му-то высокому парню, стоящему  в
дверях.
   - Позови наших людей и гони этих  в  шею.  Они  только  деньги  любят
получать, а работать не умеют. - Леня Картавый неприязненно  отстранился
от  блондина,  слегка  смешавшегося,  и,   повернувшись   к   Валентине,
продолжавшей стоять в ожидании, позвал ее:
   - Ну, чего ты стоишь, иди сюда!
   Девушка, слегка пожав плечами,  двинулась  к  нему.  Неожиданно  Леня
дернул Валентину за руку и, уже потерявшую  равновесие,  швырнул  ее  на
стоявшего в шаге от него блондина. Раздался грохот  опрокинутого  стола,
задребезжала посуда.
   Кто-то испуганно ахнул. А Леня Картавый, отталкивая встречавшихся  на
его пути людей, заторопился к выходу.
   Кто-то предусмотрительно распахнул дверь, и через  небольшой  коридор
он  увидел  машины,  припаркованные  к  тротуару.  Неожиданно  ноги  его
заплелись, и Картавый, теряя равновесие и подталкиваемый силой  инерции,
повалился, расшибая лоб о дверной косяк. Что-то тяжелое  навалилось  ему
на спину, выгнув позвоночник в  дугу.  Кто-то  захлестнул  ему  горло  и
принялся душить. Руки заломили, безжалостно выворачивая суставы. И  Леня
Картавый, задыхаясь, чуть слышно пролепетал мольбу о пощаде.
   - Сдается, гад! - услышал Картавый откуда-то сверху бодрый голос.
   Зловеще щелкнули наручники.
   - Здорово  ты  его  подсечкой  зацепил,  -  прогудел  кто-то  вблизи.
Картавый повернулся и тут же получил удар по голове:
   - Лежать.
   В следующую секунду его с силой оторвали от пола. Картавый  взвыл  от
боли и, поторапливаемый пинками, зашагал к выходу.

Глава 48

О ПРОСТОМ ЕВРЕЕ, ПРОЧИТАВШЕМ ТАЛМУД

   - Итак, я повторяю свой вопрос, откуда у тебя взялись "стволы"?
   Невольно губы Шибанова сжались. Он знал, что со стороны это  выглядит
некрасиво,  на  скулах  обозначились   острые   желваки,   щеки   слегка
порозовели.
   Желательно  владеть  своими  эмоциями,  полезно   сделать   несколько
глубоких выдохов или просто слегка задержать дыхание.
   - В жилах каждого еврея, даже если он  обременен  учеными  степенями,
всегда  живет  самый  обыкновенный  сапожник,  мечтающий  завести   свою
лавочку, - улыбнулся Леня Картавый. - Господин хороший,  здесь  не  надо
ничего выискивать, я просто купил эти  "стволы"  по  дешевке  для  того,
чтобы продать повыгоднее.
   - Что, денег на жизнь не хватает? - разжались губы Шибанова.
   - Как известно, копейка рубль бережет. А потом,  денег  действительно
всегда не хватает. Вот вы спросите у человека, который зарабатывает  сто
миллионов Долларов в год, много это или нет? Так он вам скажет, что едва
сводит концы с концами, и будет прав. Во-первых, - загнул мизинец  Леня,
- у него дорогой дом, который обошелся ему не менее десяти миллионов. Со
всеми наворотами: банями, саунами, бассейнами и  прочим.  Все  это  надо
содержать соответствующим образом, а это  в  свою  очередь  опять  стоит
больших денег.
   Добавим сюда прислугу, которой тоже нужно платить.  Такому  господину
положено три раза в год менять машины, обновлять свой  автопарк.  А  это
опять траты.
   Наверняка он имеет небольшой реактивный самолет,  который  перемещает
его дорогое тело из одной точки планеты в другую, а это опять расходы. -
Леня Картавый загибал уже пальцы  на  другой  ладони.  Лишь  "браслеты";
будто бы соглашаясь, слегка побрякивали при малейшем движении. - Если он
женат, то  сумма  возрастает  вдвое!  А  потом,  нужно  посмотреть  мир.
Останавливаться следует только в дорогих отелях. Так вот я  тебе  скажу,
господин хороший, у него едва хватает  денег,  чтобы  купить  серебряные
сережки своей любовнице! Шибанов снисходительно улыбнулся:
   - А много ты заработал? Картавый задумался всерьез:
   - Ну-у... если честно... покупал я их по триста баксов за "ствол".
   Продал за пятьсот каждый! -  в  голосе  Лени  слышалась  нескрываемая
гордость. - Так что навар приличный. Во всяком  случае,  могу  пару  раз
пообедать в ресторане, а еще и девочку какую-нибудь угостить.
   - Кому ты их продал?
   - Господин хороший, ты думаешь, я паспорт, что ли, у них спрашивал?
   Когда ты на базар идешь, у тебя продавцы спрашивают документы?  -  и,
заметив легкую улыбку капитана, почти победно заключил:
   - Вот так и я не спрашиваю. Для меня главное - деньги получить, а как
он там товаром распорядится - не мое дело.
   - Только ты ведь.  Картавый,  недоговариваешь  чего-то.  Ты  ведь  не
апельсины продавал, а "стволы", а это статья. И, кроме  того,  "стволы",
что ты продал, они в картотеке числятся, это  те  самые,  что  в  охране
взяли. Знаешь, сколько за свои чудачества ты можешь получить?
   - И сколько же? - старался сохранить равнодушие Картавый.
   - Лет двадцать пять,  а  то  и  пожизненное  может  быть.  Лицо  Лени
Картавого как будто не изменилось. Вот только уголки губ  самую  малость
приподнялись.
   - Ничего, как-нибудь выживу. И Моисей сорок лет по пустыне ходил.
   - А ты, я вижу, философ.
   - Нет,  я  простой  еврей,  который  прочитал  Талмуд,  -  в  сердцах
проговорил Картавый.
   - Ладно, оставим наши теологические диспуты. И у  кого  же  ты  купил
"стволы"?
   Леня Картавый положил руки на край стола. "Браслеты" ему слегка жали,
и Шибанов видел, что на его запястьях обозначился красный след. Картавый
мужественно терпел, полагая, что в последующие двадцать лет его  ожидают
куда большие лишения.
   - На Рижском рынке один  бандюга  из-под  полы  предложил,  -  честно
посмотрел Картавый на Шибанова. Григорий усмехнулся:
   - За своего человека, значит, принял. Улыбка у  Картавого  получилась
широкая. Он явно бравировал своими крепкими зубами.
   - Ну, уж на опера я точно не похож.
   С левой стороны, на  самом  краю  стола  была  прикручена  настольная
лампа.
   Можно было бы направить лампочку в сто пятьдесят ватт прямо  в  глаза
подопечному и с удовольствием наблюдать за тем,  как  его  лицевой  нерв
дергается при каждом остром вопросе. Но вряд  ли  подобная  мера  сумеет
сломать его. Лене приходилось видывать и не такое.
   - Значит, идешь в отказ?
   Леня Картавый удивленно вскинул ресницы:
   - Долг каждого гражданина помочь следствию. Все-таки в детстве я  был
примерным мальчиком, играл на скрипке и всегда уважал правосудие.
   - Обещаю тебе, что пожизненного ты можешь избежать,  если  расскажешь
все, как было. Картавый неожиданно расхохотался:
   - Господин хороший, хоть я и был примерным мальчиком, но  моя  добрая
покойная мамушка всегда говорила мне о том,  что  весь  мир  делится  на
хороших и плохих дядей. А  поэтому  у  меня  есть  сильное  сомнение,  с
хорошим ли дядей я разговариваю.
   - А ты дипломат.
   Картавый сдержанно улыбнулся:
   - Я не дипломат, господин хороший. Я всего  лишь  самый  обыкновенный
еврей.
   - Хорошо. Где ты был утром третьего июня? Леня поморщился:
   - Господин хороший, я даже не знаю, какое сегодня  число,  а  ты  мне
говоришь  о  прошлом  месяце.  Хотя  могу  предположить...   Где   может
находиться в это  время  благочестивый  еврей?  Скорее  всего  я  был  в
синагоге и молился. Вот сам ты, господин хороший, можешь вспомнить,  где
ты был месяц назад? - и, уловив на лице Шибанова едва заметное смятение,
победно добавил:
   - Вот то-то и оно, а меня пытаешь!
   - Ты с Закиром Каримовым знаком?
   - Ну ты даешь, господин хороший, - воскликнул Картавый. - Кто  же  не
знает Закира! Только сразу тебе хочу сказать, в приятелях  я  с  ним  не
был, и мы с ним никогда не пересекались.
   - Выходит, параллельным курсом идете? съязвил Григорий.
   Леня Картавый слегка нахмурился:
   - Это смотря что ты имеешь в виду. Я со  своим  прошлым  завязал.  Не
спорю, всякое бывало по молодости, но сейчас я чист, как ангел.
   - Ангел, говоришь, - ухмыльнулся капитан. - А как же твои "стволы"?
   Что-то не вяжется с образом ангела.
   - Господин хороший, - Леня  Картавый  был  само  негодование,  -  это
чистой воды коммерция!
   - Вон оно как, - удивился Шибанов, - нечасто приходится видеть, чтобы
блатной еще и бизнесом занимался. Осудит тебя братва-то.
   - В первую очередь я еврей.
   - У меня же есть сведения, что ты с Закиром ходил в приятелях.
   - Я не знаю, господин хороший, кто там тебе стучит, но если я  с  ним
пару раз раздавил где-то в подворотне флакон бормотухи, это  еще  совсем
не значит, что мы с ним по жизни кореша.
   - Тебе как  там,  в  хате,  не  тесно?  -  участливо  поинтересовался
капитан.
   - Сокамерники не обижают? - В ответ Картавый лишь скривил губы. - Все
ясно, - облегченно вздохнул Шибанов. - А то я ведь переживать уже начал,
мало ли чего... Главное, чтобы компания  теплая  подобралась.  Наверняка
тебя там дожидаются, а тут я со своими глупыми вопросами пристаю, что  и
как?.. Видишь ли, любопытство меня заело. Я тебя, наверное, прервал.  Во
время интересной беседы сюда выдернул? Мне даже  как-то  неловко,  -  и,
стиснув зубы, проговорил с откровенной угрозой:
   - Возвращайся в камеру и крепко подумай, если не хочешь, чтобы мы  на
тебя два трупа повесили. Мне-то ведь все равно, кто убил. Самое главное,
чтобы дело было раскрыто. Конвой! - выкрикнул Шибанов.
   В  дверях  появился  круглолицый  прапорщик  с  махонькими   колючими
глазами.
   Заключенные прозвали его  Хомяк.  Действительно,  в  нем  было  нечто
хомячье: щеки большие, слегка отвислые, такое впечатление, что за каждой
из них он таскал по полкило яровой пшеницы.
   - Отведи моего гостя в камеру!

Глава 49

ЖАДНОСТЬ - ПЛОХОЙ СОВЕТЧИК

   - Ты числишься в федеральном розыске, -  негромко  объявил  Федосеев,
посмотрев на Закира.
   - Я знаю, - слегка кивнул Каримов. - Уже четвертый день.  Об  этом  я
узнал практически сразу, через час и пятнадцать минут.
   - Быстро,  -  согласился  Иван  Степанович,  бросив  горстку  семечек
налетевшим воробьям.
   -  Зря,  что  ли,  я  своим  "кротам"  плачу  такие  деньги,   пускай
отрабатывают, - усмехнулся Закир.
   Подельник пребывал в хорошем настроении, что было заметно за  версту.
И это раздражало. У  самого  Федосеева  настроение  было  паршивое.  Его
опекали крепко, теперь он был уверен в этом. Едва ли не каждый  день  во
дворе стояла неброская шестерка, за рулем которой сидел вихрастый парень
лет двадцати пяти и с интересом провожал его  взглядом.  Все  это  можно
было принять за  бред  его  разгоряченного  воображения,  но  машина  не
принадлежала никому из жильцов дома, да и прежде ее не было!  Где-то  за
углом дома наверняка существовал второй пост, и парень,  как  говорится,
сдавал его с рук на руки.
   Несколько раз он замечал интерес к собственной персоне и на улице.
   Словно бы невзначай. Дважды в разных концах города он заприметил одно
и то же лицо. А это явный перебор на многомиллионный город.
   Своими наблюдениями Федосеев решил не делиться с Закиром. В последние
дни он стал необычайно нервным, не  хватало  вешать  на  него  еще  одну
проблему.
   - Ты знаешь, зачем я тебя вызвал? - спросил Федосеев, стараясь скрыть
подступивший к горлу гнев.
   Закир выглядел очень беспечным  для  человека,  которого  объявили  в
розыск. Уже едва ли не во  всех  пунктах  милиции  можно  встретить  его
отпечатанную физиономию, а у него еще не пропало желание поглядывать  по
сторонам.
   - Понятия не имею, - спокойно отвечал вор.  Он  вольготно  откинулся,
закинув руки на спинку скамейки: одна нога заброшена на другую, а ступня
выписывает какие-то замысловатые окружности.
   - Раз у тебя есть надежные источники среди ментов,  тогда  ты  должен
знать, что "вольты" выплыли, а по ним следакам несложно будет выйти и на
нас.
   - Ах, ты об этом, - отмахнулся Закир, - пустяки. У ментов против  нас
нет ни одной наколки.
   - А ты думаешь, тебя просто так в федеральный розыск  объявили?  Ведь
цепочка  от  "стволов"  прямо  в  тебя  упирается.  Мерзоев-то  в  твоих
приятелях ходил!
   - Какой он мне приятель, - фыркнул Каримов, - обыкновенная  шестерка.
У меня на зоне полтора десятка таких было, не считая всякой пехоты.
   Воробьи с надеждой смотрели на старика, который понемногу выгребал из
кармана семечки и щедро скармливал их птицам. Странно,  но  воробьи  его
совсем не боялись. Еще минута подобного общения, и наглые  птицы  начнут
топтаться на его голове.
   - Говорил я тебе, не стоит брать "пушки"!  Жадность  тебя  обуревает,
Закир, а она, как известно,  плохой  советчик.  С  Картавым  пусть  люди
переговорят, понять должен.
   Закир горько поморщился:
   - У тебя, Степаныч, все с головой в  порядке  или  ты  меня  за  лоха
беспросветного держишь? Чтобы я от пятидесяти кусков отказался? Да ни за
что! Я лучше положенный срок отмерю, а зато потом на волю королем выйду.
А с Ленчиком уладим, не проблема. Так ты чего звал-то?
   Иван Степанович выбросил последние семечки, тщательно отряхнув от них
ладони.
   - Парень этот, ну новенький наш... мне совсем не нравится. Надо бы  с
ним разобраться как-нибудь по-тихому.
   - Грохнуть, что ли, его хочешь, Степаныч? Так и скажи,  что  тень  на
плетень наводишь. Мы ведь привычные.
   Река  Язвенка,  слабо  петляя,  стремилась  в  сторону   Шипиловского
проспекта.  Уголок  совершенно  безлюдный,  одним   словом,   московская
окраина. И если  вдуматься,  самое  подходящее  местечко  для  человека,
который скрывается.
   Где-нибудь на Якиманке Закир рисковал  бы  нарваться  на  бдительного
стража порядка, который  для  выяснения  личности  спровадил  бы  его  в
ближайший милицейский участок. А здесь самыми надоедливыми можно считать
стрекоз, которые  стремительно  летают  над  головой,  едва  не  касаясь
крыльями лица.
   - Мне бы хотелось, чтобы это произошло очень аккуратно... Чтобы комар
носа не подточил. Вариант с обезображенным трупом не подходит. Он просто
должен исчезнуть, и все! Скажем, однажды ушел с работы и не вернулся...
   - Хм... Ты нагружаешь меня, Батяня. В наших  партнерских  соглашениях
такое дело не предусмотрено.
   - Я заплачу, - быстро отозвался Федосеев.
   - Ах вот как... Здесь есть над чем подумать.
   - Вот и я предлагаю  все  обдумать,  -  голос  Федосеева  стал  очень
мягким.
   - У меня есть за городом домик. Не хочу  сказать,  что  это  какие-то
хоромы, но летом можно отдохнуть очень даже хорошо. В свободное время  я
туда выезжаю, копаюсь на грядке. Малина растет, клубника "виктория"... А
что еще нужно для старого человека? Попьем с тобой водочки, обсудим наши
текущие дела, да и тебе там можно будет переждать непогоду, а то того  и
гляди, за яйца сцапают.
   -  Ладно,  принимается,  -   неожиданно   легко   согласился   Закир,
поднимаясь.
   - Прощаться не будем, примета плохая, а  в  последнее  время  я  стал
очень суеверен, - махнув рукой, он ленивой походкой пошел прочь.
   Откуда-то  из  кустов  вышли  два  гладиатора  и  зашагали  вслед  за
удаляющимся хозяином.
   Федосеев остался недоволен собой  -  подобные  вещи  в  виде  парочки
мордоворотов нужно  замечать  мгновенно.  Видно,  стареть  начал.  Когда
позвонит в следующий раз, нужно будет  предупредить,  чтобы  явился  без
сопровождения.
   Через десяток шагов Закир неожиданно обернулся:
   - А знаешь, Степаныч, я тебе предлагаю пересмотреть наши соглашения.
   Пятьдесят процентов для тебя будет слишком забористо. Бери  двадцать,
и хватит... Что-то ты в лице изменился, уж не заболел ли? Ладно,  ладно,
я пошутил, пусть все останется так, как есть, - и, уже не  оборачиваясь,
зашагал дальше.

Глава 50

МНЕ ДАЛИ ПУТЕВУЮ НАКОЛКУ

   На  третий  день  пребывания  в  следственном  изоляторе  Хан   сумел
убедиться в квалификации своих адвокатов - он был выпущен  на  волю  как
человек, не представляющий опасности для окружающих. И это при том,  что
половину своих сроков он отсидел за "топ-стоп". Правда, ему  запрещалось
покидать Москву, и он обязан был являться в прокуратуру  по  первому  же
требованию. Но это все детали, и по сравнению  с  неудобствами,  которые
должны были ожидать его в ближайшем будущем, подобное ограничение носило
почти условный характер.
   Покинув следственный изолятор, он хотел немедленно уехать из  столицы
и затеряться на островах Эгейского моря, благо паспорт гражданина Греции
давно оттягивал ему карман. Однако адвокаты уверили Хана, что  оснований
для беспокойства маловато: следовало придерживаться версии, что пистолет
он нашел  в  подъезде  собственного  дома  и  намеревался  сдать  его  в
ближайшее отделение милиции. Почему же  он  не  сделал  этого  раньше  и
отчего на заявлении просроченное число? Объяснение  простое  -  заболел.
Если суд потребует, так можно предоставить и справки.
   Хан имел привычку всегда носить при себе заявление о сдаче в  милицию
"найденного" "ствола". Поначалу он каждый день  скрупулезно  переписывал
его содержание, меняя только число. Потом  стал  проделывать  это  через
день, а затем и вовсе раз от разу.  Бывало,  что  бумажка  засаливалась,
скручивалась в неряшливую трубочку и так обтиралась на краях, что готова
была порваться от малейшего прикосновения.
   Именно эта бумага была главным аргументом  бригады  адвокатов,  чтобы
представить Хана перед лицом правосудия агнцом божьим. А если учитывать,
что заявление было переписано каких-то четыре дня назад, то дело и вовсе
представлялось пустяшным.
   Выскочив из следственного изолятора, Хан  не  собирался  пускаться  в
очередной загул, как это проделывало подавляющее число его  коллег.  Ему
хотелось отсидеться на хате и почти в домашней  обстановке  стряхнуть  с
себя тюремную пыль. Интуиция подсказывала ему, что не стоит пускаться во
все тяжкие и сейчас самое благоразумное в его  положении  -  зарыться  в
нору  и  негромко  попискивать  по   мобильному.   Хотя,   конечно   же,
существовала  какая-то  программа-минимум,  включавшая  в  себя   вполне
джентльменский набор удовольствий: пару рюмок водки под хорошую  закусь,
спелую бабенку на ночь  да  откушать  от  пуза  пельменей.  Как  это  ни
странно, но последнего ему хотелось больше всего.
   Место для  лежки  Ханов  Ильсур  выбрал  тихое  -  на  самой  окраине
Бирюлева, поселившись в обычном панельном  доме.  О  существовании  этой
квартиры знало только ближайшее  окружение  Хана.  Вдали  от  оживленных
перекрестков он чувствовал себя не только спокойно, но и в безопасности.
Народ в доме жил не балованный - натри подъезда приходилось  всего  лишь
две старенькие "шестерки" и один "Москвич".  И  потому,  когда  во  двор
вырулил серебристый "Мерседес" с четырьмя фарами,  Ильсур  забеспокоился
всерьез.
   Мишу Хвоста он узнал сразу, едва тот вышел из салона. Они уже год как
не виделись -  пучок  волос  на  затылке  Миши  был  теперь  значительно
длиннее, а в остальном прежний  Хвост.  Разухабистый,  шальной,  чуточку
нервный, он зачем-то  накричал  на  двух  сопровождавших  его  парней  и
уверенно скользнул в подъезд, где проживал Хан. Ильсур отошел от окна  и
уже через несколько секунд услышал уверенный звонок в дверь.
   С минуту  Хан  разглядывал  Мишу  через  дверной  "глазок",  усиленно
соображая,  а  стоит  ли  впускать  нежданного  визитера  в  собственную
крепость, но задорный голос вора рассеял его последние сомнения:
   - Ильсур, открывай,  я  знаю,  что  ты  здесь.  Уж  не  такой  же  ты
невежливый, чтобы не впускать старых друзей.
   Хан повернул дважды ключ и нешироко распахнул бронированную дверь.
   - Как ты меня нашел? - спросил Ильсур после рукопожатия.
   Миша Хвост по-хозяйски прошел в  комнату  и  упал  в  большое  мягкое
кресло, разбросав длинные руки на подлокотники.
   - Ты забыл истину, дорогой мой Ильсур, если тайна известна двоим,  то
она делается достоянием общественности.  Так  что  я  тебе  настоятельно
рекомендую избавляться от лишних свидетелей.
   - Ладно, зачем пришел? Выкладывай! - Хан не торопился садиться, давая
понять, что времени на праздные разговоры у него маловато.
   Миша Хвост усмехнулся и с улыбкой произнес:
   - Неласково ты гостей встречаешь. Мог бы и рюмочку  предложить...  Ну
да ладно, если ты такой конкретный,  начну  сразу  по  делу.  Ор