ом. Что делать! Никто не уверен в завтрашнем дне, пули и ядра не щадят.
Каждый  торопится  опустошить  свой  карман,  получить   хотя   бы   иллюзию
удовольствия, прежде чем умереть. Таким образом,  самое  бесстыдное обирание
сделалось  здесь  чем-то  дозволенным  и обычным,  и обобранные не  особенно
огорчались этим.
     Кроме  того,  сюда  прибыло  много  англичанок и француженок,  которые,
испытав массу  неприятностей, решились  присоединиться  к своим  мужьям.  Им
живется очень  дурно в этом городе,  полном шума, гама, криков  и оргий, где
нельзя достать самых необходимых вещей для обихода.
     Но они с достоинством переносят свое положение ради своих мужей.
     В  это  время  Сорви-голова,  после  посещения  подземелья,  испытывает
потребность угостить своих товарищей. Он ощущает безумную радость при мысли,
что взятое  им русское  золото  послужит  для  выпивки французам,  и  двести
луидоров,  найденные в сундуке, вполне оплатят  пирушку, которую он  даст  в
честь своих шакалов, смелых и отборных зуавов второго полка.
     Эта  пирушка  адского  патруля  производит  эффект  необычайный.  Зуавы
собираются кучками, ходят взад и вперед, веселые, с горящими глазами, задрав
нос кверху.
     Возлияния следуют за возлияниями, и Сорви-голова, карман которого набит
золотом,  платит  по-царски,  не  считая.  Тосты не  прекращаются.  Пьют  за
здоровье императора,  королевы Виктории, генерала Канробера, генерала Боске,
полковника Клэра, капитана Шампобера.
     Сорви-голова заказал обед в ресторане.
     Зуавы,  уже  подвыпившие,  но  еще  держащиеся  на   ногах,  с  песнями
направляются обедать.
     Обед изобилует вкусными яствами, острыми приправами, которые возбуждают
жажду.  Едят  хорошо, но  пьют  еще  лучше.  Соленый  Клюв, профессиональный
пьяница, блистательно оправдывает свое прозвище.
     А Сорви-голова платит, платит за  все, словно  первоклассный банкирский
дом.
     Товарищи, пораженные обилием золота,  струящимся из  его рук,  не верят
своим глазам.
     -- Что ж, ты нашел золотой рудник? -- спрашивает трубач. -- Или получил
наследство?
     Сорви-голова смеется и требует шампанского.
     -- Не продал ли ты  душу черту? Отвечай же мне!  -  настаивает  трубач,
который, пьянея, становится упрямым как мул.
     -- Это, мой  старый трубач, -- восклицает Сорви-голова, -- не больше не
меньше как  московское золото, которое я нашел  в потаенном месте, куда  вас
сведу как-нибудь!
     -- Русское золото? Не может быть!
     -- Да, плата за измену, которую я нашел и взял себе!
     Неосторожные слова, о которых Сорви-голова горько сожалел потом!
     В  самом деле, космополитическое население Камышовой бухты представляло
собой целый  очаг шпионства. Среди этих подозрительных  левантийцев,  хитрых
пронырливых  татар, среди  всех этих  людей, потерявших понятие  о чести, об
отечестве, нашлось много людей, готовых ради денег служить шпионами. Поэтому
в  Севастополе,  в армии  Меньшикова, знали  все, что происходило в  союзной
армии.
     ...Но   время  идет.  Скоро   потушат  огни.  Пора  покидать  ресторан,
заканчивать пирушку.
     Последнее возлияние. Бутылки пусты. Шум, крик, тосты,  песни -- все это
мешается в какой-то хаос. Вдруг зазвучали трубы и барабаны. Тушить огни! Все
здесь   подчинено  военному   режиму,  даже  воровские   лавчонки  и  казино
закрываются, словно по волшебству.
     Сорви-голова платит по счету и выворачивает свои карманы. Все проедено,
пропито до последнего сантима!
     -- Ну и обед! -- говорит Соленый Клюв. -- Один восторг!
     -- Да, замечательный пир! -- повторяют  гурманы, пересчитывая блюда. --
Жареное мясо, суп... филе... овощи и масса всяких вкусных вещей!
     -- Мы съели верблюда!
     -- Не может быть!
     --  Да,  сегодня  утром  верблюд  сломал  себе  ногу...  Его  забили  и
приготовили нам под разными соусами. Мы съели целого верблюда!
     Зуавы громко хохочут и кричат:
     -- Браво! Верблюд! Целый верблюд!
     Пошатываясь,  веселые  и  довольные, они направляются  в  траншею,  где
тянется длинный ряд палаток, ложатся  и засыпают  праведным  сном. На другой
день  адский   патруль  чувствует  себя  скверно,  но  с  обычной  смелостью
принимается за свое дело, полное тревог и опасностей!
     Проходит десять дней. Русские учащают ночные атаки, и -- странная вещь!
-- они всегда проходят успешно.  Измена, предательство помогают им в дерзких
вылазках.  Главный  штаб  меняет пароль два  раза за ночь. Фальшивые батареи
маскируют   настоящие.   Тщательно  скрывается   движение  войск.  Напрасно!
Неприятель  всегда   предупреждается  с  дьявольской  точностью.  Между  тем
начинают  распространяться  разные  слухи  о  людях,  которые  бесконтрольно
куда-то уходят, Бродят около русских укреплений, делают что хотят. Можно  ли
доверять этим людям, можно ли быть уверенным в их честности, верности долгу,
отечеству и  знамени? Начинают  говорить  об  адском патруле  и,  наконец, о
Сорви-голове.  Кто  первый  назвал  его?  Трудно сказать. Какой-то  коварный
аноним. Да, Сорви-голова --  предатель!  Этот  пир, заданный им товарищам...
Позорная оргия, где адский патруль хвастался русским  золотом! Это золото --
цена его измены,  его бесчестия! А ночные  отлучки  Сорви-головы? Ночью  его
видно   всюду.  Он  подглядывает,   подслушивает,  подстерегает,   исчезает,
появляется  у своих  друзей  --  русских.  Конечно, он изменник! И на  груди
изменника крест Почетного Легиона!
     Теперь уже громко обвиняют в измене этого неустрашимого  солдата, этого
храбреца,  которому завидуют втайне. Так  продолжается целую неделю. Наконец
гроза разражается.
     Однажды после полудня Сорви-голова, свободный и веселый, один гуляет по
улицам,  наблюдая уличную  жизнь. Он  надеется  встретить  товарища, который
поможет ему истратить деньги, только что полученные от отца.
     Но  Сорви-голова встречает сержанта  Дюрэ, которого он  не видел  после
того  драматического  эпизода.   Как   кавалер  ордена  Почетного   Легиона,
Сорви-голова имеет право на салют солдат и унтер-офицеров.
     Ему  лично это вовсе  не  нужно, но эта честь отдается кресту Почетного
Легиона --  символу  военной заслуги,  как выражение  величайшего уважения к
солдату со стороны отечества.
     Остановившись  в четырех  шагах  от зуава,  сержант Дюрэ посмеивается и
закладывает руки за спину, чтобы показать свое пренебрежение.
     Сорви-голова  чувствует легкую дрожь  --  предвестник гнева, и  говорит
спокойным голосом:
     --  Сержант, устав  требует, чтобы вы отдавали  честь  кавалеру  ордена
Почетного Легиона. Потрудитесь повиноваться уставу!
     Сержант поворачивается, оглядывается,  замечает вблизи отряд линейцев и
злобно отвечает:
     --   Я  не  отдаю  честь  кресту,  опозоренному  изменником,  продажным
негодяем, шпионом русских!
     Эти  ужасные слова падают на зуава, как пощечины. В ушах у него звенит,
в глазах мутится, горло сжимается, сердце перестает биться. Ему кажется, что
он умирает. Дикий вопль вырывается из его груди...
     -- Негодяй...  подлец! Я  впихну эти слова тебе назад в глотку!  Я убью
тебя!
     Яростным прыжком  Сорви-голова кидается на сержанта,  швыряет его,  как
мяч, бросает на землю, вскакивает на него, лелея мысль убить его, истерзать.
     -- Ко мне! Товарищи! На помощь! -- кричит сержант.
     Линейцы бросаются на  зуава.  Их  около десяти человек, предупрежденных
заранее, знающих, в чем дело.
     -- Ах вы  негодяи, десять  против одного!.. И это  французы! --  кричит
Сорви-голова, колотит их ногами, кулаками, валит на землю.
     -- Смелее,  товарищи!  Смелее!  --  кричит  сержант.  --  Держите  его,
изменника, позорящего французскую армию! Держите!
     Возбужденные этими словами, уверенные, что  зуав виноват, солдаты снова
кидаются  на  него. Трое или четверо  из них падают  на  землю под яростными
ударами Сорви-головы.
     --  Скоты!  -- кричит он громко.  -- Я -- изменник, я -- продажный!.. Я
убью вас!
     К  несчастью,  поблизости нет  ни  одного зуава, чтобы помочь товарищу.
Несколько торговцев подошли к месту происшествия и с любопытством глазеют на
драку.
     -- Надо кончить с  ним! -- решает Дюрэ, наклоняется, поднимает  обломок
сабли,  подкрадывается к зуаву и швыряет  ему в лицо. Залитый  кровью,  зуав
останавливается, шатаясь, и подносит руки к глазам.
     -- Негодяй! --  кричит он. --  Я  вырву  твое подлое  сердце!  Ко  мне!
Шакалы! Ко мне! -- испускает он отчаянный вопль.
     Солдаты хватают его,  валят  на землю, впихивают  ему  в  рот  платок и
связывают.  Вот Сорви-голова  --  обезоруженный,  неподвижный,  как  труп, с
окровавленным  лицом --  в полной власти своего смертельного врага!  Сержант
наклоняется к нему и говорит ему тихим, шипящим от злобы голосом:
     -- На этот  раз ты в моих руках, храбрец. Ты погиб! У тебя сорвут крест
и расстреляют тебя. Я буду счастлив! Товарищи! Отнесите изменника  и заприте
его до суда -- его ждет казнь!

ГЛАВА VI


     Ярость   патруля.  --  Вмешательство  полковника.   --  Надо  успокоить
волнение. -- Сорви-голова и его полковник. -- Протест. -- Надо проверить. --
Ночная  экспедиция.  -- Ничего. -- Отчаяние.  --  Буффарик.  -- Пистолет. --
Энергичный отказ. -- Свобода!

     Арест Сорви-головы ошеломляет солдат.  Весь  полк  протестует, как один
человек. Начинается волнение. Волонтеры адского патруля беснуются, ругаются,
ломают  оружие и  хотят,  чего бы  им  это  ни стоило,  освободить  любимого
командира из тюрьмы.  Трубач  трубит  сбор.  Вокруг  него  собираются зуавы.
Повсюду видны сжатые кулаки,  поднятые карабины, искаженные гневом бронзовые
лица, растрепанные бороды...
     Буффарик,  Дюлонг,  Роберт,  Бокамп, близкие  друзья  Жана,  производят
адский шум, усиливающийся с каждой минутой.
     --  Сорви-голова!  Мы  хотим  видеть  Сорви-голову!  Вперед,  товарищи,
вперед! Освободить его!
     Дело становится серьезным...
     Офицеры бросаются в толпу,  стараясь  восстановить  порядок,  успокоить
солдат.
     Полковник хорошо знает своих зуавов. Образцовые солдаты,  ясные головы,
золотые  сердца!  Он  умеет  говорить с ними твердо, но ласково, и, видя  их
возбуждение, командует:
     -- Стройся! Живо!
     В силу привычки и дисциплины зуавы строятся, но продолжают кричать:
     -- Сорви-голова! Мы хотим видеть Сорви-голову!
     Заметив около себя Буффарика, полковник говорит ему:
     -- И ты, старый боевой конь?
     --  Господин  полковник,  --  с  достоинством  отвечает   сержант,   --
Сорви-голова -- жертва клеветы! Это пощечина зуавам всего полка!
     --  Хорошо сказано!  -- кричат  зуавы. -- Да здравствует  Буффарик,  да
здравствует Сорви-голова!
     --  Дети мои!  --  говорит  полковник.  -- Я  думаю  так  же,  как  вы.
Сорви-голова -- образец честности и мужества... Он будет возвращен вам!
     - Сейчас же! Сейчас! -- кричат самые нетерпеливые.
     --  Молчать, когда  я говорю! -- прерывает их полковник. --  Я  займусь
этим  немедленно, но прошу  вас, ради Сорви-головы, не делайте  глупостей...
Нельзя  же доказывать  его  невиновность стрельбой  из карабина! Ступайте  в
палатки и верьте моему слову. Вольно, ребята!
     -- Да здравствует кебир! -- раздается громогласный крик.
     Успокоенные зуавы возвращаются в свои палатки, а полковник направляется
в лагерь в сопровождении двух офицеров -- батальонных командиров.
     Командир  линейного  полка -- личный  друг полковника. Он не  разделяет
оптимизма  полковника  и  смотрит   на  дело   очень  серьезно.   Обвинение,
предъявленное  Сорви-голове, основывается  на солидных данных. Подана  целая
бумага, очень хитро и умно составленная.
     Полковник пробегает глазами бумагу и говорит:
     -- На вашем месте я бросил бы все это в огонь!
     -- Но  от этого мы ничего не  выиграем, ни я, ни ваш зуав! Сорви-голова
впутан в серьезное дело...
     -- Которое его опозорит!
     -- Ему придется доказывать свою невиновность!
     -- Хорошо, позвольте нам повидать  его! Я поговорю с ним. Спрошу его. В
сущности, я убежден в его верности долгу и знамени!
     Офицеры входят в  каземат, где сидит  несчастный Сорви-голова.  Каземат
этот, с амбразурой вместо окна, довольно обширен и не похож на тюрьму. В нем
много  воздуху, стоит  кровать, стол  и  стул. Любой офицер  батареи мог  бы
позавидовать такому помещению.
     При  виде входящих офицеров Сорви-голова, который мечется,  как зверь в
клетке, останавливается как вкопанный и отдает честь.
     -  Ну, мой бедный Сорви-голова, -- дружески говорит полковник, -- опять
беда!
     --  Господин  полковник, разве можно принимать всерьез  низкую  клевету
негодяя, моего заклятого  врага?.. Из-за него меня присудили к смерти тогда,
на Альме...
     -- Сержант Дюрэ?
     -- Да, он!
     --Тем не менее он обвиняет тебя в сношениях с врагами в измене...  Тебе
придется защищаться!
     -- Господин полковник! Господин капитан! Это же подлая ложь, это глупо,
возмутительно! Вся моя жизнь является опровержением этой клеветы!
     --  Я согласен... все мы  согласны  с этим! Но если бы ты знал, бедный,
как этот сержант все исказил... какие улики нашел против тебя!
     --  Господин полковник!  Я сын старого  служаки, одного из  верных слуг
Наполеона, и с детства воспитан в правилах чести и повиновения своему долгу.
Наконец, если я  совершил преступление, то для чего? С какой целью стал бы я
позорить  безукоризненное  прошлое,  всю  мою  солдатскую  жизнь?  Ведь  нет
действия без причины, и  каждое преступление имеет  свою цель! Ну  можно  ли
подозревать меня в позорном преступлении, в измене отечеству для того, чтобы
устроить пирушку товарищам?
     --  Это верно, мой  друг! Но тебя  все-таки спросят, откуда ты взял эти
деньги!
     --  Господин  полковник!  Я  расскажу  в   двух  словах.  Я   нашел  на
севастопольском  кладбище  подземный ход, который ведет в часовню и проходит
под  центральным  бастионом.  Там много  оружия, амуниции, и,  кроме того, я
нашел сундук,  в котором лежала  полная солдатская  форма зуава,  с  крестом
Почетного Легиона, и кошелек с четырьмя тысячами франков  золотом, которые я
взял себе без зазрения совести и истратил на угощение для товарищей!
     -- Слушай, Сорви-голова, что за романы ты нам рассказываешь?
     -- Истинную правду, господин полковник! Клянусь честью!
     --  Это  надо  проверить. Но почему ты  не доложил  начальству  о своем
открытии? Ведь это очень важно!
     --  Приберегал  это  для  себя,  чтобы  раскрыть одну тайну  и взорвать
бастион!
     -- Это возможно,  и  мы верим тебе, но нужно все это проверить. Сегодня
ночью ты поведешь нас!..
     -- К вашим услугам, господин полковник!
     Полковник подходит  к  зуаву,  дружески  кладет ему руку  на  плечо  и,
всматриваясь в его глаза, тихо говорит:
     -- Сорви-голова! Я верю в твою невиновность...
     -- Благодарю вас, благодарю, господин полковник!
     -- Я поручусь за тебя перед  главнокомандующим, он один может дать тебе
свободу...
     -- Как,  господин полковник? Разве я не свободен? -- с  тоской  говорит
зуав.
     -- Дай мне слово, что ты не убежишь!
     Сорви-голова выпрямляется.
     -- Клянусь честью, господин полковник, что не буду пытаться скрыться!
     -- Хорошо,  я  верю  тебе! Оружие тебе вернут, и ты войдешь с  нами как
свободный солдат!
     --  Благодарю,  господин полковник,  вы  увидите,  что я достоин вашего
доверия!
     Наступила ночь. Экспедиция готовится  в глубокой тайне. Приказано  идти
целой  роте.  Заинтересованные таинственностью, люди  весело отправляются  в
путь. Полковник  держится  вдали,  в группе  офицеров, закутанных  в шинели.
Воздух свеж, и ночь очень темная.
     Рота  с  бесконечными предосторожностями  направляется к  кладбищу. Тут
опасно,  повсюду   русские.  Часть   роты   оставлена   в   резерве;   отряд
останавливается у  кладбища, все остальные проникают за  ограду  и  занимают
позицию.
     Во  главе группы  офицеров уверенно  шагает Сорви-голова,  спокойный  и
решительный.
     Подходят к часовне. Сорви-голова толкает дверь и просит офицеров войти,
вынимает из мешка свечу и зажигает ее.
     Офицеры молчат.
     -- Фокус очень  прост и остроумен!  -- говорит  Сорви-голова, подходя к
алтарю, наклоняется  и нажимает гвоздь  на кресте. Стена  не двигается. Зуав
нажимает сильнее... Напрасно! Панель неподвижна, как скала.
     Кровь бросается ему в лицо, тело покрывается холодным потом.
     -- Значит, механизм испорчен! -- лепечет он.
     Потом его охватывает ярость, и он кричит:
     -- Увидим!
     Схватив  карабин, он колотит им  по  стене  с таким воодушевлением, что
тяжелая панель разлетается в куски.
     -- Наконец-то!
     Сорви-голова,  задыхаясь,  берет  свечу,  подносит  ее  к  отверстию  и
говорит:
     -- Господин полковник, сейчас мы увидим лестницу. Посмот...
     Слова останавливаются в горле.
     Бледный, дрожащий, он видит перед собой только ровный мозаичный пол. Ни
следа  отверстия, ни лестницы, ни малейшего намека  на подземный ход!  Можно
думать, что это простая мистификация!
     Сорви-голова  чувствует  и  понимает  это,  хочет говорить, защищаться,
доказать  свою  правдивость, но  только хрип и рыдания  вырываются из груди.
Кровь шумит в его ушах, в глазах -- красное облако, и ему кажется, что череп
его лопнет. Потом он теряет сознание и погружается в пустоту.
     -- Я невиновен!  -- бормочут  его посиневшие губы.  Полковник  пожимает
плечами и холодно говорит:
     --  Господа,   нам  здесь  нечего   делать!   Я  рассчитываю  на   вашу
скромность...  прошу вас, ни  одного  слова  об  этом.  Этот  несчастный  --
виновен! Если умрет,  тем лучше для него. Ради чести всего полка необходимо,
чтобы он исчез! Я позабочусь об этом!
     Через сутки Сорви-голова,  принесенный  солдатами в каземат, очнулся от
своего  кошмара. Он  лежал на постели, с головой, обложенной компрессами,  с
ноющей  болью  во  всем теле. Подле  него, на  стуле, сидел  зуав с  длинной
бородой, с грудью, украшенной крестами и медалями.
     -- Буффарик! -- тихо шепчет Сорви-голова.
     -- Ах, мой голубь... бедный Жан!
     -- Ну, что случилось?
     -- Скверные вещи... у меня камень на сердце!
     --  Говори  же,  умоляю  тебя!  Понимаю...  меня  считают  виновным!  И
полковник тоже?
     -- Да, он послал меня к тебе... потому что... черт возьми! Потому что я
старейший солдат полка и люблю тебя...
     -- Он послал тебя? Зачем?
     -- Да, гром и молния! Проклятое поручение!
     -- Говори же! Ты уморишь меня!
     -- Он послал меня сказать... передать тебе... одну вещь...
     -- Какую вещь?
     Бледный,  убитый происходящим,  сержант вынимает  из кармана  пистолет,
кладет его на постель и глухо бормочет:
     -- Игрушка смерти! Бедный ты мой!
     -- Понимаю! -- кричит Сорви-голова, срывая с головы компрессы. -- Кебир
хочет, чтобы я убил себя во избежание позора! Не правда ли?
     Старый сержант молча кивает головой.
     -- Хорошо, --  говорит Сорви-голова, --  повтори мне его  слова! Что он
сказал тебе?
     --  О,  немного! "Старик, -- сказал мне  кебир, --  снеси этот пистолет
Сорви-голове... Если  у него есть сердце, он покончит с собой, а я замну это
грязное дело, и его имя не будет опозорено!  Это все, что я могу сделать для
него ради его прежних заслуг!"
     Сорви-голова вскакивает с кровати и кричит:
     -- Буффарик, старый друг, отвечай  мне откровенно, как следует честному
солдату. Ты веришь, что я продался  неприятелю... изменил долгу,  отечеству,
знамени?
     -- Нет, не верю! Тысячу раз нет!
     -- А твои? Мадемуазель Роза?
     -- Она, моя дочь, милое создание... Она готова отдать свою жизнь, чтобы
доказать твою невиновность!
     --  Отдай мне  твою  дочь,  Буффарик!  Если бы я попросил ее быть  моей
женой?
     -- Охотно, Жан! Я буду счастлив назвать тебя моим сыном!
     Лицо  Сорви-головы  сияет. Он  бросается  в  объятия Буффарика,  крепко
обн