все, кто был на аукционе, в ужасе  подс-
кочили. Может, она видела, как дрались работники, и подумала: "На  войне
как на войне" или "Аукцион так аукцион". Во всяком  случае,  она  словно
взбесилась, и подойти к ней было просто опасно.  Первую  попытку  сделал
Альфред, а за ним - папа Эмиля. Но Релла, опустив рога, с безумными гла-
зами и яростным ревом бросилась на них. Оба - и Альфред, и папа Эмиля  -
пустились наутек словно зайцы, спасая свою жизнь.  На  помощь  прибежали
другие крестьяне, но Релла никого не подпускала к хлеву  и  быстро  всех
разогнала.
   - Драма-то какая! Вот беда-то! - сказала  Лина,  увидев,  как  хозяин
Бакхорвы, торпарь из Кроки, другие хуторяне, а также Бультен из Бу бегут
сломя голову, а Релла гонится за ними по пятам.
   Под конец папа Эмиля совсем потерял голову и заорал:
   - Я отдал за это чучело коровы восемьдесят крон! С меня  хватит!  Где
ружье? Ее надо пристрелить!
   Выговорив эти слова, он дрогнул. Но какой прок от бешеной коровы? Это
он и сам понимал, да и другие тоже. Хозяин  Бакхорвы  принес  заряженное
ружье и сунул в руки папе Эмиля:
   - Лучше уж ты сам!
   Но тут Эмиль как закричит:
   - Стойте, погодите!
   Я уже говорила, что Эмиль был сметливый мальчонка. Он подошел к  отцу
и попросил:
   - Раз ты все равно хочешь убить Реллу, лучше отдай ее мне.
   - А тебе-то на что бешеная корова? - спросил  папа.  -  Охотиться  на
львов? - Но папа-то знал, что Эмиль умеет обращаться со скотиной, и  по-
тому сказал: - Сумеешь довести Реллу до Каттхульта, она  будет  на  веки
вечные твоей собственной, какой бы бешеной она ни была.
   Тогда Эмиль пошел к крестьянину из Бастефаля, тому самому, что  купил
шесть коров, и спросил его:
   - Сколько ты мне заплатишь, если я погоню твоих коров до самого Катт-
хульта?
   Хутор Бастефаль был далеко, на другом конце прихода, и гнать туда пе-
ред собой шесть коров не очень-то весело, это  хозяин  Бастефаля  хорошо
знал. Поэтому он тотчас вытащил из кармана брюк двадцать пять эре.
   - Ступай! - согласился он. - Вот тебе монета.
   Угадай, что потом сделал Эмиль? Он шмыгнул мимо Реллы в хлев и  отвя-
зал коров, которые там стояли. Едва он выгнал их во двор, как Релла сра-
зу перестала реветь и опустила глаза, словно ей стало стыдно. Но что бы-
ло делать несчастной корове, когда ее выгоняли из родного хлева, где ос-
тавались другие ее товарки, с которыми она привыкла всегда быть  вместе?
Она разозлилась и обиделась, но догадался об этом лишь один Эмиль.
   А теперь Релла послушно затрусила по дороге вместе с другими  корова-
ми, и все, кто был на аукционе, рассмеялись и решили:
   - Нет, этот мальчонка из Каттхульта не так уж и прост!
   И Альфред тоже смеялся.
   - Эмиль Свенссон - скотовладелец, - сказал он. - Теперь у  тебя  есть
конь, хромая курица и бешеная корова, чего бы тебе еще хотелось?
   - Ладно, придет время, и у меня наверняка всего станет больше, - спо-
койно ответил Эмиль.
   Мама Эмиля стояла у кухонного окна в Каттхульте, поджидая с  аукциона
мужа и сына. Когда она увидела на дороге величественный караван, глаза у
нее полезли на лоб. Впереди - повозка с папой Эмиля и Альфредом,  Линой,
поросой свиньей и Лоттой-Хромоножкой, которая громко кудахтала,  радуясь
только что снесенному яйцу. За повозкой одна за другой семь коров и, на-
конец, гарцующий на Лукасе Эмиль, который деревянной лопатой поддерживал
порядок, следя за тем, чтобы ни одна корова не отбилась от стада.
   Мама Эмиля кинулась во двор, за ней выскочила маленькая Ида.
   - Семь коров! - закричала мама папе Эмиля. - Кто из нас спятил  -  ты
или я?
   - Не мы, а корова, - буркнул папа.
   Но ему еще долго пришлось бурчать, прежде чем мама поняла, в чем  де-
ло.
   - Спасибо тебе, Эмиль! Но как ты все-таки мог узнать, что моя  лопата
на днях треснула надвое, когда я сажала хлебцы в печь?
   Потом она ахнула, увидев нос Альфреда, ставший вдвое толще прежнего.
   - Где это тебя угораздило? - спросила мама Эмиля.
   - На аукционе в Бакхорве, - ответил Альфред. - А в следующую  субботу
надо ехать в Кнасхульт с такой вот дулей.
   Лина, мрачная и раздосадованная, слезла  с  повозки.  Теперь  она  не
кривлялась и не гоготала.
   - Что это у тебя такой кислый вид?  -  спросила  мама  Эмиля.  -  Что
стряслось?
   - Зуб болит, - отрезала Лина.
   Торпарь из Кроки то и дело угощал ее леденцами, и от них  у  нее  так
разболелся коренной зуб с дуплом, что голова прямо-таки раскалывалась.
   Но болит зуб или не болит, надо немедля отправляться на  выпас  доить
хуторских коров, потому что время дойки уже миновало.
   Время доить Реллу и других коров с аукциона тоже давно прошло, и  они
напоминали об этом громким мычанием.
   - Я не виноват, что хозяина Бастефаля здесь нет и он не может подоить
своих дохлых коров, - сказал Эмиль и уселся доить сам - сперва Реллу,  а
потом и остальных коров.
   И он надоил тридцать литров молока, которое мама поставила в  погреб,
а потом сварила из этого молока сыр. К радости Эмиля, ему досталась гро-
мадная головка вкусного сыра, и он долго им лакомился.
   А яйцо, которое Лотта-Хромоножка снесла по дороге домой, Эмиль  сразу
же сварил и положил на кухонный стол, за которым его папа, насупив  бро-
ви, ждал ужина.
   - Это от Лотты-Хромоножки, - сказал Эмиль.
   Потом он налил папе стакан парного молока.
   - А это от Реллы, - угощал он.
   Папа молча ел и пил, пока мама Эмиля сажала в печь караваи хлеба. Ли-
на положила горячую картофелину на больной зуб, и зуб заныл в  семь  раз
сильнее прежнего - все было точь-в-точь как она и ждала.
   - Эй, знаю я тебя, - сказала Лина зубу. - Коли ты глуп, то я и подав-
но могу быть глупой.
   Альфред рассмеялся.
   - Торпарь из Кроки сумел-таки подъехать к тебе с леденцами, -  сказал
он. - Вот теперь и иди за него замуж!
   Лина фыркнула:
   - Больно надо за этакого-то сморчка! Ему уже пятьдесят лет,  а  и  не
только двадцать пять. Потвоему, мне нужен муж в два раза старше меня?
   - Ну и что! - сказал Эмиль. - Какая разница?
   - Ишь какой, - ответила Лина. - Теперь еще куда ни шло, но  поразмыс-
ли: когда мне пятьдесят стукнет, а ему сто - вот тогда  будет  мороки  с
ним, упаси меня Бог!
   - По уму твоему, Лина, ты и счет ведешь,  -  сказала  мама,  затворяя
печь заслонкой. - Ну что за чудесная лопата! - похвалила она.
   Когда папа съел яйцо и выпил молоко, Эмиль сказал:
   - Ну а теперь пойду-ка я в столярку!
   Папа буркнул, что, мол, на этот раз Эмилю вовсе  не  обязательно  там
сидеть, раз все обошлось.
   - Нет уж, слово есть слово! - заявил мальчик.
   Он молча и чинно отправился в столярную стругать сто двадцать девято-
го деревянного старичка.
   А Лотта-Хромоножка уже сидела на своем насесте в курятнике; Релла же,
вполне довольная, бродила на выпасе вместе с другими хуторскими  корова-
ми. Тем временем за своими шестью коровами пришел крестьянин из Бастефа-
ля. Они с папой долго болтали об аукционе и обо всем, что там случилось,
и прошло немало времени, прежде чем папа смог пойти за Эмилем, чтобы вы-
пустить его. Но только хозяин Бастефаля отправился в путь, как папа пос-
пешно направился к сыну.
   Подойдя к столярной, он увидел маленькую Иду -  девочка  пристроилась
на корточках на скамейке под оконцем. В руках она держала бархатную шка-
тулочку, украшенную ракушками. Она держала ее так, словно у нее в  жизни
ничего дороже не было. Собственно, так оно и было. И папа Эмиля буркнул:
   - Дурацкая покупка! Старая бархатная шкатулка!
   Маленькая Ида не заметила, как подошел  папа;  доверчиво  и  послушно
повторяла она за Эмилем те слова, которые он ей шептал из темной столяр-
ной. Папа побледнел, услышав их, ведь грубее этих слов в Каттхульте  ни-
когда не произносили. И они звучали ничуть не лучше оттого, что Ида про-
износила их нежным, ласковым голоском.
   - Замолчи, Ида! - рявкнул папа.
   Просунув пятерню в оконце, он схватил Эмиля за шиворот:
   - Ах ты неслух! Сидишь тут и учишь сестренку ругаться!
   - Вовсе нет, - ответил Эмиль. - Я ей только сказал, чтоб она не смела
говорить "черт возьми", и заставил выучить еще и другие  слова,  которых
надо бояться как огня.
   Вот теперь ты знаешь, чем занимался Эмиль двенадцатого июня,  и  если
даже не все обошлось гладко, надо все же признать, что в тот день он со-
вершил удачные сделки. Подумать только! Раздобыл за один раз добрую  мо-
лочную корову, отличную куру-несушку, чудесную хлебную лопату да еще мо-
локо, которого хватило на громадную головку вкусного-превкусного сыра.
   Единственное, что огорчало папу, была старая бархатная шкатулочка, ни
на что не годная, но она очень полюбилась маленькой Иде. Девочка сложила
в нее свой наперсток, ножницы, красивое голубое стеклышко и красную лен-
ту для волос. А из шкатулки выбросила на пол связку старых писем.  Выйдя
из столярной в субботу вечером, Эмиль явился на кухню и сразу  увидел  в
углу эти письма. Он их тут же и подобрал. Альфред расхаживал по кухне  с
хлопушкой и усердно бил мух, чтобы Лина в воскресенье могла спокойно от-
дохнуть. Эмиль и показал Альфреду связку писем.
   - Все может сгодиться, - сказал Эмиль. - Коли мне когда-нибудь  пона-
добится послать письмо, у меня будет целая груда уже написанных.
   Первым в связке лежало письмо из Америки, и Эмиль  даже  присвистнул,
увидев его.
   - Чудеса в решете, Альфред, глянь-ка, тут письмо от Адриана!
   Адриан был старший сын хозяев Бакхорвы, который давным-давно уехал  в
Америку и за все время только разок написал домой.  Об  этом  знала  вся
Леннеберга, и все были сердиты на Адриана и жалели его бедных родителей.
Но что написал Адриан в этом письме, которое наконец пришло в  Бакхорву,
никто не знал. В Бакхорве об этом помалкивали.
   - Небось теперь все можно узнать, - сказал Эмиль. Он сам научился чи-
тать как по-печатному, так и по-письменному. Мальчик-то он был толковый!
   Эмиль открыл конверт, вынул письмо и прочел его  вслух  Альфреду.  На
это не ушло много времени, так как письмо было коротким. Вот что  в  нем
было написано:
   "Я видил Мидведя. Шлю вам адрэсс. Гуд бай покедова".
   - От этого письма вряд ли мне будет какой прок, - молвил Эмиль.
   Ну да это еще как сказать!
   Наступил вечер. Суббота, двенадцатое июня, подходила  к  концу,  ночь
спустилась над Каттхультом, даруя покой и тишину всем, кто  там  жил,  и
людям, и животным. Всем, кроме Лины, у которой болел зуб. Она лежала без
сна на своем деревянном диване, не в силах уснуть, стонала и  причитала,
а тем временем короткая июньская ночь пролетела, и настал новый день.
   Еще один новый день в жизни Эмиля!
 
   ВОСКРЕСЕНЬЕ, 13 ИЮНЯ
   Как Эмиль трижды храбро пытался вырвать у Лины коренной зуб, а  потом
выкрасил маленькую Иду в фиолетовый цвет
 
   Коров все равно надо доить, будь то воскресенье или  будний  день.  В
пять утра на кухне затрещал будильник, и Лина, сама не  своя  от  зубной
боли, пошатываясь, встала с постели. Взглянув на себя в зеркало над  ко-
модом, она пронзительно вскрикнула:
   - Ну и видик у меня!
   Правая щека ее распухла и стала похожа на пшеничную булку, испеченную
на свежих дрожжах. Вот ужас-то! Лина разревелась.
   Теперь ее и в самом деле было жаль. Именно  сегодня  в  Каттхульт  на
чашку кофе должны были съехаться после обедни гости со всей округи.
   - И показаться на людях не смогу, этакая я разнощекая,  -  всхлипнула
Лина и побрела доить коров.
   Но долго горевать о своих разных щеках ей не пришлось. Не успела  она
опуститься на скамеечку перед коровой, как прилетела оса и ужалила  Лину
в левую щеку. Казалось бы, теперь она могла успокоиться, потому что  ле-
вая щека мгновенно вспухла и стала так же похожа на булку, как и правая.
Лина получила то, чего желала, - стала равнощекой. Однако  она  заревела
пуще прежнего.
   Когда Лина вернулась на кухню, все сидели за столом и завтракали.  И,
можно сказать, вылупили глаза,  увидев  это  заплаканное,  красноглазое,
булкообразное существо, которое вдруг явилось в дверях и напоминало  Ли-
ну. Бедняжка, при виде ее немудрено было расплакаться. И поэтому со сто-
роны Эмиля было не очень-то хорошо засмеяться. В ту минуту, когда  вошла
Лина, Эмиль как раз поднес стакан молока ко рту, и, едва взглянув на нее
поверх стакана, он фыркнул. Молоко брызнуло через стол  прямо  на  папин
праздничный жилет. Даже Альфред не  удержался  и  хихикнул.  Мама  Эмиля
строго посмотрела на сына, потом на Альфреда и сказала, что смеяться  не
над чем. Но, вытирая папин жилет, искоса сама взглянула на Лину и  поня-
ла, почему Эмиль фыркнул. Но ей, конечно, было жаль Лину.
   - Бедняжка, - сказала мама. - До чего у тебя глупый вид - нельзя  по-
казываться на людях. Эмиль, сбегай-ка к Кресе-Майе и попроси  ее  помочь
нам приготовить кофе.
   Пить кофе после воскресной обедни в Леннеберге любили, и в  окрестных
хуторах наверняка обрадовались, когда получили письмо от мамы Эмиля:
   "Дарагие Дамы и Гаспада, не пожелаете ли преехать к нам на чашку кофе
нынче в воскресенье.
   Милостиво просим
   Альма и Антон Свенссоны.
   Каттхульт, Леннеберга".
   Настало время ехать в церковь. И мама с папой  укатили,  -  ведь  им,
прежде чем пить кофе, надо было побывать в церкви.
   А Эмиль послушно отправился с маминым поручением к  Кресе-Майе.  Утро
выдалось чудесное, и Эмиль, весело насвистывая, шагал по тропинке к  до-
мику Кресы-Майи. Она жила на старом торпе в лесу.
   Если тебе доводилось бывать в смоландском лесу в июне ранним воскрес-
ным утром, ты сразу вспомнишь, каков этот лес. Услышишь и как кукует ку-
кушка, и как дрозды выводят трели, словно играют на  флейте.  Почувству-
ешь, как мягко стелется под босыми ногами хвойная тропинка и как ласково
пригревает солнце затылок. Ты идешь и вдыхаешь смолистый  запах  елей  и
сосен, любуешься белыми цветами земляники на полянках. Вот таким лесом и
шел Эмиль. Поэтому он не спеша дошел до лачуги Кресы-Майи. Серенькая ма-
ленькая скособоченная лачуга едва виднелась среди старых елей.
   Креса-Майя сидела и читала газету "Смоландский вестник", в одно и  то
же время ужасаясь и радуясь тому, что там писали.
   - В Йенчепинг пришел тиф, - сказала она, не успев даже  поздороваться
с Эмилем, и сунула ему газету под нос, чтобы он сам убедился в  этом.  И
верно, в газете сообщалось, что два жителя  Йенчепинга  тяжело  заболели
тифом. Креса-Майя, довольная, покачала головой.
   - Тиф - страшная болезнь! - сказала она. - Скоро тиф и до  Леннеберги
доберется, помяни мое слово!
   - Это почему? Как он может сюда попасть? - удивился Эмиль.
   - Покуда ты тут стоишь, он летит над всем Смоландом, словно пух  оду-
ванчика, - молвила Креса-Майя. - Целые килограммы семян тифа! Да поможет
Господь тому, в ком они пустят корни.
   - А какой он, этот тиф? Похож на чуму, что ли? - спросил Эмиль.
   О чуме Креса-Майя уже как-то рассказывала. Она знала о всех  болезнях
и напастях, но чума, как она уверяла, была самая страшная болезнь. Прос-
то жуть! В былые времена, давным-давно, она унесла в могилу чуть  ли  не
всех жителей Смоланда, и подумать только, вдруг и тиф окажется таким  же
ужасным!
   Креса-Майя призадумалась.
   - Да, тиф почти что чума, - сказала она,  довольная.  -  Точно  я  не
знаю, но помнится, будто сперва от тифа люди с лица синеют, а после  по-
мирают. Да, тиф - ужасная болезнь, ох-хо-хо!..
   Услыхав о больном зубе Лины и ее распухших щеках, Креса-Майя пообеща-
ла прийти в Каттхульт как можно быстрее и помочь сварить кофе.
   Эмиль отправился домой и застал Лину на ступеньках крыльца. Она сиде-
ла и рыдала от зубной  боли,  а  рядом  в  полной  растерянности  стояли
Альфред и маленькая Ида.
   - Знаешь, тебе все же лучше пойти к КовалюПелле, - предложил Альфред.
   Коваль-Пелле был кузнецом в Леннеберге; это он  вырывал  леннебержцам
больные зубы своими огромными страшенными клещами.
   - А сколько он берет за то, чтобы выдрать зуб? -  выдавила,  всхлипы-
вая, Лина.
   - Пятьдесят эре в час, - ответил Альфред, и Лина содрогнулась,  услы-
хав, как дорого и долго рвать зуб.
   Эмиль глубоко задумался, а потом сказал:
   - Я, верно, смогу дешевле и быстрее вырвать зуб, я знаю средство!
   И он объяснил Лине, Альфреду и маленькой Иде, какое у него средство.
   - Для этого нужны всего две вещи - Лукас и длинная  крепкая  медвежья
жила. Медвежьей жилой я обмотаю твой зуб, Лина, потом  накрепко  привяжу
жилу к своему ремню на спине и во всю прыть поскачу на Лукасе. Бац - зуб
и выскочит!
   - Бац! Нет уж, спасибо, - возмутилась Лина. - Скачите  во  всю  прыть
без меня!
   Но тут зуб так заныл, боль стала такой нестерпимой,  что  мысли  Лины
сразу приняли другой оборот. Она тяжко вздохнула.
   - Так и быть, попробуем. Несчастная я, спаси меня Господь, -  сказала
она и пошла за медвежьей жилой.
   Эмиль сделал как обещал. У него ведь всегда: сказано - сделано, слово
с делом не расходится. Он подвел Лукаса к крыльцу кухни, привязал к сво-
ему ремню медвежью жилу и вскочил на коня. Стоя у хвоста Лукаса  с  мед-
вежьей жилой, опутавшей ее зуб, бедная Лина стонала и  охала.  Маленькая
Ида дрожала от страха, а Альфред радостно сказал:
   - Ну, теперь только остается услышать бац.
   Тут Эмиль пустил коня вскачь.
   - Ой, теперь уже скоро! - воскликнула Ида.
   Но ничего не случилось. Потому что Лина тоже  пустилась  вскачь.  Она
так отчаянно боялась этого бац, что едва медвежья жила  натянулась,  как
Лина в смертельном страхе понеслась вслед  за  Лукасом.  Напрасно  Эмиль
кричал, чтобы она остановилась. Лина бежала, медвежья жила свободно бол-
талась, и никакого бац так и не получилось.
   Но коли Эмиль взялся избавить Лину от зуба, так уж взялся всерьез. Он
галопом поскакал к ближайшей изгороди, и Лукас  разом  перемахнул  через
нее. А следом неслась Лина, совсем обезумев от страха, и, хочешь - верь,
хочешь - нет, она тоже перемахнула через  изгородь.  Маленькой  Иде,  не
спускавшей с них глаз, никогда не забыть этого зрелища. Всю  свою  жизнь
она будет помнить, как Лина с распухшими щеками и вытаращенными,  как  у
морского чудища, глазами, со свисающей изо рта медвежьей жилой  перемах-
нула через изгородь с криком:
   - Стой! Стой! Никакого бац не будет!
   Потом Лина раскаивалась, что сама все испортила, но уже ничего нельзя
было исправить. Она опять сидела на крыльце кухни со своим больным зубом
и горевала. Однако Эмиль решил не отступать.
   - Я, пожалуй, придумаю новое средство, - пообещал он.
   - Но чтоб не так быстро, - попросила Лина. - Какая нужда  рвать  этот
паршивый зуб сразу, одним бац, когда можно просто вытянуть его.
   Пораскинув мозгами, Эмиль сообразил, как это сделать.
   Лине пришлось сесть на землю под большим грушевым деревом. Эмиль при-
вязал ее толстой веревкой к стволу. Альфред и маленькая Ида разинули рты
от любопытства.
   - Теперь далеко не убежишь, - сказал Эмиль и, взяв медвежью жилу, ко-
торая все еще свисала изо рта Лины, потянул ее к  точильному  кругу,  на
котором Альфред обычно точил свою косу, а папа Эмиля -  топоры  и  ножи.
Эмиль привязал жилу к рукоятке точильного круга - оставалось лишь повер-
нуть рукоятку.
   - Больше бац не будет, будет только др-др-р-рр-р - медленно, со скри-
пом, как ты и хотела, - объяснил Эмиль.
   Маленькая Ида задрожала. Лина заохала и запричитала,  а  Эмиль  начал
вращать рукоятку. Медвежья жила, сперва свободно лежавшая на земле,  по-
добралась и туго натянулась, и чем туже она натягивалась, тем больше хо-
лодела от страха Лина, но убежать уже не могла.
   - Скоро будет др-р-р-р-р, - сказала маленькая Ида.
   Но тут Лина закричала:
   - Стой! Не хочу!
   В мгновение ока она выхватила маленькие ножницы, которые всегда носи-
ла в кармане передника, и перерезала медвежью жилу.
   Потом она сразу раскаялась и пожалела, - ведь она  хотела  избавиться
от зуба. Вот, в самом деле, незадача! Эмиль, Альфред и маленькая Ида  не
на шутку рассердились.
   - Ну и сиди со своим дохлым зубом, - сказал Эмиль. -  Я  сделал  все,
что