й милости, что есть средство...
     В  глазах Вышаты сверкнула молния.  Он знал,  что Люда не любила его,
она добровольно бросилась в  объятия ляшского короля,  но  то,  что он  не
может вырвать ее из этих объятий, злило и возбуждало зависть. Хоть она его
не  любила,  он готов был пожертвовать собою,  только бы вырвать ее из рук
возлюбленного.  Вышата любил  изменницу любовью,  преисполненной страсти и
зависти,  любил и  не  мог  заставить себя  успокоиться.  Ободряющие слова
Добрыни  нравились ему  не  как  вселяющие надежду на  счастье,  нет,  они
поддерживали в нем жажду мести, сулили избавление от зависти.
     - Какое? - быстро спросил он.
     - Это уже мое дело.  Мне жаль тебя, молодой боярин, и я исторгну твою
возлюбленную хоть из  ада.  Да,  исторгну,  король сам  прогонит ее...  но
только по моей воле. Дай мне срок, надо подумать!
     - Ну, а как насчет ляхов? - спросил Чудин.
     - Делайте  так,   как  я  вам  сказал,  но  только  потихоньку...  Вы
переловите их по одному,  словно волков в засаде...  Если это вам удастся,
то Изяслав останется в Киеве,  а если нет,  то он так же будет княжить над
полянами, как я над вами.
     - Говоришь ты  гладко,  но умно ли,  посмотрим!  -  заметил Чудин.  -
Возвращаясь из Берестова,  заеду к тебе,  Добрыня, и, может, пришлю гостей
для совета. А пока бывай здоров!
     - Поезжайте с Богом, бояре!
     - Едем!  - сказал Вышата, взглянув на небо. - Солнце уже высоко, надо
поспешить.
     Они отвязали лошадей, переседлали их, подтянули подпруги, попрощались
с Добрынею и той же тропинкой поехали под гору.  Через полчаса,  когда они
опять взобрались на  крутую гору,  направо от них мелькнул между деревьями
Соколиный Рог, еще окутанный утренним туманом. Вдали замелькала средь лозы
и  тростников река  Лыбедь,  и  наконец  заблистал крест  на  Берестовском
монастыре.


                                    VI

                             СОКОЛИНАЯ ОХОТА

     Не  долго  Чудин  и  Вышата пробыли в  Берестове.  Боярин Чудин сумел
уговорить Вышату перейти на его сторону. Последний, ничего не подозревая о
засаде и  не  догадываясь,  что  Чудин  желает расположить его  к  себе  и
умышленно разжигает в нем чувство мести, запутался, как зверь, пойманный в
сети.  Казалось,  оба были согласны во всем и действовали единодушно, но в
сущности это было иначе.  Один старался выслужиться перед князем,  другого
угнетала сердечная боль и зависть...  Оба не отличались терпением.  Вышата
только желал узнать, расположен ли к нему князь. Скоро представился случай
убедиться:  Изяслав  призвал  его  к  себе  посоветоваться,  как  прогнать
половцев,  которые  появились недалеко  от  Киева,  появлялись на  Лыбеди,
нападали на сады и  огороды киевлян и  даже переправлялись на лодках около
Неводницкой пристани,  затем  ярами и  берегами Лыбеди подходили к  самому
городу.  Чудин поехал вперед,  чтобы предупредить князя о том,  что Вышата
приручен. Через два дня тысяцкий также явился на княжеский двор, и Изяслав
встретил его с сияющим лицом.
     - Ну что, боярин! Разве у тебя мало рати для отражения половцев? Ведь
они у тебя под носом мелькают, а между тем киевляне не дают мне покоя.
     Вышата с досадой махнул рукой.
     - Эх, милостивый князь, не всем слухам можно верить! Половцы здесь не
ради войны,  им нужна добыча...  Они переплывают реку по десять - двадцать
человек,  не с ними же нам вести войну?  Покажутся, покричат и разбегутся.
Не гоняться же за ними.
     - Добро молвишь,  боярин...  Но  ты  сам видишь это,  -  прибавил он,
подумав, - а народ кричит, что его никто не защищает.
     Вышата призадумался.
     - У  тебя,  милостивый князь,  есть  приятели под  боком хуже  всяких
половцев...
     - Они такие же мне приятели,  как и тебе! - отвечал Изяслав с гневом.
- Довольно уж я насмотрелся на эти забавы и охоты,  пора все кончать... Но
раз ты упомянул ляхов, - прибавил он, - то говори, что слышно, ты близок к
ним.
     - Не много хорошего могу сказать тебе,  милостивый князь.  Сидят они,
как  у  Бога  за  печкою,  пьют,  едят  и  беседуют с  твоими посадниками,
воеводами и народом...
     Изяслав нахмурился и опустил глаза. А Вышата, точно не замечая этого,
продолжал:
     - Ляхи скоро поедут на Соколиный Рог охотиться на лебедей с соколами.
Там, верно, будут все ляшские старшины, дружина и сам король.
     Вошел Чудин и поклонился князю в пояс.
     - Слышишь,  -  обратился князь к нему, - Вышата говорит, что там, - и
он показал рукою в направлении Красного двора,  -  мои посадники и воеводы
пьют и братаются с ляхами.
     Чудин опять поклонился.
     - Да ведь и  я  не скрывал этого от тебя,  милостивый князь,  говорил
ведь,  не доброе думают на Красном дворе... Прости меня, милостивый князь!
- Чудин опять поклонился в пояс. - Но так как тысяцкий здесь, я скажу тебе
всю правду,  а он пусть подтвердит.  У ляшского короля двор больше,  чем у
тебя;  ты приглашаешь к себе на пиры,  а там каждый день пир,  и кто бы ни
пришел к нему, всяк желанный гость.
     Изяслав крутил усы и бороду,  сопел;  его лицо налилось кровью, глаза
заблестели, как у разъяренного тигра.
     - Да  что  тут скрывать перед тобой,  милостивый князь!  -  отозвался
Вышата. - Чудин навряд ли видел несколько раз то, что я вижу каждый день.
     Изяслав призадумался и опустил глаза.
     - Люблю моих друзей,  - сказал он, - но и врагов не боялся никогда...
Отныне более не буду пить с ними ни меда, ни вина.
     Вдруг он поднял голову.
     - Ты  говоришь,  они думают ехать на  Соколиный Рог с  соколами,  ну,
пусть едут...  пусть едут...  Может,  это будет последняя ляшская охота на
Русской земле, - угрожающе прибавил он.
     Видимо,  гнев князя не имел границ:  он сидел со сгорбленной спиной и
долго думал. Затем вскочил и стал ходить по избе, его лицо пылало.
     - Он прокладывал мне дорогу к отцовскому престолу, а теперь торит для
себя. Но этому никогда не бывать!
     Изяслав смотрел прямо в глаза стоявшему напротив него Вышате.
     - Боярин! Ты друг мне?
     Вышата поклонился.
     - Милостивый князь!  -  отвечал он.  -  Мой отец,  дед и прадеды были
друзьями князей и служили верою и правдой матушке-Руси.
     - Хорошо,   спасибо!  -  отвечал  князь,  несколько  успокоившись.  -
Возвращайся домой...  смотри в  оба.  Ты  живешь ближе всех от  гнезда ос,
которых много развелось в нашем доме. Я пришлю к тебе посоветоваться.
     Вышата понял намек.
     - Мое  желание,  милостивый князь,  чтобы ты  был  спокоен на  Руси и
приобрел любовь твоего народа,  - отвечал он. - Клянусь служить тебе верою
и правдою, потому вижу, что дело повернулось не к добру.
     Вскоре Вышата уехал, и князь остался наедине с Чудиным.
     - Этот человек, милостивый князь, сослужит тебе верную службу.
     - Да, если Болеслав не подкупит его.
     - Не продастся: ведь у него отняли Люду.
     - Да, ты прав, - усмехнулся князь. - Где черт не справится, туда бабу
пошлет.  Но разве он ее еще не забыл? Ведь он засылал к ней сватов, да она
отослала их ни с чем.
     - Отослала и не отослала... Старик просил их пообождать, потому девка
больно молода.  Вышата ждал и  дождался,  пока король похитил девку из-под
носа. Теперь он и рад бы отнять ее, да нет силы... Уже и к колдуну ездил.
     - Как, к Добрыне? - прервал князь.
     - К Добрыне... Тот обещает возвратить девку.
     Воцарилось минутное молчание.
     - Лжет он,  -  отозвался Изяслав,  - впрочем, пусть попробует. Вышата
мне нужен...  не мешало бы его привязать к себе.  Конечно,  ни словом,  ни
шубою, ни медом я не привяжу его, но можно найти другой подход.
     Князь снова замолчал,  будто искал средство,  чем бы привязать к себе
Вышату.
     - Где Добромира?  -  вдруг спросил он.  -  Ведь мамка Люды ближе всех
стоит к ней.
     - Добромира на Красном дворе.
     - Тем  лучше!  Надо  ее  умаслить,  пусть  поговорит с  Людою  насчет
Вышаты...  Это лучший путь к  достижению цели,  а  мы попробуем что-нибудь
еще.
     Изяслав велел позвать гридня.
     - Отыщи  Славошу и  прикажи ему  прийти  на  великокняжеский двор,  -
обратился он к отроку.
     Юноша ушел,  за  ним  следом  ушел и Чудин.  Князь остался в гриднице
один.  Он сел в конце стола на скамью,  налил в чашу из кувшина, стоявшего
на столе,  вина,  выпил и доливал почти каждую минуту. Время от времени он
быстро вставал,  ходил по избе,  ворчал,  кому-то  грозил,  крутил  усы  и
бороду,  подходил  к  столу,  снова  дрожащею  рукою  наливал мед в чашу и
выпивал.  После долгого ожидания дверь  княжеской  гридницы  скрипнула,  и
посланный отрок показался на пороге.
     - Ну, что? - спросил он.
     - Славоша здесь, милостивый князь!
     - Пусть войдет.
     Через  минуту в  дверь  вошел какой-то  странный человек.  На  худом,
пожелтевшем и  сморщенном лице  едва заметны были реденькие борода и  усы,
росшие клочками.  Лоб был мал и узок, но быстрые, глубоко посаженные глаза
свидетельствовали о  проворстве  и  изворотливости.  На  нем  был  линялый
зеленый кафтан,  подпоясанный красным шелковым поясом.  В  правой руке  он
держал шапку,  а левую заложил за пояс.  По виду его,  однако, нельзя было
сказать, что он слуга, напротив, он выглядел человеком, знавшим себе цену.
     Изяслав долго не поднимал головы;  упорно глядя в  чашу с  вином,  он
молчал и думал.
     - А,  это ты,  Славоша?  -  наконец без всякого оживления спросил он,
поднимая голову и зорко вглядываясь в него.
     Да, это был Славоша.
     Вместо ответа он  вынул левую руку  из-за  пояса и  слегка поклонился
князю.
     - Ты должен мне сослужить верную службу! - медленно проговорил князь.
     Славоша снова слегка поклонился в знак согласия.
     - На днях ляшский король,  -  продолжал Изяслав, - намеревается ехать
на охоту в Соколиный Рог...  Понимаешь? Нужно, чтобы ты повидался с ним...
Понимаешь?
     Славоша  продолжал  кланяться,   но  молчал.   Изяслав  тоже  замолк,
склоняясь над столом, он что-то обдумывал.
     - Впрочем,  это твое дело.  Увидишься ли ты с  ним на охоте или дома,
мне все равно... Ведь ты знаешь, что я не забываю своих верных слуг.
     Славоша опять поклонился.
     - Повидайся с боярином Чудиным...
     Славоша упорно молчал, кланяясь при каждом слове.
     Изяслав сидел на дубовой скамейке с поручнями,  вытянув ноги, Славоша
продолжал стоять перед ним с шапкою в руке, переминаясь с ноги на ногу.
     - Знаешь Люду? - спросил князь, поднимая глаза.
     - Знать-то знаю...
     - Она на Красном дворе?
     - Да, на Красном дворе...
     Опять воцарилось молчание. Славоша смотрел на князя вопросительно. Он
угадал,  что князь, кроме данного ему поручения, хотел еще что-то сказать,
но не решался.
     - Ведь Люда,  вероятно,  сидит там не по своей доброй воле!  -  начал
князь,  сдвинув брови и  глядя в  пол.  -  Небось,  силою похитил ее  этот
бабник... а потому надо, чтобы и ты силою отнял ее у него... слышишь?
     - Слышу, милостивый князь!
     Изяслав знал о том, что Вышата не жалует Болеслава, и, чтобы привлечь
молодого боярина на  свою сторону,  во  что бы то ни стало решил соединить
его с Людою.  Для этого он готов был выкопать целую пропасть между королем
и Вышатой, только бы расположить последнего к себе. Шаг этот был важен для
него,  и  неудивительно,  что  Изяслав  не  особенно  надеялся на  влияние
Добромиры на  Люду.  Вероятно,  он  был  уверен,  что  из  этого ничего не
выйдет... К тому же он рассчитывал, что оба его плана можно было исполнить
одновременно.
     Славоша молча  выслушал Изяслава и,  когда тот  кончил,  поклонился и
ушел, не сказав ни слова.
     На дворе он встретился с Чудиным.
     - Ну, что? - спросил боярин.
     - Князь сказал, что ляшский король скоро поедет на охоту на Соколиный
Рог, только я туда не поеду, - отвечал Славоша.
     Чудин пытливо посмотрел на него.
     - Он будет возвращаться через Дебри, - намекнул Чудин.
     Но Славоша сам понял поручение князя.
     - Да,  но  там  будет  Болех,  Вшебор,  вся  дружина,  примажется наш
Варяжко. А на кой мне бес все они!
     Что касается поручения относительно Люды,  он даже о нем не вспомнил,
считая  его  второстепенным.   Проходя  по  двору  к  калитке,   они  тихо
разговаривали между собою,  и посторонний,  наверно,  заметил бы,  что они
расстались друзьями,  так  как  оба  сняли шапки и  кланялись друг другу в
пояс,  как равные.  Неизвестно,  чем кончилась их беседа, только на другой
день оба вдруг исчезли,  точно в  воду канули,  и ни одного из них не было
видно ни в Княжьем конце, ни на Великом дворе.
     Изяславу очень не нравилось братанье Болеслава с русскими; он смотрел
на это с  недоверием и страхом,  возраставшими с каждым днем.  Ввиду того,
что половцы начали беспокоить киевлян,  он разместил у городских ворот и у
застав рать,  дружину собрал на Великом дворе,  а в городе усилил надзор и
ночную  стражу.  С  заходом солнца никого не  впускали и  не  выпускали из
города. Таков был приказ князя.
     Однако,  несмотря  на  распоряжение  властей  не  пропускать  никого,
поздней ночью,  когда везде уже  погасли огни и  только на  стенах башенок
мелькали светочи*,  в Ляшские ворота постучали два всадника. Первого легко
было узнать,  это был конюх Изяслава;  что касается второго, то на нем был
надет шлем с забралом, закрывавшим ему все лицо, и проволочная кольчуга.
     _______________
          * Сївїеїтїоїч - здесь: факел.

     - Без приказания князя не велено никого пускать,  -  сказал стражник,
заслышав стук.
     - Покажи знак,  -  отозвался всадник в шлеме и кольчуге,  обращаясь к
товарищу.
     При  звуке  этого голоса стражник начал всматриваться в  говорившего,
точно его  голос был ему знаком.  Конюх вынул знак и  показал его.  Ворота
тотчас открылись, и оба всадника, проехав их, повернули к Подолу.
     Ворота снова закрылись,  и,  когда двое  стражников остались один  на
один, первый спросил у второго:
     - Странно...  Кто это? У них есть позволение от князя въезжать во все
ворота во всякое время.
     Другой  призадумался,   но,   поозиравшись,   как   бы   боясь   быть
подслушанным, произнес:
     - По голосу, кажись, Славоша.
     - Славоша? Гм... хорошо же он закрыл свое лицо.
     - Хорошо, да, видно, не к добру.
     - Да, дело тут не чисто.
     - Тьфу, черт бы его побрал, этого разбойника! Хоть бы он свернул себе
шею... его уже давно на том свете ищут с фонарями.
     Действительно,  это был Славоша, и стражники не ошиблись, говоря, что
он ехал в Берестово.
     Уже  начало светать,  когда оба всадника доехали до  Берестова и  уже
стучались в ворота хором Вышаты.  Издали долетел какой-то шум,  похожий на
звяканье  оружия,   топот  копыт,   ржание  лошадей  и   вой  собак.   Оба
прислушались.  Тут открылись ворота,  и  они въехали во двор.  Едва отроки
успели принять у них лошадей, как на рундуке показался Вышата.
     - Бью челом, боярин тысяцкий!
     Вышата любезно приветствовал прибывших.
     - Милости прошу, не побрезгуйте моим хлебом-солью!
     Все трое на минуту остановились на рундуке.
     - Отчего это  у  тебя,  боярин,  так  шумно в  Берестове?  -  спросил
Славоша, невольно прислушиваясь к шуму, доносившемуся до них издали.
     - Да у нас всегда весело,  -  отвечал, сдерживая гнев, Вышата. - Наши
гости из Красного двора отправляются на охоту.
     - На  охоту?  Ну,  пусть  их  едут  на  здоровье...  желаю им  весело
охотиться, - злобно усмехнулся Славоша.
     Все вошли в гридницу.
     В это время по лесной дорожке, ведущей из Берестова на Предиславино и
Василев,  проезжал охотничий отряд короля Болеслава, направлявшегося через
Дебри  на  Соколиный Рог.  Впереди ехал  король;  его  опережали несколько
конных отроков в  венгерках для проверки дороги.  Рядом с  ним ехал верный
боевой  товарищ  Болех  Ястржембец,  а  за  ним  длинная  вереница бояр  и
сановников Изяслава.  Среди них находился Варяжко, который зычно хохотал и
рассказывал про охоты,  какие устраивались в  прежние времена в Дебрях при
Владимире и  Ярославе на  волков и  медведей с  рогатинами.  Отряд тянулся
длинной вереницей,  так  как  тропинка была  очень  узка.  За  толпой бояр
следовал сокольничий с  любимым кречетом короля.  Кречет спокойно сидел на
плече с колпачком на голове, только иногда он приподнимал свои крылья, как
бы желая взлететь,  но,  угрожающе поклокотав,  снова успокаивался.  Далее
двигалась целая толпа отроков,  ловчих с  соколами и  в конце концов толпа
конных  псарей.  Каждый из  них  вел  на  ременном смычке нескольких псов,
подобранных для  охоты  на  волков и  медведей.  Болеслав нарочно приказал
взять с  собою собак,  предполагая на обратном пути поохотиться на зверей,
которых  в  Дебрях  было  чрезвычайно много.  Ржание  коней  и  вой  собак
сливались в одну музыку и общим эхом отзывались и в Кловской долине,  и на
Крещатике; перелетали над мочажинами* в лозняк Лыбеди и замирали в лесу на
Шулявке и Лысой горе.
     _______________
          * Мїоїчїаїжїиїнїа - небольшое, гладкое (без кочек) болотце.

     Спустившись  лесною  тропинкою  вдоль  Кловского  потока,   к  началу
Крещатой долины, отряд по широкой песчаной дороге отправился через Василев
к Соколиному Рогу,  находящемуся налево от долины,  как бы вырастая из-под
земли и возвышаясь зелеными верхушками деревьев над всеми окрестностями.
     Еще серый утренний туман покрывал вершину Рога,  точно пеленою, когда
весь отряд приблизился к его песчаному подножию.  Сокольничий и сокольники
последовали за  Болеславом по  узкой  тропинке вместе  с  отрядом  бояр  и
гостей,   псари  же  остались  внизу.  Вообще-то  из  Красного  двора  был
кратчайший путь к Соколиному Рогу по долине Лыбеди,  вокруг Берестова,  но
эта дорога была чрезвычайно узка и  болотиста,  так что по ней почти никто
не решался ездить, а тем более с таким отрядом.
     Солнце уже всходило, когда Болеслав, бояре и сокольники взобрались на
вершину Соколиного Рога.  Долина Лыбеди уже просыпалась.  Утреннее солнце,
проникнув золотистыми лучами через расстилавшийся туман,  рассеяло его над
зелеными мочажинами и густым лесом и осветило всю долину.
     Налево,  над Лыбедью, тянулись дымящиеся утренней мглой леса, направо
- туман  уже  рассеялся,  и  наверху холма  можно было  разглядеть толстые
стены,  вившиеся вокруг города,  точно змеи.  Они исчезали за  деревьями и
зеленью садов и  выгибались на  закруглениях дугою,  как бы  подставляя ее
солнцу.  За  ними  или,  точнее,  в  их  окружении,  возносились  высокие,
золотистые купола  монастырей Святой  Софии,  Святого Михаила,  Десятинной
церкви и многих других. И над этим великолепием поднимался утренний туман,
рассеиваемый золотистыми  лучами  восходящего солнца.  Вид  этот  невольно
обращал на  себя  внимание,  и  каждый из  охотников молча смотрел на  эту
восхитительную  картину.  А  товарищи  короля  почему-то  были  грустны  -
наверно, тосковали по родине.
     Болеслав,  оглядывая  далекие  и  красивые  окрестности,  обратился к
Болеху:
     - Не правда ли, какая прекрасная и богатая страна.
     - Да, богатая, милостивый король, - отвечал Болех, - но и наш край не
хуже...
     В его словах звучало что-то вроде упрека,  но Болеслав,  казалось, не
замечал этого.
     - Жаль только,  что эти князьки грызутся между собою,  как собаки,  и
делят каждую пядь земли, а между тем половцы рвут ее на куски.
     - Эх,  милостивый король!  И у нас не лучше.  Здесь князьки,  а у нас
корольки, а защищать народ некому...
     Болех  не  кончил  и  призадумался.   Какое-то  невеселое  настроение
овладело им.
     - Но ведь ты знаешь,  Болех,  - заговорил король, помолчав, - что я и
дома не сидел сложа руки... дрался с немцами и усмирял мадьяр.
     - Да,  и  на  Русь пришел ты  не без цели...  Но мы слишком далеко от
дома... пора бы вернуться.
     Болеслав задумчиво посмотрел перед собою.
     - Вернемся,  вернемся,  друже!..  Впрочем,  кто  знает,