хать вверх по лестнице  в  прихожую,  а  оттуда
прямехонько в столовую. Единственное, что требуется от Готфрида, -  отк-
рывать двери.
   Если тебе случалось когда-либо бывать на пиру, где неожиданно появля-
ется конь, то ты знаешь, что гости так таращат на него глаза и подскаки-
вают на месте, будто видят коня впервые в жизни. Именно так  было  и  на
пиру бургомистра. Сам бургомистр первый тому  пример.  Он  подскочил  на
стуле и так поперхнулся тортом, что не мог вымолвить ни слова в свое оп-
равдание, когда Готфрид крикнул ему:
   - Ну, а теперь что ты скажешь? Вот видишь, он - мальчик, как и я, а у
него уже есть конь!
   В конце концов все гости обрадовались, что к ним пожаловал конь. Ведь
конь - чудесное животное. Всем, всем без исключения захотелось потрепать
Лукаса по холке. Эмиль сидел верхом и сиял. Так и быть, пусть гладят его
коня.
   Среди гостей был и старый майор. Ему не терпелось  показать,  как  он
здорово разбирается в лошадях. Майор решил пощупать заднюю ногу Лукаса -
ой-ой-ой, он ведь не знал, что Лукас боится щекотки!
   Бургомистр, выплюнув кусочек торта, уже успел прийти в себя и собрал-
ся было отчитать Готфрида, но как раз в этот  миг  майор  притронулся  к
задней ноге Лукаса. В ту же секунду в воздухе сверкнули лошадиные  копы-
та, задев стоявший поблизости сервировочный столик, и торт  со  взбитыми
сливками, описав в воздухе дугу, со звучным шлепком угодил в  физиономию
бургомистра.
   - Буль-буль, - только и произнес он.
   Гости, как ни странно, загоготали, словно  вовсе  лишились  рассудка.
Одна жена бургомистра не осмелилась хохотать. Она испуганно засеменила к
мужу с лопаточкой для торта. Необходимо было срочно начать  раскопки  на
его лице и проделать хотя бы щелочки для глаз. Иначе бургомистр не  уви-
дит, как веселятся гости у него на дне рождения.
   Тут Эмиль вдруг вспомнил, что ему пора возвращаться домой в Леннебер-
гу, и поспешно выехал из дверей зала. Готфрид бросился вслед за ним. Ка-
кой толк разговаривать сейчас с папашей, если он по уши залеплен сливка-
ми? Кроме того, Готфрид был не в силах расстаться с Лукасом.
   Возле калитки Готфрида ждал Эмиль, чтобы попрощаться.
   - Везет же тебе! - вздохнул Готфрид и в последний раз потрепал Лукаса
по холке.
   - Ясное дело! - подтвердил Эмиль.
   Готфрид снова вздохнул.
   - Зато у нас будет фейерверк, - сказал он, словно утешая самого себя.
- Смотри!
   Он показал Эмилю петарды, лежавшие наготове на столе в беседке, окру-
женной кустами сирени. У Эмиля екнуло сердце. Понятно, он торопился,  но
ведь за всю свою разнесчастную жизнь ему ни разу так и не довелось  уви-
деть фейерверка.
   - Дай одну! - попросил он. - Только посмотреть, заряжена она или нет.
   Готфрид не долго думая вытащил из груды одну хлопушку.
   - На вот эту, маленькую, - сказал он.
   Эмиль кивнул головой и спрыгнул с коня.
   - Ладно, сойдет и эта малявка. Дай спички!
   И он поднес спичку... Пиф-паф! - маленькая светящаяся хлопушка взмыла
ввысь. О чем говорить, она была заряжена. Петарда метнулась  тудасюда  и
под конец шлепнулась назад на стол в общую кучу. Верно, ей  было  скучно
летать одной. Ни Эмиль, ни Готфрид не обратили на это внимания, так  как
у них за спиной неожиданно раздался громкий вопль. Это бургомистр выско-
чил на крыльцо, желая хорошенько проучить их. На лице его уже почти сов-
сем не было торта, и лишь усы с остатками сливок  белели  в  октябрьском
полумраке.
   А на улицах Виммербю народа еще было полным-полно. Жители города сме-
ялись, болтали, кричали и не знали, чего им ждать - радости или беды.
   Вот тут-то и началось! Тут-то и грянула та самая беда, которую они  в
глубине души ждали с затаенным ужасом. Внезапно небосвод над садом  бур-
гомистра озарился пламенем: шипя, завертелись  извергающие  огонь  змеи,
замелькали сверкающие шары, взмыли вверх огненные фонтаны -  и  все  это
трещало, громыхало, стреляло, ухало, шипело и наводило такой  ужас,  что
бедные жители Виммербю побледнели от страха.
   - Комета! - закричали они. - На помощь! Погибаем!
   В городе поднялся неслыханный крик и плач. Ведь горожане думали,  что
настал их последний час. Бедные люди, они с перепугу громко орали, мета-
лись и косяками падали в обморок прямо на улице. Одна лишь  фру  Петрель
сохраняла спокойствие. С невозмутимым видом сидела она у себя на веранде
и смотрела, как огненные шары колесили по небу.
   - Не верю я больше в кометы, - сказала она  кошке.  -  Спорю  на  что
угодно, здесь опять не обошлось без Эмиля.
   Фру Петрель сказала сущую правду. Ведь это Эмиль своей маленькой хло-
пушкой поджег всю груду заготовленных для фейерверка петард, и они разом
взлетели в воздух.
   А как повезло бургомистру, что он вовремя выскочил на улицу! Иначе не
видать бы ему ни единой искорки своего чудесного фейерверка!  Теперь  же
он оказался как раз в том месте, где больше всего трещало и сверкало,  а
он только и делал, что прыгал то туда, то сюда, когда огненные шары один
за другим проносились мимо его ушей. Эмилю и Готфриду казалось, что  это
зрелище страшно забавляет бургомистра, так как при каждом  новом  прыжке
он громко взвизгивал. Но когда шипящая ракета угодила ему в штанину, он,
как ни странно, разозлился. А иначе с чего бы он так дико завопил и  по-
несся с неистовым ревом по саду к бочке с водой, стоявшей возле дома,  и
как сумасшедший сунул туда ногу? Ведь так нельзя обращаться с  ракетами.
От воды они сразу гаснут - уж это-то он мог бы сообразить!
   - Наконец-то я увидел фейерверк, - удовлетворенно сказал Эмиль,  лежа
на земле рядом с Готфридом за  дровяным  сараем  бургомистра,  куда  они
спрятались.
   - Да, теперь ты и в самом деле увидел настоящий фейерверк, - подтвер-
дил Готфрид.
   Потом они помолчали в ожидании, когда бургомистр  перестанет  наконец
носиться по саду, словно огромный разозленный шмель.
   А когда немного погодя повозка хуторян из Каттхульта покатила домой в
Леннебергу, от искрящихся хлопушек и огненных шаров на небе не  осталось
и следа. Над макушками елей высоко в небе сияли звезды. В лесу было тем-
но, впереди стелилась темная дорога, а на душе у Эмиля было светло и ра-
достно, и он пел в темноте, гарцуя на своем коне:
   Погляди-ка, отец,
   Что за конь у меня,
   Что за ноги у коня,
   Это мой жеребец!
   А его отец правил лошадью,  очень  довольный  своим  Эмилем.  Правда,
мальчик чуть не до смерти напугал фру Петрель и переполошил весь Виммер-
бю своими проказами и фейерверком, но разве он не добыл даром коня?  Это
с лихвой искупало все его грехи. "Нет, такого мальчугана  не  сыщешь  во
всей Леннеберге. Не сидеть ему на сей раз в столярке, уж точно!" - думал
отец.
   Впрочем, хозяин Каттхульта был в превосходнейшем  расположении  духа,
может быть, еще и потому, что как раз перед  самым  отъездом  повстречал
своего старого знакомого, который угостил его бутылочкой-другой  доброго
пива "Виммербю". Папа Эмиля не любил пиво, но уж тут никак  нельзя  было
отказаться: пивом-то угощали даром!
   Папа Эмиля молодецки щелкал кнутом, погоняя  лошадей,  и  без  устали
твердил:
   - Едет по дороге сам хозяин Каттхульта... сте-е-пенный че-еловек!
   - Охо-хо-хо-хо, - вздохнула мама Эмиля. - Ладно еще, что ярмарка  бы-
вает не каждый день. Как все же хорошо вернуться домой!
   У нее на коленях спала маленькая Ида, крепко зажав в кулачке  подарок
с ярмарки - фарфоровую корзиночку, полную  алых  фарфоровых  розочек,  с
надписью: "На память о Виммербю".
   На заднем сиденье, положив голову на руку Альфреда, спала Лина.  Рука
Альфреда совсем онемела, потому что голова Лины навалилась на  нее  всей
тяжестью. Но все же, как и его хозяин, Альфред был бодр и в самом лучшем
расположении духа. Обратившись к Эмилю, гарцевавшему рядом, он сказал:
   - Завтра весь день буду возить навоз. Вот будет здорово!
   - Завтра буду скакать на коне весь день! - сказал Эмиль. - Вот  будет
здорово! духа. Обратившись к Эмилю, гарцевавшему рядом, он сказал:
   - Завтра весь день буду возить навоз. Вот будет здорово!
   - Завтра буду скакать на коне весь день! - сказал Эмиль. - Вот  будет
здорово!
   Когда они проехали самый последний поворот дороги, то заметили  свет.
Это горел огонь на кухне дома в Каттхульте - Креса-Майя поджидала  их  с
ужином.
   Может, ты думаешь, что Эмиль, добыв коня, перестал проказничать?  Как
бы не так! Два дня скакал он на Лукасе, но уже  на  третий  день,  стало
быть третьего ноября, принялся за старое.  Угадай,  что  он  натворил...
Ха-ха-ха, не могу не смеяться, вспоминая об этом. Так вот, Эмиль  в  тот
день... нет, стоп! Молчок! Я обещала его маме никогда  не  рассказывать,
что он натворил третьего ноября. Ведь, по правде говоря, как  раз  после
этой проделки жители Леннеберги собрали деньги, чтобы отправить Эмиля  в
Америку. Понятно, маме Эмиля вовсе не хотелось  вспоминать  о  том,  что
тогда произошло. Она даже ничего не написала об этой  проделке  в  своей
синей тетради, так что с какой стати мне рассказывать об этом!  Нет,  не
буду, но зато ты услышишь, что выкинул Эмиль на  второй  день  Рождества
[10].
 
   ПОНЕДЕЛЬНИК, 26 ДЕКАБРЯ
   Как Эмиль опустошил кладовую  в  Каттхульте  и  поймал  Командоршу  в
волчью яму
 
   До Рождества нужно было пережить еще  туманную,  дождливую  и  темную
осень. Осень - довольно грустная пора где бы то ни было, а в  Каттхульте
и подавно. Под мелким сеющим дождем Альфред шагал вслед за быками, вспа-
хивая лоскутки каменистой пашни, а за ним по  междусапогах,  облепленных
комьями грязи, чем выводили из себя Лину, которая  тряслась  над  своими
выскобленными добела полами.
   - Она страсть какая чистюля, - сказал Альфред. - Женись на ней, и  ни
минуты покоя всю жизнь не узнаешь.
   - Так ты сам, видно, и женишься, - заметил Эмиль.
   Альфред помолчал, задумавшись.
   - Нет, не бывать этому, - вымолвил он наконец. - Вряд ли я решусь. Но
мне никак не сказать ей про это.
   - Давай я скажу за тебя, - предложил Эмиль, который был куда  храбрее
и решительнее. Но Альфред не захотел.
   - Нет, тут надо половчее, чтобы не обидеть ее, - пояснил он.
   Альфред долго ломал себе голову, как бы половчее сказать Лине, что он
не собирается жениться на ней, но нужных слов так и не нашел.
   Беспросветная осенняя мгла окутала хутор Каттхульт. Уже  в  три  часа
пополудни на кухне зажигали керосиновую лампу, и все рассаживались  там,
занимаясь каждый своим делом. Мама Эмиля сидела за прялкой и сучила  чу-
десную белую пряжу на чулки Эмилю и Иде.
   Лина чесала шерсть, а когда на хутор приходила Креса-Майя, то  и  она
помогала ей. Папа Эмиля чинил башмаки и тем самым сберегал деньги, кото-
рые иначе достались бы городскому сапожнику. Альфред не уступал  хозяину
в прилежании и сам штопал свои носки. На них вечно зияли большущие  дыры
- и на пальцах, и на пятках, но Альфред быстренько затягивал их нитками.
Ясно, Лина охотно помогла бы ему, но Альфред не позволял.
   - Нет, видишь ли, тогда я вовсе попадусь на  крючок,  -  объяснил  он
Эмилю. - Потом уж никакие слова не помогут.
   Эмиль и Ида чаще всего сидели под столом и играли  с  кошкой.  Как-то
раз Эмиль попробовал внушить Иде, что эта кошка на самом деле не  кошка,
а волк. Но  она  не  хотела  ему  верить,  и  тогда  он  протяжно  завыл
по-волчьи, да так, что все на кухне подскочили. Мама Эмиля спросила, что
означает этот вой, и Эмиль ответил:
   - А то, что у нас под столом волк.
   Креса-Майя немедля принялась рассказывать про волков, а  обрадованные
Эмиль и Ида вылезли из-под стола, чтобы ее послушать. Ну, теперь  страху
не оберешься, это уж точно; про какие только ужасы не рассказывала  Кре-
са-Майя! Если не об убийцах и ворах, привидениях и призраках, то уж неп-
ременно о жестоких казнях, страшных  пожарах,  жутких  бедствиях,  смер-
тельных хворях или о лютых зверях вроде волков.
   - Когда я была маленькой, - вздохнула Креса-Майя, - у нас в  Смоланде
от волков просто спасу не было.
   - А потом небось пришел Карл Двенадцатый и пострелял всех до  одного,
чтоб им пусто было, - встряла Лина.
   Креса-Майя обозлилась: хотя она и была стара,  но  все  же  не  такая
древняя старуха, какой хотела изобразить ее Лина.
   - Болтаешь, будто что понимаешь, - огрызнулась Креса-Майя и  замолча-
ла.
   Но Эмиль стал к ней подлизываться, и она снова принялась рассказывать
про злых волков и о том, как рыли волчьи ямы и ловили в них волков в  те
времена, когда она была совсем маленькая.
   - Стало быть, Карлу Двенадцатому незачем было приходить...  -  начала
Лина и тут же осеклась.
   Но было уже поздно. Креса-Майя опять обозлилась, да и  неудивительно.
Король Карл Двенадцатый, скажу тебе, жил лет двести назад,  и  КресаМайя
уж никак не могла быть такой древней старухой.
   Но Эмиль снова стал ластиться к ней. И тогда она рассказала про чудищ
еще пострашнее волков, которые выползали из логова лишь лунными ночами и
неслышно крались по лесу. Чудища эти умели говорить, сообщила  Креса-Ма-
йя, ведь они были не просто волками, а оборотнями -  полулюдьми-полувол-
ками, и опаснее их никого на свете не было. Встретится,  бывало,  этакое
чудище при лунном свете - пиши пропало, ведь страшнее зверя не  придума-
ешь. Поэтому по ночам, когда светит луна, людям из дома не надо  и  носа
высовывать, сказала Креса-Майя и осуждающе посмотрела на Лину.
   - Хотя Карл Двенадцатый... - снова начала Лина.
   Креса-Майя в сердцах отшвырнула карды [11], которыми чесала шерсть, и
сказала, что ей пора домой, мол, стара она и сильно притомилась.
   Вечером, когда Эмиль и Ида лежали в кроватках в  горнице,  они  снова
заговорили о волках.
   - Хорошо, что теперь они здесь не водятся, - сказала Ида.
   - Не водятся? - переспросил Эмиль. - Откуда ты это знаешь, раз у тебя
нет волчьей ямы, чтоб их ловить?
   Еще долго Эмиль лежал с открытыми глазами и думал  о  волках,  и  чем
больше он думал, тем больше убеждался, что, будь у них яма, в нее обяза-
тельно попался бы волк. Задумано - сделано, уже на следующее утро  Эмиль
принялся копать яму между столярной и кладовой. Летом здесь буйно  росла
крапива, а теперь она лежала на земле, черная и увядшая.
   Волчью яму надо рыть долго, чтобы она была глубокой и волк не мог  бы
выбраться из нее, если уж туда угодит. Альфред помогал Эмилю и время  от
времени брался за лопату, но все же яма так и осталась  невырытой  почти
до самого Нового года.
   - Не беда, - говорил Альфред, - волки все равно не выйдут из леса  до
зимы, пока не похолодает и у них от холода животы не подведет.
   Маленькая Ида задрожала от  страха,  представив  себе  изголодавшихся
волков, которые студеной зимней ночью выйдут тайком из леса, подкрадутся
к дому и завоют под окнами.
   Но Эмиль ни капельки не испугался. Его глаза горели. Он  с  восторгом
глядел на Альфреда, представляя себе, как волк свалится в его яму.
   - Теперь я прикрою яму ветками и еловыми лапами, чтобы волк ее не за-
метил, - сказал он, довольный, и Альфред с ним согласился.
   - Это уж верно! "Без хитрости  не  проживешь",  говорит  Дурень-Юкке,
схватив вошь пальцами ног, - добавил Альфред.
   Эти слова как присказку частенько вспоминали в Леннеберге, но Альфре-
ду не следовало бы ее повторять, поскольку Дурень-Юкке как-никак  прихо-
дился ему родным дедушкой и жил на старости лет  в  Леннебергской  бога-
дельне, приюте для бедняков. А над своим дедушкой нехорошо смеяться, хо-
тя Альфред вовсе не имел в виду ничего дурного, а лишь повторял то,  что
говорили другие.
   Теперь оставалось ждать, когда настанут лютые холода, а они  были  не
за горами. В самом деле, они скоро и нагрянули.
   Перед самым Рождеством разъяснилось, ударил морозец и, как всегда бы-
вает, повалил снег. То-то было радости! Снег кружил и кружил над хутором
Каттхульт, над Леннебергой и над всем  Смоландом,  пока  вся  округа  не
превратилась в один сплошной снежный сугроб. Из снега чуть торчали  лишь
колья изгородей, и по ним можно было догадаться, где проходит дорога.  И
ни один даже самый острый глаз не мог бы  разглядеть  волчью  яму.  Яму,
словно ковром, накрыло пушистым снегом, и Эмиль каждый вечер беспокоился
только о том, как бы ветки и еловые лапы  не  провалились  под  тяжестью
снега до той поры, когда явится волк и рухнет в яму.
   В Каттхульте настала горячая пора - к Рождеству здесь готовились  ос-
новательно! Сперва устраивали большую стирку. Лина и Креса-Майя, стоя на
коленях на обледенелых мостках хуторского ручья, полоскали  белье.  Лина
дула на потрескавшиеся от мороза пальцы и плакала.
   Потом закололи большого откормленного поросенка, и тогда уж людям, по
словам Лины, не осталось места на кухне. Там  рядом  с  блюдами  свиного
студня, ветчины, копченой грудинки и другой вкусной еды громоздились го-
ры пальтов, кровяной колбасы, свиной колбасы, жареной колбасы, зельца и,
наконец, колбас, начиненных кашей и картошкой.  А  какое  Рождество  без
можжевелового кваса! Он долго бродил в большой деревянной кадушке, в пи-
воварне. Пекли столько всего, что просто  диву  даешься:  белый  хлеб  и
сладкие хлебцы на патоке, хлеб ржаной  и  шафранные  булочки  с  изюмом,
простые пшеничные булки, пряники, особые маленькие крендельки, меренги -
воздушные пирожные из белка - и пирожные с кремом. А еще готовили  клец-
ки. Всего не перечтешь. И понятно, в праздник нужны свечи. Лина  и  мама
Эмиля почти целую ночь отливали из воска свечи -  большие,  маленькие  и
даже рогатые. Рождество уже стояло на пороге. Альфред и  Эмиль  запрягли
Лукаса в санирозвальни и поехали в лес за елкой, а папа Эмиля  пошел  на
гумно и принес несколько снопов овса, которые приберег для воробьев.
   - Одно разорение, - сокрушался он, - но ведь и воробьи хотят в празд-
ник попировать.
   А сколько еще было таких, кто хотел бы попировать в праздник!  Напри-
мер, нищие из богадельни. Ты, верно, не знаешь, кто такие  нищие  и  что
такое богадельня? Вот и радуйся этому! Если б я стала рассказывать  под-
робнее о богадельнях, получилась бы история почище того, что рассказыва-
ла Креса-Майя об убийцах, привидениях и лютых зверях. Представь себе ма-
ленькую убогую лачугу с несколькими каморками, в которых в тесноте ютят-
ся бедные изможденные старики и старухи. Они не  живут,  а  мучаются  от
грязи и вшей, голодные и несчастные. Теперь ты знаешь, что  такое  бога-
дельня. Леннебергская богадельня была, пожалуй, ничуть не  хуже  других,
хотя не приведи Бог никому туда попасть, когда наступит  старость  и  не
будет сил заработать на кусок хлеба.
   - Бедный дедушка, - часто  говаривал  Альфред,  -  невеселая  у  него
жизнь. Еще бы куда ни шло, если бы Командорша не была такой ведьмой.
   Командоршей называли старостиху, которая  верховодила  в  богадельне.
Понятно, она тоже была нищенкой, но посильнее и покрепче других, да  еще
злющая-презлющая. Поэтому ее и назначили командовать в богадельне,  чего
никогда бы не случилось, если бы Эмиль успел к тому времени  подрасти  и
стать председателем муниципалитета. Но пока, к сожалению,  он  был  лишь
маленьким мальчиком и ничего не мог  поделать  со  старостихой.  Дедушка
Альфреда боялся ее, и все другие бедняки тоже.
   - Вишь, она аки лев рыкающий средь овечьего стада, - любил  повторять
Дурень-Юкке.
   Чудаковат был этот Юкке и говорил так, будто Библию читал, но добряк,
и Альфред очень любил своего старого деда.
   Те, кто жил в богадельне, никогда не ели досыта.
   - Такая уж у них горькая доля, - сетовала  мама  Эмиля.  -  Горемыки,
ведь им тоже надо чем-нибудь полакомиться в праздник.
   Вот почему за несколько дней до  Рождества  можно  было  видеть,  как
Эмиль вместе с Идой пробираются по заснеженной дорожке к богадельне, во-
лоча огромную корзину. Мама Эмиля положила в нее всякой всячины:  разные
колбасы, свиной студень, ветчину, пальты, а также булки,  шафранные  бу-
лочки с изюмом, пряники и еще свечи, и даже маленькую  берестяную  таба-
керку с нюхательным табаком для Дурня-Юкке.
   Лишь тот, кто сам долго голодал