альника отдела кадров, и  тот,  выбравшись  из  дальнего  угла  и
спотыкаясь о ноги сидящих на клеенчатом диване, остановился в дверях. -  Да,
да, я не ослышался! Вы сказали о мире, откуда вы пришли! А откуда вы пришли?
Откуда вы явились? Кто вы? Иностранец? Англичанин? Француз? Или, может быть,
вы бедуин?  -  последнее  слово  Пшеничный  произнес  с  каким-то  особенным
оттенком.  Он  сам,  стесняясь  кого-нибудь  спросить,   пересмотрел   массу
географических карт в поисках страны бедуинов, которая, естественно,  должна
была  называться  "Бедуиния",  и,  не  обнаружив  ее  на  карте,  взял   эту
национальность под сомнение. - И потом, раз вы из другого мира, может  быть,
там  разбираемое  изобретение  давно  уже  известно?   Прекратите,   Дмитрии
Дмитриевич, жестикуляцию!
   - Да, в моем мире это всем известно. У нас  все  живут  столько,  сколько
хотят...
   - Так вы не являетесь истинным автором изобретения?! Ваш паспорт! - резко
сказал Пшеничный.
   - У него... - начал было объяснять Дмитрий Дмитриевич.
   Но Пшеничный отмахнулся:
   - Не с вами, не с вами разговаривают! Как его пропустили в институт?
   - Его вписали в мой пропуск, - сказал Коля. - У него нет паспорта.
   -  Вообще  нет  паспорта?  Это  очень  интересно...  -  Пшеничный  кивнул
начальнику отдела кадров, и тот быстро  выбежал  в  коридор.  -  Вы  забыли,
Дмитрий Дмитриевич, забыли,  что  авторские  свидетельства  выдаются  только
гражданам Советского Союза, что иностранцу выдается патент, а патенты мы  не
обсуждаем.
   - Не вижу разницы, - сказал Дмитрий Дмитриевич, - не вижу!
   - Нет, это ужасно, - сказал  Пшеничный,  -  ужасно!  Мы  делились  своими
высококвалифицированными заключениями черт знает с кем! Это моя  оплошность,
моя  вина,  я  объявляю  выговор  начальнику  отдела  кадров.  Вам,  товарищ
Михантьев, тоже выговор, третий по счету, если мне  не  изменяет  память.  Я
должен быть требовательным к себе, должен!  Совет  окончен!  Решения  мы  не
примем!
   В наступившей тишине явственно раздался голос  заместителя  директора  по
хозяйственной части:
   - Но, Павел Александрович, мы... мы сами могли бы стать бессмертными...
   Заместитель директора остановился, глаза, его уставились  на  дверь:  там
стоял смущенный милиционер  в  полной  форме;  из-за  его  плеча  выглядывал
начальник отдела кадров,
   - Вот этот  гражданин,  -  начальник  отдела  кадров  пальцем  указал  на
Человека, - совсем без паспорта.
   Милиционер удивленно спросил Человека:
   - У вас действительно совсем нет паспорта?
   Дмитрий  Дмитриевич  и  Коля  стали   наперебой   объяснять   милиционеру
сложившуюся ситуацию, и они втроем вышли в коридор.
   Милиционер сказал:
   - Пройдемте, - и вышел из института первым.
   Авторы поплелись за ним. Сотрудники, прильнув  к  стеклам,  наблюдали  их
бесславный уход.
   - Да ведь мы сами, сами могли бы стать бессмертными! Как это нам в голову
не пришло?
   - Мы? - сказал Пшеничный и в задумчивости так сильно укусил оправу очков,
что лязгнули зубы.
   - Хе-хе-хе, - вдруг рассмеялся "Старик". - Круты вы, батенька,  не  помню
вашу фамилию...
   - Пшеничный, - подсказал Павел  Александрович.  -  Вот,  вот,  Пшеничный,
круты вы... Ученый  совет  нужно  проводить  без  милиционера...  Да,  да...
Получается   несозвучие,   диссонанс,    диссонанс    получается...    между
возможностями института и тем направлением, которое придает  ученому  совету
товарищ... не помню вашу фамилию...
   - Пшеничный! - в один голос сказали сотрудники.
   - Да, да, Пшеничный... Это напоминает одну рыбу, забыл как ее название...
а, рыбу слон...
   Зал задрожал от смеха,  даже  Пшеничный  сдержанно  засмеялся  негромким,
сухим смешком.
   У "Старика" в уголке глаза сверкнула маленькая слезка.
   - Я оговорился, - сказал он, -  только  оговорился...  Я  хотел  сказать:
рыба... рыба сом. Да, и вы все похожи на этого сома. У него могучие мускулы,
а плавников почти нет, и лежит он себе в тине всю свою жизнь...
   "Старик" протянул руку к подносу  с  леденцами,  нащупал  зеленый  конус,
который положил Коля, и поднес его к глазам.
   - Мне, - сказал он, - хе-хе... уже терять нечего... Слабеет память. Я его
съем, съем его... -  И  с  этими  словами  "Старик"  отправил  в  рот  конус
Чел&века.
   Зал застыл, все с любопытством следили за тем, как  "Старик"  старательно
разжевывает пилюлю.
   -  Очень  приятное  ощущение,  -  сказал  "Старик",  -  вы   можете   мне
позавидовать... И если бы разобрались в сути дела,  то  все,  все  могли  бы
получить по такому угощению, хе-хе-хе...
   И здесь произошло совершенно неожиданное.  Смех  "Старика",  слабый,  еле
слышный, постепенно креп, голос  его  становился  все  звучнее,  насыщеннее,
громче. И через секунду "Старик" хохотал совсем "молодым" смехом.
   - Что с ним?! - закричали сотрудники. - Смотрите! Что с ним происходит?
   Густой румянец прилил  к  щекам  "Старика";  казалось,  что  его  морщины
разгладились, а когда по его белоснежной бороде  побежала  от  корней  волос
черная полоса, сомнения исчезли: конус был не выдумкой. "Старик"  на  глазах
становился  молодым!  Вот  он  стал  на  ноги  и  осторожно  попробовал   их
выпрямить... И ноги выпрямились! "Старик" уставился на свои руки, на которых
вместо ссохшейся, морщинистой кожи теперь была молодая, чуть розовая кожа...
А лицо! Вздох пронесся по залу. Это  было  не  его  лицо  -  это  было  лицо
молодого человека; ему можно было дать не больше тридцати лет, если  бы  его
не старила густая борода, теперь уже почти целиком черная, только  на  самом
конце клинышка бородки белел островок седины.
   - Зеркало! - громко и властно сказал "Старик", и только сейчас сотрудники
вспомнили, что  он  не  "Старик",  а  академик  Коршунов,  смелый  ученый  и
энергичный организатор, веселый и. напористый человек.
   Наталья  Степановна  вытащила  из  своей  сумки  маленькое  зеркальце   и
протянула его "Старику".
   - Я молод! - закричал он. - Молод! Слышите?! Друзья! Я не могу  прийти  в
себя  от  счастья...  Это  драгоценные  листики,  -  сказал  он,  отбирая  у
Пшеничного  заявку  Человека,  -  драгоценные.  И  наш  институт  непременно
займется этим вопросом.
   - Но мне кажется, что... - начал было Пшеничный. Но академик Коршунов его
прервал:
   - А мне кажется, товарищ Пшеничный,  что  в  этом  институте  все-таки  я
директор. И с сегодняшнего дня считайте, что я вернулся из отпуска-..
   - Э, нет! - воскликнул Пшеничный, быстрым, как молния,  движением  вырвав
заявку Человека из рук академика.  -  Нет,  нет!  Еще  нужно  доказать,  все
доказать! Вам нужно уйти на покой. По старости, по старости...
   - Но я молод... Черт возьми, я ужасно, ужасно хочу есть, не просто  есть,
а  ужасно...  Я  молод,  великолепно  себя  чувствую.  Мы  еще   поработаем,
товарищи...
   - А ваши документы! - Теперь Павел Александрович уже  кричал.  -  А  ваши
документы, ведь вам за девяносто, за девяносто! За девяносто!
   - Да, моим документам за девяносто, а мне, мне двадцать пять!
   Зал разразился громом аплодисментов. Разгневанный  Пшеничный  выбежал  из
зала заседания.
   Долго еще шумели сотрудники, а  потом  допоздна  горел  свет  в  зале,  и
Наталья Степановна все носила и носила папки с делами и отчетами за  прошлые
годы... Академик Коршунов время от времени хватался за голову и говорил:
   -  Вот  проходимец,  вот  проходимец  этот  Пшеничный!..  А  вы,  Наталья
Степановна, завтра же разыщите этих авторов. Завтра же, слышите?
   КУБИК
   Есть между утренним и вечерним приемами час, когда  в  отделении  милиции
все  затихает.  Исчезают  прописывающиеся,  выписывающиеся  и  взволнованные
подростки  с  новенькими  паспортами;  разбегаются  хохотуньи-комендантши  с
пухлыми, похожими на старинные рукописи домовыми книгами; медленно  и  важно
проходят по коридору ответственные дворники; метеором проносится  санитарный
врач - женщина огромного роста с  твердым  взглядом  и  мужским  голосом,  -
заглянет в каждый кабинет и что-то быстро-быстро скажет про акт  или  штраф,
про мусор и копоть... И наступает тишина.
   Именно в такой час Коля, Человек и Дмитрий Дмитриевич появились в  дверях
отделения милиции. Милиционер ввел их в большую комнату,  остановился  перед
дверью с надписью: "Начальник отделения", сказал:
   - Сюда, граждане, - и, поправив пояс, негромко постучал.
   - Войдите! - послышалось из-за двери. Они вошли.
   - Товарищ начальник, ваше приказание выполнено! - доложил  милиционер.  -
Вот эти граждане...
   - Можете идти, Авдеев,  -  сказал  начальник  отделения.  Он  внимательно
оглядел всех троих,  задержав  на  мгновение  взгляд  на  лице  Человека.  -
Садитесь, товарищи... Вы извините меня, но мне звонили из института, и я  не
мог не вмешаться... Так кто из вас без паспорта?
   - Вот он, Человек, - сказал Дмитрий Дмитриевич, - а мы с ним...
   - Где же ваш паспорт? Потеряли?
   - Он не потерял паспорт, - сказал Коля.
   - Не терял? Значит, украли?
   - Он не знает, что такое паспорт.
   - Я не совсем понимаю... На вид этому гражданину, - он кивнул  в  сторону
Человека, - лет тридцать пять, сорок...
   Все заулыбались.
   - Я намного ошибся? - осведомился начальник.
   - Во много раз, - улыбнулся Дмитрий Дмитриевич.
   - Допустим... Как вы  сказали?  Во  много  раз?!  -  Начальник  отделения
взглянул на Дмитрия Дмитриевича. - Ну хорошо, во всяком случае,  ему  больше
шестнадцати, а в нашем государстве паспорт дают с шестнадцати лет.
   - Вы ему покажите и объясните, что такое паспорт, -  сказал  Коля.  -  Он
понятливый.
   - Покажите - пойму, - рявкнул Человек. Начальник отделения вздрогнул.
   - А почему у вас голос такой? - спросил он.
   - Это не мое изобретение. Я не говорю в вашем диапазоне частот.
   - В диапазоне... А что такое паспорт - не  знаете,  -  заметил  начальник
отделения, вглядываясь в его лицо.
   - Он не с нашей планеты, - сказал Дмитрий Дмитриевич. - Он неземной.
   Наступило продолжительное молчание. Затем начальник попросил не  морочить
ему голову.
   Тогда Коля и Дмитрий Дмитриевич рассказали все: о появлении  Человека,  о
его столкновении с электричкой, о больнице, о заявке на "Способ  физического
бессмертия" и о сегодняшнем ученом совете.
   Начальник отделения качал головой недоверчиво,  насмешливо  улыбался,  но
каждый раз, когда глаза его встречались с  зелеными,  без  зрачков,  глазами
Человека, улыбка его исчезала, и он принимался усиленно тереть лоб.
   - Понимаю, - сказал наконец он. - Все теперь понятно. Ну и ну! Никогда  в
жизни не поверил бы...
   Он достал из стола чей-то паспорт, показал его Человеку и пустился было в
объяснения, но Человек перебил его.
   - Понимаю, - сказал Человек, - понимаю... Они у  нас  были  в  то  время,
когда появились первые атомные двигатели, как раз накануне открытия способов
полета в воздухе.
   - Как поздно! - удивился начальник отделения. - Что же вы так опоздали  с
воздухоплаванием? У нас атомные двигатели только сейчас, а летаем давно.
   - Не совсем так, - сказал  Дмитрий  Дмитриевич.  -  Радиоактивность  была
открыта в тысяча восемьсот девяносто шестом году, то есть тогда,  когда  еще
летали только первые модели самолетов.
   - Нам было сложно подняться в воздух. Наша планета в пять  раз  массивнее
вашей, оторваться от нее было труднее. Только в  недавнее  время,  за  сотню
тысяч лет до моего... отлета мы совершили первый прыжок  над  планетой.  Вот
тогда у нас были книги. Были книги, высеченные  на  камнях,  стенах  древних
городов, были и тетрадки, тот уровень, на котором вы сейчас находитесь.
   - Но разве потом исчезли писатели? Разве необходимость в  писании...  ну,
скажем...
   - Протоколом, -  подсказал  Дмитрий  Дмитриевич,  и  начальник  отделения
рассмеялся.
   - Вы, люди Земли, пользуетесь спичками. Добывали огонь трением,  так  мне
сказал Коля. От огня не  отказались  -  спички  удобней.  Мы  отказались  от
написанного, напечатанного слова,  но  не  от  слова  вообще.  И  ничего  из
созданного не было упущено. У  нас  есть  азбука,  и  у  нас  должен  пройти
некоторый промежуток времени, прежде чем тот, кто не умел  читать,  научится
читать.
   - Но ведь книга, - сказал Коля, - это так удобно! Взял под мышку и пошел.
   - В ваших библиотеках уже хранятся миллионы томов. Попробуй их взять...
   - А зачем? Все равно всего не прочтешь. Если читать непрерывно, по  книге
в день, и то за год только триста шестьдесят пять  книг.  За  тысячу  лет  -
триста шестьдесят пять тысяч книг, до  половины  миллиона  не  дотянешь,.  -
сказал Коля.
   - Да, - вмешался начальник отделения, - и потом,  у  нас  же  тысячу  лет
никто не живет.
   - Будут, - сказал Коля.
   - Вот из-за этой тысячи  лет  мы  к  вам  и  попали,  -  заметил  Дмитрий
Дмитриевич.
   - Я не жалею, - сказал начальник отделения,  -  все  это  неслыханно,  но
любопытно... Так что у вас, - обратился он к Человеку, - заменяет книгу?
   - Вот это. - Человек вытащил из своих пугающе бездонных карманов плоский,
похожий на удлиненную коробочку предмет и поставил его на стол.
   Поверх коробочки у всех на глазах вырос  студенистый,  совсем  прозрачный
кубик. Внутри его переливались какие-то фигурки,  треугольники  и  квадраты,
переплетались    змеиными    хвостами    какие-то    значки,    по-видимому,
математические. Комок знаний неведомого мира дрожал внутри кубика и  сверкал
неожиданными сочетаниями цветов.
   Начальник отделения нагнулся всматриваясь, и Коля  и  Дмитрий  Дмитриевич
также почувствовали, что не могут оторвать глаз от хаотической жизни  внутри
кубика.
   - В нем, - Человек указал на кубик, - все, что мы знаем. Все, что знаю я.
Все, что было написано, высечено, нарисовано до меня; потом сюда  вошло  все
то, что было сделано уже на моей памяти.
   - Здесь ничего нельзя разобрать, - сказал Дмитрий Дмитриевич.
   - Это не читается глазами.
   - Что-нибудь вроде звукозаписи? - спросил начальник отделения.
   - Нет. Звуковые книги у нас были. Но звуки  нами  воспринимаются  слишком
медленно.
   - Да, я обращал внимание, - сказал начальник отделения. - Глазами читаешь
быстрее. Но это." - Он протянул руку к кубику, -  Вы  сказали,  что  это  не
читается глазами?
   - А  жаль,  -  заметил  Дмитрий  Дмитриевич,  -  жаль!  Пропадают  схемы,
диаграммы...
   - Здесь есть проекционная часть. Она легче, чем ваши проекционные фонари.
Ужасно уродливые сооружения.
   - А вы говорили, что вам интересно, - обиделся Коля.
   - Интересно то, что ты показывал, а те то, чем ты  показывал.  Все  может
быть  сделано  и  проще  и,  конечно,  сложнее...  Мне  трудно,   ваш   язык
недостаточно гибок.
   Дмитрий Дмитриевич улыбнулся.
   - Почему? Это понятно. Все новое требует новых открытий,  новых  законов,
но затем приходит и простота. Я понял вас. Разве уход за керосиновой  лампой
или за древним светильником не требует больших навыков,  большего  внимания,
чем использование электрической лампочки, в  которой  светится  одна  только
нить? Но  сколько  нужно  было  сделать,  чтобы  открыть  и  законы  тока  и
необходимость создания  пустоты  в  баллоне,  изучить  свойства  тугоплавких
металлов и научиться сваривать металл со стеклом! Конечно,  и  вам  пришлось
пройти немало трудностей...
   - Мы шли другими путями. На моей планете атомная энергия была  доступней,
чем у вас уголь. Это сказалось и на нашей истории.
   - Доступней, чем уголь? - Начальник  отделения  недоверчиво  взглянул  на
Человека. - Почему? Фу-у, черт, как во сне...
   - Да, гораздо доступней, и все заключалось вот в этом растении...
   Человек коснулся основания кубика. Все  замерли,  вглядываясь.  В  центре
кубика появились широкие ветки какого-то растения, желтый цветок  протянулся
к Колиному лицу,  а  через  секунду  кабинета  не  стало:  широкая  равнина,
обрамленная горами, расстилалась вокруг, и всюду тянулись заросли  таких  же
деревьев, как и те, чьи ветви нависли над столом.
   Начальник отделения огляделся и протер глаза. - Вс„ в  этих  деревьях,  -
продолжал Человек. - Как видите, они не высокие, у вас,  на  Земле,  есть  и
покрасивей  и  повыше...  Но  в  них  таилась  загадка,  которую  мы  смогли
разгадать,  сравнительно  недавно...  Верхняя  кора  моей  планеты  насыщена
радиоактивными рудами. В их состав входили элементы, еще не  открытые  вами.
Вы присвоите им номера от сто двадцать первого до сто двадцать  пятого.  Как
ни странно, но они довольно устойчивы  -  во  всяком  случае,  некоторые  их
изотопы - и обладают значительно. менее  ярко  выраженной  радиоактивностью,
чем актиний или радий. Может быть, и мы занялись бы  их  свойствами  гораздо
позже, если бы не эти заросли. То, что вы проделываете на Земле с  урановыми
рудами - стараетесь при помощи своих установок обогатить один  изотоп  урана
за  счет  другого,  ибо  в  этом,  насколько  я  знаю,  и   состоит,   смысл
приготовления ядерного горючего, - у нас  издавна  происходило  естественным
путем. Соли радиоактивных элементов .поднимались по  стволам  этих  деревьев
вместе  с.  другими  минеральными  солями,  но  деревья  оказались  особенно
чувствительными к различиям между  изотопами.  В  этом  сказалось  и  особое
свойство очень тяжелых ядер, с .которым вы еще столкнетесь на  Земле...  Вы,
правда, уже знаете, что тяжелый водород гораздо более  резко  отличается  от
своего изотопа, обычного водорода, чем изотопы железа или кадмия. Чем  ближе
к концу системы элементов, тем менее резкими будут эти отличия,  но  все  же
они проявляют себя даже в химической активности. Так вот,  в  волокнах  этих
деревьев происходит  отбор  солей,  и  одни  изотопы  продвигаются  -быстрее
других; Радиоактивные элементы накапливаются в .плодах; вот, видите, красные
шары на деревьях. Наше ядерное горючее не нуждалось в эаводах.  Наши  предки
срывали эти плоды, сушили их при свете  нашего  Солнца  и,  сложив  на  полу
пещеры, грелись возле них, пока безумец, имени которого не  сохранил  народ,
не научился взрывать скалы золой от: этих плодов... Но пусть картинки -  вы,
кажется, их лучше понимаете - расскажут остальное.
   Человек толкнул кубик пальцем, и красный  луч  про-"  тянулся  через  всю
комнату. Все -оглянулись туда, куда попал  этот  луч;  неровный  красноватый
блик медленно округлился. Теперь  это  было  солнце.  Темно-красное,  сильно
сплющенное, необычайно большое, повисло оно над горизонтом, а вместо потолка
раскинулось нежно-зеленое небо. Горы, плавно меняя очертания,  ушли  куда-то
вдаль, а  вместо  деревьев  заволновалась  степь.  Какие-то  тени  заплясали
вокруг, обретая объем и цвет; древние, причудливо изогнутые мечи на  длинных
рукоятках, почти земные копья с наконечниками, сияющими  позолотой,  высокие
шлемы, многоугольные щиты... Вокруг шел бой. И перед глазами поплыли десятки
лиц, искаженных ненавистью, болью, страданием. Но вот сменились  костюмы,  и
на шлемах воинов появились хвосты каких-то животных. Вот промчалась конница,
но не кони под всадниками, а  молодые  слоны,  худые,  подвижные,  с  тонкой
золотистой кожей, под которой играли литые мышцы.

   - Звук! - тихо сказал Дмитрий Дмитриевич.  -  Звук!  Так  наши  мальчишки
кричат.
   - Это обрывки, куски... - медленно заговорил  Человек.  -  Обрывки  нашей
истории... Вон, видите маленького человека верхом на слоне? На левой руке  у
него железная перчатка, и он мнет ухо слону...
   Словно повинуясь желанию тех, кто сидел в комнате, слон повернулся к ним.
Теперь всадник стал  виден  яснее.  Он,  что-то  крича,  не  комкал  -  рвал
потемневшее от крови треугольное ухо своего слона, и было видно, что человек
этот нетерпелив и зол, рот его кривился под сбитым набок носом...
   Вдали катилась армия. Люди бежали,  держась  за  веревки,  протянутые  от
слонов. Сочная трава, сбитая их телами, окутывала все сверкающими капельками
сока и росы; в облаках брызг осколками цветных колес засияли радуги.
   Теперь все, кто сидел в комнате, почувствовали, что и  и