телем.
   Был один философ, бывший милицейский майор, который устроил  гнездо  на
крыше Биржи. Другой человек, бородатый, косноязычный, по его же  уверению,
гомосексуалист, освоил канализационные колодцы.
   Но в большинстве своем люди не хотели жить в доме,  под  крышей.  И  не
обязательно в доме обыкновенном. Зачастую их влекли дворцы или даже музеи,
в которых почти не осталось экспонатов.
   У Люси была подруга, феминистка, которая даже в мертвом мире  с  трудом
переносила существование мужчин - этих скотов и угнетателей. Называла себя
она Лукрецией и обитала  в  спальне  императрицы  в  Зимнем  дворце,  куда
притащила несколько одеял из магазина ДЛТ. Недавно она совсем рехнулась  и
стала уверять знакомых, что понесла на этой кровати от Петра Великого, чья
сперма сказочным образом сохранилась в простынях. С историей Лукреция была
плохо знакома и не догадывалась, что дворец построили после смерти Петра.
   После того как пропали без следа три  или  четыре  человека  из  друзей
генерала, Эдуард поставил желающим замки.
   Эдик был странным человеком, самый настоящий слесарь,  но  при  том  он
попал сюда, пройдя через тюрьму, куда угодил при безнадежной попытке  уйти
в Европу через границу в 1939 году. Он истратил все свои деньги и силы  на
переход границы в Польше, чудом добравшись до нее сквозь колонны танков  и
пехоты, решил переждать немного в лесу по ту сторону границы, а на  вторые
сутки, когда вышел на дорогу к Львову, на  окраинах  города  был  задержан
патрулем  НКВД,  ибо  за  те  двое  суток  наша  доблестная  армия  далеко
вклинилась на территорию Польши, освободила Западную  Украину  и  обогнала
беглеца. Ему бы признаться в том, что он  следует  за  доблестной  Красной
Армией, чтобы укреплять советскую власть, а он кинулся бежать и очутился в
тюрьме, хорошо еще не расстреляли. Но мучили так, что через полгода  решил
повеситься... и очутился здесь. Вот Эдуард  и  ходил  по  квартирам  своих
знакомых на том свете и ставил им замки. К тому же он хотел выяснить,  что
же случилось с пропавшими людьми.
   Когда Егор с Люсей возвратились из похода на Взморье,  Эдуард  ждал  их
дома, он принес замок, но из деликатности не стал ставить его в отсутствие
хозяев.
   Он сидел на тахте и читал книжку, журнал "Новый мир",  в  котором  была
напечатана повесть Солженицына "Один  день  Ивана  Денисовича".  Он  давно
собирался прочесть эту повесть, о ней говорили у японского генерала, но ни
у кого не было своей книжки.
   Егор сказал, что ему нужно сходить к генералу, чтобы рассказать о  том,
что они с Люсей услышали. Но Эдуард стал настаивать, чтобы он  не  спешил,
потому что надо поставить замок.
   - Подождет генерал, - сказал он. -  Не  могли  найти  нашего  генерала,
японца им подавай!
   По правилам игры следовало возмутиться, защитить  генерала,  а  слесарь
должен был спорить.
   Но Егор спорить не стал, устал, не было настроения.
   - Книжек у тебя много, слишком много, - сказал слесарь.
   - Ты же знаешь, - сказала Люся.
   У нее гудели ноги. Сладостная  боль  -  так  давно  ее  не  испытывала!
Значит, все же в ней есть какая-то жизнь. Жизнь - это боль. Если нет боли,
то нет и жизни.
   Люся сбросила туфли, разношенные, как тапочки. Других здесь  не  нужно.
Правда, говорят, что надо особо одеваться на бал у консулов или на ужин  у
Клюкина. Но это все за пределами нашего общества.
   - Я потому к вам первым и пошел, - сказал слесарь, - чтобы  вы  меня  с
собой взяли.
   - Может, в следующий раз? - спросила Люся.
   - А ты дома оставайся. Я сначала замок поставлю, а потом мы  с  Егоркой
сходим.
   Слесарь был заядлым книгочеем, но книги и газеты редко попадали в  этот
мир, правда, были люди, которые любили и умели  охотиться  на  книжки,  но
слесарь к ним не относился и мест не знал. А вот у  Егора  была  репутация
удачливого охотника.
   - Человека отличает от животного мира, - говорил слесарь,  -  особенная
любовь к чтению, к значкам.
   - К значкам? - удивился Егор.
   - Черные значки на папирусе  или  на  бумаге  -  это  мистический  знак
высшего существа, переданный человеку. Такова ситуация.
   Эдуард принес с собой из живого мира любовь к научным словам,  которые,
как и многие малообразованные люди, он  вставлял  в  непригодные  для  них
ситуации, чтобы показать свою ученость.
   Интеллигенты, окружавшие японского генерала,  охотились  за  случайными
газетами - чего только не заносило в мертвый мир сверху! Они переживали за
битвы у Белого дома, следили за сражением в Думе, рыдали  при  известии  о
смерти принцессы Дианы. Мало кто застал принцессу в том  мире,  но  скорбь
заразительна, и, наверное, английские газеты заплатили бы  безумные  фунты
за то, чтобы  взять  интервью  у  наполеоновского  капитана,  попавшего  в
русский плен в 1812 году, и узнать о том,  что  его  привлекало  в  облике
принцессы.
   Намерения слесаря Эдуарда были также связаны с охотой  за  информацией.
Он, как и Егор, принадлежал к жаждущим наладить связи  с  верхней  Землей,
дать о себе знать, надеясь на то, что земная наука найдет средства  помочь
покойникам, оживить их, согреть кровь. Ведь  бывают  чудеса?  А  здесь,  в
постоянном изгнании, тебя ждет лишь исчезновение, тоскливая  смерть  через
много лет жизни в стране, где никогда  не  бывает  темно,  но  никогда  не
увидишь солнца.
   - Чумазилла недавно отыскала новый учебник истории, - сказал слесарь. -
Ты не поверишь, Егор, какая трактовка там дается сталинским пятилеткам!
   - Отрицательная?
   - Они были направлены на  то,  чтобы  полностью  обескровить  и  лишить
способности сопротивляться русский народ. А Молотов с Кагановичем  названы
преступниками. Разве это справедливо, если у них жены были репрессированы?
Тебе принести учебник?
   - Не надо, я его видел, только поучиться по нему не успел.
   - Я все забываю, что ты свежий, - засмеялся слесарь. - Что ты у нас как
бы гость. Но все равно тебе интересно узнать, что там происходит?
   - Мы сходим за книжками, я не обману.
   - Тогда я сейчас побыстрее управлюсь.
   - Ты меня сначала проводишь к генералу? - спросил Егор.
   - Провожу. Я согласен, что ему надо менять места. Агенты  старца  хотят
до него добраться.
   - Или агенты Берии?
   - Я разве спорю? Но  точнее  знать  не  мешает.  А  что  ты  хочешь  от
генерала?
   - Ты не обидишься, если  я  сначала  все  расскажу  генералу,  а  потом
остальным?
   - Конечно, обижусь, - сказал слесарь. - Ты любишь секреты, и люди  тебе
не верят. Я пришел сделать тебе замок, по дружбе, потому что хочу защитить
тебя от опасности. Вот брошу с тобой дружить, живи тогда без замка.
   - Я и так живу без замка. Ты его еще не поставил, - заметил Егор.
   - Не поставил, потому что ты отвлекал меня пустыми разговорами.
   Егор сказал гостю:
   - Пошли, пошли к генералу.
   Они оставили Люсю одну в квартире,  но  всерьез  ни  она,  ни  Егор  не
боялись убийц. Нельзя же здесь все время бояться.
   Слесарь шагал по самой середине улицы, Егор чуть  отстал.  Возле  домов
ходить было плохо, потому что иногда от стен отваливались и падали кирпичи
или куски штукатурки. К тому же в центре  мостовой  меньше  мусора,  легче
пройти.
   Эдуард говорил сам с собой, вполголоса.
   В городе громко говорить не хотелось. Здесь многие верили в  привидения
и почти все видели их, но так и не сходились во мнении, что эти привидения
означают. Связаны ли они с миром людей, или они лишь фантомы.
   - Я тут прочел, - говорил Эдуард, и в застоявшемся  воздухе  его  слова
как  бы  покачивались  в  киселе,  -  что  мы  выполняем  свои  функции  в
муравейнике, который зовется человечеством. Встает  вопрос,  а  где  мы  с
вами? Это не муравейник, а потерянная веточка, по которой бегают несколько
муравьев. Может, я виноват перед народом? А как вы думаете,  виноват,  или
просто так, по закону вероятности? Ты слышишь или как?
   - Слышу, но ничего не могу тебе ответить.
   - А  вот  генерал  уверяет,  что,  помимо  него,  никого  на  свете  не
существует. Все ему кажется.
   - Он шутит.
   - Я тоже так думаю.
   Мостик через канал Грибоедова отражался в сизой воде. Было тихо и очень
красиво.
   Перешли на тот берег. Зашли во двор.
   - Кодзи, - позвал Эдуард. - К вам пришли.
   Откуда-то сверху, с неба, ответил голос:
   - Пускай войдут.
   - Иди поставь наконец замок, - сказал Егор Эдуарду.
   - Если поклянешься, что тотчас пойдем за книгами,  то  уйду,  -  сказал
Эдуард.
   - Иди, раз тебя просят, - сказал генерал, который вышел  на  лестничную
площадку, чтобы встретить Егора.
   - Слушаюсь. - Эдуард любил, когда ему солидно приказывали.  И  не  надо
больше спорить, сопротивляться. Сказали - пошел!
   Генерал провел Егора к себе.
   Это было временное убежище, и генерал его уже привел в тот  вид,  какой
имело любое из его жилищ: много бумаг, обрывки книг,  гнездо  человеческой
кукушки, которое, впрочем, не  производит  впечатления  неопрятности.  Это
была тайна генерала. Он всегда был опрятен.
   -  Достал  сегодня,  -  сказал  генерал,  -  сразу   годовую   подшивку
"Московских новостей" за восемьдесят девятый. Чудесное чтение.  Дюма.  Что
тебя беспокоит, Егор?
   - Я был на Взморье, - сказал Егор. - Я забрался в помещение над  залом,
где заседали консулы.
   - Я предупреждал тебя, что это опасно.
   - Вы знаете, я давно заподозрил их в заговоре. Я  даже  разговаривал  с
Ларисой Рейснер.
   - Она тебе не по зубам, - сказал генерал.
   Он уселся на коврик и начал жадно листать подшивку, серую  от  старости
или влаги.
   Он спешил.
   Егор не обижался. Генерал все слышал и видел. Чтение газеты  было  лишь
дополнительным занятием, не мешающим прочим.
   - Она рассуждала, что граница между мирами становится  прозрачной,  что
наш мир скоро  погибнет  от  вторжений  извне.  Иммиграция  превысила  все
возможности...
   Генерал кивал в такт словам.
   - Вы говорили, - продолжал Егор, - что консулы могут  быть  опасны,  но
чисто умозрительно. Что им не добраться до Верхнего мира.
   - Правильно, - согласился генерал. - Я и сейчас так думаю.
   - Но если есть ходы сюда и их становится все больше - я согласен в этом
с Ларисой, - то есть ходы и отсюда. Помните случай в Ярославле?
   - Не учи меня, - вежливо усмехнулся японец. - Мои мысли следуют по  тем
же  путям,  что  и  твои.  То,  что  мне  кажется  невозможным,  не  будет
невозможным для другого человека. А раз так,  он  преодолеет  препятствия,
потому что не подозревает, насколько они непреодолимы.
   - Там, наверху, есть место или база. Она называется  Максимове  -  либо
подобно этому. Возможно, там атомные  бомбы.  Они  намерены  послать  туда
своих людей или отыскать каких-то людей  там,  наверху.  И  с  их  помощью
рвануть. Выпустить джинна на волю, как они говорили.
   - Кто присутствовал на совете консулов?
   - Все, кроме Берии. Он в это время схватил Люсю и повез  ее  к  себе  в
Смольный.
   - И она до сих пор там? Ты ее не выручил?
   -  Она  дома.  Я  ее  отыскал  в  Смольном.  Берия  носится  на   своих
велосипедистах. У него много дел. Без него Верховным избрали Чаянова.
   - Он относительно молод, - сказал генерал.
   - Он тоже считает, что спасение этого мира зависит от гибели  Верхнего.
Что это надо сделать обязательно.
   - И все остальные консулы?
   - Их убедили. Они боятся смерти.
   - Точнее, они боятся жизни, которая для них означает смерть, -  уточнил
генерал.
   - Они хотят послать наверх диверсантов, - сказал Егор.
   - Как же они взорвут эту бомбу, - спросил генерал, - если мы  не  можем
там жить? Мы помрем через несколько часов.
   - Во-первых, можно прожить дольше, - сказал Егор, -  а  во-вторых,  это
может  сделать  купленный  ими  человек  или  люди  наверху.  У   консулов
достаточно золота и камней, чтобы купить любого полковника.
   - А что мы можем сделать?
   - Мы можем предупредить наших друзей, - сказал Егор.
   - Ты думаешь, что там остались твои друзья?
   - Я знаю, что мои друзья ждут от меня вестей.
   - Я завидую тебе, - сказал генерал, - мне так не хватает живых  друзей.
Ты знаешь, куда сообщить?
   - Да, - сказал Егор. - А у вас есть путь наверх?
   - Может быть, скоро откроется, - сказал генерал. - Но прости, пока я не
вправе тебе сказать больше.
   - Это все равно для меня радость. Я уж и не надеялся отыскать связь.  Я
напишу письмо? Сейчас? Его передадут?
   - Держи конверт, - сказал генерал. - Он почти чистый.
   Егор написал адрес, который хранил в памяти все эти месяцы. Конечно, он
мог бы написать и Гарику с Калерией, но надежнее - дяде Мише. Если он  еще
существует. База. Максимове. Наверное, бомба. Хотя нужно много бомб, чтобы
убить весь Верхний мир.



5. ГАРИК ГАГАРИН

   Раньше следовало говорить так: в одном из  тихих  московских  переулков
располагался старинный особняк графов Ш.
   А  теперь  надо  писать  так:  в  одном  из  некогда  тихих,  а   нынче
заставленном в три ряда иномарками переулке  располагался  особняк  графов
Ш., на который уже неоднократно покушались коммерческие структуры.
   Все это - о нашем институте. Институте  экспертизы,  учреждении  вполне
академическом, настолько академическом, что зарплаты не  дают  уже  третий
месяц.
   В наш институт поступают проблемы. Извне. Которые по  какой-то  причине
раньше не могли быть решены. Или их не существовало, а  потом  они  начали
существовать.
   Или проблемы неразрешимые. С которыми никто не хочет возиться.
   В нашем институте все как у людей и немножко, как в сумасшедшем доме.
   А вот с помещениями плохо.
   Некогда особняк состоял из ограниченного  числа  просторных  покоев,  а
теперь каждое из  помещений  разделено  на  клетушки.  Например,  у  нашей
лаборатории две таких клетушки. И мы ходим в институт по очереди, чтобы не
наступать друг другу на голову.
   Вернее так, Лера-Калерия Петровна Данилевская, доктор  физматнаук,  наш
завлаб, ходит всегда. И не потому, что она синий  чулок,  лишенная  личной
жизни. Калерия - женщина редкой, но строгой красоты, мать и жена  (это  за
пределами института), ее главное чувство - это чувство долга, что  женщину
красит, но не украшает. Разница тонкая и не для всех очевидная.
   В моей смене трудится еще Тамара, дитя Ближнего Подмосковья, лаборантка
и цельная натура (если я чего решил,  то  выпью  обязательно),  и  Катрин,
которая на моих глазах выросла до младшего научного  и  учится  в  заочной
аспирантуре. Наши отношения непросты и балансируют на грани  дозволенного.
Или мы разбежимся совсем, или поженимся. Не знаю, что лучше.
   Во второй смене  остается  научно-технический  сотрудник  Саня  Добряк,
существо не очень доброе, особенно по отношению ко мне, и очень  серьезный
человек в больших очках по имени Ниночка, она тоже аспирант и появилась  у
нас недавно.
   Два слова обо мне, любимом.
   Я - младший научный, дитя детдома. Зовут меня Юрием Гагариным. Чтобы не
путать с  героем,  меня  все  называют  Гариком.  Имя  и  фамилия  у  меня
вымышленные, так как меня нашли не то в лесу,  не  то  в  поле,  где  меня
выронил из пеленки аист.
   В  детдом  я  имел  неосторожность  поступить   12   апреля,   в   День
космонавтики. Воодушевленные санитарки дали мне героическое имя.
   Я обладаю рядом особенностей,  которые  и  обратили  на  себя  внимание
Калерии. То есть сначала меня изучали, как очередной объект,  и  для  того
подослали ко мне Катрин. Она закрутила со мной бурный роман, и  я  до  сих
пор не знаю, на самом ли деле она мною увлеклась, или из чувства долга.  А
так как этот вопрос не решен, мы и остаемся с ней в  странных  отношениях:
то ли я  жених,  то  ли  подопытный  кролик,  который  не  выносит  людей,
сделавших его кроликом.  Иногда  я  люблю  Катрин,  иногда  не  выношу,  а
виновата она лишь в  том,  что,  будучи  человеком  крайне  ответственным,
выполнила задание Калерии с полной серьезностью.
   И я, и Калерия, и, к сожалению, Катрин полагаем, что я - инопланетянин.
И это не умствование: кстати, за несколько дней до того, как я был  принят
Калерией на работу в институт,  ко  мне  заявился  мой  соотечественник  и
предложил возвратиться на родную планету. Я чуть было не согласился, но  в
последний момент струсил - я настолько свыкся со своей долей, что  светлые
дали меня отпугнули.
   После разоблачения  мне  не  оставалось  ничего  другого,  как  сдаться
Калерии, но все уладилось к общему согласию: мне предложили место младшего
в институте и выделили скромную зарплату.
   Вот вроде и все.
   В тот день я пришел в институт позже обычного, потому что  поезд  метро
застрял в туннеле и  простоял  минут  двадцать,  отчего  у  меня  случился
приступ клаустрофобии - то есть боязни замкнутого пространства. Мне  стало
так дурно, что я, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания,  вышел
из вагона через стеклянную дверь, спрыгнул на пути и  дошел  до  следующей
станции. Тут наш поезд приехал на  станцию  и  чуть  меня  не  задавил.  В
результате я влез в какую-то  служебку,  кое-как  там  отряхнулся,  и  тут
появился электрик, который отнесся ко мне как к дикому путешественнику  по
туннелям: в Москве есть такая группа или даже  несколько  групп,  кажется,
они называются диггерами, их  любят  за  таинственность  журналисты  и  не
выносят работники метро и водопроводчики.
   От электрика я бежал, а когда добрался до института,  лаборатория  была
пуста, потому что  директор  созвал  общее  собрание  по  вопросам  не  то
приватизации, не то акционирования - я никогда в этом не разбирался.
   Пока я был в лаборатории один, я достал журнал ежедневных наблюдений  -
любимое детище Калерии, потому что в него  заносится  все  необычное,  что
случилось с нами или у нас на глазах, - одно условие: пишем только  чистую
правду.
   Я открыл журнал на странице 87 и начал записывать свое путешествие  под
землей. Конечно, можно  было  наговорить  все  на  пленку,  но  Калерия  -
консерватор, и мы - ее дети, племянники, кузены - желаем существовать лишь
по тем законам, которые она для нас пишет. Мы ее любим.
   И даже если я, к сожалению, урод  и  вынужден  в  этом  признаться,  то
признаюсь я в первую очередь Калерии.
   Позвонил мужской голос. Я не сразу узнал дядю Мишу.


   Дядя Миша мне не дядя, это  странное  прозвище  я  приклеил  к  нему  в
прошлом году, когда произошли события, связанные с миром  без  времени.  В
его существование почти никто не верит, и  это  хорошо.  Чем  мы  от  него
дальше, тем спокойнее.
   Это как бы подвал, в котором в темноте копошатся белые слепые крысы.
   Наверное, несправедливо так рассуждать о людях, попавших в  безвременье
от страха или боли. Но они все равно мертвецы. Даже милая Люся  и  славный
Егорка.
   Недавно я читал исследование нашего умника Мирского, ДСП - знаете,  что
такое? - "Для служебного пользования". Есть у нас такая наука - ДСП. Да  и
не только  у  нас.  В  Штатах  тоже.  В  мире  статей  ДСП  есть  какие-то
исследования и обо мне. Наверное, надо их извлечь и почитать, что  врут  о
моем феномене умные люди.
   А Мирский написал о зомби, о зомбировании. Он решил, что зомби - это  и
есть жители мира без времени, угодившие  к  нам  и  умирающие  от  излишка
времени и огня. Он думает, что в Карибском бассейне есть выбросы  из  того
мира, включая, возможно, и Бермудский треугольник.
   Может  быть...  завтра  или  послезавтра.  Если  будет  свободный  час,
пройдусь по улицам Интернета - неужели до сих  пор  ничего  из  информации
туда не вывалилось? Может, и вывалилось, но пользователи не сообразили, на
какой самородок они глядят! А может быть, ведомство  дяди  Миши  научилось
эффективно перекрывать кислород?
   Нет, еще в прошлом году они сами  не  сообразили,  с  чем  имеют  дело.
Только после ярославских событий кое-кто спохватился.
   Когда же я попытался отыскать Александру,  мою  знакомую  по  Меховску,
оказалось, что ее нигде нет. Выписалась. Уехала. Исчезла. И даже  Лера  по
своим каналам не смогла помочь. Хотя, может быть, она не обраща