ка так обрадовался своей сделкой, что не  стал  спорить.  Эхе  со
смутным пониманием отобрал четыре лучших камня и тщательно спрятал  их  за
пояс.
     - Постой за дверьми, пока я управлюсь! Я скоро, - сказал ему  Федька,
не желая при нем лезть в сундук за деньгами.
     Эхе послушно вышел и остановился в сенях, слушая как Федька  отпирает
свой сундук и звенит деньгами. В эту минуту со двора к сеням подошли  люди
и невольно привлекли на себя внимание Эхе. Он стоял в  темных  сенях  и  с
недоумением смотрел  на  них.  Рыжий,  кривой  поводырь,  бросив  на  двор
медведя, тянул за руку хорошенького мальчика, который  заливался  слезами;
маленький раскосый мужичонка шел рядом и держал мальчика за другую руку.
     Они вошли в сени и, наткнувшись на  рейтара,  видимо,  смутились,  но
раскосый быстро оправился и спокойным голосом спросил Эхе:
     - Федька-то в каморе, што ли?
     Эхе был поражен виденным и невольно произнес вместо ответа:
     - Зачем у вас мальчик этот? И чего он плачет? Мальчик! - нагнулся  он
к ребенку, - ти кто?
     Но рыжий быстро и грубо рванул мальчика за руку и заслонил его собою.
     - Ты, мил человек, сказал он резко, - за своим присматривай добром, а
другому в кошель не запускай лапу!
     - Я! Я вот хочу знайть!.. - вспыхнул Эхе,  но  в  эту  минуту  Федька
раскрыл дверь, увидел, в чем дело, и поспешно позвал к себе воина.
     - На тебе деньги, считай! - сказал он, махая  рукой  рыжему,  который
ввел ребенка. Эхе успел их заметить, считая деньги и укладывая их за пояс.
Уложив деньги, он почувствовал что голоден и устал, и сказал хозяину:
     - Я у тебя заночевайть буду. Мой хотел на Кукуй, но не знай пути.
     Федька ласково кивнул ему.
     - Исполать! Иди! Иди! Там все найдешь: и табак, и карты, и  зернь,  и
вино. Прямо через сенцы иди! Вона дверь!  -  ответил  он,  толкая  его  из
горницы.
     Эхе пошел, но едва дверь за Федькой закрылась, он вернулся  к  ней  и
стал слушать.  Гудел  рыжий,  пищал  раскосый,  шепелявил  Федька,  плакал
жалобно мальчик, и Эхе, с трудом прислушиваясь к быстрой речи, понял,  что
мальчик приведен по приказу Федьки за десять рублей и что мальчик боярский
сын. Послышался звон денег, и Эхе едва успел войти в  общую  горницу,  как
сзади его послышались голоса рыжего и Федьки.



                                    4

     Когда вошел капитан Эхе в большую горницу он не узнал ее сразу, такое
буйное веселье царило в ней вместо прежней тишины.  В  большой  печи  ярко
горел огонь, не смотря на душный, летний вечер; в  трех  углах  в  высоких
поставцах горели пучки лучин,  наполняя  густым,  едким  дымом  горницу  и
застилая им низкий потолок. За  двумя  длинными  столами,  что  стояли  по
сторонам горницы, в различных позах сидел всякий  народ  с  разгоряченными
лицами. Одни играли в косточки, другие в кости, третьи, собравшись кучкой,
просто пили водку и пиво. Среди  нарядов  мужчин  виднелась  и  дерюга,  и
поскона, и суконный кафтан, и воинский убор  У  конца  стола  сидел  почти
раздетый пьяный арыга и, стуча оловянной чаркою, кричал:
     -  Лей  в  мою  голову!  -  остались  еще  алтыны   от   материнского
благословения!
     Подле него расположилось несколько  стрельцов,  дальше  знакомые  нам
скоморохи, какой-то купчик из рядов, все с пьяными лицами,  то  задорными,
то добродушными.
     По горнице, услуживая гостям, юрко  сновали  два  подростка  в  синих
дерюжных рубашках без опоясок, грязные, босоногие. В углу  горницы,  подле
печи, стояла бочка с водкой и два бочонка с пивом, и подле них  сидел  тот
самый парень, который отворил капитану калитку.
     Эхе вошел, огляделся и сразу узнал давно  знакомую  ему  картину.  Он
почувствовал за своим поясом тяжелые талеры, вспомнил, как в своих походах
он купил и веселился, и тотчас же махнул рукой одному из  подростков.  Тот
мигом понял его знак и торопливо поднес ему оловянную кружку с водкой.
     - Пей во здравие! -  сказал  он,  кланяясь  гостю.  Эхе  кивнул  ему,
встряхнул головою, поднял кружку и залпом осушил ее, прищелкнув языком  от
удовольствия.
     Близ сидящие заметили рейтара и с любопытством следили за ним.
     В то время уменье выпивать  считалось  одною  из  доблестей,  и  всем
понравилась молодецкая ухватка Эхе.
     - Вот это по нашему: хлоп и нету! - закричал ярыжка, взмахивая руками
как крыльями.
     - Иди к нам, ратный человек! - позвали его к себе стрельцы.
     Эхе сел подле них.
     - Тащи, малец, братину! - крикнул один из стрельцов. - Немчины славно
рубятся, да и пить не дураки тоже!
     - Дело говоришь, Михеич! - весело отозвался другой стрелец помоложе.
     Мальчишка поставил на стол муравленный горшок, наполненный водкой,  и
небольшой ковшик. Михеич разлил им водку по кружкам.
     - Откуда рубец у тебя, немчин? - спросил он.
     - Этот? - сказал Эхе. - Ваш русский бил, в Москве когда были.
     - Эге-ге! - усмехнулся Михеич, - может,  и  мой  бердыш.  Я  тогда  с
князем Пожарским у Никитских ворот с немцами бился.
     - Жарко бил! - сказал Эхе. - Кругом горит. Все  кричат,  тут  русский
воин, там русский: с города: и меч, и смола, и камни.
     - А ты что же  думал,  немчин,  что  мы  матушку  Москву  вам,  псам,
отдадим? - подходя пьяной походкой, спросил ярыжка.
     - Мой ничего не думал. Мой служил у генерала Понтуса Делагарди, а  он
у генерала Гонсевского служил!
     - Ну, вот и намяли бока! - захохотали кругом.
     Эхе покраснел.
     - Потому, что поляк глюпий, - сказал он.

                         Не ходи, кума, на лед, -
                         Там провалишься!

     Раздалась веселая песнь скоморохов, и они пустились в пляс.  Один  из
мальчишек, изображая женщину, затоптался на месте, махая платком.
     - Люблю! Отхватывай, Алешка! - закричал молодой стрелец.
     В это время Эхе заметил кривого рыжего и его товарища. Они пили  и  о
чем-то спорили. Эхе перешел  на  другое  место  и  сел  подле  них,  думая
услышать имя хорошенького мальчика.
     - Волчья сыпь! Пять рублей кожею дал, - говорил рыжий.
     - Себе и бери их, а нам отдай серебро! - ответил раскосый.
     - Тоже! Все пополам. Кожаные пропьем, а эти разделим. Эй,  Алешка!  -
закричал рыжий.
     К нему подбежал плясавший мальчишка.
     - Пить будем! Тащи красулю!
     -  Важно,  ой,  важно!  -  вскрикивал  купчик,  глядя   на   пляшущих
скоморохов, и, вдруг, взвизгнув, сам пустился притоптывать.

                           Я в кусточки пошла,
                           Добра молодца нашла!!

     Стены затряслись от топота ног.
     - Вот как у нас, немчин! - кричал купчик отплясывая.
     - Умеешь так? Уф! -  и  он  упал  на  лавку,  вытирая  грязной  рукою
вспотевший лоб.
     - Будет плясать! - сказал он, - пить станем. Всех пою! Молчаливый  до
времени, он стал теперь угощать всех водкой и заговаривал с каждым.
     - Пирование у нас теперь будет. Эх! На три дня!
     - Закурим! - отозвался угрюмый подъячий.
     - Чай, и вы затем сюда пришли? - спросил Михеич у скоморохов.
     - Вестимо, за тем же, - ответил раскосый, товарищ  рыжего.  -  Теперь
говорят, на площадь-то и мед и пиво выкатят: на три дня гулянка!
     - Слышишь, из тюрем выпустят!
     - Всем ярыжкам награда будет!
     - Ну?!
     - Кому плетью, кому просто тычком! - все засмеялись.
     - Что же будить завтра? - спросил захмелевший Эхе.
     - Ах ты, немчин, немчин! - с укором сказал купчик. - Завтра наш  царь
батюшка своего батюшку сустретить. Из полона вызволил его, сердешного,  от
ляхов поганых!
     - Нас то завтра по всей дороге вытянут: стой! - гордо заявил  молодой
стрелец.
     - А вы, чай, к Федьке за  ребятишками?  -  спрашивал  временем  рябой
подьячий у рыжего.
     - Вестимо,  не  без  этого,  -  ответил  он.  -  Калечных  надоть  да
плясунишку.
     - Есть у него, есть! - сказал тот.  -  Намеднись  он  их  штук  шесть
купил. Жмох!
     - Уж это как быть должно!
     Компания хмелела. У Эхе уже слипались глаза.
     - Где у вас спать-то можно?  -  спросил  он  у  старшего  парня,  что
разливал водку.
     - Клети есть для того, -  ответил  он,  -  идти  хочешь?  Эхе  только
промычал в ответ.
     - Алешка, крикнул парень, - веди немчина в клеть на ночевку!
     - Идем! - сказал шустрый Алешка и ухватил  Эхе  за  епанчу  и  провел
капитана в клеть, что стояла особняком в глубине  двора;  но  Эхе  не  мог
заснуть, не смотря на выпитое. Он снял тяжелые сапоги и латы, отвязал меч,
но из осторожности не снимал кушака и камзола и ему было невыносимо  душно
в тесной клети; он вышел на двор, обошел  избу  и  вошел  в  сад,  который
тянулся позади нее. Бродя по саду он наткнулся на большой деревянный сарай
с маленькими оконцами.
     Чем-то таинственным, мрачным веяло от этого  здания,  запрятанного  в
чаще, особенно теперь, среди ночной тишины и мрака. Эхе,  положа  руку  на
нож, осторожно обошел вокруг сарая и уже хотел уйти, как вдруг  в  стороне
послышались шаги. Он спрятался за дерево и увидел Федьку Беспалого. Он вел
за руку мальчика и говорил ему:
     - Ну, ну, не хнычь! Здесь много таких мальчишек и девчонки есть. Тебе
весело будет!
     - Мамка моя!  Мамка  моя!  Не  хочу  тут  быть!  -  говорил  мальчик,
задыхаясь от слез.
     - И мамка сюда придет! Ну, иди, что ли! -  И,  отворив  дверь  сарая,
толкнул туда мальчика и снова запер дверь висячим замком.
     Эхе вышел из засады, когда Федька удалился, и неохотно побрел в  свою
клеть. В своей  походной  жизни  он  видел  всякие  виды  и  приучился  не
вмешиваться в чужие дела; но этот мальчик и его участь как-то интересовали
его помимо воли. Он вошел в клеть,  но  спать  уже  не  мог  и  беспокойно
ворочался с боку на бок. Наконец, встал, надел латы, взял шлем,  опоясался
мечом и вышел на двор, а потом на пустынную улицу.



                                    5

     Князь Теряев-Распояхин, во время пребывания своего в  Москве,  гостил
всегда  у  Федора  Ивановича  Шереметьева,  начальника  вновь  основанного
аптекарского приказа, с которым  сдружился  после  неудачного  похода  под
Новгород против Делагарди, когда был ранен и лечился через  него  у  врача
Дия.
     Федор Иванович души в князе не чаял и отвел ему на  все  времена  две
горницы в своем доме, который считался одним из  самых  богатых  домов  во
всем Китай-Городе.
     Сейчас после разорения построил ему эти хоромы немец из слободы.
     Они были выстроены с теремами, с башенками, с клетями и  холодушками,
с расписными печами внутри и затейливыми балясинами снаружи.  На  обширном
дворе раскинулся еще добрый десяток изб да  бани,  да  сараи,  потому  что
Федор Иванович держал у себя до 500 человек челяди, как подобало  знатному
в то время человеку.
     Князь  Теряев  не  чувствовал  у  него  ни  малейшего  стеснения   и,
случалось, даже не видел своего хозяина несколько дней; но теперь они  все
время были неразлучны.
     Царь Михаил отличал  их  перед  прочими,  и  они  в  совете  помогали
составить порядок встреч возвращавшегося Филарета Никитича.  Царь  поручил
князю Теряеву стеречь приближение Филарета к Москве и тотчас известить его
об этом, чтобы самому во-время поспеть для встречи.
     С раннего утра уезжали и Шереметьев и князь из дома, один в приказ  и
боярскую думу, как единственный государственный человек, другой к царю для
беседы и, сходясь дома  за  обедом,  они  говорили  между  собою  о  делах
государских.
     Оба они одинаково радовались  возвращению  твердого,  решительного  и
смелого умом Филарета.
     - Конец царевым приспешникам, - говорили они, - будет! Не все потехи,
теперь и дело будет!
     И эту радость с ними смутно делили все русские...
     Еще чуть брезжило утро, когда Влас скорее свалился, чем сошел с  коня
перед домом Шереметева и стукнул кольцом в калитку.
     - Кто стучит? - спросил его сторож.
     - Господи Иисусе Христе, помилуй нас! Влас, смерд князя Теряева!
     - Аминь! - послышался голос, и калитка медленно отворилась.
     - Куда коня поставить? В  доме  ли  князь-батюшка?  -  спросил  Влас,
снимая свой колпак.
     - Коня-то во двор, - там коновязь есть,  -  ответил  сторож,  отворяя
ворота, - а что до князя, то оба - два только обедню отстояли и тотчас  на
Верх поехали.
     Влас видимо ожил.
     - А стремянные его, Антон?
     - Тот здеся. Вон, четвертая изба под ваших людишек  отведена.  Там  и
коновязь.
     - Прости, Христа-ради! - сказал Влас и, держа в одной руке свой шлык,
а в другой коня за повод, пошел по указанному направлению.
     - С Богом! - ответил сторож, затворяя тяжелые ворота.
     Влас дошел до большой, просторной избы и, привязав  коня,  стукнул  в
дверь.
     - Господи Иисусе Христе, помилуй нас!
     - Аминь! - ответили  изнутри.  Влас  отворил  дверь  и  вошел  Охрана
Теряева, большею частью бывшие шиши в смутное время, сидела  за  столом  и
хлебала любимое толокно [похлебка из овсяной муки] из большой мисы. Увидев
Власа, все радостно загалдели:
     - Влас! Али в гонцах?
     - Здорово! Садись с нами!
     - Какие вести? С чем радостным?
     Все ли здоровы?
     Влас истово помолился в  правый  угол  и  потом  отвесил  всем  общий
поклон.
     - Хлеб да соль! - сказал он.
     - Садись к мисе ближе, - ответил ему за  всех  Антон,  -  речи  после
будет. Чай умаялся?
     Влас присел, взял ложку,  перекрестился  и  жадно  принялся  за  еду.
Только тогда, когда очищена была вся миса  и  Влас  положил  ложку,  Антон
спросил:
     - Ну, с какими вестями? До князя?
     Влас вздохнул.
     - До князя! - ответил он, - а как сказать и в ум не  возьму.  Гневлив
он и лют во гневе-то.
     - А что за вести? - снова спросил Антон, - али худые?
     - Вести-то... такие вести. Одно слово: кнут вести!
     - Да не томи нас-то! - крикнул Антон. - Али на глаз князю?
     - Не для-ча на глаз. И так можно. Сорому нет, а только...
     - Эх, лисий хвост, будешь говорить, что ли!
     - Что говорить-то! В два слова вести-то:  князюшку  нашего  скоморохи
скрали, и матушка-княгиня вне себя в бане лежит, воет!..
     Антон вскочил, но тотчас опустился на лавку и словно окаменел.
     - Что ж, погоню-то нарядили?
     - А когда стрянулись?
     - Как выкрали-то? -  послышались  вопросы,  на  которые  Влас  только
отмахивался. Антон залпом выпил целый ковш квасу и оправился.
     - Ох ты, Господи, беда акая! - сказал он сокрушенно.
     Влас сумрачно зачесал в затылке.
     - Теперь и рассуди, каково мне ему эту весть принести.
     - Убьет, как есть, убьет!
     - Ну, вставай с лавки, - сказал Антон, - ложись спать и не  думай!  Я
сам князю про горе расскажу, а ты опосля придешь, позову!
     Влас вскочил и поклонился Антону, коснувшись руками до полу.
     - По гроб жизни тебе  спасибо,  Антон  Дементьевич!  -  сказал  он  с
чувством.
     Все полегли  отдохнуть,  только  один  Антон  не  мог  заснуть  после
полученной вести и сумрачный  ходил  по  заднему  двору,  поджидая  своего
любимого господина и думая, как осторожно передать ему страшную весть;  но
размышлять долго не пришлось, потому что вскоре к  нему  подбежал  шустрый
отрок и сказал:
     - Князи наверх зовет!
     Антон побледнел и вздрогнул.
     - Да рази он вернулся?
     - Сейчас вернулся.
     Антон перекрестился и с видом решимости пошел в княжеские покои.
     Князь уже сбросил с себя кафтан и доспехи и теперь ходил по горнице в
легкой синей ферязи поверх желтой рубахи.
     При входе Антона он ласково кивнул ему и спросил:
     - Что людишки наши?
     - Живем твоей милостью, батюшка-князь, - ответил Антон и  переминаясь
прибавил: - Влас с вотчины твоей приехал.
     - Влас? - встрепенулся князь. - Зови его! С  какими  такими  вестями?
Али худо? - он тревожно взглянул на Антона, и  тревога  его  усилилась.  -
Знаешь? Говори! - сказал он, подходя к Антону. Антон упал ему в ноги.
     - Ох, батюшка-князь, дурные, черные вести! Не  доглядели  твои  слуги
верные......
     Князь тяжело перевел дух.
     - Что случилось? - тихо спросил он.
     - Сына твоего скрали скоморохи! Княгинюшка...
     - Сына? Скоморохи?! - не своим голосом вскрикнул Теряев.
     Антон взглянул на него и испугался: так  от  гнева  перекосилось  его
лицо.
     - На коня! В погоню! Зови  Власа!  -  снова  закричал  князь,  быстро
схватывая шлем и меч.
     - Куда заспешил, Терентий Петрович?  -  послышался  дружески  веселый
вопрос, и Шереметьев вошел в горницу.
     - Домой, в вотчину, ответил князь.
     Шереметьев развел руками.
     - С чего? Али беда какая, упаси Боже?
     - Беда и есть, - ответил  князь.  -  Сына  скрали!  Наследника  мово,
сердце! - Он сжал руки так, что они хрустнули.
     Лицо Шереметева сразу изменилось.
     - Ах, горе какое! Ах, беда какая! Как же так? Кто?
     - Скоморохи!
     - А завтра тебе в ночь на встречу ехать!
     - О, эта встреча! - воскликнул князь. - Ну как мне радоваться с ними,
когда такая тоска в сердце? А? Что же ты, смерд? -  крикнул  он  вдруг  на
молча стоявшего Антона.
     Антон кубарем вылетел из горницы и, ворвавшись в избу, заорал  благим
матом:
     - Вставайте, что ли, черти! На коней  все,  живо!  Князь  на  вотчину
едет!



                                    6

     Словно спасаясь от врагов, мчался князь на своем аргомаке, и  за  ним
едва поспевала его малая дружина. Бурей пролетели они через  деревни,  что
изредка встречались на их пути, вздымая облака пыли, и мужики, бросив свои
работы, пугливо шептались:
     - Видно, опять воры или ляхи на нас идут:  ишь,  как  князь  Терентий
Петрович промчал!
     - Борони Боже! Може на его вотчину наехали!..
     На пятой версте, Антон, задыхаясь, сказал князю:
     - Князь-батюшка,  дадим  коням  передохнуть:  неравно  зарежем  таким
угоном!.. самим хуже будет!..
     Князь словно очнулся и взглянул на своего коня. Кровавая пена  летела
с него клочьями, бока судорожно вздымались и, когда князь сдержал его бег,
видно было, как дрожали его ноги.
     - Твоя правда, - ответил с досадою князь. -  Передохнем  часа  с  два
времени. Коней отводить, потом вытереть досуха и напоить! Ишь замаялись! А
ко мне Власа зови!
     Князь сошел с коня у дороги и, войдя на опушку леса, стал ходить взад
и вперед. Антон принял его коня. Дружинники, друг за другом  подъезжали  к
месту стоянки на измученных  конях  и  облегченной  вздыхали,  с  трепетом
косясь на сумрачного князя.
     Антон осторожно подошел к князю и положил  на  землю  высокое  седло.
Князь в изнеможении опустился на него.
     - Иди до князя! - сказал Антон Власу, когда тот подъехал.
     Влас взглянул в строну князя и обомлел.
     - Забьет! - прошептал он.
     - Иди, чтобы хуже не было, - повторил Антон.
     Влас сделал несколько шагов и, не доходя до князя, упал на  колени  и
пополз к нему, воя и причитая:
     - Будь милостив, государь! - неповинен я, подлый смерд твой,  в  беде
твоей! Послали меня, раба твоего недостойного, умишком скудного, до  твоей
милости, чтобы всю правду тебе сказать, как перед Богом!
     Он медленно подползал, ежась от страха, и все жалобно  выл,  надрывая
душу. Князь поднялся с седла, взглянул на него, и у Власа  на  миг  онемел
язык, так грозен показался ему его владыка.
     Высокий, плечистый, с сухим, острым лицом, обрамленным  черными,  как
смоль, волосами, с горящим взглядом, князь  в  своем  золоченом  шлеме  со
стрелкою, в сверкающих латах, с мечом у бока, олицетворял,  действительно,
в эту минуту властную силу, не знающую преград в своем гневе.
     - Говори все, как было! Откуда скоморохи взялись?
     - На Москву шли, государь, по пути зашли к нам, по пути.
     - Кто позвал?
     - Княгиня-матушка зазвала. Скуки ради, потешить чтобы ее, государыню,
и князюшку.
     - Днем?
     - Днем, государь, сейчас, почитай, после обеда.
     - А потом ушли и увели?
     Влас задрожал при его вопросе.
     - Не так государь, - пробормотал он, - опосля они у нас за