ра небольшое опахало,  которым он  то  защищает лицо от
огня, то пробует отогнать чад.
     Немного дальше  на  длинном столе  готовят печенья на  меду.  Опытный
пекарь делает их разной формы,  даже в  виде лежащего теленка.  Но Тути не
успевает  хорошенько рассмотреть другие  печенья,  -  его  сильно  толкает
высокий мужчина,  который несет на  коромысле два больших сосуда.  За  ним
идет  целая  вереница людей с  такой же  ношей.  Тути  потирает ушибленное
плечо, вспоминает, зачем его сюда послали, и бежит в дом.
     - Наконец-то!  -  сердито встречает его Усерхет.  -  Ты зачем пришел,
зевать по сторонам или работать? Бери вот эту пачку циновок и иди за мной.
     Тути послушно берет большой сверток и  взваливает его на  плечо.  Они
проходят по коридору,  потом через две большие комнаты входят в  зал,  где
будет происходить пир.
     Здесь  все  залито  ярким  светом  -   расписной  потолок  и   стены,
разложенные по полу циновки, суетящиеся люди. Множество светильников стоит
на полочках и  подставках.  Особенно бросается в глаза мальчику один -  из
желтоватого камня,  сделанный в виде трех цветов лотоса. В каждый каменный
цветок налито масло, опущена светильня, и язычки пламени не только бросают
кругом лучи света, но благодаря им просвечивают жилки ценного камня, видна
тонкая резьба на цветах.
     - Опять зазевался? Вот так помощник! - раздраженно говорит Усерхет. -
Клади сюда циновки,  разверни одну на полу и  держи,  а  я буду составлять
букет.
     Тути  старательно  держит  края  циновки,  пока  садовник  возится  с
укладкой цветов.  Букет должен быть огромный,  выше человеческого роста, и
такие связки цветов ставят по углам комнаты, по сторонам дверей. Усерхет и
Тути  ловко  справляются  с  работой.   Вот  уложены  три  длинных  стебля
распустившегося папируса,  к  ним  привязываются лотосы,  маки,  васильки.
Циновка заворачивается вокруг стеблей,  и ее перевязывают пестрыми жгутами
соломы, поверх которых обвиваются еще гирлянды из лепестков лотоса, гибкие
ветки плюща.
     Букет готов,  и рабы несут его на место,  а Усерхет и Тути берутся за
другой. Постепенно мальчик осваивается и, не переставая работать, успевает
заметить многое из того, что происходит вокруг.
     Уже приготовлены   места  для  гостей  -  для  каждого  приглашенного
поставлен стул или табурет  и  отдельный  столик.  Вдоль  стен  на  резных
подставках  из черного дерева стоят большие сосуды с вином,  они глиняные,
ярко расписанные;  на  одном  изображена  гирлянда  цветов,  на  втором  -
мчащаяся галопом лошадь, на третьем - заросли папирусов и летящие над ними
утки.  Около сосудов  хлопочут  рабыни:  они  украшают  их  гирляндами  из
лепестков лотосов,  нанизанных на нитки,  прикрепляют к подставкам большие
гроздья темно-синего винограда. Через открытую дверь видно, как в соседней
комнате  приготовляют  цветочные  гирлянды  и  венки  -  ими потом украсят
гостей.  Здесь разливают в маленькие красивые флакончики  душистые  масла,
чтобы предлагать их пирующим.
     Вот  в  зал входят музыканты,  певицы,  танцовщицы.  Они устраиваются
прямо на циновках у  одной из стен и  начинают проверять свои инструменты.
Тути  вспоминает сценку  около  поселка  "слушающих зов"  -  этот  оркестр
гораздо больше. Здесь два арфиста, три флейтистки, две девушки с кифарами,
две - с лютнями. И танцовщиц не меньше десятка.
     Внезапно в комнате наступает тишина,  и все низко кланяются входящему
из  внутренних  комнат  дома  высокому  мужчине.   Кланяется  и  Тути.  Он
догадывается,  что  это  сам Пауро,  хозяин этого дома,  грозный правитель
Западной части Города, начальник всех маджаев царских кладбищ.
     Пауро,  нахмурив брови, внимательно осматривает зал, что-то негромко,
слегка заикаясь, говорит идущему за ним человеку, который все время кивает
головой, как будто заранее соглашается со всем, что ему говорит Пауро. При
этом он как-то сгибается,  не то кланяется, не то просто очень внимательно
слушает.
     "Довольно противный человек", - думает Тути.
     Пауро со своим спутником выходят в  соседнюю комнату,  и в зале опять
начинается прежняя суматоха.
     - Ну,  Тути,  букеты готовы,  -  говорит Усерхет.  - Теперь пойдем, я
покажу тебе, где ты будешь работать.
     Они выходят из зала и,  пройдя через небольшую комнату, оказываются в
просторном,  вытянутом в длину помещении.  Это не то зал,  не то веранда -
здесь  вместо  одной  стены  устроено большое окно.  Тути  с  наслаждением
вдыхает свежий воздух.
     - Вот садись сюда в угол,  чтобы никому не мешать, и начинай готовить
гирлянды, - говорит Усерхет и уходит.
     Корзина,  еще  корзина с  цветами...  Тути не  знает,  сколько прошло
времени,  пока он сидит здесь.  Наверное, уже очень поздно. За окном давно
темно.  Зеленоватый свет  луны  падает  в  комнату через  огромное окно  и
смешивается с  желтым  пламенем светильников.  За  стеной пир,  видимо,  в
полном разгаре. Оттуда доносятся звуки музыки, пение, веселые крики.
     Мальчик  очень  устал,   его  глаза  слипаются,  пальцы  стали  точно
деревянные,  голова тяжелая-тяжелая.  Главное - страшно хочется спать. Вот
так лечь бы на циновку и заснуть!  Но этого нельзя сделать -  то отец,  то
Усерхет приносят все новые охапки лотосов, и Тути продолжает нанизывать на
длинные нитки голубые продолговатые лепестки этих душистых цветов.  То  же
самое делают и две рабыни.
     Изредка рабыни уходят с готовыми гирляндами и снова возвращаются.  Но
вот в дверях появляется еще одна рабыня -  нужны цветы, скорее, скорее! Не
только гирлянды!  Три женщины осторожно собирают все,  что могут, кладут в
корзинки и уходят.
     Тути остается один.  Сначала он  еще немного продолжает работать,  но
потом чувствует, что сейчас непременно заснет. Тогда он встает, берет свою
корзинку и  пробирается с  ней  за  стоящее в  углу рядом с  окном большое
кресло с  высокой спинкой.  На кресло наброшено покрывало,  поэтому позади
кресла  совсем  темно,  и  никому  не  придет в  голову,  что  там  кто-то
спрятался. Тути ложится, свертывается клубочком и немедленно засыпает.
     Его будят звуки голосов; в комнате разговаривают двое мужчин. Один из
них сидит в кресле, другой, видимо, стоит рядом.
     "Вот попался-то!" - в страхе думает мальчик. Теперь ему уже больше не
хочется спать, - ему просто страшно.
     - Значит,   в  Городе  говорят,  что  шествие  вчера  прошло  хорошо?
Торжественно? - говорит сидящий.
     По  тому,  как  он  иногда  немного заикается,  Тути  узнает Пауро  и
пугается еще больше.
     - Все  было  прекрасно,  господин,  можешь быть спокоен,  -  отвечает
второй человек.
     - Это удачно, - говорит Пауро, - пусть Пасер почувствует, что со мной
бороться не просто!
     - Еще бы! - слышится ответ.
     В это время в дверях раздался третий голос:
     - Разреши войти, господин!
     - Это ты, Амоннахт? Входи.
     Слышны шаги, кто-то останавливается недалеко от кресла.
     - Что скажешь? - спрашивает Пауро.
     - Господин, у меня очень важное известие, - говорит человек, по имени
Амоннахт.  ("Интересно,  кто он такой?" - думает Тути.) - Я был сегодня на
восточном берегу с двумя ремесленниками,  и около храма Птаха мы встретили
Пасера и  царского писца Несиамона.  Пасер был очень зол.  Он увидел нас и
стал кричать, что мы устроили шествие нарочно, чтобы показать, как мы рады
тому,  что он  оказался неправ,  и  что мы  трое пришли сюда тоже нарочно,
чтобы посмеяться над  ним.  И  тут  он  сказал,  что все-таки докажет свою
правоту,  что у  него теперь есть бесспорное доказательство,  потому что к
нему  пришли два  писца царского кладбища и  рассказали о  том,  как  были
ограблены пять  больших гробниц фараонов.  Пасер добавил,  что  его  писцы
записали эти показания и что он немедленно сообщит обо всем прямо фараону!
Господин,  он десять раз поклялся,  что именно так и  сделает.  Я  и решил
сразу же тебе обо всем доложить.
     Наступает молчание.  Тути слышит,  как тяжело дышит Пауро.  Что он  -
напуган или разгневан?  А может быть,  и то и другое? Пасер-то, видимо, не
собирается оставлять дела!
     - Хорошо сделал,  что пришел!  -  наконец говорит Пауро.  - Я прикажу
тебя наградить.  Теперь пойди...  я  должен подумать.  Так этого оставлять
нельзя.
     - Слушаю, господин, - говорит Амоннахт и уходит.
     Опять молчание.  Ох, уж лучше бы они говорили, а еще лучше ушли бы из
комнаты.
     - Надо узнать, кто эти писцы, - говорит Пауро. - Как они вообще смели
идти  к  Пасеру?  Они  же  должны обо  всем,  что  случается на  кладбище,
докладывать мне!
     - А  если  ты  уже  знаешь об  этом,  господин?  Если  они  тебе  уже
докладывали?   -   вкрадчивым  голосом  спрашивает  правителя  Запада  его
собеседник.
     - То  есть как  я  уже  знаю?  Мне эти дни никто из  писцов ничего не
сообщал!
     - А если дело идет о тех гробницах, про которые тебя извещали раньше?
Тогда как?
     - Раньше?  Да ты с ума сошел, Панеб! О чем ты говоришь? - Голос Пауро
становится все громче и грознее.
     Так вот это кто -  Панеб! И как смело он разговаривает с начальником!
Тути теперь уже старается не пропустить ни одного слова.
     - О  тех гробницах,  господин,  на  которых печати найдены целыми,  а
следовательно,  решено,  что и  сами гробницы не  тронуты.  Ну,  хотя бы о
гробницах фараонов Сети-Менмара и  Рамсеса-Сетепенра!  -  В  голосе Панеба
совсем не слышно страха. Похоже, что этот человек даже усмехается.
     - А-а,  вот ты о чем... Много себе позволяешь! - Пауро уже не кричит,
хотя говорит сердито, отрывисто. - Молчи, я понял! Надо мне немедленно обо
всем написать везиру,  написать,  что Пасер хочет помимо него обращаться к
фараону...
     - И послать везиру с этим письмом хорошие дары, - тихо говорит Панеб.
- Прикажешь принести? Слитки или вещи?
     Опять молчание. Пауро постукивает пальцами по ручке кресла.
     - Слитки, - коротко приказывает он. - Завтра, к утру. Иди!
     - Одно слово,  господин! Позволь спросить, список имен грабителей уже
подан в суд?
     - Завтра будет послан, он готов.
     - А Харуди и Нахтмин там?
     - Да... Я же тебе обещал! Иди, ну!
     Панеб уходит, но через минуту возвращается чуть не бегом.
     - Господин,  -  быстро шепчет он,  подойдя почти вплотную к креслу, -
под окном стоял какой-то маджай из дежурной стражи...
     - Кто такой? Узнать немедленно!
     - Будет сделано, господин!
     - Стой! Ты думаешь, он мог слышать?
     - Может быть...
     - Если он слышал,  ему конец!  - Голос Пауро упал до шепота, но какой
это страшный шепот!
     Тути кажется,  что  он  цепенеет от  ужаса.  Он-то  ведь все  слышал,
значит,  и ему конец?  И ведь никуда не уйти. Только бы не шелохнуться, не
двинуть ни ногой, ни рукой.
     - Ну, иди же, что ты стоишь? И пришли мне моего писца Себекнахта.
     Панеб уходит,  и  опять наступает молчание.  Тути  кажется,  что  оно
длится бесконечно долго,  но  на  самом деле  Панеб очень быстро выполняет
приказание,  и  через две-три минуты в  комнату кто-то входит -  очевидно,
писец Себекнахт.
     - Ты   исполнил  мое   приказание  относительно  медника  Пахара?   -
спрашивает Пауро.
     - Да,  господин.  Его перевязали, хорошо накормили. Я показал ему то,
что он возьмет отсюда потом... после суда. Все в порядке, господин.
     - Думаешь, он не подведет?
     - Ни в коем случае, господин! Он прекрасно все понимает.
     - Хорошо.  Кормить его и впредь получше!  Утром придешь писать письмо
везиру. Все. Можешь идти.
     Себекнахт уходит.  Пауро еще некоторое время сидит на  кресле,  потом
встает и, тяжело ступая, уходит - вероятно, опять к гостям.
     Тути осторожно выглядывает.  Никого, комната пуста. Тогда он тихонько
вылезает из-за кресла, стараясь не зацепить за него корзиной, и подходит к
двери в проходную комнату,  через которую его привел сюда Усерхет. Мальчик
прислушивается, ставит корзинку на плечо, чтобы не было видно его лица, и,
войдя в  комнату,  быстро ее  пересекает.  Уже почти при выходе из  нее он
слышит сзади стремительные шаги, кто-то бежит мимо, толкает его.
     - Скорее шевелись,  не  вертись под  ногами!  Чуть не  свалился из-за
тебя!  -  говорит какой-то раб, выбежавший из пиршественного зала с пустым
подносом.
     За ним бегут еще рабы,  навстречу спешат другие,  и Тути, замешавшись
среди них,  благополучно выбирается во двор.  Вот он и  на улице.  Не веря
своей удаче,  растерянный,  он  торопится скорее прочь от  этого страшного
дома, надеясь успокоиться и забыть все пережитое.
     Почти везде уже погашены огни.  Узкий серп луны ярко блестит в черном
небе.  Ветра нет,  и  флаги на  мачтах у  ворот храма висят без  движения.
Мальчик медленно идет,  с  трудом переставляя ноги.  Вот и  дом.  От ворот
отделяется маленькая черная тень.
     - Тути, это ты? Наконец-то!
     - Кари?! Откуда ты? Почему ты здесь?
     - Я  зашел  к  тебе по дороге домой,  я был на том берегу.  Твоя мать
сначала позволила мне подождать тебя,  а потом и  переночевать.  Мне  тебя
непременно надо было видеть!  Идем на крышу, там для нас приготовлен ужин,
- говорит Кари и помогает другу снять корзинку.  -  Да  что  с  тобой?  Ты
просто устал или заболел? Ты какой-то странный!
     - Будешь тут странным,  -  бормочет Тути. - Я не больной... я даже не
знаю, что тебе сказать...
     - Ну,  идем скорее на крышу,  там расскажешь...  Ох Тути, Тути, что у
нас случилось, такие ужасы!
     - Ну, уж верно, не такие, о которых я тебе расскажу! - отвечает Тути.
     Кари смотрит на  товарища;  пожалуй,  его  поражают не  столько слова
мальчика,  сколько выражение его лица и  тон.  С Тути,  видимо,  случилось
что-то тяжелое, он так переменился.
     Мальчики поднимаются на крышу.
     - Дай мне пить!  - просит Тути и с наслаждением выпивает кружку воды.
Теперь  он  чувствует себя  немного  лучше,  хотя  все  еще  находится под
впечатлением услышанного в  доме Пауро.  -  Ну,  рассказывай,  что  у  вас
произошло, - говорит он, - а потом уж я расскажу!
     И  Тути  узнает  грустные  новости.  Мальчик  внимательно  слушает  и
внезапно начинает мысленно сопоставлять рассказ Кари с  тем,  что говорили
Пауро и  Панеб.  Нахтмин и Харуди...  Почему Панеб спрашивал,  включены ли
именно эти имена в список грабителей,  который послали в суд? Почему Пауро
сказал,  что  он  ему "уже это обещал"?  Значит,  их  схватили по  просьбе
Панеба?!
     - Скажи,  Кари,  почему  Панеб  не  любит  Харуди  и  твоего дядю?  -
спрашивает Тути.
     Кари удивлен:
     - Откуда ты знаешь, что он их не любит?
     - Ну, неважно, потом скажу, а пока ты ответь мне.
     - Панеб не то что их не любит,  а просто ненавидит. Они его не боятся
и  несколько  раз  выводили его проделки на чистую воду.  Панеб заставляет
работников поселка работать на него  -  пасти  его  скот,  тащить  хороший
камень,  привезенный  для  отделки  царских  гробниц,  в  поселок  для его
собственной гробницы.  Он из такого камня поставил там четыре  колонны.  А
дядя Нахтмин и Харуди отказались это делать. Потом еще Панеб украл большую
хорошую кирку,  которую выдали для  работ  на  царском  кладбище,  и  тоже
притащил  ее в свою гробницу.  А отвечать за нее пришлось отцу Паири,  так
как она была выдана ему.  Панеб  хотел  вычесть  ее  стоимость  из  пайка,
который  выдают  работникам царского кладбища,  но Нахтмин пригрозил,  что
известит об этом везира.  Тогда Панеб подбросил кирку за большой камень  и
сделал  вид,  что  нашел  ее.  Он  заставлял женщин поселка ткать для него
ткани,  а дядя запретил своей жене это делать.  Харуди  тоже  не  позволил
матери  и  сестре  работать  на Панеба,  а за ними и другие.  У нас многие
боятся Панеба,  он способен на очень худые дела...  А вот дядя  Нахтмин  и
Харуди  говорят  ему  правду  в  глаза,  и их теперь начинают поддерживать
другие.
     - А  почему же все-таки его так у  вас боятся?  Что ты хотел сказать,
когда упомянул про его худые дела? - допытывается Тути.
     - Его нельзя не  бояться,  -  говорит Кари.  И  он рассказывает,  как
Панебу удалось стать  начальником отряда ремесленников.  -  Видишь теперь,
какой он страшный человек? - добавляет Кари.
     - Да, вижу. Вижу и то, что, пожалуй, Нахтмин и Харуди пропали. Потому
что Панебу во всем помогает Пауро, а может быть, и везир. Вот послушай-ка,
что я тебе расскажу.
     Кари  слушает своего друга с  напряженным вниманием.  Да,  теперь все
становится понятным.  Тути,  кажется,  прав - вокруг отца Паири и молодого
Харуди сплетается такая  прочная сеть,  что  освободить их,  кажется,  уже
невозможно. Да еще к тому же и Хеви нет, и неизвестно, когда он вернется.
     - Вот что,  Тути, - говорит Кари. - Я должен все это рассказать отцу.
Сами мы с  тобой ничего не сумеем сделать,  а он,  может быть,  что-нибудь
все-таки придумает. Давай сейчас спать, а завтра, на заре, я уйду домой.
     - Но ты вернешься послезавтра?  -  с тревогой спрашивает Тути.  -  Ты
хотел  поехать  с  нами  встречать священные корабли храма  Амона!  Я  уже
говорил с отцом, и он согласен, чтобы ты провел у нас весь праздник.
     - Спасибо,  Тути.  Если я не буду нужен отцу, я непременно постараюсь
прийти послезавтра вечером. Хотя, по правде сказать, праздник будет совсем
не веселый...
     Мальчики ложатся.
     - Да,  вот что, чуть не забыл. - Кари приподнимается на локте. - Если
я почему-нибудь не приду,  помни, что вечером в день праздника сюда придет
мальчик из  великого храма  Амона-Ра.  Его  зовут Рамес,  он  ученик врача
Бекенмута.  Он нам может помочь...  -  И Кари вкратце рассказывает о своей
встрече с Рамесом.  -  Так ты встреть его,  все ему расскажи и сам запомни
то, что он тебе скажет. Не забудешь?
     - Ну,  ты тоже скажешь!  Разве я могу такое забыть? - Тути даже готов
обидеться,  но  сразу же  засыпает,  а  когда просыпается,  солнечные лучи
заливают крышу, Кари уже нет.
     Кари действительно ушел на заре, как и собирался. Когда он подходит к
Западным воротам Святилища,  они еще закрыты,  и ему приходится ждать. Но,
несмотря на ранний час, Кари здесь не один - тут уже стоят ослы с вьюками,
их погонщики и  сопровождающие караван два маджая.  Один из них пристально
смотрит на Кари и  потом манит его к  себе.  Кари,  узнав в предрассветном
сумраке маджая Монту, охотно подходит к нему и здоровается.
     - Здравствуй.  Ну,  как  здоровье  сестренки?  Что  говорит  врач?  -
спрашивает Монту.
     - Спасибо,  -  отвечает мальчик.  -  Врач обещает вылечить сестру.  Я
только что оттуда. - И Кари еще раз горячо благодарит маджая.
     - Не стоит,  очень уж хорошая у тебя сестренка. Она мне напомнила мою
сестру,  такая же  славная.  А  у  кого  же  ты  ночевал сегодня здесь,  в
Святилище?
     - В доме садовника Паседи,  -  отвечает Кари.  -  Его сын Тути -  мой
друг.  Если отец меня отпустит,  то я опять вернусь к ним - они звали меня
на Праздник Долины.
     - А  я  ведь сейчас иду к  вам в  поселок,  вот вам везут к празднику
добавочную  выдачу!   -  Монту  показывает  на  вьюки.  -  Ждем  писца  из
управления.  Вот, как он придет да откроют ворота, так и отправимся. А ты,
значит, домой? Ну вот и пойдем вместе!
     Кари с удивлением замечает, что Монту, которого он всегда видел таким
веселым,  готовым пошутить,  сегодня серьезен и озабочен.  Брови сдвинуты,
лицо хмурое, сосредоточенное.
     "Что это с ним?" - думает Кари.
     Но  вот  приходит писец,  вскоре  затем  открывают ворота.  Погонщики
выстраивают  ослов  вереницей  и  направляются в  горы.  Монту  предлагает
другому маджаю идти во главе маленького каравана,  а сам замыкает шествие.
Писец тоже уходит вперед. Кари остается вместе с Монту.
     Через  некоторое время мальчик замечает,  что  маджай постепенно идет
все  медленнее  и  медленнее,  и  постепенно  они  отстают  от  последнего
проводника. Убедившись, что их не услышат, Монту говорит, понизив голос:
     - Слушай,  мальчик,  я  хочу тебе кое-что  рассказать.  Толь