туженными  басами дули, как в бочку,  а
подголосок звенел, падал н снова взлетал.
     С шумом ввалился повар Никифор.
     --  Что  вы,  начальнички,  панихиду завели?  Других песен  мало?--  и,
подергивая плечами, приседая,  как на пружинах, пошел выковыривать ногами.--
Хоп, кума,  нэ журыся, туды-сюды поверныся, -- схватил  хозяйку, завертел и,
видимо, ущипнул.
     -- Отчепись, лешак поганый!-- закричала она.
     Микола     с     Василем     проснулись     и     дружно      заревели:
"Ма-а-а-мка!" Комбаты стали одеваться.
     Малешкин,  Теленков и Беззубцев  вышли вместе. Прощаясь, комбат сказал,
что завтра одну из батарей придадут танковому полку Дея.
     -- Чью?-- спросил Теленков.
     -- Пока неизвестно, -- ответил комбат.
     -- Не завидую этим ребятам,-- сказал Пашка.
     --  Почему?--  удивился  Саня.-- Все  говорят,  что Дей-- самый  боевой
командир в корпусе.
     Теленков усмехнулся:
     -- Еще говорят, что в бою он не щадит ни себя, ни своих солдат.
     Комбат вздохнул и ничего не сказал.
     Лиловым  утром   четвертая   батарея  лейтенанта  Беззубцева  отбыла  в
распоряжение   193-го   отдельного  танкового   полка.  Он  ночевал  в  трех
километрах,  на территории  сахарного  завода. Завод был  наполовину разбит,
наполовину сожжен  и полностью разграблен. Двор завода  был  усыпан  желтым,
пахнущим свеклой песком. Щербак посмотрел на это безобразие и сказал:
     -- Сколько бы из этого добра самогонки вышло! За лейся.
     Танкисты выводили машины на дорогу, выстраивались - в колонну.
     Четвертую батарею они встретили свистом.
     -- Славяне, глянь! Самоходы притащились.
     -- На що?
     -- Для поддержки.
     -- Який поддержки? Штанив? Га-га-га!
     Прямо  на машину Малешкина шла  тридцатьчетверка с десантом.  Водитель,
видимо, и не думал сворачивать.
     -- Чего он хочет?-- испуганно спросил Саня.
     -- Чтоб мы уступили ему дорогу,-- ответил Домешек.
     Танк подошел вплотную, остановился. Из люка высунулась голова водителя.
     -- Ты чего, падла, зевальник разинул?
     -- Пошел бы ты!..-- крикнул Щербак.
     -- Сворачивай!
     -- Сворачивай!-- заревел десант.
     "Пахнет  скандалом",  --  подумал  Саня  и  хотел приказать
Щербаку сворачивать. К танку подбежал долговязый лейтенант в кожаной тужурке
с меховым воротником. Он поднял руку и поприветствовал самоходчиков.
     -- Привет танкистам!-- радостно ответил Саня.
     Лейтенант подошел к люку водителя.
     -- Ты чего дуришь, Родя? Дороги тебе мало?
     -- А чего они, товарищ лейтенант...
     -- Разговорчики,-- оборвал его лейтенант.
     Родя сдал машину назад, на полном газу чертом проскочил мимо самоходки.
На башне сбоку Малешкин успел прочесть: "Машина Героя Советского Союза
лейтенанта  Доронина". И  ему  стало стыдно,  что  не  уступил дорогу.
Домешек  поморщился   и   махнул   рукой,   как  бы  говоря:   "Ну   и
наплевать".
     Подошло отделение  автоматчиков. Рябой,  как  вафля,  ефрейтор  доложил
Малешкину,  что  десант  в  количестве  пятнадцати  человек  прибыл  в   его
распоряжение. И в ту же минуту со всех сторон закричали: "Самоходчиков
батя требует! Самоходы, к бате!.."
     Саня приказал Домешеку заняться десантом, а сам со всех  ног бросился к
командиру полка.
     Автоматчики,  ни   слова  не   говоря,  полезли   на  самоходку.  Такое
самовольство Домешек расценил как личное оскорбление.
     -- Назад!-- рявкнул он.-- Кто здесь командир?
     Рябой солдат вытянулся:
     -- Ефрейтор Рассказов.
     -- Построиться!-- приказал наводчик.
     Ефрейтор построил десант, подал команду "смирно", доложил.
     --  Здравствуйте,  товарищи  солдаты!--  громко  приветствовал  Домешек
автоматчиков.
     -- Здра...-- нехотя ответили солдаты.
     --  Поздравляю  вас  с прибытием в славный  гвардейский экипаж младшего
лейтенанта Малешкина.
     Десантники молчали. Домешек нахмурился.
     -- Что, разучились, как отвечать? Когда вас привет-
     ствует командир в строю, вы должны выразить восхищение, бурную радость.
А  как  солдаты  выражают  бурную  радость?--  спросил  наводчик  и  сам  же
ответил:-- Троекратным громким "ура". Понятно?
     Солдаты, сообразив,  что сержант "валяет ваньку", дружно  и
оглушительно заревели  "ура". На крик сбежались танкисты и стали
с любопытством наблюдать, как самоходчики ломают комедию...
     Домешек обошел строй.
     На левом фланге переминался с ноги на ногу солдатик в непомерно широкой
и длинной шинели.  Если бы не огромная  шапка над воротником, из-под которой
выглядывала  остренькая  мордочка  с  черными  глазенками,   можно  было  бы
подумать, что шинель сама стоит на снегу.
     -- А ты кто? -- спросил Домешек.
     -- Солдат Громыхало.
     -- Как,  как?  Повтори, не расслышал.--  Домешек снял  шапку,  наклонил
голову.
     Солдат напыжился и во всю мощь своих легких рванул:
     -- Громыхало!
     Домешек отскочил и схватился за ухо.
     -- Ух ты, какой голосистый!
     -- У нас в деревне  все голосистые, товарищ сержант,-- радостно сообщил
Громыхало.
     -- Откеля ты?
     -- Из Подмышек.
     -- Откуда?-- удивленно протянул Домешек.
     -- Из деревни Подмышки Пензенской области, -- пояснил солдат.
     -- Воевал?
     -- Нет ешо.
     --  Кто  "нет  ешо"?-- строго спросил Домешек, обращаясь  к
десантникам.
     Автоматчики дружно подняли руки.
     -- Прекрасно!-- воскликнул  Домешек.-- Это и есть  то. чего не  хватало
нашему славному гвардейскому экипажу.  А теперь я  вас инструктировать буду.
Слушать  внимательно и  на ус мотать,  -- объявил Домешек.  -- Итак,  что вы
должны и не должны...
     Десантники должны были выполнять все приказания экипажа и помогать ему:
чистить машину,  заправлять  .ее горючим,  загружать  снарядами,  закапывать
самоходку и землю, охранять ее, защищать и  нести всю караульную службу.  Не
должны  были  десантники только пререкаться, роптать  и  возмущаться.  После
инструктажа Домешек стал обучать солдат правилам посадки десанта на машину и
гонял их до тех пор, пока  у автоматчиков не взмокли  шапки. Потом милостиво
разрешил им покурить и оправиться.
     Ефрейтор Бянкин, наблюдавший за учением, сказал наводчику:
     --  Хорошо, что тебя  из  офицерского  училища  турнули. А то  бы ты  с
солдата по пять шкур драл...
     Домешек самодовольно ухмыльнулся и заявил Бянкину, что с него бы он все
десять спустил.
     Встреча с батей Саню  Малешкина обидела. Не такой он се представлял, не
такие мечтал слушать  слова.  Герой  Советского  Союза полковник Дей  вместо
приветствия заявил, что он очень добрый и мягкий человек,  а поэтому прощает
батарее полчаса опоздания.  Беззубцев заикнулся  было объяснить,  что он  не
виноват. Но Дей, сверкнув белками глаз, резко его осадил:
     -- Все, комбат. В бою минуты не прощу.
     Скрипучим, железным голосом  командир  полка  поставил  перед  батареей
задачу, которая заключалась в поддержке самоходками танковой атаки.
     -- Запомните, самоходки должны двигаться за моими танками в ста метрах.
     -- Это не по уставу, товарищ полковник,-- возразил Беззубцев.
     Огромные белки Дея заметались, но он сдержал себя и как бы между прочим
заметил:
     --  Мне тоже  как-то доводилось  читать  устав,  товарищ лейтенант. Сто
метров, и ни сантиметра дальше. Понятно?
     Беззубцев вытянулся:
     -- Так точно, товарищ полковник!
     -- Все. С богом!
     Дей резко вскинул  руку, резко повернулся и пошел вдоль колонны легко и
быстро. За ним побежал адъютант, придерживая болтавшуюся сбоку планшетку.
     Саия обиделся не на грубость  полковника и не  на жестокий приказ, а на
то, что он не обратил никакого внимания  на командиров машин, как будто их и
не было. "А ведь  не комбату идти за танками  в  ста метрах  и  не ему
гореть, а командиру машины, а он даже не посмотрел на нас. Да какое ему дело
до младшего лейтенанта Малешкина..."-- думал Саня, возвращаясь к своей
самоходке. Точно так же
     размышлял и Пашка Теленков, и Чегничка, и командир машины Вася Зимин.
     4-я  танковая  армия  генерал-полковника  Гота пятилась нехотя,  злобно
огрызаясь. На этом направлении отступление прикрывал 2-й корпус СС.
     У  полковника Дея был категорический приказ командующего выбить  немцев
из местечка Кодня. На карте  Кодня обозначена крохотным кружочком. И  в этом
кружке находились танки дивизии "Тотен Копф". Эсэсовцы сидели за
броней в двести  миллиметров  и из  мощной пушки расстреливали наши танки за
километр, как птиц.  Птица  хоть могла прятаться, а танки полковника Дея  не
имели права. Они должны были атаковать и обязательно  выбить. Вот что мучило
с утра полковника Дея. Так простим же этому уже  второй месяц не вылезающему
из танка, исхудавшему, как  скелет, полковнику, что  он,  углубленный в свои
мысли,  возмущенный  непосильной  задачей,  не  заметил Саню  Малешкина,  не
улыбнулся ему, не кинул ободряющего слова.
     Полк  обогнул  лесок  на  холме  и,  развернувшись  в   боевую   линию,
приготовился к атаке. Перед танками  лежала унылая  пустошь, поросшая чахлым
кустарником,  которую  чуть-чуть  оживляли  молодые елочки и  светло-зеленые
папахи можжевельника. За пустошью было  поле,  а  за  полем -- село.  Сквозь
кустарник оно  не  проглядывалось. Но  Саня  знал, что там село,  а в селе--
немцы.
     Впереди Саниной самоходки стоял  танк Героя  Советского Союза Доронина.
Малешкин
     решил  двигаться  за  ним. Это решение  Саню  и  успокоило, и ободрило.
Десантники, сбившись в кучу, жались друг к другу, курили, передавая из рук в
руки  цигарку.  Из  люка  высунулся  Домешек,  посмотрел  на  них и,  увидев
маленького солдата, подмигнул:
     -- Ну как. Громыхало из Подмышек, боишься?
     Громыхало застеснялся, вытер рукавицей нос.
     -- Немножко трясеть, товарищ сержант.
     --  Не  дрейфь, Громыхало.  Помни: как начнут  фрицы лупить--  сигай  с
машины в снег и зарывайся с головой.
     -- Как тятерка?-- спросил Громыхало.
     -- Во-во, как тетерев-косач.
     Подбодрив Громыхалу,  наводчик взгромоздился на  свой стульчак и прилип
глазом к прицелу.
     -- Прицел обычный-- восемьсот?-- спросил он.
     -- На прямой, -- ответил Малешкпн.
     Рация  работала на  прием. Саня включил внутрипереговорное  устройство,
проверил. Оно тоже работало отлично.
     "Когда  стоим,  все  как  часы  работает.  А  как  поедем,  сразу
расстроится.  Почему это так  получается?"--  спросил  себя  Саня,  но
ответить не успел: помешал голос комбата.
     Беззубцев приказал приготовиться и по сигналу красной ракеты-- вперед.
     -- Повторите, как меня поняли, -- потребовал комбат.
     -- По сигналу красной ракеты-- вперед,-- отчеканил Саня.
     Через  минуту Беззубцев опять вызвал Малешкина и строго спросил, почему
он не отвечает. Саня взглянул на рацию и обомлел. Разговаривая с командиром,
он позабыл перевести рычаг  на "передача". Он включил передатчик
и доложил, что команду понял  хорошо, а в первый раз  не ответил потому, что
забыл перевести рычажок, на что комбат укоризненно сказал:
     -- Как же ты, шляпа, со мной во  время боя будешь держать  связь, когда
на исходной не можешь...
     Этот глупый, досадный  промах испортил ему боевое  настроение. Малешкин
приказал экипажу приготовиться к атаке:  заряжающему зарядить пушку, десанту
внимательно  следить,  когда  взлетит  красная  ракета,  а  сам  уткнулся  в
панораму.
     Оскп  Бянкин  открыл  затвор,  вытащил  из  гнезда  бронебойный  заряд,
пошувыкал его, как ребенка, и со словами "пошел, милый" загнал в
патронник. Затвор с лязгом закрыл ствол пушки.
     -- Пушка заряжена, -- предупредил Бянкин наводчика.
     Малешкин не отрывался  от панорамы. Прошло еще пять минут, а сигнала  к
атаке все  не  было. "Чего  стоим,  чего стоим?"--  шептал Саня.
Мелькнула мысль, что в панораму он  может  и не заметить красной  ракеты,  а
десантники ее прозевают.
     Саня  высунулся наполовину из люка.  Автоматчики еще  теснее  сбились в
кучу и все так же курили, передавая цигарку по кругу.
     Повалил снег, крупный, мягкий и очень густой. И ничего не стало видно--
сплошная белая тьма. Если бы ракета взлетела над головой Малешкина, он бы ее
и не заметил. Руки у Сани дрожали. И он почувствовал, что на
     него  наваливается страх, хватает  за горло,  трясет  и  колотит.  Саня
уперся лбом  в панораму и стиснул  зубы.  Но это ни к чему не  привело.  Его
продолжало трясти и колотить.  "Да  что же это такое?"-- чуть не
закричал Саня, оторвался от панорамы, посмотрел на экипаж.
     Заряжающий  сидел  на  днище,  спокойно  курил  и  поплевывал.  Домешек
протирал стекло прицела. Щербак,  сжимая  своими лапищами рычаги фрикционов,
согнулся  так, будто приготовился к  прыжку.  Сане  стало легче,  но  совсем
успокоиться он не успел. Заскрежетали коробки передач, захлопали гусеницы.
     -- Танки пошли, лейтенант!-- крикнул Щербак.
     Малешкин даже  не  успел  сообразить, что  ему  делать, как в наушниках
раздался    отрывистый    и    совершенно    незнакомый    голос    комбата:
"Вперед!"
     -- Вперед!-- закричал Саня и прилип к панораме.
     Щербак вел  машину по  следу танка. А снег  валил и валил. Как Саня  ни
крутил панораму, как напряженно ни взглядывался  в белую муть, ничего, кроме
перекрестья и черных цифр на стекле, не видел. В конце концов Малешкин устал
от напряжения и совсем успокоился.
     Ему даже  стало  скучно.  Разве он  такой  представлял себе атаку?  Она
рисовалась  ему стремительной, до  ужаса  захватывающей. Самоходка  на пятой
скорости  проносится  мимо  горящих  танков,   врывается  в  боевые  порядки
противника и все уничтожает и  давит. Потом  поджигают и  его  машину.  Саня
смертельно  ранен. Верный экипаж  вытаскивает его из  самоходки  и  несет на
шинели  по  глубокому  снегу.  А Мишка  Домешек,  смахивая  слезы,  говорит:
"На  войне  как  на  войне".  Вот так  представлял  себе младший
лейтенант  Малешкин  свою  первую  атаку.  "А  это  что?  Ползем,  как
черепахи, друг  за другом и ни черта не видим",-- с раздражением думал
Саня.
     Машина вдруг  споткнулась и  закачалась.  Щербак"  завалившись на
спину,  держал  ее  на тормозах. За броней кричали и ругались солдаты.  Саня
выглянул  из  люка. Его  самоходка  наскочила на  танк и  пушкой  расшвыряла
десантников.  Один  солдат барахтался  в  снегу и на  чем  свет  стоит  крыл
самоходчиков.  К  счастью,  обошлось без  жертв. Танк,  подобрав свалившихся
автоматчиков, тронулся.
     --  Фу,  черт  возьми!--  сказал  Саня,  вытер взмокший  лоб  и обругал
водителя слепым верблюдом.
     Снег  не  переставая  валил и  валил. Десант  на машине  превратился  в
грязную, бесформенную снежную глыбу.

     Внезапно справа и слева захлопали пушки. Выстрелы звучали резко и сухо,
как  будто  где-то поблизости кололи дррва. Танк  лейтенанта  Доронина  тоже
начал стрелять.  Саня приказал Щербаку  отъехать в сторону  и отдал команду:
"Огонь!"
     -- А куда, лейтенант? Ни черта не видно, -- сказал Домешек.
     --  Туда,  куда  и  все,--  и  Саня  неопределенно,, махнул  рукой.  --
Выстрел!-- крикнул наводчик.
     Пушка рявкнула и с грохотом выбросила из патронника гильзу.
     Заряжающий с маху вогнал новый снаряд.
     -- Готово!
     -- Огонь!-- крикнул Саня.
     -- Выстрел,-- ответил Домешек.
     Пушка  опять  ахнула,  опять сверкнула гильза,  и желтый, вонючий,  как
тухлые яйца, дым столбом пополз из люка.
     -- Готово!-- доложил заряжающий.
     -- Стой!-- сказал Малешкин, высунулся из люка, прислушался.
     Стрельба прекратилась. Чуть слышно ворчали моторы.
     "Ушли вперед",-- сообразил Саня, и  ему стало по-настоящему
страшно.
     -- Вперед, Щербак!
     Щербак с места воткнул третью  скорость. Самоходка  понеслась  и вскоре
догнала танки. Лицо  младшего  лейтенанта Малешкина  расплылось в широченной
радостной улыбке.
     -- А здорово мы, братцы, стрельнули!
     -- В белый свет, как в копеечку!-- захохотал Домемешек.
     Но тут Саня вспомнил, что он не на учебных стрельбах, не на полигоне, а
в  бою, в танковой атаке, и, собственно говоря, радоваться нечему,  и, кроме
того, он совсем забыл  про связь с комбатом.  Малешкин  вызвал Беззубцева, и
тот  высыпал  на его голову  ворох матюков, Саня не  обратил  на них особого
внимания.  Но когда комбат заявил, что он теперь понимает капитана Сергачева
и полностью с ним согласен, Малешкину стало  очень скучно. "Черт знает
как мне не везет. Теперь этот грозит снять.  Ну и пусть снимают,  подумаешь,
какая  радость--  самоходка". Но от  одной только мысли,  что  его еще
могут снять и отправить в резерв, Малешкину стало опять больно и обидно.
     Не заметили, как танки вошли в село. И  оказалось, все было напрасно: и
атака, и стрельба, и ругань комбата. Немцы отошли еще на рассвете.
     В   бой  вступили  внезапно,  с  ходу  за  село   АнтопольБоярка.  Село
раскинулось на снегу серым огромным треугольником.
     Полк двигался походной колонной, и когда колонна вышла из  леса, боевое
охранение уже скрылось в селе  за крайними хатами. Раздался треск, как будто
переломили сухую палку.  И  в центре треугольника заклубился смолистый  дым.
Взлетела красная ракета, и танки стали стремительно разворачиваться.
     Саня,  в сущности, плохо понимал, что  происходит. Комбат  приказал  не
вырываться вперед, и двигаться за танками не ближе, чем в ста метрах. Щербак
же повис на  хвосте впереди идущей машины.  Тридцатьчетверка шла  зигзагами,
стреляя на ходу. За ней так же зигзагами вел самоходку Щербак. Саня не видел
поля  боя:  мешала  тридцатьчетверка.  Саня  приказал  Щербаку  отстать  или
свернуть в сторону. Щербак, не ответив, продолжал плестись за танком.
     -- Сворачивай! Что же ты делаешь?-- кричал
     Малешкин.
     -- Сворачивай, гад, мне стрелять нельзя!-- заревел наводчик.
     Щербак  оглянулся, кивнул головой  и еще ближе  прижался  к танку. Саня
понял,  что водитель боится  и  из страха  прячется  за броню впереди идущей
машины.
     --  Спокойно,  ребята.  Спокойно...  Все  будет  в  порядке, --  сказал
Малешкин, больше успокаивая себя, нежели ребят.
     Суматошно   закричали  солдаты-десантники.  Саня   метПУЛСЯ   к   люку.
Автоматчики скатывались с машин. Маленький Громыхало, как слепой,  метался с
одной  стороны на другую, потом  лег  ничком между  ящиками  и закрыл голову
руками.  Перед самоходкой на  одной гусенице вертелся танк. Механик-водитель
пытался  вывалиться из люка, но  за что-то зацепился, повис  и тоже вертелся
вместе с машиной и дико кричал: "А-а-а-а-а!.." Из башни вырвался
острый  язык  огня,  окаймленный черной  бахромой,  и танк заволокло  густым
смолистым  дымом. Ветер подхватил дым и темным  лохматым  облаком потащил по
снегу в село.
     "Что  же я стою? Сейчас  и  нас так же...--  мелькнуло  в  голове
Малешкина.-- Надо двигаться..."
     -- Вперед, Щербак!
     Щербак повернулся к Малешкину. Саня не узнал своего водителя. У него  в
эту минуту лицо было без кровинки, словно высеченное из белого камня.
     --  Вперед,  Гриша! Вперед,  милый!  Нельзя  стоять! -- с  отчаянностью
упрашивал Саня.
     Щербак не пошевелился. Малешкин вытащил из кобуры пистолет.
     --  Вперед, гад,  сволочь, трус!  -- кричали  на  водителя  наводчик  с
заряжающим.
     Щербак смотрел  в дуло  пистолета, и  страха на его  лице  не  было. Он
просто  не понимал, чего от него хотят.  Саня выскочил из машины, подбежал к
переднему люку и спокойно приказал:
     -- Заводи, Щербак.
     Щербак послушно  завел. Саня, пятясь,  поманил его  на себя.  Самоходка
двинулась.
     -- За мной!--  закричал младший лейтенант  Малешкин и, подняв пистолет,
побежал по снегу к селу. В эту минату  Саня даже не подумал, что его легко и
так просто  могут  убить. Одна  мысль сверлила  его  мозг: "Пока горит
танк, пока дым -- вперед, вперед, иначе смерть".
     В  небо взлетела зеленая  ракета-- танки  повернули  назад. Малешкин не
видел этой рак