. - Известен  своей  храбростью  и, к сожалению, простотой. Если вы
помните...
  - Да,-  согласился маршал и  на некоторое время  задумался. - Но завтра
утром, Оливье, мне понадобится именно Такой  человек.  И  десять  лошадей...
Нет, пять достаточно. Генерал пожал плечами и сказал:
  - Как вам будет угодно.
  А тем временем на одном из ближайших холмов  показались казаки. Колонна
взяла ружья на  курок, а бородачи разъезжали на виду у отступавших и кричали
им что-то обидное. У одного из казаков на пику был поддет жареный поросенок.
Голодная  колонна  сбилась  с  шага,  солдаты в  смущении  отворачивались  и
вспоминали приказ: "Из строя  не выходить!"  Ведь  сколько  уж горячих голов
было порублено в сугробах!
  Заметив казаков, Дюваль, не переставая насвистывать, ослабил поводья, и
лошадь сама свернула с дороги, к казакам.
  -  За мной!  -  воскликнул  сержант.-  Проучим  мохнатых варваров!  - и
поскакал к холму.
  Ветераны отвернулись.
  А казаки, не переставая зубоскалить,  начали поспешно отступать к лесу.
Дюваль мчался за ними по снежной целине.
  - Ваша  светлость,- сказал Оливье,-  если сержанту наскучила  жизнь, то
это его дело. Но ведь он загубит и лошадь!
  - Оставьте, Оливье,- поморщился маршал.
  Казаки же  тем  временем  скрылись  за  холмом. Сержант  остановился  и
посмотрел по сторонам - он был совсем один, никто за ним не последовал. Снег
на вершине холма был притоптан казачьими лошадьми, да еще неподалеку валялся
оставленный азиатами поросенок. Сержант посмотрел туда, где скрылись казаки,
и крикнул:
  - Гринка! - подождал немного и снова: - Гринка!
  Никто  не  отозвался.  Тогда сержант  подхватил  поросенка  за  ногу  и
повернул к дороге.
  Когда он подъехал к колонне, смущенные солдаты старались не смотреть на
Дюваля. А тот, воскликнув:
  - Сокровища Кремля! - подбросил над строем поросенка.
  Жерди голодных  рук потянулись к добыче, и поросенок  тут  же бесследно
исчез. Сержант пришпорил лошадь и поскакал дальше.
  - Дюваль! - окликнули гусара.- Его светлость желает видеть тебя!
  Сержант не заставил повторять  дважды - он резко развернулся и направил
лошадь  прямо на колонну, та расступилась. Дюваль пересек дорогу, подъехал к
карете, спешился и  отдал  честь поджидавшему  маршалу. На генерала  сержант
даже не глянул.
  Маршал потрепал сержанта  по  плечу,  прицепил  ему на  грудь медаль  и
отвернулся. Сержант, замявшись, вернулся в седло и тронул лошадь.
  Когда он отъехал, Оливье наклонился к маршалу и тихо сказал:
  - Ваша светлость,  казаки хотели  заманить его в ловушку,  какая  ж тут
храбрость...
  Но маршал не пожелал отвечать генералу, а развернулся и пошел к карете.
  Мадам, наблюдавшая за  происходившим через  окно,  с улыбкой  встретила
его:
  - Я вижу, жив еще задорный галльский дух!
  - Да, конечно,- сухо ответил маршал, уселся поудобнее и вновь как будто
задремал.
  Тогда Мадам повернулась к Оливье.
  -  Генерал,  -  любезно  сказала она, - а  что будет  со  мной?  Оливье
растерялся, не зная, что и ответить. Тогда ответил маршал:
  - Мы не воюем с дамами,- сказал он, не открывая глаз.
  - Так я свободна? - осторожно спросила Мадам.
  - Н-не совсем. Вы поедете с  нами. Конечно, не в этой карете... но ваша
безопасность будет обеспечена.
  - Я. одинокая вдова,- тут голос у Мадам впервые дрогнул.- Я думала, что
все уже позади, что мне наконец поверят, но...
  - Так сидели бы дома! - отрезал генерал и отвернулся.
  А маршал Франции...
  Пройдет  еще три года,  и  он,  не  расстрелявший  женщину,  сам  будет
приговорен к расстрелу за верность присяге и своему  императору. Его выведут
на площадь Обсерватории, там он раздаст милостыню, а  после скомандует своим
бывшим солдатам: "Пли!"
  Артикул третий
  Сержанту доверяют государственную тайну
  Весело светило утреннее солнце. Бравый сержант неторопливо ехал рядом с
пехотной колонной. Из-под  небрежно расстегнутого  доломана как бы невзначай
сверкала медаль. Проходившие мимо солдаты почтительно перешептывались, глядя
на награду. Отличиться в славной баталии немудрено, а вот поди  прославься в
отступлении! Такая слава почетней вдвойне...
  Однако  же  сержант  был  мрачен,  медаль  не  согревала  душу.  С  чем
возвращался он из похода? С едва затянувшейся раной  и разбитой надеждой. За
день  до  генерального  сражения  Дюваль   был  ранен  картечью  при  взятии
Шевардинского редута, лишился лошади,  а после почитай два месяца провалялся
в  лазарете  Полоцкого  монастыря.  Поначалу  раненых  обещали  отправить  в
Смоленск, а затем далее, во Францию. Потом...
  Сержант лежал в просторной келье, смотрел на образа  неведомых святых и
думал  о всяком.  Сначала он  думал о том, что  будет  делать,  вернувшись в
родной  Бордо. Потом он  живо представлял себе, сколько же будет  радости  у
тех,  кто доживет,  когда  их отправят в Смоленск. Потом, устав мечтать,  он
просто  смотрел на голую серую стену  и  очень жалел, что не умеет рисовать.
Ведь если б умел, так взял бы уголь и нарисовал матушку, дом, виноградник и,
наверное, ту, которую еще не встретил. Потом...
  Семнадцатого сентября  из  окон монастыря  увидели,  как неподалеку, по
старой  смоленской  дороге, потянулись на  запад  первые  отступающие  полки
Великой Армии. Колонны проходили мимо, они возвращались на  родину, они пока
что были целы и невредимы, о раненых  никто  не вспоминал. Тогда все  те  из
забытых,  у  кого достало  хоть  немного сил, выползали на дорогу  и умоляли
забрать их с собой.
  Однако никто не хотел потесниться в повозке.
  Раненые  плакали, кричали, умоляли, ругались. А некоторые, и  среди них
Дюваль, просто молчали.
  Армия  проходила  мимо, раненые оставались. Донесли  императору, и  был
оглашен  приказ, чтоб в  каждую  повозку  брали  по одному раненому. Раненых
брали, но при первой же возможности от них избавлялись.
  Вот так и сержант вновь  оказался на  обочине, не проехав во  Францию и
десяти  верст. Повязки у него ослабли, рана открылась и  начала кровоточить.
Темнело, сержант  лежал  ничком,  слышал, как скрипели неподалеку колеса,  и
думал о том, что хорошо бы написать домой, чтоб не ждали...
  И вдруг он услышал знакомый голос.  Это Мари звала его! Та самая  Мари,
что  с ясными  глазами  и белой  челкой,  тонконогая,  гнедая  в подпалинах,
ходившая под ядрами без всяких шенкелей. И  точно: колонна продолжала ползти
на  запад, и  только  одна  повозка остановилась -  оттого,  что в  нее была
впряжена Мари.
  Лошадь стояла  у обочины, смотрела на  сержанта  добрыми  и  преданными
глазами  и  тихо звала хозяина.  Сидевшая  на облучке  женщина  в офицерской
шинели бросила поводья, чертыхнулась,  сошла на землю и, низко наклонившись,
посмотрела  на  лежавшего.  Глаза  у  этой  женщины были  неравнодушные,  и,
наверное,  поэтому она показалась ему красивой. А  еще сержант подумал,  что
именно такую незнакомку он хотел нарисовать углем на серой стене заброшенной
кельи. Сержанту стало стыдно за себя, небритого и жалкого. Чтобы хоть как-то
скрасить  впечатление,  он приподнялся  на  локте,  через силу  улыбнулся  и
сказал:
  -  Добрый  вечер,-   а  потом  добавил:  -  Ну  до  чего   вы   сегодня
очаровательны!
  - Да? - нахмурилась женщина.- А что вы здесь делаете?
  - Я жду вас.
  - Вы ранены?
  - Слегка.
  И тут Мари вновь подала голос. Женщина обернулась к лошади.
  - Не удивляйтесь,- сказал сержант.- Мы знакомы с ней вот уже шесть лет.
Скажите, где вы нашли ее?
  Женщина на некоторое время задумалась, а потом сказала:
  - Ну, в таком случае потрудитесь подняться.
  И женщина, ее звали Люлю, помогла сержанту забраться в повозку. А потом
перевязала ему  рану. А  в воскресенье сержант  Шарль  Дюваль и  маркитантка
Люсьен  Варле  поженились.  Полковой  капеллан   обвенчал  их  в  наполовину
сгоревшем  православном  храме. Наверное,  это было немножко неправильно, но
зато  очень красиво:  поднимешь голову - и в проломе купола  видишь  звезды.
Такие  же яркие и далекие,  как в  родном. Бордо. Если, конечно, не изменяет
память.
  Но  ничего,  он  вспомнит!   Кончится  поход,  старый  сержант  получит
отставку,  и они вернутся домой. Матушка благословит их,  и они будут жить в
мире и согласии.
  Там, где не бросают раненых.
  А  император  наберет себе новых,  молодых солдат.  И  уж с  ними-то он
наверняка дойдет до Индии.
  Но  это будет потом, а пока сержант  и маркитантка  ехали  во Францию в
любви  и согласии. Одиннадцать дней. И  одиннадцать вечеров сержант выпрягал
Мари  из  повозки и  ездил  за  провиантом.  Но  с каждым разом  делать  это
становилось  все  труднее  и  труднее,  ибо,  усаживаясь  за карты,  сержант
выигрывал  все, что  было  поставлено на  кон.  Так  что  каждый  вечер  ему
приходилось искать новых партнеров.
  Так было и в одиннадцатый вечер. Выиграв полтора десятка яиц, кролика и
полштофа  вина, сержант  вернулся к  себе... И  увидел, что  Люлю  убита,  а
повозка разграблена. Никто не знал, когда и кем  это было сделано,  и тем не
менее  сержант вызвал на дуэль всех, кто был  в ту ночь на бивуаке. Не теряя
выдержки, он говорил им самые обидные слова...
  Никто не принял вызова. Тогда сержант ушел из колонны и вскоре прибился
к подошедшей  с  севера  31-й бригаде  легкой  кавалерии генерала Делебра. В
карты  Дюваль  уже  не  садился, а  потому изрядно  голодал,  но лошадь  его
по-прежнему была в холе, однако никто не  смел и думать пустить  его в общий
котел.  А еще, невзирая на  мороз,  Дюваль не  позволял себе нарушать  форму
одежды, брился по два раза на день и, отнюдь не бравируя этим, искал смерти.
В бою.
  Но смерть не была к  нему благосклонна, и сержант получил медаль. А вот
теперь он  ехал, возможно, за второй медалью - не успел  Дюваль  проснуться,
как прибежавший посыльный сообщил, что сержант вызывается к маршалу.
  И когда Дюваль вошел в штаб,- просторную крестьянскую, избу, из которой
вынесли все,  кроме  стен,-  то  он  увидел там  уже  знакомого нам генерала
Оливье.  Генерал  сидел  за  импровизированным  столом  -  дверцей   кареты,
уложенной на  козлы для пилки дров. Генерал изучал карту, но, увидев Дюваля,
тут же поднялся и пошел ему навстречу.
  - О мой храбрый друг! - воскликнул он любезно.
  - Ладно  тебе,  Оливье, - отмахнулся сержант.  - Ведь ты  давно  уже не
новобранец, а я не эскадронный командир.
  - Да-да, ты прав,  - вздохнул генерал. -  Увы, но юность невозвратна! -
Тут он  увлек  сержанта  к окну  и  продолжал:  - А ты все такой  же, Шарль!
Храбрейший из  храбрых  растроган  твоим поступком.  Ведь  этот  поросенок -
сколько в нем  благородства!  Какая щедрость в столь тяжкий час,  когда даже
маршалы вынуждены есть конину! Шарль, хочешь водки? Настоящей русской водки.
Клянусь, нигде в армии ты не сыщешь и капли...
  Сержант молча отказался. Присев на подоконник, он терпеливо ждал, когда
же генерал заговорит о деле. Но генерал не спешил. Он насупился и сказал: .
  - Я наслышан о вашем несчастии, сержант.
  -  Ты?  Знаешь?!  -  Сержант  прекрасно  понимал,  что  Оливье  ему  не
собеседник, и в то же время...
  - Ну ладно, к делу! -  веско сказал генерал.- Ведь я пригласил тебя для
важного, - тут он поднял длинный и холеный указательный палец, - для важного
и секретного разговора!
  Для  пущей значимости Оливье оглянулся по сторонам  - нет ли поблизости
кого постороннего. Посторонних не было, и генерал продолжал:
  - Я не  забыл нашей прежней  дружбы,  клянусь!  Когда  ты вчера нарушил
приказ и вышел из строя, я заступился за тебя, и вот  результат! - И генерал
тронул медаль на груди сержанта.
  - Спасибо! - сухо ответил сержант. Он был послушным сыном,  и по совету
матушки был вежлив со всеми без исключения.
  -  Шарль!  -  Генерал  перешел  на   доверительный  полушепот:  -  Тебе
поручается доставить одну из карет маршала лично императору. Лично, а?
  Сержант пожал плечами: приказ есть  приказ, кто их обсуждает? А генерал
добавил:
  - И  Маленький  Капрал  восстановит  тебя  в  прежнем  зв