бросала старика вопросами.
     Лицо Путяты было чем-то озабочено.
     - Слава Богу,  все здоровы и  живы...  по  крайней мере я  оставил их
такими, но, Бог знает, найду ли их живыми, вернувшись.
     Люда угадала его мысль.
     - Значит, еще не успокоился, - сказала она полушепотом.
     Они уже подходили к частоколу Красного двора.
     - Мне  хотелось видеть  тебя,  мое  дорогое  дитя,  -  ласково сказал
Путята.  -  Ну вот и  увидел.  Теперь я  должен вернуться.  Вот уж видна и
калитка Красного двора.
     Люда поцеловала его руку.
     - Спасибо тебе, дорогой отец! Приходи как-нибудь ко мне испить медку,
да и Богну прихвати с собою, пусть она не чурается меня.
     Путята поцеловал Люду в лоб.
     - Прощай,  будь здорова!  - сказал он, хотел еще что-то прибавить, но
удержался,  и,  когда Люда уже хотела войти в калитку,  он наклонился к ее
уху и таинственно шепнул:
     - Смотри, будь осторожна, не ходи в город после заката солнца!
     И, обратившись к Добромире, прибавил:
     - Не пускай ее, матушка.
     - Почему? - спросила Люда.
     Путята опять наклонился к уху Люды и с грустью ответил:
     - Уж слишком часто Славоша около вас вертится.
     Добромира перекрестилась...
     Люда  любила  сад  Красного двора  и  подолгу сидела  там,  и,  когда
сомнения закрались в ее молодую душу и терем сделался тесным для нее,  она
все  чаще выходила из  светелки и  гуляла в  саду,  пытаясь размыкать свое
горе. Да и куда ей было идти?
     В  тот же  день после заката солнца Людомира,  не послушавшись совета
Путяты, вышла в сад, который скорее был похож на громадный лес, обнесенный
частоколом,  как  крепость.  Сад  этот  с  одной стороны примыкал к  устью
Лыбеди,  с другой -  граничил с Выдубычью, а третьей стороной прикасался к
стенам монастыря Святого Михаила, с четвертой - проходил по берегу Днепра,
широкого в этом месте,  как море. Неподалеку от монастыря Святого Михаила,
на  высоком  холме,  стоял  Красный  двор,  обращенный лицом  к  Днепру  и
Переяславлю.  Двор этот был  построен недавно,  так что его еще не  успели
отделать и  только вырубили кусты и деревья,  чтобы открыть вид на Днепр и
окрестности.  Вдали шумел густой лес,  доходивший до  Лыбеди.  Над Днепром
возносился обрывистый песчаный берег, поросший мелким сосняком, волчаником
и терновником.  Со стороны Лыбеди обрыв этот делался покатее,  так что, не
доходя до берегов двух рек -  Лыбеди и Днепра, был уже совершенно отлогим.
В  стороне,  на  полянке,  примыкавшей к  обрыву,  еще  Всеволод  приказал
поставить деревянную скамейку,  на  которой часто  любил  сидеть и  издали
смотреть на  свой  любимый удел -  Переяславль.  Отсюда в  ясный день были
видны золотистые купола церквей.
     Эта  же  скамейка  была  излюбленным  место  отдыха  и  Людомиры,   в
особенности в  настоящее время,  когда Болеслав по  целым дням  пропадал в
обозе и  когда ее мысли,  прежде незнакомые ей,  жужжали в  ушах,  как рой
пчел.  Ввиду  этого  она  уходила под  старые дубы  и  садилась на  скамью
Всеволода.  Здесь она чувствовала себя как-то  вольготнее.  Спрятавшись за
толстыми дубовыми ветвями и вслушиваясь в осеннюю тишину, в ласковый шепот
деревьев, она глядела вдаль, восхищаясь видом природы, прекрасной и щедрой
в этих местах.
     Солнце уже закатилось,  на  землю падали его последние лучи.  Но  они
побледнели, расплылись, исчезли. Звезды на небе начали уже загораться одна
за другой, а Люда все еще сидела, прислушиваясь к тишине, упавшей на Днепр
и его окрестности.
     Но  вот  из-за  Переяславля показалась красная  луна,  взошла,  стала
бледнеть и,  отразившись в  Днепре,  бросила  длинные серебристые лучи  на
воду, заиграла на ее поверхности.
     Ночь  с  каждой  минутой делалась тише  и  глуше.  Только изредка над
Днепром раздавались какие-то отголоски, отзывавшиеся эхом на холмах. Там и
сям  на  берегах  Днепра,  в  направлении Турханьего острова,  блестели на
песчаных отмелях,  между  ивняком  и  кустами,  огоньки  рыбачьих фонарей.
Зеленый остров и  отдаленная лощина,  и  лозы,  и  Днепр,  в  котором ярко
отражалась луна,  -  все  это  вместе с  тишиной ночи  составляло чудесную
гармоничную картину.
     Люда продолжала сидеть.  По узкой тропинке, шедшей через сад, точнее,
через  лес,  огороженный  частоколом,  должен  был  возвращаться из  обоза
Болеслав;  туда  он  уехал в  полдень.  Люда дожидалась своего короля.  Ей
хотелось взглянуть на него - вдруг блеснет в его глазах искорка веселости.
     И  она ждала,  и смотрела.  Ей показалось,  что между густыми ветвями
дубов мелькнула на  Днепре лодка,  направлявшаяся к  берегу.  Она  встала,
отвела рукою ветки и убедилась, что это в самом деле была чайка, в которой
сидело три  человека.  Двое из  них легкими ударами весел направляли ее  к
берегу.
     Люда с напряженным вниманием следила за ними.
     Наконец гребцы  остановились,  привязали чайку  в  лозняке,  росшем у
частокола,  и трое мужчин стали медленно подниматься в гору, в направлении
Красного двора. Через минуту они исчезли в лесной чаще.
     Люда не могла понять, кто были эти люди и почему они ночью, как воры,
подкрадывались к Красному двору.  Она не знала, что делать: вернуться ли в
терем или ждать,  пока они подойдут ближе, может, удастся узнать, кто они.
Люде сделалось страшно,  она хотела вернуться, но вдруг в голове мелькнула
мысль,  что это,  может быть,  король,  и  она остановилась.  Ей  не долго
пришлось ждать.  Скоро  на  поляне показалась длинная тень,  сначала одна,
потом вторая,  третья.  Все они промелькнули и исчезли. Очевидно было, что
прибывшие прятались за  деревьями.  Она  притаилась и  ждала.  Ею  овладел
страх,  она  поняла,  что  это  не  король,  да  и  зачем ему прятаться за
деревьями.  "А если это и впрямь не король, если эти люди заметят меня?" -
подумала она...
     Дальше некогда было размышлять,  так как в  этот момент один из  трех
незнакомцев остановился в  нескольких шагах  от  нее,  и  только благодаря
густым дубовым ветвям он ее не заметил.  За первым на некотором расстоянии
шли, озираясь, еще двое.
     Люда стояла полуживая.
     - Теперь уж скоро будет возвращаться, - сказал первый.
     - Нужно прислушиваться к оклику, - отвечали ему полушепотом.
     - Не  бойся,  старик не прозевает.  Он и  поныне не может забыть того
меда, которым король угостил его на Красном дворе.
     Люда угадала, о ком идет речь, и внимательно прислушивалась.
     - Пойдем подальше,  к  тем двум дубам.  Ты,  боярин,  станешь с одной
стороны, а я - с другой, смотри не промахнись.
     В  голове  молодой  девушки  мелькнул  совет  Путяты.  Из  нескольких
слышанных ею слов она поняла все:  это были посланцы Изяслава,  а именно -
Славоша и  двое  ей  неизвестных.  Таких  посланцев Изяслав просто так  не
посылал.
     Дыхание в груди у Люды сперло. Она видела людей, кравшихся к Красному
двору с целью убить короля.
     "Надо оповестить стражу,  -  подумала она. - Но как? Легко наткнуться
на нож разбойника".
     Через минуту все  трое  отошли к  тропинке и  спрятались за  дубами в
ожидании сигнала,  который должен был дать Добрыня, стороживший Болеслава.
Король  должен  был  возвращаться из  лагеря  именно  этой  дорогой.  Люда
решилась перебежать тропинку наискось,  между кустами, и попасть в терем с
противоположной  стороны  двора.  Когда  все  успокоилось  и  утихло,  она
осторожно встала со  скамейки и  пошла между кустами так  тихо,  что  едва
слышала собственные шаги.  Однако напряженный слух Славоши различил шелест
сухой травы и хруст веток под ногами Люды. Он подошел к соседу.
     - Здесь, кажется, кто-то есть! - произнес он.
     - Кому тут быть?  Видно,  сова проснулась и тряхнула крыльями. Больше
некому.
     Славоша посмотрел в направлении терема.
     - Вон мелькнула тень, исчезла.
     - А ты что же, тени боишься?.. Видно, ветер колыхнул березу...
     Наконец  Люда  добежала до  терема  и  оповестила стражу.  Немедленно
послали в  обоз  предостеречь короля,  чтобы он  возвращался другим путем.
Воины тем временем окружили сад,  отрезали злоумышленникам путь к  лодке и
начали поиск убийц.  Посланцы Изяслава,  ничего не подозревая,  продолжали
поджидать короля.  Они уже давно слышали свист Добрыни, который подавал им
сигнал,  что король оставил обоз.  Убийцы ждали, но Болеслава все не было.
Добрыня видел,  как король вышел из обоза, но не заметил, какой дорогой он
пошел.  Вдруг  на  той  же  тропинке,  где  устроили засаду на  Болеслава,
послышались шаги.  Все насторожились. Шелест с каждой минутой приближался,
убийцы слышали отчетливые людские голоса,  которые как бы переполнили весь
сад. Это обеспокоило Славошу.
     - Плохо дело! - шепнул он одному из сообщников.
     - Кажись, Добрыня нам изменил!
     - Ведь говорил я, здесь был кто-то!
     Между  тем  шум  приближался.  Смелые,  уверенные шаги,  звон  оружия
заставляли думать,  что вместо Болеслава им придется встретиться с  толпой
вооруженных людей, и злоумышленники дали стрекача к лодке. Но здесь их уже
ожидали вооруженные люди.  Столько же или более гнались за ними.  Спастись
не было возможности: их схватили и связали.
     - Ночные пташки,  не в пору же вы собрались на охоту!  -  послышались
голоса.
     - Отвести этих поганцев во двор?
     - Да, отвести. Пусть там посидят до утра. Днем увидим, кто они такие.
     Один из стражников присмотрелся к Славоше.
     - А...  милый!  Ты,  кажись,  мне знаком.  Я,  кажись,  видал тебя. И
впрямь,  знакомый,  знакомый.  Это  тот  самый  чернец,  что  приходил  за
подаянием.
     - Ну, завтра мы его лучше разглядим.
     - Отвести их в подвал, и пусть там проспятся.
     Их схватили под руки и повели...
     Ранним утром всех троих доставили к Болеславу.  Он молча посмотрел на
них,  на одном он остановил свой взгляд:  очевидно,  узнавая его.  Это был
красивый двадцати двух  -  двадцати трех  лет  мужчина,  старавшийся гордо
держаться перед королем. Но Болеслав не обращал на это никакого внимания.
     - Кто вы? - спросил он.
     - Слуги княжеские.
     - Слуги? А как же вы служите князю?
     Разбойники молчали.
     - Значит, служите князю с ножом в руках? Кто вас послал?
     - Тот, кто имеет право посылать, - отозвался один из разбойников.
     Болеслав вместо ответа кивнул Болеху.
     - Прикажи повесить этих  негодяев.  Какой жизнью жили,  такой смертью
пусть умрут.
     Они не ожидали подобного оборота дела и не предполагали, что тайна их
может быть кем-то открыта.
     - Кого ты приказываешь вешать?  - гордо отозвался молодой красавец. -
Не меня ли?
     - Всех троих, - спокойно отвечал Болеслав.
     - Меня?
     Болеслав еще пристальней посмотрел на говорившего.
     Да, это был Мстислав, сын Изяслава.
     - Да, и тебя прикажу повесить, - коротко отвечал король.
     - Не смеешь! Завтра же ты сам поплатишься своей головой.
     Король не отвечал на угрозы Мстислава и махнул рукой страже.
     - Отвести этих негодяев!
     Стража схватила их,  отвела на середину двора и  ждала только прихода
Болеха,   который  остался  разговаривать  с   королем,   чтобы  исполнить
приказание.
     - Не хотите ли исповедаться и причаститься? - шутили воины.
     - На кой шут им причащение? Собак не исповедуют и не причащают.
     Приговоренные к смерти молчали и не просили прощения.
     Пришел Болех.
     - Есть ли веревки? - спросил он.
     - Есть.  Да  и  тех достаточно,  которыми они связаны.  Где прикажете
повесить?
     - Вон на этом дубе, только смотрите, чтобы сучья были покрепче.
     После этого отряд из нескольких солдат,  ухватив под мышки Мстислава,
Славошу и третьего разбойника, повели их за ворота.
     - Ну, говорите, где вас вешать? - Воинам было весело.
     Угреватое лицо Славоши покраснело от гнева.
     - Вешай,  где хочешь,  ляшская собака.  Сегодня нас повесишь,  завтра
повесят тебя.
     - О! Какой грозный! Не поздно ли?
     Отряд шел по лесной дороге,  ведшей на Василев. Наткнулись на поляну,
где  одиноко рос  развесистый дуб.  Много  толстых,  сухих сучьев окружало
великана.
     - Здесь хорошо и недалеко от дороги.
     - По  крайней мере здесь вас  увидят другие,  и  у  них отпадет охота
разбойничать.
     Остановились под дубом.
     - Их  следует повесить друг  подле  друга,  потому  как  они,  видно,
приятели.
     Начальник отряда посмотрел на связанных.
     - Одна ветка не  удержит их.  Вишь,  какие молодцы.  Вот,  взгляни на
этого, - показал он на незнакомого человека, - ишь какое брюхо отрастил!
     Так  как  у  них  больше не  было веревок,  кроме тех,  которыми были
связаны злоумышленники,  то один из отряда отправился на опушку леса,  где
густо рос березняк, срубил несколько тонких и гибких деревьев и вернулся с
ними к дубу.  Этими прутьями солдаты связали им руки назад,  сняв веревки,
предназначенные для повешения. Прежде всего набросили петлю на шею Славоши
и  перебросили через  ветку.  Двое  людей  держали Славошу,  стоявшего под
деревом. Но он ни одним движением не обнаружил страха перед смертью, стоял
спокойно и молча,  каким был всегда,  когда исполнял княжескую волю.  Двое
других начали его тянуть на  ветку,  и  лицо Славоши в  момент исказилось,
налилось  кровью,  глаза  остекленели.  В  горле  захрипело и  послышались
какие-то  непонятные слова,  по-видимому,  проклятья,  посылаемые в  адрес
вешателей.
     Так кончил свою жизнь Славоша.
     - Ну,  князек,  теперь черед твоей милости. Будьте ласковы, позвольте
набросить петельку на вашу белую шейку.
     - Смотри,  чтобы  завтра  на  твою  шею  не  набросили  бы  петли,  -
огрызнулся Мстислав. - У Изяслава немало верных слуг.
     Однако солдаты не обращали на это внимания.
     Они помнили приказание повесить,  и его повесили,  как и первого.  За
ним повесили третьего.
     Когда  страшная расправа закончилась,  отряд  постоял  еще  несколько
минут,  чтобы  кто-нибудь  не  обрезал веревки,  и  наконец возвратился на
Красный двор.
     Добрыня в  тот  вечер,  когда давал сигналы Славоше и  двум другим об
отъезде Болеслава из обоза,  долго ждал в  условленном месте,  но никто из
княжеских посланцев не  возвращался.  Хотя  он  и  не  знал,  что  с  ними
случилось, но чуял недоброе. Уже полночь минула и погасла вечерняя заря, а
сообщники не  появлялись.  Он  прождал всю ночь,  не  осмеливаясь покинуть
условленное место,  так  как должен был принести весть князю в  Киев.  Ему
нельзя было вернуться ни с чем...  Какую же весть он мог принести князю? И
он ждал.
     Уже и  солнце взошло,  а  его сообщников все не  было.  Добрыню объял
страх; боясь попасть в засаду, он решил вернуться.
     Однако не пошел обычной дорогой.  Знал: на ней он может встретиться с
польскими солдатами,  поэтому повернул в лес и пошел по тропинкам, которые
ему  были  хорошо  знакомы.  Он  не  заходил в  свою  избушку над  Кловом,
чувствовал -  незачем ему  заходить.  И  правда,  там уже ожидал его отряд
польских  солдат,  чтобы  схватить.  Но,  видно,  старый  лис  нюхом  чуял
опасность и  вместо того,  чтобы  вернуться домой,  направился в  Киев  на
Княжий двор.
     Тропинка как раз вела через ту полянку,  на которой повесили Славошу,
Мстислава и  третьего разбойника.  Не  доходя горы,  он  увидел на дубовых
ветвях колыхавшиеся тела,  но  это его нисколько не  удивило.  В  то время
повешенные встречались чуть ли не на каждом шагу. Добрыня покачал головой.
     "Ого! - сказал он про себя. - Знаю, что случилось!"
     Так как он видел тела только сзади,  то,  разумеется,  не узнал своих
товарищей по преступлению.
     Но  по  мере  того,  как  он  всходил  на  гору  и  присматривался  к
повешенным,  он вроде бы узнавал их, но еще не был вполне уверен. Наконец,
выходя из лесу на поляну, он в одном узнал Славошу.
     - Да, напрасно я, мои други, ожидал вас...
     В другом Добрыня узнал Мстислава,  и его охватил ужас. Он сразу понял
- все его замыслы разлетелись в прах.  И сам он чудом унес ноги с Красного
двора,  не  похитив  Люды.  Он  напрасно  давал  обещание  Вышате;  теперь
последние его надежды -  стереть с лица земли ляшского короля и приобрести
милость князя -  не удались...  Однако ему некогда было раздумывать: нужно
было спасаться,  иначе кто-нибудь мог его заметить, тогда ему уж не унести
своих ног  с  этой  поляны и  его  кости тоже  будут рядом с  Мстиславом и
Славошей.
     Тревожно озираясь,  он направился в  Киев.  Конечно,  он предпочел бы
явиться на княжеский двор с лучшей вестью.
     Было  уже  за   полдень,   когда  Добрыня  пришел  на   Княжий  двор.
По-видимому, гридням было приказано впустить его, так как его пропустили в
гридницу Изяслава без спросу.  И едва он показался в дверях, князь обратил
на него свой вопросительный взор.
     - Где Мстислав? - спросил он сурово.
     Не успел Добрыня рта раскрыть,  как Изяслав прочитал на его лице, что
посольство его окончилось плохо.
     - Все в руках короля.
     Изяслав молча прошелся по избе, потом сел у стола.
     - Где же они? - спросил он.
     - Уж им не вернуться к тебе,  милостивый князь,  - отвечал Добрыня, -
король приказал их повесить.
     И он рассказал о случившемся: как он, дав сигнал, ожидал их в лесу за
обозом,  наконец решил уйти  в  Киев и  по  дороге туда наткнулся на  тела
Мстислава и Славоши.
     Изяслав  молча  слушал  рассказ  Добрыни,   но  с  каждым  словом  он
пронизывал его острым,  пытливым взглядом:  по-видимому,  он ему не верил.
Князю  все  рассказанное  показалось  неправдоподобным.   Он  и  мысли  не
допускал,  чтобы  такой  бывалый пройдоха,  как  Славоша,  попался в  руки
короля.  Ведь он  сам  избрал время,  удобное для  совершения убийства,  и
следил за каждым шагом Болеслава.  Можно ли поэтому было допустить,  чтобы
он  ошибся и  попал в  сети,  расставленные ему королем.  Он видел в  этом
какое-то предательство, измену, так как о том, что на самом деле произошло
в саду Красного двора,  ни он,  ни Добрыня не догадывались.  Ему жаль было
сына...
     Однако после продолжительного молчания он снова обратился к Добрыне.
     - Ты видел их тела?
     - Видел, милостивый князь.
     - Не ошибся ли? Ты узнал их?
     - Да, узнал.
     Князь  повернулся лицом к  окну  и  неподвижно стоял несколько минут.
Заметив кого-то во дворе, он громко обратился к отроку:
     - Позвать сюда конюхов и гридней.
     Через  несколько минут  в  гридницу вошло  несколько плечистых людей.
Изяслав, по-прежнему стоя у окна и не поворачиваясь к ним, ровно произнес:
     - Возьмите Добрыню и посадите в мешок.
     - Твоя воля,  милостивый князь,  - отвечал Добрыня, обращая умоляющий
взгляд на князя.
     Но  князь не  отвечал и  стоял молча и  неподвижно,  как и  до отдачи
приказания.
     Конюхи  схватили Добрыню и  повели  через  длинный детинец княжеского
двора.
     Изяслав смотрел ему вслед.  Но вот калитка закрылась,  а  Изяслав все
стоял на том же месте,  точно его приковала к  окну невидимая сила.  И  он
стоял не  зря.  Ему хотелось разрешить эту загадку;  он напрягал весь свой
ум,  думая, как бы отомстить Болеславу, которого сам призвал на помощь. Он
знал,  что на стороне короля народ и  старшины,  и  боялся,  что один жест
короля лишит его княжества,  а  может,  и  жизни.  До  настоящей минуты он
боялся вести борьбу открыто и сегодня убедился, что все предначертанные им
замыслы не удались,  что Болеслав разгадал их,  собрал все войска в обоз и
следил за всеми поступками Изяслава. Теперь он знал также и то, что король
не станет ни с кем церемониться:  он не пощадил его сына, не пощадит и его
слуг.  Теперь уж  ни  для  кого не  было тайной,  что  Мстислав и  Славоша
повешены. Все это обдумал и учел Изяслав и наконец сказал самому себе:
     "Довольно объяснений, довольно лгать в глаза. Я знаю, чего он желает,
а он знает,  чего желаю я.  Переполнилась чаша терпения, и ни одна ляшская
душа не уйдет отсюда живой.  Всю Русскую землю усею их костями.  Киевляна