ми -
откупись на весь год. Ты кто? Какой деловец?
     - Я коваль, - отвечал дед. - Работаю у кузнеца Антуфьева.
     - У Никиты Демидыча?  Тогда сойдешь за уездного крестьянина. С теб
должен иметь  две  деньги.  Не  хотишь платить -  садись к  брадобреям или
вертай назад, откудова пришел.
     - Сюда,  дед,  вминт обреем!  - кричали брадобреи, стоящие с большими
бритвами в ряд около скамеечек, на которых сидели, завернутые полотенцами,
посадские люди.
     Дед  отмахнулся,  покряхтел и  достал из-за  голенища кожаный кошель,
вытащил оттуда две деньги и отдал ярыжке.
     - Виданное ли дело,  за бороду платить!  Да верно ли это,  братцы?  -
обратился дед к ближайшим прохожим.
     - Ты из лесу,  что ли пришел?  Есть купцы,  что за годовой знак и  по
тридцать и по шестьдесят рублев платят.
     Толпа двинулась дальше в  ворота,  и  с ней поплыл Тимофей с бабкой и
Аленкой,  которые испуганно посматривали по сторонам, опасаясь, не спросят
ли и с них какой-либо пошлины.
     Большая Посадская площадь была полна шумным народом, говором, криком.
Рядами стояли возы крестьян и  продавцов,  приехавших из округи со всякими
товарами: глиняной посудой, щепным товаром, деревянными мисками и ложками;
тут же виднелись свиные туши, куры, связанные за ноги попарно, мешки зерна
и муки, изделия домашних кустарей, свежая и соленая рыба.
     Вокруг базара тянулся Гостиный двор, или ряды лавок, перед которыми в
лубяных  коробах  лежали  московские и  местные товары  -  холсты,  нитки,
румяна,  белила,  бусы  и  прочие заманчивые для  покупателей вещи,  а  на
поперечных  шестах  были  подвешены  сапоги,   шапки,   кушаки.  Все  ряды
разделялись по видам товара. Отдельный ряд мучной, охотный с разной дичью,
московский с  товарами московских рукодельцев.  Особенно нарядны были ряды
шапочные,  где висели расшитые цветными нитками, шелками и золотом тафьи и
разукрашенные бисером,  жемчугами и  самоцветными камнями  боярские шапки.
Так  же  наряден был  шубный ряд,  где  были выставлены цветные и  пестрые
расшитые  шубы,  охабни,  однорядки и  прочие  яркие  одежды,  сшитые  дл
боярских и  зажиточных посадских людей.  Купцы  расхваливали свои  товары,
зазывали покупателей,  хватали их  за полы,  уговаривая купить по небывало
дешевой цене.
     Походячие торговцы с лотками на руках также "шумели в голос", то есть
кричали, божились, крестились на иконы, подвешенные над лавками.
     Аленка,  шедшая  сзади,  зазевалась на  нарядные  вещи,  выставленные
кругом.  Ей  очень хотелось моченого яблока или  подрумяненного калача,  -
торговки выкрикивали нараспев:  "Сахарные калачи с пару из печи", - но она
не  решалась  попросить  сурового  деда,   который  протискивался  вперед,
разыскивая ножовый ряд, где находилась лавка кузнечного мастера Антуфьева.
Толпа  сгрудилась,  оттерла Аленку,  она  услышала крики и  сердитый голос
деда:
     - Чего пристал, окаянный, чего тебе надо?
     - Иди за мной.  Хватайте его!  Это бегун,  сбежал от свово господина.
Тащите его в губную избу*.
     _______________
          * В  г у б н о й  и з б е  разбирались дела арестованных.

     Аленка протискалась вперед и увидела, что деда Тимофея держит за одну
руку кат  Силантий из  Веселых Пеньков,  а  за  другую воеводский бирюч* с
палкой, на конце которой блестел медный двуглавый орел.
     _______________
          * Б и р ю ч    -   глашатай,    читавший   народу   на   площади
     правительственные распоряжения.

     Дед упирался, бранился, а те вцепились, не выпуская, и тащили куда-то
в сторону. Любопытные сбегались со всех сторон.
     Громкий крик пронесся над площадью и взбудоражил толпу.
     - Бешеный бык с цепи сорвался! Спасайтесь, православные!
     Толпа шарахнулась в сторону, смяла и бирюча, и деда, и Силантия. Мимо
бежали торговцы, посадские, бабы, мужик с медведем...
     Аленка кувыркнулась от  чьего-то  толчка,  но вскочила и  заметалась,
разыскивая деда.  Какой-то  мужик-углежог,  весь  черный от  сажи,  сквозь
которую выступали только  красные веки  и  губы,  пробивался,  расталкива
встречных. Увидев Аленку, он схватил ее за руку.
     - Беги за мной! Аль Наумку не узнала? Это ведь я быка выпустил, чтобы
гомон поднять.
     На  середину опустевшей площади вылетел черный бык.  Он тряс головой,
рыл копытом землю.  Крики и визги усилились,  и толпа помчалась дальше. Из
мясного ряда,  засучивая рукава,  бежали мясники в передниках с топорами и
веревками, стараясь окружить быка. Наум пробежал с Аленкой в переулок, где
они нагнали деда. Он, не оглядываясь, шел, мотая бородой, и бормотал:
     - Из Каширы ушел, из Яма ушел, от немца ушел и из Тулы уйду!
     - Совсем мучной колобок,  -  подхватил Наумка,  -  только как бы теб
лиса не съела? Антуфьев - мужик длинный, под собой землю на аршин видит, а
своих рабочих в бараний рог гнет.  Здесь на базаре я все про него выведал.
Зачем здесь застрял? Двинемся на Волгу.


                           8. ДОРОГОЙ РАБОТНИК

     Наумка прошел до  конца Кузнецкой слободы.  Тимофей указал избу,  где
они были на постое.
     - Я  понаведаюсь еще  к  вам.  Скажу  последнее  слово:  уходите  без
мотчания  на  сибирские просторы.  Антуфьев  вас  перехитрит.  Чую,  здесь
мертвечиной припахивает и могила вам изготовлена. Встретимся либо здесь, в
Туле,  либо  за  Уралом.  Есть там  железная гора Благодать,  там  и  нам,
бродяжникам,  благодать. Сибирь и накормит и напоит... - И Наумка исчез за
углом переулка.
     Дома  Тимофейку ждал  караульщик Антуфьева и  передал приказ  хозяина
сейчас же идти на кузню и там ждать.
     - Ох, не к добру мы в Тулу забрались, - вздыхала Дарья. - Надо было к
Волге подаваться.
     Антуфьев встретил Тимофейку с  костылем в  руке.  Он  сидел на  чурке
возле потушенного горна. В этот день кузня не работала, был праздник.
     Возле хозяина стояли один из кузнецов и караульщик.
     - Я  тебя кликнул для  твоей же  пользы,  -  с  расстановкой протянул
Антуфьев, смотря на Тимофейку холодными,  непроницаемыми глазами. - Сейчас
по городу сыск идет,  прохожих ловят,  доискиваются,  нет ли беглых.  Тебе
приказываю  здесь  в  кузне  пожить  и  никуда отсель не выходить.  Ко мне
соваться сыщикам запрет.  Я царский  заказ  готовлю.  А  коль  выйдешь  за
ворота,  тебя сыщики задержат. Ты в караулке с этим молодцом спать будешь,
а твоя баба пускай щи из дому приносит.
     Дед посматривал на хозяина, прикидывал: "Чего надумал длинный мужик?"
     - Все же домой мне сходить придется - тулуп и лопоть какую принести.
     - Ты  мне  дерзновенную  неустрашимость  не  показывай,   за  тулупом
караульщик сходит. Для верности, Микитка, надень-ка ему цепь, не ровен час
- сдуреет старик,  выйдет на  улицу,  тут  ему петля,  а  мне без дорогого
работника убыток.
     Тимофейка угрюмо смотрел на хозяина,  на дверь:  "Бежать, пока можно,
да ноги старые, не унесут. Нелегкая сила занесла меня в Тулу".
     Караульщик с  кузнецом надели  на  шею  Тимофейки раздвижное железное
кольцо с  замком.  Кузнец защелкнул замок  и  ключ  передал Антуфьеву.  От
кольца шла  длинная цепь к  чугунной двухпудовой гире,  стоявшей на  полу.
Антуфьев встал  и,  уходя,  уже  не  обращая внимания на  старика,  сказал
караульщику:
     - Смотри в оба.  Головой ответишь,  если что.  А ты,  старик,  кончай
пистолю.
     С  того  дня  Тимофей  безвыходно оставался  в  кузне.  Он  с  трудом
переносил тяжелую гирю  и  водил налитыми кровью глазами,  но  весь ушел в
работу.
     Когда дед оставался наедине с Касьяном, что в кузне бывало редко, так
как кузнецы работали беспрерывно,  он отрывисто и сердито наказывал ему не
ждать его,  не  жалеть,  а  отправляться в  сибирское воеводство,  к  горе
Благодати...
     - Чую,  сгноит меня здесь Демидыч.  Видел,  какие у него лапы цепкие?
Что попало, уже не выпустит. Уходи, пока и тебя на цепь не посадил.
     Касьян решительно отказывался:
     - Холод настает. Где проживешь в дороге, когда снега завалят землю по
пазуху? Пока здесь перебьемся. Весной легче уйти - весной и птица летит, и
мы уйдем за нею.
     Дед  возился с  пистолетом,  внимательно разбирал его  до  последнего
винтика,  рассматривал,  чистил,  закаливал пружинки,  отделывал рукоятку.
Однажды,  когда  они  были  в  кузне одни,  он  передал Касьяну вычищенный
пистолет и сказал:
     - Возьми-ка его себе,  Касьянушка.  Может пригодиться в дороге. Зверь
иль недобрый человек - убережешься.
     Касьян взял пистолет, не понимая:
     - А как же хозяин?
     - Хозяйский пистолет у  меня вон где.  -  И  дед вытащил из-за пазухи
голубую тряпицу, развернул, - в ней лежал второй пистолет.
     Касьян взял оба  пистолета,  сравнил их:  они  были двойни,  ничем не
отличались один от другого.
     - А  ты  сам  сможешь распознать,  которая твоя  пистоля,  а  котора
немецкая?
     Возле  Тимофея вырос хозяин Антуфьев.  Бесшумно подошел он  в  мягких
валенках и протягивал к пистолетам костлявые руки.
     - Различие есть во какое,  - не смущаясь, сказал дед. - Видишь, здесь
на стволе насечка,  надпись немецкая -  верно, "имярек" мастера. А на моей
пистоле - "Тула. Демидов".
     - Ладно,  -  сказал Антуфьев.  -  Ну и  упрям же ты,  Тимофейка,  что
протопоп Аввакум.  Смотри,  как бы и тебе на костре живьем не сгореть, как
Аввакуму.  А то бы ничего, добрый старик был, если бы хозяину покорялся. -
И Антуфьев бесшумно удалился.
     - И сгорю лучше, а тебе, Кощею, не покорюсь.


                           9. ПОКУПНЫЕ КУЗНЕЦЫ

     Касьян был принят на работу молотобойцем, но к нему не были применены
такие строгости,  как к деду Тимофейке.  Антуфьев по-своему оберегал самых
ценных мастеров и деда,  как "дорогого" самопальщика,  держал на цепи, как
держал бы татарского выводного коня,  боясь,  чтобы его не скрали.  Касьян
присматривался ко  всему  в  кузнице  и  постепенно  стал  различать  всех
работающих.
     В  кузнице работало много рабочих.  Они  разделялись на  ствольников,
изготовлявших  стволы  ружейные,   замочников  -   они  занимались  только
затворами.   Замочники  прикрепляли  стволы,   а  приклады  получались  от
столяров.
     Были еще мастера ложевые, приборные, литейщики белого оружия.
     Все самопальщики разделялись еще по  их зависимости от хозяина.  Одни
были  вольные,  жили  самостоятельно,  приходили  в  кузню  на  работу  не
ежедневно и получали урок. Были еще свейские - полоненники*, самые опытные
рабочие, делавшие лучшее оружие.
     _______________
          * П о л о н е н н и к и  - пленные.

     Сдельщики  со  стороны,  или  вольные  охочие  деловцы,  торговались,
спорили,  держались более независимо, и на них с завистью смотрели кузнецы
закабаленные.
     Большая  часть  рабочих  Антуфьева были  его  кабальные,  которых  он
доставал различными путями.  У него были свои приказчики; они с сидельцами
дежурили в  его  лавке на  Посадской площади,  их  он  посылал в  Москву -
отвозить приготовленное оружие и  привозить московские товары.  Приказчики
ездили на  мельницу за мукой и  к  разным помещикам в  округе,  у  которых
скупали способных к кузнецкому рукомеслу рабочих.
     Рабочие  приходили  полуголые,  в  домотканых пестрядинных рубахах  и
портах, в лаптях, в рваных шабурах. Некоторые тащили с собой лубяной короб
или мешок.  Их сгоняли во двор с высоким островерхим тыном,  через который
не перелезешь.  Здесь они сидели вдоль стены, перешептывались, недоверчиво
косились на всех, искали случая убежать.
     Антуфьев, молчаливый и суровый, постукивая костылем, обходил вместе с
приказчиками привезенный народ. Он останавливался перед каждым рабочим.
     Рабочего подымали,  поворачивали кругом,  осматривали зубы,  уши,  не
порчены ли  пальцы на  руках.  Приказчик рассыпался горошком,  расхвалива
каждого купленного и находя особые достоинства:
     - Рука размашистая, работает, что конь, зубы верно что повываливались
- потому задира: как выпьет, драться любит. Зато сметливый, и еще отец его
промысел имел по кузнецкому делу.
     Всех  приведенных отправляли прежде  всего  в  мыльню  близ  плотин -
отмывать доморощенную грязь.
     - Мне чужих вшей не надо, - говорил хозяин, - своих не оберешься.
     После  мытья  каждому  новому  рабочему  выдавались  порты,  холщова
рубаха,  лапти и подвертки, и они отправлялись в сарай, в котором жили под
надзором караульщика.
     Все,  что  делал и  приказывал Антуфьев,  было деловито,  практично и
прежде всего ему прибыльно.  И за новую "лопоть", что давалась после бани,
и за муку и соль для рабочих,  и за все прочее, что они получали из лавки,
- на  все  писался столбик цифр  возле  имени  рабочего,  и  особый дьячок
сопоставлял забранные  товары  с  заработком  каждого.  Все  оказывались в
неоплатном долгу,  и если получали какие деньги на руки,  то только в счет
того, что "потом отработает".
     Покупные рабочие имели свой урок на каждый день,  и  что делали сверх
урока -  за все им приплачивалось:  так как им приходилось работать с пяти
часов  утра  и  до  темноты  и  отрабатывать товары,  забранные  из  лавки
Антуфьева,  они из кожи лезли,  чтобы выбраться из кабалы хозяина,  но все
больше погружались в новые долги.
     Антуфьев никогда не  говорил о  своих  планах,  никто не  мог  вперед
догадаться,  что  новое  надумал  этот  молчаливый,  невозмутимый  хозяин.
Куда-то уезжали приказчики,  внезапно появлялись возы с  чугунными крицами
или  березовыми и  дубовыми болванками для пищальных прикладов,  прибывали
новые партии рабочих и размещались вповалку в полуразвалившихся сараях.
     Антуфьев давал отрывистый приказ:
     - Вот  что,  братец.  Его  пресветлому царскому  величеству требуетс
двести бердышей-протазанов. Сделать их к сроку.
     И он назначал день.
     - А  кто  не  сделает -  против царского указа пойдет.  Сам  виноват,
отведает батожья.
     Так изо дня в день,  с раннего утра до вечерних сумерек и с вечера до
восхода солнца,  в  две-три смены,  перестукивали кувалды,  тяжелые молоты
жулькали* и  плющили  железные  доски  и  отбивали веселую  дробь  ручники
мастеров.  Для Касьяна и деда Тимофея время летело незаметно, как у коней,
впряженных в  тяжелый воз и  шагающих бесконечным шляхом,  без конца и без
начала.
     _______________
          * Ж у л ь к а т ь  - мять, давить.


                             Часть четверта

                              ПУТЬ НА ВОСТОК

                                      Милосердные наши батюшки,
                                      Не забудьте нас, невольников.
                                      Мы сидим во неволюшке,
                                      Во неволюшке, в тюрьмах каменных,
                                      За решетками за железными,
                                      За дверями за дубовыми,
                                      За замками за висячими.
                                      Распростились мы с отцом, с матерью,
                                      Со всем родом своим, племенем.

                                               Старинная песня каторжников


                             1. СВОДНЫЙ НАРОД

     Всю  зиму  приказчики "сбивали народ",  собирали вместе  купленных из
разных мест крестьян, знавших кузнецкое дело. Они содержались раздельно на
разных дворах -  каширские,  алексинские,  тульские.  Все эти сводные люди
выбрали промеж себя  старост.  Им  было приказано ввести круговую "кровную
поруку": "Если кто сбежит, остальные ответят заместо отбегателя".
     Ближе к весне,  когда сильнее начало пригревать солнце, днем побежали
ручьи,  а  ночью еще  стояли морозы,  всем объявили,  что их  отправляют в
Серпухов.  Но кто-то пустил слух, что ежели от Серпухова начинается водный
путь,  то, значит, повезут из Серпухова дальше по Волге и они отправляютс
на вечную разлуку с родными местами.
     Старосты вместе со стариками пожелали видеть Антуфьева,  но тот через
приказчика ответил, что говорить им не о чем, а ему недосуг.
     - Куда  господин  прикажет,   туда  крестьянин  и  должен  ехать.   А
отправляться можно с бабами и детьми, для них подводы будут.
     Такой ответ не успокоил крестьян.  Несколько человек ночью,  проломив
стены,  убежали.  Тогда  каждого десятого для  устрашения других отстегали
батогами.
     Тульский воевода  исполнял все  требования Антуфьева.  Про  него  шел
слух,  что  он  любимец царя  Петра Алексеевича и  ему  перечить не  след.
Воевода прислал стрельцов - охранять сводных людей.
     Но  Антуфьеву народу  не  хватало.  Он  искал  еще  рабочих и  послал
приказчиков в  подвал губной избы.  Там,  среди пойманных беглых,  татей и
лихих людей,  Петр  Исаич отобрал склонных к  наковальне и  привел человек
двадцать на завод Антуфьева.
     Антуфьев осмотрел всех и до поры приказал держать в погребе,  кормить
соленой рыбой.  Среди привезенных Касьян узнал вымазанного в  саже  Наумку
Кобеля.
     Однажды с вечера стали прибывать подводы. Их сгрудилось до всей улице
около  двухсот  саней.  Утром  прибыло еще  с  сотню.  Всех  сводных людей
выставили близ кузни.  Приказчики бегали с  батогами,  ругались,  подымали
ударами лежавших. Торопили грузить на подводы.
     Собрались родичи уезжавших.  Плач  их,  казалось,  доходил до  самого
неба.  На сани грузились мешки с домашним скарбом,  садились бабы,  дети и
закованные в  цепи  кузнецы.  Двадцать стрельцов в  красных  кафтанах,  на
маленьких лохматых конях,  ехали  впереди и  в  конце обоза и  охраняли от
побегов отправлявшихся в чужедальнюю сторону.
     У  деда Тимофейки был  снят железный обруч с  шеи,  где разбередилась
кровавая язва.  На  ногу надели деревянную колоду и  посадили на розвальни
вместе с другими "дорогими" рабочими.  Прибежала бабка Дарья, сказала, что
Аленка сидит в санях в переулке, и сунула деду мешок с калачами.
     Длинный поезд растянулся по раскатанной дороге. Родичи бежали рядом с
санями версты две,  причитали, плакали, прощались, некоторые падали, потом
отставали.
     Потянулись засыпанные снегом равнины,  деревни, утонувшие в сугробах.
Проехали  безмолвный  лес,  запорошенный инеем.  Деревянные полозья  саней
раскатывались на  поворотах.  Лошади  то  шли  шагом,  то  рысью  догоняли
передних. Возчики покрикивали.
     Антуфьев  ехал  среди  обоза  в   крытом  возке,   обшитом  рогожами,
запряженном двумя конями гуськом.  На  переднем сидел возчик,  сзади возка
стоял караульщик с пищалью.  Антуфьев, закутанный в медвежью шубу, сидел в
возке рядом с  двадцатилетним сыном,  изредка открывал дверцу и звал Петра
Исаича. Рыжий приказчик в новом полушубке, сняв колпак, подбегал по колено
в  снегу,  слушал,  хлопая руками,  и затем передавал распоряжение конному
стражнику, который мчался либо в голову, либо в хвост обоза.


                       2. НА СТРУГАХ ПО ОКЕ И ВОЛГЕ

     В  Серпухове всех  загнали за  каменную стену,  в  монастырский двор.
Антуфьев ходил на берег,  осматривал новые струги,  еще белые, сколоченные
умелыми  плотниками без  единого железного гвоздя.  Десять  стругов стояли
рядом на  берегу,  на  деревянных катках,  и  плотники доканчивали работу,
законопачивая пазы и заливая их смоляным варом.
     Река уже набухала. Подтаявший лед на Оке темнел полыньями. Кое-где на
берегу  обнажились  желтые  песчаные  плешины.  Ждать в Серпухове пришлось
недели две,  пока река тронулась.  Несмотря на строгую  охрану,  несколько
мужиков сумели убежать из-под монастырского замка.
     Когда большой лед прошел, струги были спущены на воду, и сейчас же на
них погрузили всех сводных.  Суда отвели от  берега и  поставили на якорях
посреди реки, чтобы неповадно было ходить на берег.
     Антуфьев  переселился на  передний  струг,  где  на  корме  ему  была
выстроена будочка с двумя лавками и столиком посредине. Лавки были покрыты
овчинами и персидскими коврами, и на них расположились Антуфьев и его сын.
Будку охраняли привязанные на цепях два лохматых пса-волкодава.