чего и не пишу, -- тихо сказал Юра. Зоя
удивленно взглянула на него. -- Все, что  я мог бы написать -- уже написано.
Я не раз в этом убеждался...
     Зоя грустно закивала.
     Юра  тоже одно  время баловался сочинительством. Считал себя философом.
Хотел написать книгу, сказать всем, как надо жить. А потом вдруг и сам забыл
--  как.  И  никак  не  мог   вспомнить.  Ухмылялся  только  иногда,  находя
какие-нибудь старые черновики своей книги.
     -- Да  вы  что?.. Серьезно? -- проворчал  Степан Самойлович.  --  Я  не
знал... Ты не шутишь, Юра? Правда больше не пишешь? Из-за этого?!
     Юра угрюмо  помотал  головой:  --  Если  самое  важное для тебя,  лично
выстраданное  --  и  оказывается  вдруг  давно уже  никому  не нужным,  даже
забытым... От этого так тошно на душе становится... Совсем, Степа, не пишу.
     -- А кому же сейчас не тошно? -- вздохнув, ответил Степан Самойлович.
     -- Всем тошно. Выйди на улицу, посмотри кругом...
     Кто-то из мальчиков в другом углу комнаты -- то ли Костя, то ли Сергей,
то  ли  Илья --  по-козлиному заржал, захохотали  и  остальные,  на их  смех
прибежала из кухни Лариса, для нее  шутку тут же -- судя по  смеху, даже два
раза -- повторили.
     Степан Самойлович покосился на них, состроил горестную мину  и уткнулся
лбом в колени.
     --  Кто  это?  --  тоже недовольно спросил Мишенька.  -- Откуда  ты  их
выкопала?
     Зоя неопределенно пожала плечами.
     Юра  опять  задел  языком болячку  на губе.  Степан  Самойлович  затряс
головой:
     -- Вы думаете мне не тошно? А  я  все равно:  беру себя в руки  и пишу!
Сейчас заканчиваю уже третий вариант своей книги. Ввел еще одну главу...
     -- А зачем? -- перебил его Юра. -- Всем же насрать на твою книгу!
     -- А это не им, это мне самому прежде всего нужно!
     -- Писать?  На  бумаге? -- Юра засмеялся. --  Если для  себя самого, то
можно и в голове "писать". По ночам. Когда бессонница.
     -- У меня не бывает бессонницы, -- Степан Самойлович с горькой ухмылкой
намазал на хлеб  кабачковую икру. "Как  он может есть эту гадость?.." Степан
Самойлович спросил: -- А  такого  ты  не  представляешь:  кто-то читает твою
книгу и становится немного лучше?..
     --  Кто?! -- засмеялся  Юра. -- Те выродки, которые снуют вокруг? Пьянь
подзаборная? А тебе -- я и сам могу все сказать. Не пачкая бумаги...
     -- А мне? -- пошутил Паша.
     -- И тебе -- все сейчас скажу...
     -- Нет!!! А где, все-таки,  Ленка? -- опять спросил Мишенька у Зои. Зоя
промолчала.
     Кто-то -- то ли Костя, то ли Сережа, то ли Илья... Сергей! -- подошел к
их столу, сел и стал слушать Степана Самойловича.
     -- ...Они со мной даже  разговаривать не  хотят, -- говорил в это время
Степан Самойлович. -- Не то что печатать! Считают шизофреником...
     Юра ухмыльнулся.  "Еще  бы! Он  им,  наверное, сразу о  своей  основной
работе говорит..."
     Степан Самойлович работал в кукольном  театре. Самой  крупной его ролью
до сих пор оставалась роль Зайчика в сказке "Заяц и Лиса".
     --  ...Но я же понял, откуда все наши беды! И  как их  можно исправить!
Написал книгу!.. -- Степан Самойлович махнул рукой и замолчал.
     "А грибков и вправду никто не ест..." -- удивился Юра.
     --  Ты,  Степа, теперь зато не  теоретически, а на практике узнаешь,  в
какой стране живешь... -- хмуро сказало Зоя. Мишенька засмеялся.
     -- И все равно, -- твердо сказал  Степан Самойлович, -- я буду  писать!
Пусть для одного себя, но буду! И ты, Юра, не опускай руки! Держись, а?
     "Еще немножко осталось  продержаться. Лет сорок. А  там,  однажды, враз
отпустит.  Если грибочки, конечно, не  отравленные..."  -- Давайте,  что ли,
выпьем?.. -- предложил он. -- Извини, Степан Самойлович, не убедил.
     Все выпили. Сережа сходил за своим бокалом и выпил тоже.
     -- Ну  а  на  кой  тогда черт все?  --  спросил Степан  Самойлович. Все
промолчали. Юра  заметил, как Сережа наклонился и тихо прошептал что-то  Зое
на ухо, она вскинула брови, посмотрела на него,  улыбнулась. --  Зачем тогда
жить?! -- Степан Самойлович стукнул бокалом по столу.
     Этот юнец Сережа начал Юре чем-то не нравиться.
     --  А  низачем! -- уверенно  сказал  Мишенька,  развалясь на  диване  и
закинув  ногу  на  ногу. --  Я  тут  книжку  прочел.  Камю,  "Миф  о Сизифе"
называется, все ведь читали? Который эссе об абсурде. Читали?
     "Какие все умные!.." -- с отвращением подумал Юра. Костя, Илья и Лариса
опять противно захохотали в своем углу.
     -- Мы все читали, -- хмуро ответил Степан Самойлович.
     -- Уезжать отсюда надо, -- почему-то сказала вдруг Зоя.
     --  А там, думаешь,  по-другому?  -- удивился Паша. -- Там тоже.  Везде
одинаково.
     -- Все  говно, что ли? -- спросил  Степан  Самойлович.  --  Есть  такая
философская  система,  "говнизм"  называется.  Что  ни  возьми,  вдумаешься,
вникнешь -- оказывается говном. И тут, и там...
     Юра задумчиво улыбнулся: --  Так вот, оказывается,  что меня  последние
пару недель одолевает! Все люди -- очень многие -- кажутся... ну не то, чтоб
совсем  "говном"... а  ворами!  --  Мишенька  засмеялся.  Степан  Самойлович
удивился. -- У меня дипломат  недавно  сперли,  с  документами, деньгами, --
объяснил Юра. -- Внешне -- самый что ни на есть обыкновенный. Таких  тысячи.
И теперь:  встречаю  человека  с таким дипломатом и сразу  -- "Он!  Попался,
подлец". Догоняю  вора,  рассматриваю  дипломат,  там у меня царапинка сбоку
такая приметная...
     --  Ага,  --  ответила  Зоя.  --  А  я  с  тех  пор, как  начала  учить
французский...
     --  Ты серьезно,  что  ли,  уезжать  собралась? -- осторожно,  чтобы не
выдать  накатившего от этих ее слов страха, спросил Юра. Стало тошно, совсем
грустно. Зоя неопределенно пожала плечами: -- ...так вот: оказалось, что все
вокруг  носят  полиэтиленовые пакеты  с  французскими  надписями!  Именно  с
французскими,  и  просто  все кругом! Представляете? Куда  ни  глянешь --  в
метро,  на  улице,  даже  дома! --  сразу  вспоминаешь  про  все  эти  визы,
приглашения...
     --  Все  равно денег  на билеты нет, --  заговорщически подмигнув  Юре,
кивнул в сторону Зои Паша. -- Пусть пешком уезжает!..
     -- Какая разница, я  же сейчас не об этом, --  грустно  сказала Зоя. --
Даже тем более: посмотришь на пакет -- совсем тоскливо становится...
     "А  я,  идиот,  из-за нее переживаю,  -- потрогал  языком  губу Юра. --
Сволочь. Ну и пусть уезжает!.. Гадина".
     Захотелось плакать.  "Наверное, покраснели глаза...  Сейчас заметят..."
Юра  встал, подошел к окну.  Солнце садилось в багровых, малиновых и розовых
тучах,  дрожало  сквозь  слезы,  казалось  размытым   огненным  пятном.  Юра
незаметно вытер глаза. "За что все это?"
     Подошел Степан Самойлович, постоял рядом молча, вздохнул, сказал тихо:
     -- Ты меня совсем  уж за идиота не считай. Я ведь все понимаю... И  что
книга моя  никому кроме  меня не нужна. И что мне самому -- тоже не нужна. Я
ее  переделываю,  переделываю, корячусь  по  ночам.  А иногда  подумаю:  "Ну
зачем?!.." И не знаю, зачем. Иногда знаю, а иногда -- не знаю...
     Юра вздохнул:  --  А я даже если  бы  и  захотел  -- не смог бы. Книгу!
Ха-ха...  Тут  пожрать бы было на что. Тогда бы --  посидел,  пописал, может
быть. А так  -- не до этого. Откуда время?.. Пытаюсь заработать хоть немного
денег, ни черта не получается. Смотри, какое жуткое солнце...
     Подошли Паша и Мишенька, молча уставились на горизонт. Поперек красного
солнца, по багровому небу ползла черная фекалия заводского дыма.
     -- А там вон, -- Мишенька показал пальцем чуть левее,  --  еще и  горит
что-то.
     Другие,  жиденькие клубы дыма  подымались  из-за  какого-то  кирпичного
здания,  иногда  оттуда  же выскакивал, дразнясь, крошечный  -- издалека  --
язычок оранжевого пламени.
     Юра, посмотрев немного на пожар, оглянулся. Зоя  и  Сережа сидели рядом
на диване, Зоя грустно улыбалась,  Сережа говорил ей что-то, слегка коснулся
пальцами ее  колена, сказал что-то  смешное -- Зоя засмеялась. И его руку не
убрала.
     "Хотел бы я, чтобы он лежал с  нами в постели третьим?.." -- неожиданно
подумал Юра. И сам  себя испугался. "Что-то я совсем охуел... Все  равно  --
гадость!.."
     -- А что  ты для денег делаешь? --  спросил, отворачиваясь, наконец, от
окна, Степан Самойлович.
     -- Макеты... Это картинки рекламные для газет так называются. Их сейчас
в каждой газете до черта... -- он грустно усмехнулся. -- Вот Зойка говорила,
что все надписи стали вдруг на французском языке и она постоянно вспоминает,
что уехать не может, или, там, не хочет, или хочет, но не решается, я уж  не
понял... А я? Открываю  газету, любую, и сразу: "У меня нет денег. Мне нужно
заработать  денег.  Ага, вот  фирма  "Факер-Макер", дерьмо  какое-то, но  на
рекламу не скупится... Телефон..." -- раньше открывал газету, хоть заголовки
прочитывал. Любил иногда почитать,  что в мире творится... А теперь -- сразу
носом  в рекламу,  сразу хватаю  ручку, злюсь,  что денег нет. Не газета,  а
нервотрепка. Это как дипломат! --  Юра засмеялся. -- Клянусь,  -- он стукнул
себя по груди, -- о каждом встречном  с таким дипломатом начинаю думать: "По
внешнему виду -- ни за что не заподозришь. А вот на самом деле -- ведь может
же  этот  человек,  в  принципе,  быть воришкой? Тягать  сумки у  читального
зала?.."
     -- А я даже этого не смог бы, -- сказал Паша. Все замолчали.
     --  Пойдем,  что ли, еще выпьем? -- неуверенно предложил Мишенька.  Юра
оглянулся. Зои и Сережи на диване уже не было. "Напьюсь как свинья".
     Разлив водку по  бокалам, Степан Самойлович спросил:  -- Можно...  э...
тост?
     Паша скривился, Мишенька пожал плечами.
     -- За то, чтобы  разобраться во всем этом, чтобы понять, откуда все это
дерьмо лезет, чтобы вставить туда пробку...
     -- Тьфу, -- сказал Паша и выпил. Выпили все.
     -- Чувствуется,  что ты специалист  по  Фрейду,  -- сказал Мишенька. --
Даже  тосты  у  тебя   какие-то...  анально-фиксированные.  Твой   бы   тост
психоаналитику...
     Степан Самойлович задумчиво почесал затылок.
     -- Может и правда, -- подумав, сказал он. -- Наверняка правда.  Даже по
тосту... Фрейд, что ни говори, гений в своем методе...
     -- Похабник твой Фрейд, -- сказал Паша.
     --  Не  нужно,  --  поднял  руку  Степан Самойлович. -- Похабником  его
считают не все. Если человек  ежится, когда разговор  касается сферы половой
жизни, значит  это ему  самому  небезразлично. Похабником  его  считают,  не
сердись,  только  закомплексованные личности.  Я не  хочу  сказать,  что  ты
импотент, но что-то у тебя не так.
     Паша улыбнулся.
     -- Нет, я серьезно. -- Степан Самойлович внимательно смотрел на Пашу.
     --  Если хочешь,  могу даже провести с тобой пару сеансов психоанализа,
чтобы ты потом сам убедился.
     -- Я даже знаю,  что ты выяснишь, -- сказал Паша.  -- Как я отношусь  к
папе, к маме. Кого я теперь  с  ними отождествляю... Дерьмо! --  он плюнул в
пепельницу, выдув на колени весь пепел и выругавшись.
     Степан  Самойлович  возмущенно  вздохнул,  хотел  что-то возразить,  но
промолчал.
     -- Нет, и  во  Фрейде  что-то есть, -- сказал Юра. "Вот,  например, где
сейчас Зоя?! И почему я из-за этого да напьюсь?.." -- Налей еще... Есть одно
во Фрейде. Это то, что он первым начал  догадываться, почему все в жизни  не
так... Попытался понять -- откуда, из-за чего вся эта тоска...
     Степан  Самойлович молча  разлил  водку.  Выпили, Юра зацепил из  банки
ядовитый  гриб,  проглотил  его  и  продолжил:  -- Не  понимаете,  что ли?..
Задуматься: "почему мы сходим  с ума?"  -- всерьез  задуматься!.. Это  же...
Именно  не "как",  а  "почему"... --  на последнем слове голос у  него вдруг
сорвался.
     Юра  неожиданно почувствовал,  что сейчас заплачет. Степан  Самойлович,
Паша, Мишенька  осторожно  переглянулись.  Кто-то  вдруг  выключил в комнате
свет, Степан Самойлович зажег торшер с темно-красным абажуром. Паша закурил.
Подошла девушка Лариса, потрепала Мишеньку по голове, спросила:
     -- О чем спорим?
     Высокая, худенькая, с большими голубыми глазами и  длинными, до  пояса,
золотыми волосами.
     -- Да так, -- ответил Степан Самойлович. -- О сексе...
     -- Интересно, интересно! -- сказала Лариса и села на краюшек дивана. --
Что выяснили?
     -- Вот Паша говорит, что секс это ужасно.
     Паша  обиделся: -- Неправда! Лариса, секс это не  ужасно! Не верь этому
лысому. Фрейдисты -- они всегда врут!
     --  Ой,  а Фрейд это  кто? --  удивилась  Лариса. -- Я  где-то  это имя
слышала. По-моему, он убил свою маму и женился по  ошибке на папе, да?.. Так
вы фрейдисты?!! Как интересно!..
     "Сейчас пойду и застукаю их в спальне..."
     Юра  попытался  подняться,  но  тут в  комнату вернулась  Зоя. "Похоже,
волосы растрепанные..."
     Паша мрачно говорил: -- ...Фрейд  очень любил  курить  толстые, длинные
сигары... -- Лариса улыбалась.
     -- Прекрати! -- громко  возмутился Степан Самойлович.  -- И ты, Лариса,
глупо себя ведешь. Все  эти хихоньки --  признак недооценки вещи... очень на
самом деле  глубокой.  Очень!  И  я  уверен,  что  ты  сама  не раз  всерьез
задумывалась,  например,  о  том, почему мир  устроен  так,  что  у  каждого
человека есть отец  и мать. И что это означает в личной  жизни человека, как
влияет на  его сознание. И  какими  бы были люди,  если бы таких понятий как
отец и мать вообще не было. А ведь это -- тоже Фрейдизм. Это первое...
     -- Про отца  и  мать -- знаете,  какая странная  мысль мне тут как-то в
голову пришла? -- перебил Степана Самойловича Паша. -- Ведь в роддоме...
     -- Извини, -- остановил  его  Степан Самойлович. -- Разреши, я закончу?
Так  вот  -- первое,  это роль вопросов,  связанных  так  или  иначе с полом
человека,  со  всем,  что  имеет отношение  к  рождению.  Здесь --  как  же!
"либидо"! детская сексуальность! знаем! --  все более  менее специалисты  по
Фрейду... Ну а второе,  а?  Роль подсознательного в человеческой жизни! Ведь
это-то  --  просто гениально!!! -- он хлопнул ладонью  по  столу. И еще  раз
повторил: -- Ге-ни-аль-но! Этого вы  --  не  понимаете... --  он обвел  всех
грустным взглядом, замолчал. -- Совершенно.
     -- Да уж,  не понимаем, -- кисло сказал Мишенька.  --  Уж не хуже  тебя
понимаем.
     Лариса тоже усмехнулась и повела бровями.
     -- А  по-моему  -- нет.  --  Степан  Самойлович  потер  ладонью  висок,
вздохнул, посмотрел на Ларису. -- Вот ты -- может понимаешь, тебя я не знаю.
А эти псевдоинтеллектуалы  -- ни  хрена не понимают.  Я  знаю. Два слова  --
"фаллический символ" --  выучили  и  думают,  что Фрейда понимают. Проверяю:
"Психопатологию обыденной жизни" кто читал? Ну, быстро.
     Ларису окликнул  кто-то из другого угла комнаты, она, взмахнув золотыми
волосами, вскочила и убежала.
     -- Успокойся ты  со своим Фрейдом, -- проворчал Мишенька. -- Все знают,
что ты от него тащишься. Но это не значит, что и мне он должен...
     -- Я конкретный вопрос задал. Читал?
     -- Я Набокова читал. И  ему  в оценке  твоего любимца  доверяю, знаешь,
как-то больше, чем тебе...
     Степан Самойлович тяжело вздохнул, выпил рюмку, пожал плечами.
     --  А что  в этой "Патологии повседневной жизни"?  -- не выдержал паузы
Паша.
     -- Помнишь, может  быть, один эпизод из "Дон-Кихота"? -- спросил Степан
Самойлович. -- Из  губернаторства Санчо Пансы. Там женщина привлекает к суду
мужика --  мол,  он ее изнасиловал.  Санчо  в  качестве компенсации дает  ей
кошелек  обвиняемого.  Когда  она уходит, он разрешает  мужику  догнать ее и
отобрать  кошелек  обратно.  Через  какое-то время,  вцепившись  в  кошелек,
возвращаются вдвоем.  Баба  хвастается,  что не отдала этому  гаду  кошелек!
Санчо и говорит: "Вот! Если бы ты и свою честь так же защищала, то ничего он
бы с тобой не сделал!"
     Этот  пример  Фрейд приводит  в  шутку.  Но с  намеком!  С  каким?  Что
подсознательное, скрытое желание той  женщины быть  изнасилованной сковало в
самый нужный  момент ее защиту. И  что такие скрытые, подсознательные мотивы
вообще очень сильно влияют на поступки человека. Про Санчо  он пишет в главе
о   "случайных  повреждениях"...  Там  примерно  такая  фраза  есть:  "Когда
кто-нибудь  из моих домашних жалуется,  что прикусил язык, прищемил палец  и
т.д., то вместо того, чтобы  проявить  ожидаемое участие, я спрашиваю: зачем
ты это сделал?"
     -- Не очень что-то... -- проворчал Мишенька.
     -- В каком смысле "зачем"? -- тоже не понял Паша. -- Если случайно?..
     -- Вот именно, что зачем! -- улыбнулся Степан Самойлович. -- В  этом-то
вся и суть!
     -- Не понимаю, -- признался Паша.
     Юра с удивлением заметил свою руку, тянущуюся к тарелке с  хлебом. Рука
взяла  кусочек, двинулась обратно. Юра  усмехнулся, посмотрел  по сторонам и
вдруг  заметил, что начала  вращаться против  часовой стрелки вся комната --
очень  медленно и плавно. Но, все равно, неприятно. "Пожалуй, стоит сидеть и
не дергаться, иначе сворочу чего-нибудь по дороге. Эк нажрался..."  Но,  что
удивительно, голова  оставалась  ясной-ясной. -- Расскажи,  расскажи  им, --
сказал зачем-то Юра Степану Самойловичу.
     --  Другой пример. Уже из моей собственной жизни,  но вполне по Фрейду,
для главы, кажется, "Неловкие движения". Однажды  я  был  в  гостях  у очень
преуспевающих и нужных  людей.  Ужинали. Сначала  я полил скатерть  томатным
соусом. Потом  резал  мясо -- кусок  вылетел  из  тарелки.  Опять извинился.
Разливал вино -- перелил через край.  Потом -- торт. Падает,  между  прочим,
кремом вниз...
     -- К чему ты все это?.. -- перебил Мишенька. -- Ты уверен, что всем это
интересно... -- Степан Самойлович не отреагировал.
     -- Эти люди обещали  помочь  мне в  одном  очень важном деле. Я  пришел
узнать -- удалось ли?..  Уже  после ужина хозяин  завел осторожный  разговор
вокруг да около, стал  постепенно  объяснять неожиданную сложность ситуации,
сочувствовать, обещать  помочь  попозже.  Извиняясь,  он улыбнулся  такой же
противной улыбкой, как и пару часов назад, здороваясь со мной в  дверях. Я и
тогда  еще  внутренне поморщился,  не  понимал  только  отчего...  А  тут --
опрокинул  на  ковер  пепельницу  и понял,  почему  весь  вечер  засирал  им
квартиру.  Уже  по той  первой улыбке -- все понял! Но  себе не признался. И
только подсознательно -- гадил всюду...
     -- Все наоборот! -- громко сказала вдруг Зоя. -- Я же тебя знаю! Просто
тебе в глубине души было противно принимать  помощь  от этих людей. Вот ты и
делал  все,  чтобы им не  понравиться.  Вспомни: наверняка ты  не очень  был
потрясен отказом?..
     Степан Самойлович удивился, задумался, потом улыбнулся:
     -- А ведь верно, пожалуй. Скорее всего, действительно, поэтому!
     --  А я зачем  недавно в пепельницу дунул? -- спросил Паша. --  Ну, или
плюнул.
     Степан  Самойлович  улыбнулся: -- А помнишь,  о чем ты  тогда заявил? О
том, что Фрейд  -- это  дерьмо.  В глубине души чувствовал, что не прав, вот
весь и перепачкался. По-твоему это случайно?
     -- Таких версий  можно миллион про каждый  случай придумать, --  сказал
Паша.
     -- Конечно,  можно!  --  воскликнул  Степан  Самойлович. -- Но это  уже
третья  отдельная  -- и  тоже  очень  замечательная! -- тема,  как  из этого
миллиона правильную версию  выбрать. Об этом я  сейчас не говорю -- поверьте
на слово:  здесь у него тоже все схвачено. И про  тот случай в гостях  мы  с
тобой,  Зоя, тоже потом  поговорим, ладно? --  Зоя  кивнула. -- Я вам сейчас
пытаюсь показать только суть. Грубыми штрихами. Начинаете чувствовать, а?
     Паша  пожал  плечами,  остальные  просто  сидели   молча.   "Тоже  мне,
психоаналитики!.." --  думал  Юрий,  глядя,  как  Зоя улыбается и  понимающе
кивает Степану Самойловичу. Тот продолжал.
     -- Другой пример: обмолвки. В  журнале  одном была  статья, буржуйская.
Группа  студентов.  Компьютер. Испытуемый  садится перед экраном, смотрит на
быстро м