квартире, Москвину не отвертеться. Если он, конечно,
от нес еще не избавился. На ней обязательно должны остаться следы от
инвентарного номера. Но Ким понимал, что доказать причастность Москвина к
похищению старика, а возможно и к его убийству, будет значительно легче,
чем спасти книги. Это улики, и улики очень серьезные. Преступники
постараются избавиться от них в первую очередь. Нашел ли Илья способ, не
вызывая подозрений, забрать скатерть с собой?
   На ней могут оказаться и еще. какие-то следы: от масла, краски, да мало
ли еще от чего, поможет свидетельствовать о роде занятий человека,
беседовавшего с Ревзиным в квартире Москвина. Была ли его жена во время
"экспертизы" дома? Нет, вряд ли. В такие дела жен обычно не впутывают.
Слишком рискованно.
   Если и нет, она может знать, кого из знакомых ждал ее муж, кто у него
бывает вообще, кто хорошо знает его образ жизни и, главное, может
совершенно точно установить, куда и на какое время он отлучается из
служебного кабинета. Вот оно то, что нужно: "разгон"
   мог организовать только хорошо информированный о Москвине человек -
близкий к нему сослуживец или доверенное лицо.
   И еще одно очень важно выяснить. Кто имеет свободный ДОСТУП в
подземелье монастыря? Посторонний человек привлек бы внимание работников
музея. А без возможности проводить в пещерах долгое время ничего не найти.
Нужно немало времени, чтобы только разобраться в лабиринте ходов. Но не
брать же под подозрение всех, кто имеет отношение к монастырю! "Думай.
думай, - подстегивал себя Ким, - не мотоцикл и даже не ювелирные изделия
ищешь. Ценности духовные. Самый дефицитный по сегодняшним меркам продукт.
Сейчас за престижную книгу даже тот, кто отроду ничего не читал, глотку
перегрызет. В гостях на ковры и хрусталь - ноль внимания. Зато перед
книжным шкафом благоговеют: "Ах, Ибсен! Цицерон, Гомер!.."
   Но никому и в голову не придет поговорить с владельцем книг ОТенри об
искрометном юморе его рассказов. Вопрос всегда один и тот же - простой и
суровый: "Где достал?"
   Во второй половине дня Ким сидел на том же месте перед этюдником. Этюд
не получался. Не было в нем ни чувства, ни мысли, ни настроения - так,
мазня...
   - А я тебе говорю, непохоже. Не бывает снег красным.
   - Бывает, когда солнышко.
   - А сейчас что, не солнышко?
   - Когда сбоку, утром или вечером. И розовый, и красный, и синий, и
какой угодно.
   - Какой угодно не бывает.
   Ким слышал, но не слушал спорящих за его спиной мальчишек и размышлял о
том, что не напрасно захватил с собою этюдник. И закат выдался необычным
своей какой-то космической красотой. Но работа все равно не клеилась. Кто
поверит, что в жизни так бывает - лес вдали иссиня-черный, золоченые
купола церквей, словно возникшие из голубой толщи воды, и даже женщина в
центре группы -экскурсантов у монастырской стены. Она с радостью
демонстрировала себя солнцу и десяткам глаз, разглядывающим ее так же
жадно, как местные достопримечательности.
   Кима, однако, не интересовали ни женщина, ни прохожие, то и дело
наклонявшиеся через его плечо и оценивающие работу всяк на свой лад. Он
ждал и был уверен, что в такой день, когда все складывается из рук вон
плохо, ему в конце концов повезет и он встретит кого-нибудь из старых
знакомых. А если повезет по-крупному, то и человека, продавшего книгу
интуристу. Он рано или поздно вернется сюда, не сегодня, так завтра. Успех
окрыляет, он же и губит. В картотеке Ким нашел фотографии всех участников
преступной группы, проходивших по делу "Серебряный потир". Он не напрасно
просидел в архиве, перечитывая материалы следствия, запоминая фамилии,
имена, особые приметы и черты внешности всех, кто был привлечен к
ответственности за хищение и продажу церковной утвари и антиквариата.
   Автобусы с туристами подходили один за другим, мимо стоянки прошли
сотни людей.
   К вечеру подморозило. Пора было возвращаться, а Ким вес еще надеялся
увидеть кого-нибудь из тех, от кого во многом зависел не только успех
операции, но и его, Логвинова, авторитет. При других обстоятельствах он не
стал бы рассчитывать на случайность. Трудно предположить с достаточным
основанием, что один из полумиллиона жителей города придет именно сейчас и
именно туда, где его поджидает работник уголовного розыска. Но Ким верил в
интуицию, что бы о ней ни говорили, как бы ее ни осуждали. Интуиция - дочь
логики и точного расчета, бездоказательная уверенность в правильности
решения, считал он.
   - Можно посмотреть?
   Ким обернулся на приятно-кокетливый голос за спиной. Молодая женщина
глядела на него весело и непринужденно, но в интонации вопроса
чувствовалось нечто, не вязавшееся с ее лицом - добрым, открытым, лаже
немного застенчивым.
   Сегодня он несколько раз видел се издалека. Когда она встречала группы
туристов у автобусов и, энергично жестикулируя, что-то рассказывала на
ходу, женщина казалась ему гораздо старше. Теперь перед Кимом стояла
девушка в беретике, делающем ее лицо почти детским, и с твердым, даже
властным взглядом - настоящая хозяйка монастыря, но вовсе не монашенка.
   - Вы фотограф? - спросила она с наигранной разочарованностью,
внимательно разглядев этюд и сравнив его с оригиналом.
   - Ну что вы, - медленно произнес Ким, раздумывая, - что бы такое
ввернуть в ответ на неожиданное и весьма точное замечание. - Я не профи, я
- люби.
   - А я, между прочим, Лида.
   - Простите, - пробормотал Логвинов, не сразу сориентировавшись, как
вести себя с воплощением беззастенчивой напористости. - Меня зовут
Владимиром, - поднялся он. - Не нравится? Я имею в виду этюд.
   - Не очень. Вам, по-моему, тоже. Хотя... Можно попытаться предложить
одному человеку. Чудак: собирает произведения начинающих художников.
Надеется, что кто-нибудь из ниx станет знаменитостью.
   - Это не про меня.
   - Творческий кризис? Период разочарования?
   - Наоборот, просветление, момент истины.
   - Значит, вы точно не профессионал. Уж я-то их знаю.
   - Почему вы так решили?
   - Да очень просто. Какой же художник, зарабатывающий кистью свой
завтрак в постели, обед в ресторане и ужин в кругу почитателей, так скажет
о своем творчестве? О своей мазне они говорят, что это - их самобытное
видение жизни, плод оригинального мышления, авангардизм и всякое такое. А
на самом деле они не картины пишут, а деньги рисуют.
   - Это в каком смысле? - удивился Ким.
   Разговор принимал интересный оборот, и он решил поддержать его.
Знакомство с этой бойкой женщиной могло оказаться небесполезным.
   - В прямом - по рублю за мазок. - Лида говорила убежденно, со знанием
дела и нескрываемым презрением. - Вот это, - как вы его назвали, этюд. -
Лида смешно протянула предпоследнюю букву, сложив губы трубочкой. Но
смотрела без улыбки, и непонятно было, какой ответ ей нужен.
   - Почему бы и нет? - произнес Ким тихо, будто нро себя. Он никогда не
продавал свои пейзажи и не думал об этом. Но ситуация подсказала ему
правильную манеру дальнейшего разговора. - Только я его еще не закончил.
Ладно, уговорили. Лишняя сотня не помешает.
   - Мне тоже.
   - Л вам-то за что?
   - А как же, комиссионные. С чего бы мне с вами за здорово живешь умные
разговоры вести. Мне эрудированные экскурсанты до смерти надоели.
Подходите сюда часам к восьми, я освобожусь и поедем к моему знакомоазу.
Вы, надеюсь, на машине? - спросила Лида, оглядываясь и как бы ища взглядом
средство передвижения, которое должно стоять поблизости.
   - Естественно, - безразлично ответил Ким, кивнув в сторону стоянки. Он
начал сомневаться, что разговор окажется стоящим.
   - Тогда все в порядке, - кокетливо склонила набок голову женщина, - до
вечера, Володя.
   Игриво размахивая на ходу сумочкой, она поспешила к приближающемуся
экскурсионному "Икарусу".
   Едва Лида приостановилась, чтобы подкрасить губы, из стоящих неподалеку
"Жигулей" вылез невысокий человек в распахнутой дубленке и без головного
убора, несмотря на приметную лыспну. Ким бросил кисть на тряпку,
отодвинулся от мольберта и, быстро поднявшись, пошел ему наперерез. Они
оказались рядом с Лидой почти одновременно.
   - Посетите, - быстро взглянув на мужчину, твердо произнес Логвинов и не
очень церемонно отвел женщину в сторону, взяв ее под локоть. - Я, кажется,
не представился как положено. Моя фамилия Волгин, Владимир Сергеевич
Волгин, режиссер Ленинградского телевидения. Я буду ровно в восемь, как
договорились.
   - Хорошо, - улыбнулась Лида, - как договорились.
   Складывая мольберт, Ким видел, как человек в дубленке о чем-то спросил
женщину, кивнув в его сторону, и они оба рассмеялись. Логвинов бьгл
возбужден.
   "Смейтесь, смейтесь, Алексей Федорович, - торжествующе шептал он про
себя. - Как-то вы пото;"г будете веселиться? Не повезло вам, гражданин
Коптев.
   1932 года рождения, холостой, ранее судпмый. Прилетел, голубчик.
Ласточка ты моя весенняя. Освободился, сменил телогреечку на дубленочку.
Посмотрим, каков ты в новом оперении, птаха моя ненаглядная".
   Ким был озадачен: где достать машину за пару оставшихся часов? В
управление идти нельзя, могут проследить. Значит, по телефону. Хорошо,
если Смолянинов окажется на месте и не придется его долго разыскивать.
Живопнсцу-любнтслю, совершающему одинокое путешествие по древним городам и
при возможности приторговывающему своими творениями, не пристало оказаться
"безлошадным".
   Позвонив полковнику, Ким отправился в гостиницу. Не вдаваясь в
подробности, Смолянинов тут же связался с администратором. Заполняя
регистрационную карточку, новоиспеченный Владимир Сергеевич Волгин не
колеблясь указал свою должность: кинорежиссер. В этом городе без желания
вряд ли набредешь на собрата по вымышленной профессии. В том же, что
сегодня вечером ему предстоит общаться с другими представителями богемы,
Ким уже не сомневался.
   Чем ближе время подходило к десяти, тем больше народа собиралось у
дверей комиссионного магазина.
   Сквозь стеклянную витрину можно было разглядеть со свежей обивкой
диваны и стулья с фигурными ножками и гнутыми спинками, картины в фигурных
рамах, гобелены, вазы, скульптуры и модный атрибут домашнего хозяйства -
пузатый, позеленевшей меди самовар.
   С этим магазином у сотрудников милиции иыло связано немало печальных и
между тем приятных воспоминаний. Именно здесь Степану Акоповичу Карзаняну
в бытность его начальником уголовного розыска области удалось "выловить"
среди товаров, сложенных в подсобном помещении, почти все вещи, пропавшие,
после квартирной кражи у директора драмтеатра. Их нскали на рынке и в
камерах хранения железнодорожного вокзала, расспрашивали подозреваемых,
проверяли ранее судимых за аналогичные преступления. Все безуспешно.
Карзаняну-старшему повезло непросто. Он перебрал своими руками все, что
лежало на прилавках и, главным образом, под ними. Он не успокоился, пока
не осмо.трел все закоулки магазина и подвалов. Там-то и нашлись
директорская скрипка старинной работы, фарфоровые статуэтки и еще десятка
полтора ценных мелочей. Неопровержимые улики помогли изобличить рабочего
магазина и через него выйти на преступную группу, совершившую кражу.
   ...Народ все прибывал. Среди покупателей в самый разгар рабочего дня не
было ни одного пенсионера или, на худой случай, хотя бы просто пожилого
человека.
   Собравшиеся - люди в основном среднего возраста, хорошо одетые, со
степенными движениями и значительными интонациями в голосе.
   Илья обратил внимание на трех молодых людей с одинаковыми чемоданчиками
- "дипломатами", на которых красовались аляповатые переводные картинки, и
шикарно одетую женщину с болонкой на поводке. Когда открылся магазин, в
дверях тут же образовалась пробка. Ценители и любители нерядовых товаров
не хотели уступать друг другу дорогу к прекрасному. Они оттирали
соперников плечами и локтями, стоявшие сзади молча, с сопением давили на
передних. Слышался мягкий шорох кожаных и замшевых пальто, а над толпой
колыхался ззсрнгец из ондатровых, песцовых, норковых и лисьих шапок.
Кроличьих, как подметил Илья среди них не было ни одной. Хищники
травоядных в свою стаю не пускали. Некоторые оглядывались на стоявшего в
сторонке старшего лейтенанта милиции, как бы призывая его навести порядок,
но о том, чтобы самим соблюдать его, и не думали. Карзаиян смотрел на них
с сожалением.
   - Директор в торге, сегодня не будет, - на обращение Ильи, не
оглянувшись, бросила, словно плюнула через плечо, сдобная молодая
продавщица. Глядя на ее туго затянутую в розовый халат, складками
вырисовывающуюся спину, можно было подумать, что она со вчерашнего дня не
уходила домой к ночь напролет отвечала на сложные вопросы по экономике и
планированию торговли и потому сейчас, смертельно усталая, видеть не может
бессердечных покупателей. Илье пришлось вплотную придвинуться к прилавку
и, повысив голос, попросить:
   - Девушка, уделите, пожалуйста, внимание.
   Поняв, что к ней обращается человек в милицейской форме, она
заговорщически улыбнулась ему как своему старому знакомому и показала на
дверь за противоположным прилавком.
   Илья прошел через торговый зал и оказался в длинном узком коридоре. На
дверях не было никаких табличек. Он попытался открывать их все подряд, но
ни одна не поддазалась.
   В конце коридора за углом оказалась еще одна дверь, обитая
искусственной кожей с ярко выделяющимися на темно-коричневом фоне большими
желтыми шляпками гвоздей. Директор, если он на самом деле был на месте,
мог находиться только здесь. На маленькой латунной пластинке, укрепленной
на уровне глаз, было выгравировано: "Смирнов В. К.".
   - Участковый инспектор Карзанян, - представился Илья, едва войдя в
кабинет. - Прошу вас ответить на ряд вопросов, интересующих органы милиции
в связи с очень важным делом.
   Он почувствовал, что крохотному человечку лет шестидесяти сидящему за
массивным столом, занимающим почти всю комнатушку, нельзя давать
опомниться.
   Если после первых нескольких вопросов толку не будет, разговор
предстоит долгий и скорее всего бесполезный.
   Эта идея пришла Илье в голову, как только он увидел хозяина кабинета.
Обычно Карзаиян не обдумывал заранее тактику беседы с незнакомыми людьми,
она формировалась у него в процессе общения, возникала сама собою. На этот
раз он просчитался: соиеседник не поддался бурному натиску, ни мимикой, ни
жестом не выразил желания тут же включиться в беседу. Ьго крупная голова,
ЧУТЬ возвышавшаяся над столом, замерла неподвижно. Сквозь толстые стекла
круглых очков на Илью смотрели немнгающие бесцветные глаза с длинными
ресницами.
   - Вы меня слышите? - спросил несколько обескураженный Илья.
   - Слышу, - ответила голова, - и вижу. Садитесь, я вас понял.
   Карзанян сел на стул и протянул через стол раскрытое служебное
удостоверение. Маленькая рука, вынырнувшая из-под стола, сняла трубку
зазвонившего телефона и бросила ее на рычаг. Тут Илья понял, что именно
поразило его в сидящем напротив человеке: совершенная несоразмерность
головы, плеч и рук. Казалось, будто голова и все части туловища
принадлежат разным людям.
   - Нам нужна помощь специалиста, - начал Илья новый заход. - Прежде
всего я хотел бы узнать, берете ли вы...
   Он хотел спросить про книги, но тут же передумал и поинтересовался
коврами, пожалев при этом, что не подготовился к беседе заранее.
   - Ковров не приносят. Сейчас это модно, когда все стены в коврах.
Вместо обоев вешают, считается красиво. Особенно, я слышал, гармонируют
туркменские ковры - текинские и салорские - с корешками книг в
застекленных шкафах. Вы не находите?
   - С книгами? А при чем тут книги? Их что, тоже приносят вам на
комиссию? - оживился Илья.
   Голова директора наклонилась вперед, и глаза, оказавшиеся в
действительности маленькими и по-детски голубыми, взглянули на Илью поверх
очков.
   - Книги, молодой человек, принимают в букинистическом, улица Кирова,
семнадцать, - голова вернулась в прежнее положение и застыла в ожидании
следующего вопроса.
   Илья понял, что сморозил глупость. Он принялся расспрашивать о тех
предметах, которые успел заметить в торговом зале. Собеседник отвечал
коротко и равнодушно. Наконец Карзанян замолчал, не зная, о чем бы еще
спросить.
   - Какие именно книги вас интересуют? - спросил директор бесстрастным
голосом.
   Все старания Ильи затронуть интересующие его вопросы исподволь
оказались бесплодными. Он выдал свою заинтересованность интонацией. Теперь
ему не оставалось ничего другого, как вести разговор в открытую - Нас
интересуют не только книги, - ответил Илья - Речь идет об антиквариате и
перекупщиках краденого. Это могут быть самые различные предметы старины
или художественные произведения.
   - У вас есть список? - спросил Смирнов, и Илья вновь, в который уже
раз, подивился его проницательности. Это чувство, видимо, отразилось на
его лице, потому что директор продолжал:
   - Что же тут удивительного? Не думаю, что милиция настолько свободна от
других дел, чтобы заниматься розыском вообще. У вас произошла кража или,
как там, грабеж. И вы хотите найти то, что украдено. Правильно я вас понял?
   - Правильно - улыбаясь и протягивая директору список похищенных у
Москвина вещей, ответил Карзанян. - Посмотрите, что-нибудь из этого в
последние дни к вам не попадало?
   Смирнов внимательно прочитал список и вернул его Илье.
   - Нет, в последнее время ничего подобного не
   - Почему вы так уверены? Разве вы лично присутствуете во время приема
вещей на комиссию?
   - Кроме трех-четырех предметов, все остальное в вашем списке может
представлять музейную ценность.
   О таких вещах у нас принято сообщать директору, то есть мне, а я уже
решаю, пускать ли их в продажу или предложить музею. Теперь понимаете?
Окончательное решение выносит закупочная комиссия, о чем составляется
соответствующий документ.
   - В этом списке нет еще старинных рукописных книг. Очень ценных. Они
тоже были украдены.
   - Кто возьмется оценить такие книги? - усмехнулся Смирнов. - Разве что
ученые. А для покупателей, даже наших, они просто хлам.
   - Не скажите! За ними охотятся так же, как и за иконами, предметами
религиозного культа.
   - С целью вывоза за границу?
   - С целью наживы. Порой эти книги ценятся больше человеческой жизни.
   - Значит, все-таки его убили? - задумчиво, как о само собой
разумеющемся, спросил Смирнов. - Я так и знал, что рано или поздно это
добром не кончится.
   - Что вы имеете в виду?
   - Что? Я имею в виду Гришу Ревзина. Разве вы не о нем говорили? Я еще
тогда так ему и сказал: "Гриша, ты плохо делаешь, это нечестный товар. За
него ты получишь срок". Но он мой друг, и я... ну, вы понимаете, я помог
ему продать те книги. Грише не на что было жить, он зимой ходил в одних
галошах и носках.
   Да, я ему помог. Он купил себе ботинки и пальто. Теперь Гриши нет, и я
могу об этом сказать. Ему уже не повредит.
   - Вы были знакомы с Григорием Иосифовичем?
   - И вы ко мне пришли, чтобы спросить об этом?
   - Не только. Я знаю, что Ревзин слыл хорошим специалистом, и вряд ли он
ошибался, высоко оценивая те или иные книги. Кто мог покушаться на его
жизнь, как вы думаете?
   - Этого я не знаю, молодой человек, так же как и того, откуда он взял
товар. Только имейте в виду, случилось это в тридцать девятом году. Вас в
то время еще на свете не было.
   - С вами трудно говорить, товарищ директор. Вы наперед знаете, о чем я
у вас хочу спросить, - со смешанным чувством недовольства и восторга
сказал Илья.
   - Долгая жизнь кое-чему учит.
   - Вы давно знакомы с Ревзиным?
   - С детства, как ни странно. Впрочем, что же тут странного. Родились в
одном городе, он пораньше, выросли вместе. Да и потом все время
встречались.
   Дружбы особой не водили, но по-приятельски помогали друг другу чем
могли. Ведь у Гриши были золотые руки и светлая голова. Он до войны-то
кустарем числился.
   - Кустарем?
   - Да, кустарь-одиночка, как в то время говорили, при монастыре. Это
только в пятидесятых, когда монастырь стали под музей переделывать, его в
мастерскую