Я отправился в кабинет ответственного секретаря.
   - Наконец-то! - закричал Глеб, увидев меня. - Там, в приемной, тебя с
утра девушка дожидается,  говорит,  хочет  беседовать  только  с  тобой.
Оч-чень милая, оч-чень симпатичная! Если там материал - умоляю, сделай к
пятнице!
   У Завражного все девушки очень милые и симпатичные.
   - Глеб, - сказал я, - у меня удостоверение пропало.
   - Получишь выговор.
   - Глеб, - сказал я торжественно, - у меня его похитили при исполнении
служебных обязанностей! Мне неохота было получать выговор.
   - А милиция в курсе?
   - Да, - ответил я честно, имея в виду Сухова.
   - Ладно, разберемся. Пойди к завредакцией, пусть выпишет тебе другое.
Но чтоб к пятнице был материал.
   Девушка и впрямь оказалась довольно милая. Одета во все  простенькое,
отечественного пошива, на лице ни следа  косметики,  никаких  украшений,
звать Ира Уткина. Мы с ней пошли ко мне  в  кабинет,  я  прогнал  оттуда
Протасова, растворил окно и сел слушать.
   Два года назад она вышла замуж. Познакомились они в Крыму, на отдыхе,
и, честное слово,  ничего  между  ними  даже  не  было.  Он  из  Курска.
Обменялись адресами, просто так. А осенью приходит от него письмо: то да
се, как живешь, я живу ничего,  костюм  себе  купил  и  так  далее.  Она
ответила, он в следующем письме карточку свою прислал - на фоне призов и
грамот, спортсмен, мастер спорта по боксу. И вдруг ни с того ни с сего -
телеграмма: "Встречай десятого. Сергей".
   Ира переполошилась. Как встречай, куда встречай?! Живет-то не одна, с
матерью, старой женщиной. А что ей  объяснить,  когда  сама  не  знаешь,
зачем он едет? Но Сергей прямо с вокзала заявился к ним и все сомнения в
три минуты (я так понял даже,  что  не  сняв  пальто)  рассеял.  Сказал:
"Выходи за меня замуж". Она и вышла. По-моему, в  основном  потому,  что
никто ей до сих пор никогда такого предложения не делал.
   Поначалу  все  шло  неплохо.  Как  зарегистрировались,  Сергей  сразу
прописался к  ним,  переехал  в  Москву,  устроился  на  работу.  Иногда
выпивал, загуливал. По-настоящему наискось  жизнь  пошла  через  полгода
после свадьбы, когда Ира забеременела. Тогда Сергей первый раз избил ее,
досталось и теще,  которая  попыталась  вмешаться.  Суть  его  претензий
сводилась к тому, что никакие дети им сейчас не нужны, а  сопровождалась
эта декларация матом, побоями и мутными намеками, что если она  хочет  с
него всю жизнь алименты лупить, так вот ей хрен!
   С тех пор уже полтора года живет Ирина как между небом и  землей:  не
мужняя жена, не вдова, не разведенка. Муж живет тут же рядом,  но  вроде
как не муж. Денег домой не носит, пьет, водит каких-то приятелей,  орет,
чуть что: "Я прописан, чего хочу, то и ворочу!" Она хотела  было  с  ним
развестись, подала даже заявление в  суд,  но  он  пригрозил,  что  всех
убьет, ее и мать, и теперь она боится. Дело в том, что у  них  в  районе
Крылатского частный  деревянный  дом,  их  скоро  ломать  собираются,  а
жителям будут давать новые квартиры. Вот он, значит,  и  опасается,  что
ему, как недавно прописанному да разведенному, укажут вообще из Москвы.
   Я пошел к Завражному и сообщил ему, что материал вроде есть. Конечно,
не бог весть какая  сенсация,  но,  во-первых,  можно  людям  помочь,  а
скотину эту призвать к порядку и,  во-вторых,  написать  столь  любезный
сердцу ответсека моральный "кусок".
   - Действуй! - сказал Глеб.
   С Ириной мы договорились встретиться завтра, она специально  пораньше
отпросится с работы (медсестра в поликлинике), иначе сам я не  найду  их
дом. Сергей сейчас как будто в отпуске, целыми  днями  сиднем  сидит  на
квартире и пьет, так что сами сможете убедиться  во  всем.  Жалко,  мама
уехала к родственникам в деревню, а то бы и она подтвердила.
   Проводив девушку до выхода, я заглянул к Феликсу:
   - Какие новости?
   - Новости такие, что твоя директриса  тебе  обзвонилась.  Говорит,  у
тебя все время занято. Материал, что ли, брал?
   Я кивнул. Во время важных бесед я всегда у  себя  в  кабинете  снимаю
трубку - чтоб не отвлекали.
   - Она не говорила, что-нибудь срочное?
   Феликс пожал плечами:
   - Я ж говорю, десять раз звонила.
   - Ну уж и десять, - усомнился я, набирая номер.
   - Три, по крайней мере, - уступил Феликс.
   - Что случилось? - спросил я Светлану.
   - Час назад мне звонил Саша Латынин, - ответила она. Я присвистнул:
   - Зачем?
   -  Сказать,  что  больше  учиться  у  нас  не  будет.  Просит  отдать
документы.
   - Так, - сказал я, собираясь с мыслями.  -  Хорошо.  Сам  придет  или
пришлет кого?
   - Ни то, ни другое. Хочет, чтобы через некоторое время мы выслали  их
ему до востребования.
   - Куда, конечно, не говорит...
   - Да, обещает сообщить потом. Но я тут  же  придумала,  что  роно  не
позволит мне выслать документы неизвестно куда, если мы ничего не  будем
знать о судьбе своего ученика. В общем,  я  из  него  вытянула,  что  он
собирается в геологическую партию куда-то на Дальний Восток, что ему там
будто бы обещают работу. Но ведь мог и наврать, а?
   - Света, ты гений! - заорал я. - Он  не  врет!  Считай,  что  мы  его
нашли, или... или я полный идиот!
   - Ты уверен? - с сомнением спросила она.
   - Да! Мы с тобой сегодня вечером увидимся, и я тебе все объясню!
   - Сегодня не могу, - сказала Светлана. - У  бабушки  именины,  придут
гости.
   - О Господи! - простонал я, - когда бабушка уже наконец уедет?
   - Скоро! - ответила она.
   Телефона Елина  у  меня,  разумеется,  не  было,  Я  позвонил  Марине
Костиной.
   - Ты не заболел? - спросила она в  ответ  на  мою  просьбу.  Ей  было
известно о наших с Елиным взаимоотношениях. Но номер дала.
   - Только имей в виду, это - домашний,  к  родителям,  -  предупредила
Марина. - А он, по-моему,  большую  часть  времени  проводит  у  себя  в
"кабинете", - она выделяла голосом последнее слово.
   - Это что такое?
   - Снимает квартиру где-то в Перове и ни адрес, ни телефон  никому  не
дает, даже родителям, представляешь? Чтоб не мешали работать!
   - А служебный телефон у него есть?
   - Есть, да только на работе он редко бывает. Творческая личность, сам
понимаешь.
   На всякий случай я записал и служебный.
   Я теперь  не  сомневался,  что  Елин  знает  о  местонахождении  Саши
Латынина, если вообще сам не прячет его. Достаточно мне было сопоставить
его речь на похоронах  Кригера  и  наш  смутный  разговор  по  дороге  с
кладбища со словами "Дальний Восток" и "геологическая партия", чтобы все
стало ясно. А если вспомнить также пресловутое идиотское отношение Елина
к органам охраны порядка, можно понять, почему  он  вместо  того,  чтобы
взять мальчишку за руку и  отвести  в  милицию,  собирается  помочь  ему
убежать из города. Ах, Елин, снова мы с тобой на беговой дорожке!..
   Пожалуй, Кригер мог решить привлечь к этому делу не только меня, но и
его. Быть может даже, он хотел предпринять еще одну попытку свести  нас,
объединить общим делом. Наверное, я фантазирую. Но так или иначе, а Елин
и на этот раз опередил меня. Если у меня и есть перед ним  преимущество,
то разве только в том,  что  я  теперь  гораздо  лучше  вижу  опасность.
Поэтому я должен найти его как можно скорее.
   Ни дома, ни на работе  Елина  не  оказалось.  Я  всюду  оставил  свои
телефоны и попросил передать ему, чтобы связался со мной в любое  время,
немедленно.
   Положив трубку, я сидел, весьма довольный  таким  развитием  событий,
прикидывая уже, какие вопросы задам Саше Латынину, когда в голову пришла
неприятная мысль, что я  совсем  недавно  уже  оскандалился  с  чересчур
поспешными выводами. Больше оскандаливаться не хотелось. Никаких дел  на
сегодня не осталось, до вечера далеко, и я решил не  лениться,  съездить
кое-что проверить.
   Все те же старушки все так  же  сидели  на  лавочке  у  кригеровского
подъезда,  который  теперь,  впрочем,  уже   не   приходилось   называть
кригеровским. Проходя мимо них, я вежливо поздоровался,  авось  они  мне
сегодня еще пригодятся. Второй лифт починили, и я без  колебаний  выбрал
его. В благодарность он без задержек вознес меня на шестнадцатый этаж. Я
подошел к двери в тамбур, нажал  на  кнопку  с  номером  128  и  услышал
далекий музыкальный перезвон.
   На этот раз полоска света выпала далеко не  сразу,  шаги  в  коридоре
протопали грузные и  неторопливые,  замок  щелкнул  без  предварительных
переговоров.
   Увидев меня, толстяк заулыбался:
   - Проходите, проходите. Ну как, нашли супостатов?
   Он явно причислял меня к одному с Суховым ведомству. Я решил пока его
не разубеждать.
   - Ищут, - ответил я коротко и неопределенно. Мы зашли в квартиру.  На
толстяке поверх майки был кухонный фартук, руки мокрые.
   - Я тут по хозяйству, - со смущенной улыбкой пояснил  он.  -  Ушел  в
отставку, на пенсию, времени теперь много. Одну минуточку.
   Он исчез в комнате и вскоре вернулся  зачем-то  в  кителе.  Так  ему,
наверно, казалось более удобным беседовать с представителем власти.
   - Вы не курите? - спросил он и, не дожидаясь ответа, предложил:
   - Пойдемте на лестницу, покурим, а то жинка моя не любит,  когда  тут
смолят.
   Кругляк открыл узенькую дверь  рядом  с  лифтом,  и  мы  по  лестнице
спустились на площадку между этажами. Возле  люка  мусоропровода  стояла
аккуратненькая скамеечка, над ней прибита полочка с  консервной  банкой,
полной окурков. Щелкнул выключатель, зажегся свет.
   - Это я тут все так оборудовал, - сказал Кругляк не без  гордости.  -
Тепло, уютно. Можно и газетку почитать.
   Мы закурили.
   - Дмитрий Михайлович, - сказал я, - у меня, собственно,  к  вам  один
вопрос. В тот день, когда убили Кригера, никто  к  нему  не  приходил  с
утра?
   - Да я уж докладывал: приходил! Но раненько, часиков в девять, я  как
раз за молоком собирался и аккурат дверь ему открыл. А  как  возвращался
обратно, часика через пол это было, и он выходит. Сосед, значит, сам  за
ним и закрыл. Мы потом постояли еще маленько в  коридоре,  покалякали  о
том о сем, да и разошлись. Кто ж знал, что через два  часа  всего  такое
приключится!..
   - А как он выглядел? - спросил я нетерпеливо.
   - Да как? Обыкновенно! Высокий такой, вроде  черный.  Дак  ведь  кабы
знать, я в получше запомнил... Это Анюта у меня запоминать мастерица,  а
ее-то, как на грех, и не случилось.
   Елин высок и темноволос. Вроде подтверждается.
   - А не заметили вы, Дмитрий Михайлович, когда выходили, не  стояла  у
подъезда какая-нибудь машина?
   - Нет, - ответил он сокрушенно, - чего не заметил, того  не  заметил.
Не помню.
   Легкая тень проскользнула по стеклянной двери  над  нами,  и  Кругляк
всполошился. Вскочил, загасил окурок.
   - Моя пришла, - сообщил он, - а у меня картошка недочищена. Пойдемте,
с ней побеседуете.
   - Спасибо, - сказал я. - Мне пора.
   Лифт опустил  меня  вниз,  на  этот  раз,  правда,  с  задержкой.  На
четвертом этаже вошла женщина, которую я сразу узнал: та самая,  которой
я так галантно придержал тогда дверь. Она меня  тоже  узнала  и  грустно
улыбнулась. Ах, если бы не эта галантность! Выходя из подъезда, я  снова
пропустил ее вперед...
   - Бабушки, - спросил  я,  подсаживаясь  на  лавочку,  -  а  к  Эрнсту
Теодоровичу, которого убили, не ездил ли такой - высокий, чернявый?
   Старушки помолчали, раздумывая.
   - Это который на "Волге", - сказала наконец одна, обращаясь почему-то
не ко мне, а к товаркам.
   - Ездил, - сообщила мне результат совещания  вторая,  интеллигентного
вида, в очках.
   - А в тот день?.. С утра?..
   Женщины переглянулись.
   - Элеонора Максимовна, - строго сказала та, что в очках,  соседке.  -
Утром как будто вы сидели.
   Элеонора Максимовна покачала головой:
   - Часов в одиннадцать я вышла, не раньше.
   - Приезжал, - неожиданно подала голос четвертая. - Под самые окна мне
машину свою поставил. Но уехал скоро.
   Все. Больше у меня не было сомнений, что Кригер и Елина тоже  привлек
к этой истории.
   Уже под вечер я заехал в редакцию и узнал, что мне никто  не  звонил.
Значит, ни на работе, ни дома он так и не появился. Мне оставалось  одно
- ждать. Больше я пока ничего не мог.
   Звонок поднял меня среди ночи. С вечера я предусмотрительно  поставил
аппарат в изголовье раскладушки, но в темноте и спросонья никак  не  мог
сразу нашарить трубку, а он все звенел и звенел. Наконец  я  поднял  ее.
Голос сначала показался мне незнакомым, каким-то лающим. Потом  я  узнал
Марину Костину и понял, что она рыдает.
   - Труп.., за городом... Канаве какой-то...
   - Кого? - крикнул я, холодея.
   - Андрю-у-шу Е-елина...
 
26 
 
   Утром, раскладывая по  тарелкам  нашу  обязательную  яичницу,  Феликс
говорил:
   - Мне бы на твоем месте просто было  страшно.  Этот  мальчишки  узнал
что-то очень важное, настолько важное, что они не оста на  вливаются  ни
перед чем. Он теперь вроде лакмусовой бумажки -  определяет,  кого  надо
убрать. Рассказал Кригеру -  Кригера  убили.  Рассказал  Елину  -  убили
Елина. Они и его самого могут убить, если найдут.
   - Вот именно, - вставил я  вяло.  Спорить  мне  не  хотелось,  голова
болела адово. Остаток ночи после звонка Костиной  я  спал  очень  плохо,
какими-то урывками, как мне казалось, но нескольку минут, и снилось  мне
все время одно и то же: мы с Андреем Елиным поднимаемся вверх  по  нашей
школьной лестнице, мирно о чем-то беседуя.
   - Позвони Сухову, - продолжал убеждать  меня  Феликс,  -  и  все  ему
расскажи. Он двадцать раз прав, каждый должен заниматься своим делом.
   - Позвоню, - соглашался я.
   - И кстати, насчет этой Елены Сергеевны. Я тут думал вчера... На  кой
черт ей грабить собственного мужа? А если в даже захотела, так могла  бы
обойтись и без пасынка, а? Тут или  все  гораздо  сложнее,  или,  скорей
всего, гораздо проще. Сводная сестра  -  дочь  мужа  матери,  не  велика
родня... А эти ребята, насколько я понял,  и  мать  родную  ограбить  не
постесняются.
   Я кивал головой, слушая Феликса вполуха. Вопрос о  том,  ограбят  или
нет антикварную квартиру Латынина-старшего, волновал меня сейчас  меньше
прочих. Я в эту минуту взвешивал, подкидывал,  пробовал  на  язык  новое
ощущение, возникшее во мне. Ощущение это  состояло  в  том,  что  Андрей
Елин, оказывается, всю жизнь был для меня  довольно  близким  человеком.
Да, я мог не видеть его и не слышать по году, а встретившись, мы  бывали
с ним холодны и ироничны. Но  теперь,  честно  оглядывая  историю  наших
отношений, вернее, отсутствия их, я приходил к  выводу,  что  всегда  он
оставался для меня некоей меткой, полузаметной зарубинкой, по которой  я
бессознательно отмерял собственные продвижения в жизни.  В  сущности,  я
ведь постоянно все знал о нем, а Кригер охотно поддерживал во  мне  этот
интерес, рассказывал о Елине  в  мельчайших  подробностях.  Никогда  мне
теперь не узнать этого точно, но я подозревал, что так же он рассказывал
ему про меня. И вот я вдруг осознал, что его  смерть  -  это  не  просто
смерть знакомого человека,  что  с  этой  смертью  потерялась  еще  одна
частица моей  жизни,  еще  одна  после  Кригера.  Я  позвонил  Сухову  и
рассказал про Елина. Он тяжко вздохнул:
   - Ну спасибо тебе. Обрадовал. Еще один труп подкинул.
   - Извини, если что не так, - сказал я.
   - Ладно, будем искать твоего мальчишку, - заключил Сухов.
   - Хорошо бы адрес этого "кабинета" выяснить. Вдруг он там и сидит?
   - Попробуем, - согласился Сухов. - Это мысль. - Он замолчал, я понял,
что он записывает. - Перово, говоришь? Перово -  оно  большое.  Поточнее
данных нет? Улица или ориентир хотя бы: кинотеатр, ресторан, а? Нет?  Ну
ты выясни получше, расспроси там общих знакомых, может, кто был  у  него
все-таки.
   - А следствию я не помешаю? - не удержался я от ехидного вопроса,  но
тут же пожалел об этом.
   - Ты это брось, - сурово сказал Сухов, и я буквально ощутил,  как  он
наливается гневом. - Нашел, понимаешь, время...
   И, бросив на прощание свое коронное:  "Если  что  узнаешь  -  звони",
повесил трубку.
   Потом я поехал в суд. Ибо эта история на глазах сулила все  меньше  и
меньше возможностей  оказаться  моей  прямой  работой,  но  сама  работа
оставалась: Ира Уткина  ждала,  что  я  ей  чем-нибудь  помогу,  а  Глеб
Завражный ждал, что я напишу ему моральный "кусок" на пятницу.
   Судья оказался молодым мужиком примерно моих лет.  Он  долго  не  мог
вспомнить, о ком речь, извинялся, разводя руками: дела идут потоком!  Но
когда секретарь принесла из архива тоненькое  "Дело",  пролистал  его  и
хлопнул себя по лбу:
   - А, по собственному желанию!
   В "Деле" кроме справок с работы и места жительства имелся всего  один
листок -  заявление.  "Прошу  развести  меня  с  мужем  Уткиным  Сергеем
Владимировичем по собственному желанию", - написала моя  героиня.  Мы  с
судьей посмеялись.
   - Теперь я ее, конечно,  вспоминаю,  -  сказал  он.  -  Тихая  такая.
Пришла, развестись, говорит, хочу. Не сошлись характерами, бьет он меня.
А в милицию обращались, спрашиваю? Молчит. По-моему, дурочка она совсем.
И глаз у нее маленько косит, да?
   Ирина не показалась мне такой уж дурочкой, да и глаз у нее, насколько
я помнил, не косил. Но я сделал скидку на то, что судья видел ее  больше
года назад и у него в голове она могла смешаться с  какой-нибудь  другой
такой же бедолагой.
   - Эх, - вздохнул он, - обычная история. Вот таких эти Жюльены  Сорели
и ловят ради московской  прописки.  Потом,  конечно,  слезы.  Горе-то  у
девчушек настоящее, они еще в любовь верят... А тем - что, сделал  дело,
гуляй смело... Но больше она не пришла. Может, стерпелось, слюбилось?  И
так бывает.
   Я рассказал ему, как обстоят дела, он философски покачал головой:
   - Значит, все-таки придет...
   Все это прекрасно ложилось ко мне в материал. Я переписал  в  блокнот
наивное Иринино заявление и поехал по следующему адресу - на завод,  где
Сергей Уткин работал электромонтажником четвертого разряда.
   Сонной вахтерше я показал  мельком  свое  новенькое  удостоверение  и
после   равнодушного   кивка   оказался    за    проходной.    Начальник
электромонтажного цеха, изможденный человек с высокими залысинами, сидел
у себя в каптерке, но в течение первых десяти  минут  своего  пребывания
там я не  только  не  смог  перекинуться  с  ним  парой  слов,  но  даже
поздороваться. Сам цех был светлым и тихим - электромонтажники орудовали
в основном отвертками, паяльниками и другими  нешумными  предметами,  но
вокруг  стола  начальника  бушевал,  как  мне  показалось,  перманентный
скандал.
   Один кричал, что пусть Армашкин идет к черту со своими изоляторами, а
он их ставить не будет - себе дороже. Другой, весь  замасленный,  шумел,
чтоб немедленно разгружали, а не  то  он  уедет  и  чихал  он  на  ихние
проблемы, у него самого план. Третий, в костюме и при  галстуке,  шипел,
что будет жаловаться  в  министерство.  Заметив,  видимо,  у  двери  мое
растерянное  лицо,  начальник  посылал  мне  через  их   головы   слабые
оправдательные улыбки.
   Я понял, что, если не включусь в этот ритм, придется  уходить  отсюда
несолоно хлебавши, пробился к столу и представился.
   Начальник почему-то обрадовался, встал, сказал костюмно-галстучному:
   - Жалуйся куда хочешь. - А остальным объявил:
   - Ко мне товарищ из газеты. Все вопросы к Армашкину.
   Через минуту кабинет опустел. Я изложил цель своего прихода.
   Начальник потер ладонью лоб:
   - Сам Уткин сейчас в отпуске. А пойдемте, я вас в  комитет  комсомола
отведу, там его лучше знают, по дороге и побеседуем.
   По  дороге  я  узнал,  что  Уткин  теперь  уже  электромонтажник   не
четвертого,    а    пятого    разряда,     больше     того,     бригадир
комсомольско-молодежной бригады.
   - Хорошо работаете, - рассказывал начальник. - Грамотно.  Без  брака.
План перевыполняет, премии получает. Так и говорит: мне, говорит, деньги
нужны. Ну что еще? Спокойный мужик, это мне нравится. У нас ведь  видели
как? Содом и гоморра - и так целый