Зачеркни. Я готов платить. Чем угодно.  Это
была ошибка. А теперь труби в трубу и накрой все это дело медным тазом.
   На другом конце провода послышался странный звук, будто адвокат  то  ли
прочищает горло, то ли нервно хихикает:
   - Слаггер. Друг мой. Ты же меня просто раком ставишь. Понимаешь? У меня
руки связаны, в наручниках. Полностью. Ты просто не знаешь.
   Джо потерял терпение:
   - Томми, черт тебя побери, слушай меня внимательно. Это тебе не  бег  в
мешках парами. Речь идет о собственной заднице,  которой  я  дорожу  и  на
которой сижу. Поэтому сделай мне одолжение, разогрей свой компьютер и всем
обычным подозреваемым позвони и аннулируй это чертово задание, пока они не
аннулировали меня!
   Еще минута напряженного молчания.
   - Томми?
   Голос  адвоката  вернулся  внезапно,  заряженный   новой   энергией   и
сверхуверенный:
   - Ладно, ладно, я понял, что происходит. Джо, ты сам вляпался,  и  было
это ошибкой или нет, но сейчас уже слишком поздно. Ты не хуже меня знаешь,
что когда акция проплачена,  отозвать  ее  нельзя.  Пункта  о  расторжении
контракта нет. Таким образом, у  нас  возникает  проблема.  Отлично.  Хочу
задать тебе один  вопрос,  Слаггер.  Известно  ли  тебе,  что  по-китайски
иероглиф проблемы - тот же, что и иероглиф возможности?
   - Что ты плетешь, черт бы тебя побрал?
   Джо тошнило, голова кружилась от света и запахов кухни,  непереваренный
обед ворочался  в  животе  чушкой  раскаленного  железа.  Адвокат  начинал
говорить, будто уговаривал  не  падать  духом.  Как  сотрудник  телефонной
службы доверия.
   - Я говорю о перцепции, - сказал голос. - Перцепция - это  все.  Ты  же
Слаггер, черт побери. Лучший из всех, кто когда-нибудь  был.  Посмотри  на
Майкла Джордана. Все - в голове, Слаггер, и ты знаешь, что я прав.
   - Томми...
   - Все, что ты сейчас должен сделать,  -  _увидеть_,  как  ты  из  этого
вышел. _Увидеть_, Слаггер. Визуализировать успех. Увидеть, как ты  уходишь
и оказываешься на каком-нибудь пустынном острове посреди...
   - Томми, черт тебя побери! Заткнись на секунду!
   Джо резко вдохнул, вдруг поняв, что слишком повысил голос,  и  выглянул
через  дверь  в  столовую.  Лем   и   Аннет   сидели   за   столом,   тихо
переговариваясь, стараясь не слушать и дать гостю возможность говорить без
помех. Джо несколько раз глубоко вздохнул,  пытаясь  успокоиться,  желудок
свело горячей и тугой судорогой. Он приложил все силы, чтобы голос его был
спокоен, но тверд, как у дрессировщика:
   - Том, послушай. За моральную поддержку тебе спасибо. Все, что я прошу,
- это чтобы ты попытался.  Должен  же  быть  способ,  Томми,  ведь  это  я
запустил это дело,  и  я  должен  иметь  возможность  выбить  из-под  него
подставку.
   - Но, Слаггер...
   - Все, что я прошу, Томми, - это чтобы ты  попытался,  -  мягко  сказал
Джо. - Это все, о чем я прошу.
   Пауза казалась  бесконечной.  Джо  чувствовал,  как  у  него  в  животе
ворочается ледяной нож.
   Наконец Эндрюс спросил:
   - У тебя есть номер моего пейджера?
   - Есть, Томми.
   - Но я ничего не обещаю, ладно?
   - Разумеется.
   - Еще раз повторяю: не могу ничего обещать. Ты  понял,  что  я  имею  в
виду?
   - Полностью.
   - Первым делом позвони мне завтра утром. Я посмотрю, что можно сделать.
А теперь я в самом деле должен идти.
   Трубка щелкнула Джо прямо в ухо, и раздался гудок набора номера.
   Повесив трубку на рычаг, Джо повернулся к полке и облокотился  на  нее.
Накатило головокружение. Джо вцепился  в  край  полки  так,  что  побелели
пальцы, глубоко дыша, сглатывая кислую слюну с медным привкусом. В желудке
горело, в глотке будто нож поворачивался. Колени были  как  ржавые  петли,
застывшие, окостенелые. Стресс  снова  навалился  всей  тяжестью,  выбивая
почву из-под ног.
   Когда-то,  давным-давно,  Джо  умел  справляться  с  таким  стрессом  с
эффективностью машины, контролируя дыхание, _видя_ пульсирующий в голове -
тик-так, тик-так - метроном. Но этот Слаггер сейчас износился, как  машина
после миллиона миль. Ему трудно  было  представить  себя  выбирающимся  из
кресла-качалки, а не то что уходящим от волчьей стаи.
   Он не сразу смог овладеть собой, а потом увидел, что в кухне  есть  еще
одна пара глаз, жадно впитывающая все вокруг.
   - Это ты, Мики?
   Мальчик просунул в кухню коротко подстриженную голову.
   - Это Р-р-р-обин, - ответил он.
   Джо улыбнулся:
   - Ах да, чуть не забыл. Давай сюда, Мальчик-Чудо.
   Мальчик выдвинулся из-за стола. Он был одет в желтую накидку, на глазах
была ярко-зеленая маска, вокруг пояса желтый ремень с  гнездами,  набитыми
игрушечным оружием и реквизитами Бэтмена.
   - Много дел сегодня вечером на Б-бэт-фоне? - спросил он, подойдя.
   Джо потрепал мальчика по волосам.
   - Это точно.
   - Много плохих парней?
   - Даже не спрашивай, - согласился Джо и взял с полки чашку. - А  сейчас
почему бы нам не вернуться к столу и не закончить с десертом?  Что  ты  на
это скажешь?
   Они вернулись в столовую.
   Аннет уже убирала со стола, а Лем сворачивал очередную самокрутку.
   Джо сел на свое место, а  Мики  устроился  напротив,  ловя  каждое  его
движение. Джо взял со стола вилку и стал доедать пирог. Пирог, несмотря на
расходившиеся нервы и жжение в животе, показался ему невероятно вкусным.
   - Превосходный пирог, Аннет, - похвалил Джо хозяйку.
   - Рада, что он вам понравился, - ответила она, улыбнувшись. И пошла  на
кухню со стопкой тарелок.
   - Мы с Аннет, - неожиданно произнес Лем, снимая с губы крошку табака, -
тут немного поговорили, пока вы звонили по телефону.
   Джо кивнул, продолжая есть пирог.
   - Дело в том, - говорил Лем, - что  здешние  мотели  слова  доброго  не
стоят. Есть "Холидэй Инн", но в городе, где всегда полно.  Есть  "Хиллиард
Мотор Лодж" на двадцать четвертом, но о нем тоже домой ничего хорошего  не
напишешь.
   - В самом деле?
   - Ага, так мы тут подумали, что если вы хотите заночевать в Куинси,  то
можете бросить якорь прямо здесь.
   Джо на секунду задумался.
   - Есть кровать на колесиках в  мансарде,  -  сказал  Лем.  -  Не  отель
"Ритц", но там сухо. Аннет может постирать ваши вещи.
   Джо продолжал думать, потом посмотрел на хозяина и ответил:
   - Заманчивое предложение, Лем. Я его с благодарностью принимаю.


   - Чего ты даже не понимаешь в убийствах...
   Крейтон Лавдел философствовал со свесившейся изо рта сигарой, развалясь
на кожаном водительском сиденье "кадиллака".
   Из-под расстегнутой на груди  фиолетовой  спортивной  куртки  виднелась
футболка и массивная золотая цепь. Машина мчалась на юг.
   - Убивать людей - искусство, и  по-другому  на  него  смотреть  нельзя.
Началось оно еще до Христа, когда люди стали  придумывать  хитрые  способы
для драки друг с другом.
   "Кадиллак" ревел двигателем, летя по минному полю выбоин в  сотне  миль
от Куинси. Над телефонными  проводами  вставал  молодой  месяц,  и  теплая
весенняя ночь натужно гудела. Лавдела уже подмывало заняться работой.
   - Ты слушаешь меня, коротыш?
   - Слушаю, а как же.
   Пацан по имени Мани сидел на пассажирском  сиденье,  грызя  трубочку  с
мороженым, тоскливо глядя в набегающую темноту, будто предпочел бы быть не
здесь, а где-нибудь еще.
   - Возьми  Ганнибала,  -  развивал  свою  мысль  Лавдел.  -  Этот  хмырь
карфагенский рвался убивать римлян, как голый негр на бабу. Так вот, в 218
году до нашей эры этот паразит перевалил через Альпы на стаде  слонов.  Ты
слышишь, что я тебе говорю? На этих гребаных толстокожих.  У  римлян  было
численное превосходство сто к одному, но когда этот тип показался на своих
тварях, свалясь с восточных склонов  Италии,  римляне  наложили  в  штаны,
парень. Вот это чистейшее искусство, коротыш. Ты понял, чего тебе говорят?
Наглость, парень, неожиданная и  наглая  наглость  -  вот  что  выигрывает
войны.
   - Угу. - Пацан по имени Мани грыз мороженое.
   Лавдел помолчал, ведя машину и еще что-то обдумывая, а потом добавил:
   - Вот так и сицилийцы, парень. Для них убить человека - это как сходить
в магазин за пачкой сигарет и банкой тунца. Им наплевать, кто  их  увидит.
Понимаешь,  что  я  говорю?  Им  положить  даже  на  любого  штатского   с
видеокамерой, хрен ему в глотку. Они хотят, чтобы  люди  видели,  как  они
поджаривают своего  жадного  хмыря  в  каком-нибудь  шикарном  французском
ресторане. Вот о чем я тебе толкую, коротыш. Это и есть та наглость, та...
   Лавдел неожиданно замолчал.
   - Чего там? Что стряслось?
   Мани поднял глаза и мигнул, глядя на Лавдела.
   - Ничего, - буркнул в ответ Лавдел.
   Но он лгал, это не было "ничего". В  зеркале  заднего  вида  он  что-то
заметил или по крайней мере _почувствовал_. Какой-то блик света, мазнувший
по зеркалу и сразу исчезнувший среди телефонных столбов и рекламных щитов.
Лавдел не понял, то ли  это  машина,  идущая  по  параллельной  подъездной
дороге, блик натриевого фонаря позади или даже силуэт  птицы,  мелькнувшей
между луной и задним стеклом "кадиллака". Но что-то  только  что  ушло  от
заднего стекла, мелькнув бликом  вольфрамового  света,  как  желтый  строб
телекамеры. И скрылось за холмом.
   - Слышь, старик, а сколько нам еще до Куинси?
   Мани доел мороженое и теперь вытирал жирные пальцы о подлокотник. Пацан
говорил о городе из выпуска новостей,  том  городе,  который,  как  заявил
Лавдел, станет для Слаггера Ватерлоо.
   - Ты, блин, свои вонючие пальцы об обивку не вытирай!  -  Лавдел  резко
стукнул по пальцу на подлокотнике,  и  машина  слегка  вильнула.  -  Я  не
собираюсь возвращать эту чертову спецмашину всю в дерьме! Я  профессионал,
твою мать, и ты свои гребаные пальцы вытирай, блин, об собственные штаны!
   В темноте позади "кадиллака" снова ярко блеснула вспышка.
   - Какого!..
   Выстрел был сделан сквозь заднее  стекло  -  резкий  звук,  как  хлопок
попкорновой машинки. Стекло чуть сморщилось - крошечным глазком, и  Лавдел
почувствовал,  как  дернулось  сиденье,  когда  парнишка  плюхнулся  лицом
вперед.
   - Черт!.. ЧЕРТ!
   Лицо Мани брызнуло красным, кровь и  мозг  расплескались  по  ветровому
стеклу, фосфоресцируя в свете приборной панели.
   - ЧЕ...Е...ЕРТ!
   Лавдел ударил по тормозам, "кадиллак" пошел  юзом,  перегрузка  прижала
Лавдела к двери, и когда шины завизжали, и черные контуры пейзажа  слились
в вертящиеся, безумно вертящиеся круги,  тело  пацана  шлепнулось  поперек
скользкого от крови сиденья. Машину  вертело,  и  Лавдел  вопил,  стараясь
снова подчинить себе этого  монстра  и  вертясь,  вертясь,  вертясь,  пока
автомобиль не ударил в ограждение, застряв  под  углом  к  дороге  капотом
назад.
   Лавдел ударился левой стороной лица о дверь, из легких вырвался воздух.
Лавдела оглушило. Он задыхался, тряс головой,  цепляясь  за  ручку  двери.
Наконец ему удалось распахнуть дверь. Лавдел свалился на  гравий  обочины.
Пополз к задней дверце машины, с трудом  открыл  ее,  нащупал  брезентовый
мешок. Десятимиллиметровый пистолет лежал  в  слое  пузырчатого  пластика.
Лавдел вытащил его, вставил обойму и  был  готов  танцевать  рок-н-ролл  с
любым гадом, который тут стреляет наугад.
   Дорога тонула в безмолвной тьме.
   Лавдел осторожно приподнялся и выглянул  из-за  багажника  "кадиллака".
Дорога уходила в ночь, бесконечная лента угольной черноты,  казалось,  она
течет в непроглядной тьме, и единственным звуком  были  болезненные  удары
сердца Лавдела и постукивание двигателя машины.  Дорога  была  пуста,  как
поверхность Луны. Как эти  гады  смогли?  Пуля  точно  была  для  Лавдела,
кто-нибудь из других...
   Звук.
   Лавдел резко повернулся к капоту машины, услышал  шорох  шин  и  увидел
огни. На мгновение. Пара алых точек на горизонте, скрывающихся за подъемом
подъездной дороги.
   _Хвостовые огни_.
   - Ах ты, сука! - процедил сквозь зубы Лавдел, снимая пистолет с боевого
взвода и ставя на предохранитель. Он понял, что  его  выследил  кто-то  из
конкурентов.
   - Слишком много поваров, - шепнул он про себя. - Чертовски много.
   И влез обратно в машину.
   Пацан сгорбился над приборной доской, еще дергаясь, -  нервная  система
отключилась не сразу. Лавдел оттолкнул тело на спинку  сиденья.  У  пацана
над правой бровью была дырка размером с четвертак. Она блестела в темноте.
   - Лучше ты, чем я, коротыш, - сказал Лавдел сквозь зубы.
   Он вытащил тело из машины и изо всей силы перебросил через обочину. Оно
перевалилось через край и скатилось с  насыпи  в  болотистое  переплетение
бурьяна, битого стекла и мусора. Забравшись снова  в  машину,  он  стер  с
ветрового стекла кровь и мозг найденным под сиденьем резиновым скребком  и
выбросил кровавый ком из окна.
   Пять минут спустя Лавдел уже снова был на дороге с обновленным чувством
цели. До Куинси было полтора часа езды, а Лавдел привык мыслить позитивно.
   По крайней мере  теперь  не  придется  беспокоиться,  что  пацан  будет
пачкать сиденья.


   - Я хочу еще раз поблагодарить вас за то,  что  вы  сделали  для  моего
сына, - сказал Лем  Куган,  остановившись  у  верха  лестницы,  ведущей  в
мансарду.
   - Не говорите глупостей, -  ответил  Джо  через  всю  комнату,  стоя  у
застеленной кровати. - Я не сделал ничего  такого,  чего  вы  бы  сами  не
сделали.
   - Да, но я его отец.
   - Я был рад помочь, - закрыл тему Джо.
   Он снимал часы, готовясь к так ему необходимым паре часов сна.  В  доме
внизу уже час было тихо, как  в  церкви,  все  его  жители  спали,  а  Лем
поднялся проверить, что Джо нашел чистые полотенца  и  простыни.  Джо  уже
застелил кровать и разделся до футболки  и  трусов,  и  теперь  прохладный
ветерок из венецианского окна  приятно  холодил  вспотевшую  кожу.  Воздух
пахнул сосной и дегтем и даже чуть-чуть -  водой  дальней  реки.  Приятный
контраст к затхлости мансарды.
   Комната была больше, чем ожидал Джо, и занимала весь второй  этаж.  Пол
был выстлан листами шероховатой фанеры и уставлен по периметру коробками с
предметами, которыми давно не пользовались. Елочные украшения и  картонные
коробки, гнущиеся под тяжестью  одежды,  которую  не  носят,  а  выбросить
жалко. В северо-восточном углу под подоконником слухового окна  стояла  на
полурассыпавшемся коврике кровать на  колесиках.  Рядом  с  Джо  находился
маленький выщербленный трехногий столик,  пара  старых  номеров  "Сатердей
ивнинг пост" и заслуженная настольная лампа. Почему-то все  это  выглядело
так уютно и безмятежно, что у Джо подступили слезы.
   - Вы уверены, что нашли все, что вам нужно?  -  Лем  показал  рукой  на
столик рядом с кроватью, на стопку свежих простыней,  на  стакан  холодной
воды и старый будильник.
   - Абсолютно, Лем. - Джо подмигнул ему. - Здесь полный комплект.
   - Тогда ладно.
   Лем остановился на ступенях, глядя на доски лестницы, подбирая слова, и
Джо видел, что что-то грызет этого человека.  Тут  же  в  голову  стукнула
тревожная мысль: может быть, этот человек знает больше, чем  дает  понять.
Может быть, глупо было оставаться. Но Лем повернулся к гостю и сказал:
   - Я понимаю, это не мое дело...
   - А что, Лем?
   - Ну, в общем... -  Он  потер  подбородок  тыльной  стороной  ладони  с
въевшимися масляными разводами. - Я не из  тех,  кто  сует  нос  в  каждую
дырку...
   - Но?..
   - Но я только хотел, чтобы вы знали. - Лем поднял глаза на Джо, и в них
мелькнуло какое-то странное чувство. То  ли  страх,  то  ли  гнев,  то  ли
гордость. Или смесь всего этого. Но одно было ясно: то, что хочет  сказать
Лем, чертовски важно. - Я люблю свою  семью  больше  жизни,  -  сказал  он
спокойно. - И какая бы беда ни пришла в этот дом, чтобы защитить семью,  я
сделаю все, что придется сделать.
   - Кто бы осудил вас за это, только не я.
   - Я просто хотел, чтобы вы знали.
   Джо кивнул:
   - Я понял.
   - Ну, что бы там  ни  было,  -  добавил  Лем,  и  эмоциональный  огонек
сменился спокойствием, - спокойной ночи, а утром увидимся.
   - Вам тоже спокойной ночи, Лем.
   Хозяин дома пошел вниз по лестнице.
   Джо выключил свет, сел на кровать  и  слушал,  как  тяжелые  шаги  Лема
затихают в спальне. Тишина накрыла дом одеялом, а Джо все  еще  думал  над
этим неожиданным заявлением Лема.  Было  это  предупреждение?  Или  просто
безобидная декларация отца-защитника? Возможно, старина Лем не так  прост,
как кажется. И вот еще: почему, черт возьми, так  знакома  Джо  эта  синяя
рабочая форма?
   Минуту Джо даже рассматривал вариант выскользнуть  в  окно  мансарды  и
раствориться  в  ночи.  Он  знал,  что  чем  дольше  он  пробудет  в  этом
пасторальном раю, тем меньше будет у него шансов. Город слишком мал, чтобы
чужой мог проскользнуть незаметно, особенно после переполоха в  аэропорту.
Хуже того, чем дольше он остается у Куганов, тем большему риску подвергает
этих людей. Стрелки их сожрут заживо. Бывший призрак из агентства ухлопает
целую семью глазом не моргнув, чтобы это выглядело как  грубая  бандитская
разборка или ограбление с убийством. Нет. Единственный разумный  поступок:
двигаться. Но Господи, как же он устал. До костей.  Слишком  устал,  чтобы
бежать или даже шевельнуться. Если бы только  лечь,  чуть-чуть  отдохнуть,
только чуть-чуть.
   Он положил голову на подушку и попытался отключиться от мыслей.
   Что, если Том Эндрюс был прав насчет  правил?  Что,  если  дело  нельзя
остановить? Тогда нужно иметь план  "Б".  Новую  цель.  Допустим,  удастся
ускользнуть из страны без дырок в шкуре. И что хорошего это ему даст?  Всю
оставшуюся жизнь он будет обречен оглядываться через  плечо.  Нужен  план.
Варианты. _Варианты_. И тут он  услышал  голос,  темный  голос  у  себя  в
голове, который всегда было невыносимо слышать, и  этот  голос  спрашивал:
"Слаггер, сынок, ты готов получить  пулю?  Готов  уйти  в  долгий  нокаут?
Обналичить свои фишки и уйти на могильный покой?"
   Сквозь венецианское окно лился свет луны, и вскоре глаза Джо привыкли к
темноте. Над кроватью была  приклеена  липкой  лентой  старая  пожелтевшая
журнальная обложка - неуклюжая попытка превратить мансарду в  комнату  для
гостей. Это была  репродукция  классической  картины  Нормана  Рокуэлла  -
маленький, веснушчатый, на сто процентов  американский  мальчик  стоит  на
коленях у кровати, сложив ладони перед грудью, лицо его поймано  в  момент
погружения в молитву на сон грядущий. "Вот  отхожу  я  ко  сну..."  И  Джо
долго, очень долго, смотрел на картину. И потом сделал то,  чего  уже  сто
лет не делал. Он прочел молитву.



        "10"

   В опере Вагнера "Тристан и Изольда" есть  сцена,  где  главная  героиня
Изольда отказывается увянуть и  умереть,  когда  удалой  воин  Тристан  ее
отвергает. Ее страсть так сильна, и грань между ее любовью и ненавистью  к
этому человеку так болезненно тонка, что она  кричит:  "Так  умрем  же  мы
оба!" Здесь  музыка  взметывается  волной,  романтическая  и  страшная,  и
Изольда в муке поет: "Так погибнем же мы оба!"
   В предрассветной мгле на пустынном шоссе,  прорезающем  широкие  долины
рек  западного  Иллинойса,  миниатюрная  мексиканка  выжимала  из  старого
"ниссана" все, что мог дать двигатель, и,  перекрывая  шум  машины,  гордо
пела вместе с бедной Изольдой, чей голос доносился из  автомагнитолы.  Эта
маленькая женщина отождествила себя с Изольдой, захваченная  обреченностью
ее любви.
   - "Так умрем же мы оба!"
   В машине был бардак. Валялись конфетные  обертки,  разорванная  коробка
хлопьев, на коленях  женщины  лежала  дорожная  карта.  Три  пенопластовых
стакана валялись на полу у пассажирского сиденья, а ногами женщина  зажала
четвертый, еще наполовину полный высокооктановым кофе  и  накрытый  сейчас
картой. Женщина вела машину уже  несколько  часов,  держась  на  конфетах,
кофеине и адреналине, и все еще гордо пела, не попадая в такт.  В  сумраке
заднего  сиденья  громоздились  рюкзаки,  спортивные   сумки,   коричневые
бакалейные  мешки.  Как  будто  человек  с  покупательской  манией   решил
отдохнуть на природе.
   Сейчас она могл