Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
из шкафа фигурку, изображавшую крестьянина верхом на
буйволе. Вечер, кончилась работа в поле, крестьянин возвращается домой,
отдыхает, сидя верхом на буйволе, поет свою песню. Это была хорошая нэцкэ.
От нее веяло тишиной, спокойствием, умиротворенностью свершенного трудового
дня.
- Отдашь ему буйвола.
- А если он не захочет меняться?
- Поставишь его перед совершившимся фактом.
Я положил стрекозу в карман.
- Этого я не сделаю.
Некоторое время Веэн пристально смотрел на меня. Честное слово, мне
казалось, что он сейчас бросится отнимать у меня нэцкэ. От этих собирателей
всего можно ожидать. Когда дело касается их коллекции, они становятся
форменными психами.
Веэн не бросился отнимать у меня фигурку. Некоторое время он молчал,
потом сказал:
- На твой паспорт сдана нэцкэ в антикварный, кажется музыканты... Если
она продана, надо получить деньги.
- Дайте квитанцию, я пойду получу.
- Я удивился тому, что от тебя приняли ее на комиссию. При получении
денег они обязательно потребуют, чтобы пришли твои родители.
- Мои родители в отъезде.
- Приедут.
Мне не слишком хотелось, чтобы об этом узнали мои родители, - зачем им
знать какой-то случайный эпизод моей жизни? Тем более, что я последний раз
встречаюсь с Веэном. Но Веэн меня шантажирует, хочет воспользоваться этой
злополучной квитанцией. Ну и черт с ним! Я сам все расскажу своим старикам.
Конечно, мне не хочется их огорчать. Я всегда предпочитаю, чтобы со мной
случилось что-либо плохое, а не с ними. Если у человека и бывает тревога, то
именно за близких ему людей. Когда я представляю себе какие-нибудь опасные
ситуации: нападение бандитов, например, или стихийное бедствие -
землетрясение, наводнение, мне становится беспокойно прежде всего за моих
стариков. И хоть мой папа гораздо сильнее меня, я беспокоюсь за него больше,
чем за себя. И все же лучше неприятное объяснение с отцом и матерью, чем
вязнуть дальше в этой истории. Лучше признаться в плохом, чем продолжать
его.
- Хорошо, - сказал я, - когда вам понадобится получить деньги за
музыкантов, я это сделаю.
22
Утром ко мне явился Игорь.
- Дрыхнешь, старик?
- Лежал, читал.
- Бальзак... - Игорь повертел в руках книгу, потом положил. - Архаика,
каменный век... Как ты сквозь это продираешься?
- Продираюсь.
- Бесконечные описания, никому не нужные детали, занудство, недержание
мысли.
- Зато какие мысли!
- Писатель не должен высказывать своих мыслей: рассуждения автора
мешают читателю думать самому.
- Все зависит от количества серого вещества в мозгу, - возразил я. -
Меня лично мысли Бальзака поражают своей глубиной. И какие страсти, какие
образы! Растиньяк! Или Вотрен - могучая фигура!
Игорь снисходительно улыбнулся:
- Мелодрама, провинциальный театр, буффонада, страсти-мордасти... В
сущности, единственная тема Бальзака - деньги, как делать деньги.
- Не просто деньги, а разрушительная сила денег в обществе, которое...
- Общество здесь ни при чем, - поморщился Игорь так, будто мои
рассуждения доставляют ему физическую боль. - В любом обществе деньги -
главная сила, и не будем закрывать на это глаза... Кстати, о деньгах. Веэн
велел получить с тебя должок.
- Какой должок?
- Пятнадцать талеров.
- Какие пятнадцать талеров?
- Два с полтиной - шашлычная, помнишь? Еще два с полтиной -
транспортные расходы. Костя за тебя платил десять - пикник. Итого
пятнадцать.
- Но ведь ты сказал - на пикник по пятерке, - только сумел пролепетать
я.
- Да, с носа. А кто должен платить за твою даму?
- Но почему именно сейчас?
- Старик, никто не наступает тебе на горло, ни тебе, ни твоей песне.
Зайди к Веэну и договорись, он пойдет тебе навстречу.
Я вынул деньги и молча отсчитал пятнадцать рублей. Все ясно! Они хотят,
чтобы я пришел с повинной, но я не приду с повинной.
- Сразу видно делового человека, - проговорил Игорь с кислой миной. Не
ожидал, что я отдам деньги.
- Сразу видно мелкую душонку, - ответил я.
- Ты о ком?!
- О Веэне.
- Зачем так грубо...
- И за тебя я рад. Наконец ты нашел свое истинное призвание. Из тебя
получится отличный сборщик налогов.
- Старик, есть вещи, за которые бьют по морде!
- Ах так! - воскликнул я. - Ты хочешь получить и этот долг?
Здесь я должен рассказать про эпизод, с которого начал записки, - за
что Шмаков стукнул Игоря в подбородок. Я должен был стукнуть, но Шмаков
стоял ближе и опередил меня. Схлопотал же Игорь за то, что не закрыл дверь
лифта. Стоял на площадке восьмого этажа, трепался с Норой, а лифт его
дожидался. Жильцы выходили из себя: лифт месяц не работал, теперь работает,
а ехать нельзя, изволь дожидаться, когда Игорь перестанет трепаться с Норой.
Мы со Шмаковым Петром стояли внизу и дожидались, чем кончится эта заваруха,
было ясно, что ничем хорошим она не кончится. И когда Игорь наконец
спустился и вышел во двор, мы ему заметили, что не следует быть эгоистом. Он
ответил чересчур пренебрежительно и схлопотал в подбородок. От Шмакова
Петра. И если бы не вмешался Веэн, то и от меня схлопотал бы. Об этом я
сейчас ему и напомнил.
- После такого разговора мы вряд ли будем продолжать знакомство, -
объявил Игорь высокомерно, впрочем делая шаг назад.
Я распахнул входную дверь.
- Сае нара!
По-японски это означает "до свидания". Но у меня оно прозвучало как
"Позвольте вам выйти вон!".
Здорово я показал Игорю на дверь, классический жест! "Позвольте вам
выйти вон!" Отлично сработано! Отбрил я их, мелкие, ничтожные душонки.
Думали купить меня за пятнадцать рублей, кусочники несчастные!
Конечно, моему бюджету они нанесли сокрушительный удар. Интересно,
сколько у меня осталось? Страшновато подсчитывать, но надо смотреть правде в
глаза.
Я обалдел: шесть рублей - вот все, что у меня осталось. На что же я
буду жить? И куда я столько профукал?
Пятнадцать - Веэну. Крепко он меня подрубил! И не следовало отдавать -
ведь я выполнял его поручения. Но поздно думать об этом, надо смотреть
правде в глаза...
Итак, пятнадцать рублей Веэну... И почему все сразу? На худой конец,
мог бы отдавать частями. Ужасно жалко! Веэн отлично знает, что я сейчас один
и взять мне негде. Безжалостный человек! Ладно! Не умру. И надо смотреть
правде в глаза.
Итак, Веэну пятнадцать рублей... Если бы... Но кончено с этим, не желаю
даже думать... Веэну - пятнадцать, плавки - три с полтиной, парикмахерская -
два тридцать, кофе с Игорем и Костей - восемьдесят (мог обойтись без кафе,
ни одного поэта или артиста я там не увидел), телеграмма маме (сыновний
долг!). Обеды вчера, позавчера и позапозавчера, кино с Зоей - рубль, такси с
Зоей - еще рубль, на метро ездил, газировку пил, мороженое ел... Черт
возьми, придется быть поэкономнее!
Итак, железный бюджет! Утром яйцо всмятку, стакан чая и хлеб с маслом.
Чая мама оставила целую коробку, масла тоже здоровый кусище, сахара - пачка,
соли - вагон... Куплю сразу десяток яиц - на все десять дней. В обед тарелка
супа, ужин отдай врагу... В тридцать копеек можно уложиться. Трешка у меня
остается - схожу с Зоей три раза в кино. Конечно, никаких такси. Интересно,
почему Зоя так любит такси?
Я тут же отправился в магазин, купил десяток яиц и увидел там пакетики
с супом. Разведешь такой пакетик в кипятке и получаешь две тарелки супа.
Красота! И не надо ходить в столовую. Я купил пять пакетиков - десять обедов
есть! Потом купил пять плавленых сырков - десять ужинов есть! Я обеспечен
сдой до самого маминого приезда.
Угроза голодной смерти перестала висеть надо мной. Я свободно могу
тратить оставшуюся трешку. А когда истрачу, скажу Зое: "Остался без копейки,
погуляем так". Она хороший товарищ, я в этом убедился еще в лесу, она
поймет. Даже сделаю так: пойду сейчас к Зое и скажу: "У меня трешка, давай
прокутим, а там будет видно". Это по-мужски. Черт с ними, с деньгами!
Просажу трешку и перестану думать об этом. Тратить так тратить! Долой
приобретателей, скопидомов, деляг и жмотов! Долой банду рвачей и выжиг!
Молодец я - кинул Игорю пятнадцать ре, показал свое моральное и прочее
превосходство. И эту трешку просажу сегодня же.
Однако в этот вечер мне не удалось просадить трешку.
Во-первых, в магазине околачивался Шмаков Петр. Во-вторых, висело
объявление - сегодня в заводском саду вечер торговой молодежи. Все продавцы
и продавщицы магазина спортивных товаров идут туда. Будет диспут, и будут
танцы. И Зоя будет. Мы со Шмаковым Петром тоже решили пойти.
23
Мне понравилось, что не было президиума. Собрание вел один парень, он
назвался Володей; вел, между прочим, с блеском, ловко и организованно
провернул эту работенку. И главное, сидел не в президиуме, а в зале. Иногда
вставал, оборачивался и был хорошо всем виден. Безусловно, он действовал по
заранее разработанному плану: сценарий был дай бог! Но орава собралась
человек триста, попробуй поруководи ими из зала! Надо приложить мозги, - это
не колокольчиком позванивать из президиума.
Выступавшие тоже говорили с места. Никакой казенщины, свободная,
непринужденная обстановка. Приходилось, правда, вертеть башкой во все
стороны, но это лучше, чем глядеть истуканом на сцену, где какой-нибудь
зануда долдонит по бумажке свою тягомотину.
Только двое вылезли на трибуну: Сизов и Коротков. Они живут в нашем
доме и работают на инструментальной базе - есть у нас на улице такая оптовая
база Главинструмента. Обыкновенные ребята, поотпустили длинные волосы.
Володя - парень, что вел диспут, - спросил, для чего им длинные волосы.
Коротков и Сизов вылезли на трибуну и маячили там целых полчаса. Им было
приятно торчать на виду у всех. Топтались на трибуне и бубнили.
- Дело идет к зиме, - бубнил Сизов.
- К зиме идет дело, - повторял за ним Коротков.
Ничего больше они сказать не могли. Стояли в своих толстых пиджаках и
узких брючках, длинноволосые, смешные, и долдонили: "Тем более дело идет к
зиме. К зиме идет дело". Мол, наступают холода, и надо отращивать волосы. На
дворе июль, жара смертная, а они стоят на трибуне и бубнят: "Дело идет к
зиме". Диспут уже перешел на другую тему, а Сизов и Коротков все топтались
на трибуне, пока ребята, сидевшие в первом ряду, не схватили их за ноги и не
сволокли со сцены.
Диспут шел организованно.
Продавщица Рая, та самая, что ездила с нами на пикник, сказала:
- Отращивает бороду тот, кто ничем другим не может отличиться.
Ей возражал матрос в тельняшке и черной куртке. Я часто встречаю на
собраниях и диспутах таких вот, неизвестно откуда взявшихся матросов. Они
вворачивают мудреные словечки, говорят "у нас на флоте" и произносят
"компас" вместо "компас". Но сегодняшний матросик напирал больше на предков
и на исконные традиции.
- Маркс, Энгельс, Калинин, Дзержинский, академик Курчатов - все носили
бороды, - говорил матрос. - Борода - это характерная черта русского
человека. Кто нам дал бороду? Природа! А все, что дала нам природа,
прекрасно! И, кроме того, я лично за широкие брюки - человек в широких
брюках имеет молодцеватый вид, ребята в широких брюках выглядят устойчивыми
людьми, твердого характера. Иван Поддубный носил брюки клеш и не имел себе
равного борца в мире...
И понес такую околесицу, что Володя попросил его дать высказаться и
другим. Но матрос еще долго не унимался. Из угла, где он сидел, весь вечер
доносился глухой шум - матрос спорил с соседями.
Тут высовывается девушка в очках:
- Зачем сугубо частным бородам придавать государственное значение? Надо
бороться не с бородами, а с обладателями мелких душонок и мещанских
взглядов.
- С хулиганами надо бороться! - закричали все.
Стали выяснять причины хулиганства и предлагать меры. Одни предлагали
перевоспитывать хулиганов, другие - сажать в тюрьму, третьи - и то и другое:
и перевоспитывать, и сажать в тюрьму. Матрос предложил даже расстреливать.
Не всех, правда, а бандитов и рецидивистов.
- Фашистскую Германию мы победили, - сказал матрос, - хулиганов и
бандитов победить не можем. Парадокс.
Один парень, рабочий склада, сказал:
- Все дело в пьянстве. Выпьет мозгляк на три копейки, идет по улице,
куражится, всех задевает. А набить ему морду нельзя - тебя же привлекут за
хулиганство.
Это он точно подметил. Как-то один сукин сын привязался к чистильщику
ботинок на нашей улице, потребовал, чтобы тот почистил ему ботинки, а сам на
ногах не стоит. Чистильщик ему говорит: "Иди домой, проспись", а он в ответ:
"Армяшка!" Мы со Шмаковым Петром оттерли этого расиста от ларька и взяли его
в коробочку. Так это у нас называется взять в коробочку: стиснуть с обеих
сторон и надавить под ребра. Очень удобная штука. Но у этого типа пошла
носом кровь. Какая-то тетка заорала, что мы убиваем человека. Моментально
собралась толпа и явился милиционер. Когда пьяный субчик дебоширил, никого
не было, а тут все сбежались. Мы каким-то чудом выкрутились из этой истории.
Опять встает девица в очках:
- Я согласна с предыдущим оратором: все начинается с водки. И надо
подумать, почему некоторые ребята чрезмерно пьют.
Я сказал сидевшему рядом Шмакову Петру:
- Если бы каждый гражданин Советского Союза имел автомобиль или даже
мотоцикл, то никакого пьянства бы не было.
Шмаков скосился на меня:
- Почему?
- В нетрезвом виде нельзя управлять машиной.
- Это не решение проблемы, - ответил Шмаков. - Пока мы построим заводы,
пьянство будет продолжаться.
- Построить автомобильные заводы - не такая уж проблема в наш век.
- А ты выступи и скажи. Выступи, выступи.
- Зачем мне выступать?
- Тогда не звони!
Надо бы, конечно, выступить, но я не умею выступать на собраниях -
теряюсь, обстановка на меня действует, что ли... Если бы здесь не было Зои,
я бы, возможно, выступил, а при Зое не хочу.
Речь между тем шла о вкусе.
- Вкус - это способность к пониманию и сознательному суждению о
прекрасном, - сказал Володя.
Сам он это сформулировал или прочитал где-нибудь? Все равно здорово! Не
так-то просто запомнить такие формулировочки!
Железно он подвел к такому выводу. Начали с бороды, а перешли к
серьезным вопросам. Большое искусство - вести собрание. Почему на школьных
диспутах скучища? Боятся, что ребята скажут лишнее. А когда боишься сказать
лишнее, не скажешь и главного.
Поднимается человек пенсионного возраста. Такие старички появляются на
молодежных собраниях еще чаще, чем матросы.
- Мы стремимся к зажиточной жизни, - сказал старичок. - Почему же наша
молодежь должна носить узкое да короткое? Это у первобытных людей не хватало
материала, а у нас текстильная промышленность идет вперед. Зачем нам
перенимать у Запада их беретики? И что плохого в мраморных слониках? Пусть
стоят себе как олицетворение нашего благосостояния. Нам есть чем гордиться.
Ну вот! Шел разговор о серьезных вещах, а старичок опять о барахле. Тут
уж я не вытерпел:
- Мы должны гордиться не мраморными слониками, а спутниками,
космонавтами, нашими талантливыми молодыми поэтами и художниками.
Мне даже захлопали, честное слово!
Ободренный успехом, я добавил:
- Что касается беретов, то берет может сидеть на пустой голове с таким
же успехом, что и шляпа.
Я уже было хотел сказать об автомобиле как о могучем средстве против
пьянства, но старичок вскакивает багровый, злой и кричит:
- Разве так воспитывают молодежь?!
И показывает на свою голову. А на голове у него шляпа.
- Оратор имел в виду шляпу как головной убор вообще, а не чей-либо
конкретно, - сказал Володя и, чтобы замять инцидент, предоставил слово
высокой девушке в свитере.
- Я работаю товароведом, - сказала девушка в свитере, - и хочу сказать:
истинная красота человека не в одежде, а в духовном мире. Мы много говорим
об одежде и мало об идеалах. А идеалы - это главное.
Диспут принял наконец правильное направление. Я уже подумывал, что бы
такое сказать об идеалах. В это время Зоя обернулась, я тоже обернулся и
увидел верзилу - Зоиного брата. Зоя тут же встала и ушла. Не говоря ни
слова. Даже не попрощалась. Обидно. Ведь я пошел на собрание торговых
работников только из-за нее, надеялся с ней потанцевать. А она, не говоря ни
слова, встала и ушла.
24
Утром я позавтракал (одним яйцом) и поехал в читальню. Пришлось
тщательно просмотреть комплекты газет за целый год - я не знал ни числа, ни
места, ни названия статьи, ни фамилии автора.
Через три часа я добрался только до июня. Если статья о Мавродаки
опубликована, скажем, в декабре, мне придется сидеть до вечера. А я
позавтракал одним яйцом. Хотелось жевать. Сходить в буфет - значило нарушить
свой железный бюджет, съездить домой - потерять кучу времени. Я выбрал
первое и пошел в буфет.
Утолив голод винегретом и двумя стаканами чая, я вернулся в зал. И
сразу, в первом же июльском номере, нашел статью о Мавродаки. Такая же
ругательная, как и другие, - здорово долбали в то время! Оказывается,
Мавродаки возвеличивал искусство самураев, возвеличивал самих самураев и
вообще феодалов. Чем именно возвеличивал, я не понял, но было написано, что
возвеличивал. И не просто возвеличивал, а всю жизнь только тем и занимался,
что возвеличивал. И никакой пользы науке не принес. Так прямо и было
написано - "псевдоученый". И неблаговидными поступками порочил честь
советского человека. Что за поступки, опять же сказано не было. В общем,
статья начисто зачеркивала Мавродаки и как ученого и как советского
человека. Была она подписана И. Максимовым. Какой-нибудь тип вроде того, что
оплевал меня из окна вагона. Даже назвал Мавродаки подонком. Назови меня
кто-нибудь подонком, я бы дал по роже и был бы нрав, между прочим.
Я мог бы вырезать эту статью, но если все начнут вырезать нужные им
статьи, то от газет останутся одни названия. На ее переписку у меня ушло еще
часа полтора.
Возвращаясь из читальни, я увидел возле нашего дома афишу о
лично-командном первенстве но боксу среди юношей и подумал, что в них будет
участвовать и Костя. И когда Костя позвонил мне и сказал, что едет на
соревнование, я этому не удивился. Я удивился тому, что он предложил поехать
с ним. Мне казалось, что после ссоры в кафе Костя не будет встречаться со
мной. А он сам позвонил и позвал на соревнования. Я обрадовался его звонку -
лично с ним я не желал ссориться.
И мы поехали с Костей на Ленинградский проспект, в клуб "Крылья
Советов".
Костя провел меня без билета. Я не люблю проходить без билета, я всегда
попадаюсь. И когда тебя выводят из зала, это выглядит довольно унизительно,
все смотрят на тебя, как на жулика. Но, с другой стороны, глупо брать билет,
когда в зале полно свободных мест. И Костя, как участник соревнования, имеет
моральное право провести хотя бы одного человека.
Народу в зале было немного. И то, как мне показалось, не настоящие
зрители, а разного рода спортивные деятели. Все носило деловой и будничный
характер, без азарта, который должен быть на соревнованиях. Звучал гонг,
боксеры двигались по рингу, рефери собирал записочки и передавал их судьям,
судьи переговаривались между собой и не смотрели на боксеров, секунданты
лениво обмахивали полотенцами своих подопечных, что-то им внушали, а
подопечные сидели развалясь, тяжело дышали и делали вид, будто слушают своих
секундантов. Одни боксеры дрались лучше, другие хуже, но ничего
значительного за этим не стояло. Я вспомнил "Мексиканца" Джека Лондона и
подумал, что бой мексиканца с красавчиком Дэнни так волновал потому, что
мексиканец дрался