азал: "Персы поймут значение наших  даров".  Других
слов царь Иданфирс не добавил.
     - Разгадай загадку, мудрый вазир, ква-ке-кес, уи-уи. - Бэс  пищал,  и
квакал, и прыгал вокруг посла. Вдруг на запястье мальчишеской крепкой руки
карлик увидел браслет. По концам золотого обруча, запрокинув рога, мчались
навстречу друг другу олени. Их бег-полет казался неудержимым.
     - Скифская работа? - спросил Бэс шепотом.
     - Первый во всей степи мастер делал. Я у него обучаюсь.
     - Я тоже был ювелиром.
     Бэс уселся у ног посла, превратившись в маленький пестрый  холмик,  и
приготовился слушать.
     Отан  и  Дарий  молчали.  Первым  заговорил  начальник  "бессмертных"
Видарна. По его мнению, все было просто.
     - Загадка проста, - сказал он. - Скифы своими дарами  хотят  сказать,
что перед нашими стрелами они ничтожны, как лягушки и мыши, и  беспомощны,
как птицы, угодившие в западню.
     - Вряд ли "бессмертный" прав, - сказал Луконосец. - Если бы речь  шла
о наших стрелах, то скифы послали бы наши - с железными  наконечниками,  а
они свои - с медными. Мое мнение, повелитель стран, что знаки раскрываются
так. Мышь живет  в  земле  и  питается  ее  плодами.  Мышь  -  это  земля.
Обитательница озер и болот лягушка означает воду. Конь летит по степи, как
птица в небе. Стрелы и птица - Это скифская конница. Все  вместе  выходит,
что скифы отказываются от сопротивления и в знак покорности кладут к ногам
повелителя стран землю и воду. Впрочем, как ни толкуй, - победа наша.
     Слова Луконосца повисли в воздухе,  слишком  они  оказались  легкими.
Все, кто был в шатре, это почувствовали.
     Дарий смотрел прямо перед  собой,  Отан  уставился  под  ноги.  Тогда
заговорил Гобрий.
     - Аспафин разъяснил нам темный  смысл  скифских  даров.  Хотелось  бы
верить  благоприятному  толкованию,  а  веры  нет.  -  Гобрий   задыхался.
Копьеносца душила ярость. - Скорее дары говорят другое, обидное нам: "Если
вы, персы, как птицы не улетите в небо, или как мыши не зароетесь в землю,
или как лягушки не поскачете в болото, то не вернетесь назад,  пораженными
этими стрелами [толкование Гобрием смысла скифских даров приводит  Геродот
в "Истории"]. Так ли, посол, растолковал я знаки?
     - Так.
     В шатре сделалось тихо, и вдруг словно грянул и раскатился гром.  Все
сорвались с места, проталкиваясь к трону; со всех сторон понеслись гневные
крики.
     - В бой, в бой! Оружие с нами!
     - Уничтожим скифскую землю! Перебьем всех до единого!
     - Сотрем саму память о Скифии! В бой, в бой!
     - Уходи, - шепнул Бэс мальчонке-послу.
     - Казнить посла лютой казнью! - закричал кто-то.
     Но посла в шатре не было. Он исчез на глазах, как не раз  исчезала  в
степи скифская конница.
     - Вернуть! - приказал Дарий.
     Он произнес короткое слово тихо и страшно. "Бессмертные"  рассыпались
по лагерю, оглядывая и ощупывая все,  где  мог  спрятаться  человек.  Были
осмотрены все шатры, вверх дном перевернут  обоз.  Была  осмотрена  каждая
пядь земли. Куда мог скрыться  мальчонка,  не  успевший  покинуть  лагерь?
Проказливому карлику, выскочившему из шатра раньше "бессмертных", пришлась
по душе поднявшаяся суматоха. Он взобрался на ванну, сохнувшую за  шатром.
Маленькие  ножки  уперлись  в  головы   бронзовых   данников.   Ручки   то
вскидывались над головой, то ударяли одна о другую.
     - Скиф превратился в лягушку - ква-ква! Скиф  обернулся  птицей!  Эй,
"бессмертные", где ваши луки! Перестреляйте всех ласточек  в  небе!  Мышь!
Мышь!
     Бэс кричал и кривлялся  все  время,  пока  велись  поиски,  потом  по
головам данников спустился вниз и вернулся в  шатер.  В  шатре  находились
теперь лишь высшие военачальники. Вместе с Дарием они  разрабатывали  план
дальнейшего продвижения войск.
     - Им помогают  местные  боги,  они  окутывают  их  туманом  и  делают
невидимыми для человеческих глаз, - задумчиво произнес  Дарий,  когда  ему
доложили, что мальчонка исчез.
     - Ничего, стрелы и копья пробьются сквозь этот туман, - зло отозвался
Гобрий. Он места себе не находил от ярости.
     Был отдан приказ тронуться в путь до зари. Лагерь затих. Бодрствовали
лишь Дарий с военачальниками, сторожевые посты, да карлику не спалось.  Он
снова вскарабкался на край бронзовой ванны, только на этот раз тихо, чтобы
не привлечь внимания "бессмертных", охранявших вход в царский шатер.
     - Держи, - прошептал Бэс, едва раздвигая губы. - Платье поверх куртки
надень, волосы под шлем спрячь.
     В ванне послышалась возня.
     - Тише. Готов, что ли?
     - Готов.
     Перемахнув через высокую стенку, кто-то мягко спрыгнул на землю.
     - Как кошка, - прошептал Бэс. - Если остановят, говори:  "Бэс  идет".
Пароль: "Быстротекущий Истр", ответ: "Шестьдесят  узелков".  Запомнишь?  И
говори, как я, тонким голосом.
     - Пусть боги за твою доброту снова сделают тебя  мастером,  и  возьми
браслеты. - В руках говорившего зазвенело золото.
     - Оставь при себе. Помни пароль: "Быстротекущий Истр".
     - Помню. Прощай.
     Фигура в длинном до пят наряде растаяла в темноте. Бэс обогнул  шатер
и, откинув полог,  вошел  вовнутрь.  Дарий  с  военачальниками  продолжали
держать совет. Фитили, горевшие в бронзовых светильниках, освещали усталые
бледные лица.
     - Теперь наш черед, - пробормотал карлик.
     Он поднял с ковра не  прибранные  корзинку  и  клетку  и  заспешил  к
выходу, торопясь, чтобы его не остановили.
     - Куда потащил чужое? - крикнул вдогонку Дарий.
     - Будь  спокоен,  великий  царь,  темницы  я  тебе  возвращу,  только
пленников выпущу на свободу.
     Дарий в гневе вскочил.
     - Так это ты, недомерка-карлик, помог мальчонке уйти?
     - Благодари богов, царь царей, что  недомерка  Бэс  удержал  великана
Дария от убийства ребенка, - прокричал Бэс с порога. Он поднял над головой
клетку и выломал прутья - птица взвилась в воздух.  Он  опустил  на  землю
корзинку, опрокинул набок - лягушка и мышь юркнули по сторонам.



                          18. КИБИТКА ПОНЕСЛАСЬ

     Арзак проскользнул через  лагерь  тенью.  Все  спали,  никто  его  не
окликнул. Неспешную поступь дозора и  мягкое  чавканье  конских  копыт  он
слышал издалека и, переждав, когда  дозор  удалится,  быстро  шел  дальше.
Ходить бесшумно - с пятки на носок - умел каждый  скиф,  будь  хоть  малый
мальчонка. Позади остался последний ряд походных палаток. Темной  громадой
открылась степь. Трава уходила в черное небо.
     Арзак сдернул с себя  персидское  платье,  которое  бросил  маленький
человечек, затолкал платье в сумку  и  пустился  бегом.  Но  не  успел  он
пробежать расстояние в перелет стрелы, как перед ним вырос всадник.  Арзак
различил в темноте тускло  мерцавшую  упряжь  и,  затаив  дыхание,  замер.
Дозорный тоже не двигался  с  места.  Конь  стоял,  опустив  голову,  шлем
всадника свесился на грудь. "Спят! - догадался Арзак. - Самое  время  коня
добыть". Он достал аркан, определил расстояние: ночь обманщица - близкое с
далеким путает. Веревка свистнула, конопляный змей обвился вокруг  плеч  и
выдернул дозорного из седла. Пучок травы в  рот,  путы  на  руки  и  ноги.
Убивать связанного Арзак не  стал,  хоть  и  мог  бы  украсить  свой  пояс
скальпом. Зато конь ему достался  красивый,  рыже-бурого  цвета,  с  узкой
головой, стройными ногами и широкой, как у оленя, грудью. "Имя  его  будет
Сака - Олень", - решил Арзак, впрыгнув в седло.
     Сначала он ехал медленно, прислушиваясь к каждому  звуку,  потом  дал
Олешке волю.  Через  пять  перелетов  стрелы,  там,  где  оставил  пастись
Белонога, он  натянул  поводья  и  свистнул  длинным  посвистом.  В  ответ
прозвучало далекое ржанье, послышался топот копыт. Арзак  снова  свистнул.
Топот все ближе, рядом... И вот уже умный, преданный и выносливый  Белоног
ткнулся в колено хозяина.  Арзак  потрепал  Белонога  по  шее,  пересел  в
собственное седло, повод Олешки намотал на запястье.


     Пять дней Ксанф и Филл скакали вслед  за  дружиной.  На  шестой  день
открылось зрелище удивительнее любого представления, разыгранного актерами
в масках.
     Раздвигая зеленые волны травы, плыл,  извиваясь,  огромный,  радужный
змей. Он состоял из кибиток и ярко одетых всадников. Вопли и  звон  висели
над змеем, как длинное облако.
     - Тожественно, правда, Ксанф? - сказал Филл. -  Ты  бы  хотел,  чтобы
тебя хоронили с такими почестями?
     - Разыскать бы  скорее  кибитку,  -  с  трудом  отозвался  Ксанф.  От
усталости его лихорадило. Филл в седле оказался выносливей, как ни  обидно
было это признать.
     - По таким приметам, как женщина со шрамом и женщина в золоте, быстро
отыщем. Вперед!
     Ксанф и  Филл,  отстав  от  дружинников  Иданфирса,  двинулись  вдоль
ползущего змея. Они разглядывали  каждую  кибитку,  но  ту,  которая  была
нужна, не находили. Арзак забыл им сказать, что кибитка царской жены  едет
близко от царской повозки. Вдруг среди неумолчного  звона  Филл  расслышал
знакомую с детства песню.
     - Пала ночная роса, прилетели  жужжащие  пчелы,  -  негромко  выводил
чистый негромкий голос.
     - Она! - крикнул Филл. Хорошо, что в шуме никто не расслышал.
     - Погоди, надо удостовериться, вон и собака рядом.
     - Хайре! - сказал Филл, догнав кибитку, поднятую над землей высокими,
в рост человека, колесами.
     Ехавшая у задних колес на пегой  лошадке  женщина  оборвала  песню  и
обернулась. Ее правую щеку рассекал широкий рубец.
     - Хайре, - поспешил сказать Ксанф.
     Женщина смерила обоих внимательным взглядом.
     - Молчите, - сказала она быстро  и  строго.  -  Отвечайте  только  на
вопросы. Привезли?
     - Привезли.
     - Передайте так, чтобы никто не видел.
     Ксанф поравнял Гнедка с пегой лошадкой и незаметным движением передал
амфору.
     - Где Арзак? - спросила женщина, пряча амфору.
     - Послан скифским царем к Дарию. Будет дней через пять.
     - Вы из Ольвии? Возвращайтесь домой. Все.
     - Нет. Вернемся вместе с Одатис.
     - Ко мне не приближайтесь ни днем, ни ночью. Если нужно будет  -  дам
знак, держитесь поблизости.
     Кибитка проехала вперед.

             Выпей нектар, что подаст тебе в амфоре мата,
             Сладко ли, горько ли - счастье придет, -

     пропела Миррина, заменив слово "брат" словом  "мама".  Мелодия  песни
сама собой стала веселой. Могло ли иначе быть, если в сумке лежала  амфора
- маленький хрупкий сосуд, заключавший в себе целую жизнь? Докончив песню,
Миррина подъехала к Гунде.
     - Не прикажешь ли рассказать историю, царица?
     - Нет.
     - Ты говорила, что хочешь узнать о геройстве Геракла?
     - Теперь не хочу, убирайся! - Глядя прямо перед собой,  вцепившись  в
колени унизанными перстнями  пальцами,  Гунда  с  отчаянием  прошипела:  -
Приехал сын старшей, дело к концу поведет. Не  до  чужих  историй  -  своя
завершилась.
     Широкое красивое лицо исказилось словно от боли.
     - Чем помочь тебе, Гунда? - печально спросила Миррина.
     - Прочь с глаз, рабыня! Твое дело реветь из-за девчонки.
     - Мата, не плачь, - донеслось из кибитки.
     - Молчи, звереныш! - крикнула Гунда.
     Лохмат у задних колес залился лаем.
     - Я буду плакать и о тебе, царица, - сказала Миррина и,  не  в  силах
ждать больше, добавила: - Позволь отдать Одатис горшочек пчелиного меда.
     - Сказано, прочь, колдунья! Сказано, не позволю.
     На следующий день разговор повторился.
     - Царица, неужели  тебе  во  вред,  если  Одатис  полакомится  медом?
Смотри, горшочек совсем маленький.
     - Отнять твой проклятый горшочек, и дело с концом! - вскричала, теряя
терпение, Гунда.
     Миррина отъехала  к  задним  колесам.  Отчаяние  захлестнуло  тяжелой
волной. Двигаться, петь, развлекать царицу, выслушивать  грубые  окрики  -
силы на трудный путь она находила в ожидании. Зарубки на гребне  день  ото
дня приближали к ней амфору. Но вот настой у нее в руках, и она не  знает,
как поступить дальше. Одатис в темнице. Крепче камня  отгородил  ее  белый
войлок. Как пробиться сквозь страшную стену? Где уязвимое место, в котором
можно проломить брешь?  Если  бросить  амфору  прямо  в  кибитку  -  Гунда
отнимет. Ночью, когда Гунда спит,  дружинники  глаз  не  смыкают.  Миррина
пыталась пробраться ночью к кибитке, и ничего не вышло: прогнали ее.
     "Взрезать войлок с той стороны, где Одатис! - пришло вдруг Миррине  в
голову. - Если меня даже убьют, все равно Одатис выпьет настой".  Но  едва
Миррина успела подумать, грянул вопль, какого давно не было слышно:
     - Оу! Оу! Царь! Гунда, радуйся!
     Размахивая акинаками, дружинники ринулись  на  кибитку,  Лохмат  едва
успел выскочить из-под копыт, и  заслон  из  пятидесяти  человек  оттеснил
Миррину назад.
     С этого момента все изменилось. Медленный змей превратился в быстрого
угря.  Кони  понеслись  -  только  степь  затряслась  от  топота.   Колеса
загромыхали раскатами  грома.  Гунда  покинула  место  на  шкурах,  засела
внутри, плотно задернув полог. Дружинники охраняли  жену  царя  неусыпней,
чем золото. Неутомимый рой сновал без устали вокруг  кибитки,  как  раньше
вокруг Савлиевой повозки. Миррина видела, что мальчики-эллины  следили  за
каждым ее движением, ловили взгляды. Ей нечего было ответить на безмолвный
вопрос, и она отворачивалась. Она  могла  им  сказать  только  два  слова:
"смерть" и "отчаяние", других у нее не было...
     Трава, расцвеченная цветами,  ручьи,  овраги  стремительно  уносились
назад. По сто и более перелетов стрелы делали  в  день  быстроногие  кони.
Когда в сумке осталось четыре камушка,  Белоног  вынес  Арзака  на  полосу
сильно примятой травы. "Догнал, - с радостью подумал Арзак. - Теперь  дело
пойдет проворней". С полудня след резко переменился.  Сначала  трава  была
просто притоптана, теперь ее словно  акинаками  посекли.  "Здесь  Иданфирс
нагнал колесницу и приказал ехать быстро,  -  растолковал  значение  следа
Арзак. - Вместе с Иданфирсом прискакали Ксанф  и  Филл,  значит,  снадобье
попало к Миррине и, возможно, она уже передала его Одатис". Арзак повернул
коней к Борисфену.
     День  и  еще  два  дня  он  ехал  вдоль  береговой  полосы.  Наступил
четвертый, последний день, дошел  до  середины  и  двинулся  закат.  Скоро
последний маленький камушек покатится по земле, усеянной черными и  серыми
валунами.



                      19. КЛЯТВА НА БЕРЕГУ БОРИСФЕНА

     Ксанф и Филл ждали у Волчьей пасти - так  называлась  гряда  валунов,
ведущая к царскому стойбищу Вечности. Эллины были одни, без Одатис.  Арзак
это понял сразу. Он бросил коней и, сокращая путь, побежал по камням.
     - Друг, все пропало, - сказал Ксанф, вставая навстречу, -  ее  унесли
вместе с другими. Мы видели и не могли помешать.
     Арзак без сил привалился к огромному валуну.
     - Не успели доставить снадобье? - спросил он, сползая  на  землю.  По
ногам словно кто-то ударил палкой.
     - Успели, друг. Только не было способа передать амфору Одатис.  Воины
никого не подпускали к кибитке, охраняли и днем и ночью. Женщина со шрамом
очень страдала.
     - Где она?
     - Ее убили.
     - Как и ее тоже?
     Ксанф с тоской посмотрел на Филла. Филл всегда  приходил  на  помощь,
когда действовать приходилось словами. Но сейчас он сидел,  уставившись  в
землю, обхватив  руками  колени,  подтянутые  к  подбородку.  Он  даже  не
приветствовал Арзака обычным "Хайре!".
     - Ксанф, - сказал Арзак, я должен знать все.
     - Это случилось, когда царскую мумию опустили на войлок. Воины  стали
убивать лошадей. Потом вывели из кибитки женщину в золоте и Одатис. Одатис
помахала рукой и что-то крикнула, мне показалось, что она произнесла  твое
имя. - Ксанф замолчал и тоже уставился в землю.
     - Говори все до конца.
     -  Конец  наступил  скоро,  быстрее,  чем  я  рассказываю.  Откуда-то
выскочил рыжий лохматый пес и прыгнул  на  грудь  Одатис.  Следом  за  ним
сквозь оцепление прорвалась ваша "мата". Ее  руки  были  вытянуты  вперед.
"Пей!" - наверное, так она крикнула. Во всяком случае, она что-то  коротко
крикнула и быстро передала настой. Одатис выпила  и  упала  замертво.  Пес
завыл, стал лизать ей щеки и губы и тоже упал, только  два  или  три  раза
дернул лапами. Тогда женщины стали кричать.  Женщина  в  золоте  выхватила
кинжал...
     Не догадываясь о смысле слов, которыми обменялись  Миррина  и  Гунда,
Ксанф не мог до конца понять развязку событий,  разыгравшихся  у  него  на
глазах.
     Все произошло быстро.
     - Песельница мертва! Она умерла раньше  царской  супруги,  ее  нельзя
хоронить вместе с царем! - закричала Миррина.
     Дружинники в замешательстве остановились.
     - Песельница в царстве теней! - продолжала кричать  Миррина,  выбирая
момент, чтобы поднять Одатис.
     Но тут перед ней выросла Гунда, тяжелая и  неподвижная,  как  статуя.
Золотые блестки слепили глаза.
     - Чуяло мое сердце, что опоишь девчонку зельем.
     - Одатис мертва, ее нельзя хоронить с царем.
     - Девчонку можно, тебя, колдунья, нельзя.
     Из расшитого блестками рукава в руку скользнул кинжал. Гунда  сделала
резкий взмах. Миррина упала.
     - Берите девчонку, берите пса, пусть сторожит шатер.
     Дружинники выполнили приказание.
     - Воины схватили Одатис и пса и опустили их в яму, - сказал  Ксанф  и
перевел дыхание. Тяжелой ношей был страшный рассказ, в  котором  справляла
свой праздник смерть.
     - А мата? - спросил Арзак. Даже теперь он не решался назвать  Миррину
по имени.
     - Она лежала мертвая в луже крови. Потом появился высокий старик.  Он
поднял ее. Это было так печально. Он нес ее  на  вытянутых  руках,  словно
ребенка.
     - Лютые варвары, - медленно выговорил Филл. -  Они  убили  женщину  в
золоте, убили конюхов, передушили табун лошадей.
     - Филл, - сказал Ксанф, - мы, греки, приносим в  жертву  богам  сотни
быков и овец.
     - Но не людей.
     - Скифы верят, что погребенные вместе с царем будут счастливы в  той,
другой жизни, - тихо сказал Арзак.
     - Никто еще не возвращался из царства теней на землю, чтобы  сообщить
нам об этом.
     -  Укроти  свой  язык.  У  нашего  друга  горе,  а  горе  не   терпит
пустопорожних слов.
     Ксанф опустился на землю рядом с Арзаком и сжал своей крепкой ладонью
его плечо. Филл подвинулся ближе.
     Они сидели  так  долго,  молчали,  думали  об  одном.  Страшный  день
подходил к концу. Багровое солнце расплющилось,  и  облака,  словно  перья
невиданной птицы, разбросанные по всему небу, налились розово-алым светом.
     - Трех ночей мне не хватит, - прошептал Арзак.
     - Втроем мы сделаем втрое быстрее, - отозвался Филл.
     Арзак вздрогнул. Он не заметил, что произнес вслух то,  о  чем  думал
все это время.
     - Конечно, втроем, - подтвердил Ксанф.
     - Нет, - сказал Арзак, помедлив.
     - Почему? Кто помешает?
     - Людям чужого племени нельзя прикасаться к нашим могилам.
     - Разве мы не братья твои, Арзак? - спросил Ксанф.
     - Мы даже влезли в скифскую шкуру, - добавил Филл.
     - Это правда. Вы мне как братья, вы носите ради меня нашу одежду,  но
кровь в ваших жилах течет чужая.
     Перерекаться с упрямым скифом было бессмысленно. Ксанф и Филл  понуро
уставились в землю. Вдруг Арзак схватил их за  руки  и  притянул  к  себе.
Попеременно глядя в глаза то одному, то другому, он быстро спросил:
     - Хотите станем по крови братьями?
     - Конечно, хотим, научи, что надо делать.
     - Ритон. Вино. Стрелы, - произнес Арзак раздельно  и  встал  на  одно
колено.
     Низкий луч солнца упал на его лицо. Простые слова  словно  поплыли  к
багровому солнцу.
     Филл отвязал от пояса ритон, с которым не расставался,  наполнил  его
из маленького бурдючка. Арзак раскрыл горит, достал три стрелы, одну  взял
себе, две других протянул Филлу и Ксанфу. Его движения  были  замедлены  и
казались наполненными глубоким смыслом. Он  закатал  левый  рукав,  поднял
стрелу, вонзил наконечник в рук