варивать.
И стояла совсем рядом, и он вдыхал запах ее духов, рассматривая замок ее
жемчужного ожерелья. И это ожерелье напомнило ему другое, которое он ни-
когда не видел. И вот в ту минуту, когда она,  высунув  голову  в  окно,
смеясь, болтала Бог весть о чем, ведь он даже не слышал ее слов, он  до-
казал, что не знает правил, что он действительно жалкий тип.
   Рене Кабур не слышал, как дверь в туалет за его спиной отворилась.  И
вот, когда он стоял в расстегнутом пальто, склонившись  над  грязной,  в
трещинах, раковиной, перед открытым краном, смачивая волосы и лоб холод-
ной водой, забрызгивая пиджак, ему всадили пулю из револьвера чуть  ниже
затылка. Он не услышал выстрела, не увидел вспышки, не заметил даже, что
кто-то появился в пустом туалете. Перерыв закончился уже около  четверти
часа назад.
   Сперва он упал вперед" к висевшему над умывальником зеркалу, не пони-
мая, почему он движется навстречу собственному изображению, не испытывая
боли, все еще думая о том, что он скажет  завтра.  Но  вдруг  он  сделал
странный поворот и повалился на раковину, галстук его оказался  в  воде,
которая продолжала течь из крана. Он думал, как он скажет им  всем,  да,
всем, что, когда она высунулась из окна, он и сделал  это,  нет,  он  не
прижал ее. Он не допустил ни одного из тех жестов, которые ему,  вероят-
но, следовало сделать; его затопила безумная надежда (он уронил голову в
раковину и стоял уже на коленях на выложенном плиткой полу в туалете), и
он положил руку ей на плечо, да, на плечо, потому что  только  она,  она
одна могла его понять, и Богу известно, что она поняла (голова  его  уже
погрузилась в воду). Она резко повернулась, дернула плечом, как  боксер,
который заметил "окно" в защите, может быть, хотела посмеяться над  ним,
но, увидев его лицо, должно быть, поняла,  что  это  гораздо  серьезнее,
должно быть, прочла в его глазах что-то совершенно нестерпимое. Она  ра-
зозлилась и закричала.
   Он медленно соскользнул на пол, с мокрым лицом и  закрытыми  глазами,
все еще думая: да, моя рука опустилась на ее плечо, вот так, и  по-преж-
нему не понимая, что же такое было написано на его  лице,  чего  она  не
смогла вынести, но раньше, чем он нашел ответ, он уже  лежал  ничком  на
выложенном плиткой полу, он был мертв.
 
 
   МЕСТО 224
 
   Жоржетта Тома улыбалась фотографу пленительной спокойной  улыбкой.  В
этот день она надела не то белый жакет, не то пальто с белым меховым во-
ротником, и волосы, обрамлявшие ее лицо, на котором выделялись ее  свет-
лые глаза, казались еще прекраснее и еще темнее. Она, должно быть, люби-
ла свои волосы, холила их, подолгу расчесывала, пробовала разные причес-
ки. Вероятно, ей нравилось все, что подчеркивало их красоту, и,  видимо,
поэтому в ее гардеробе преобладал белый цвет.
   Человек в майке и пижамных брюках, Антуан Пьер Эмиль Грацциано, кото-
рого все звали просто Грацци, подумал, что шеф его, наверное, прав.  Та-
кую красивую девушку могли убить только из ревности, и преступник,  воз-
можно, уже льет слезы в полицейском участке своего квартала.
   Он спрятал маленькую фотографию в красный сафьяновый бумажник,  полу-
ченный в подарок на Рождество три года назад, и посидел так немного  пе-
ред окном, облокотившись о стол и подперев ладонями  подбородок.  Прежде
чем поставить кофе на плиту, - он мог дотянуться до нее даже не  вставая
со своего табурета, - он раздвинул цветастые  занавески  и  взглянул  на
скучный, сумеречный день, в котором не было ничего воскресного,  на  се-
ренькое небо, которое, казалось, никак не могло решить, хмуриться ли ему
и дальше.
   За окном чахлая трава небольшого участка перед домом, который принято
называть "зеленой лужайкой", впервые в этом году ночью покрылась  инеем.
А потому Грацци, собиравшийся пойти с сыном после  обеда  в  Венсеннский
зоопарк, теперь не так уже жалел, что не сможет этого сделать. Он поста-
рается вернуться домой к обеду, возможно, воспользуется служебной  маши-
ной и немного побудет с Дино, пока мать не уложит  его  спать.  Так  что
мальчик останется доволен.
   На газовой плите засвистел итальянский кофейник. Грацци протянул руку
и выключил газ. Затем, не вставая, взял кофейник и наполнил одну из двух
стоявших перед ним чашек. Аромат горячего кофе ударил ему в нос.
   Он пил кофе без сахара и думал о своем вчерашнем отчете,  о  квартире
на улице Дюперре, небольшой, хорошо обставленной, сверкающей чистотой, с
тем налетом слащавости, какой встречается в квартирах  одиноких  женщин,
думал и о вдохновенных советах своего шефа, Таркена. Во-первых, влезть в
шкуру самой красотки, узнать ее лучше, чем она сама себя знала, стать ее
двойником и так далее, и тому подобное. Понять ее нутром, если ты усека-
ешь, что я хочу сказать.
   Все это прекрасно усекли. Один из инспекторов, Малле, так ясно предс-
тавил себе Грацци в шкуре и платьях Жоржетты Тома, что даже прощаясь ни-
как не мог унять смеха. Уже стоя в коридоре, примерно в половине девято-
го, он сказал ему: "Чао, куколка! - и пожелал ему получше провести время
со своими мальчиками.
   Видимо, само собой разумелось, что мужчин в ее жизни было немало. Сам
Грацци в кабинете шефа невольно навел их на мысль,  что  любовников  она
меняла так же часто, как и белье.
   А белья у нее было много, и очень хорошего, содержалось  оно  в  иде-
альном порядке и было помечено с изнанки маленькой красной буковкой "Ж".
Такими метками пользуются обычно в пансионах,  эту  буковку  можно  было
увидеть повсюду: на комбинациях, трусиках, бюстгальтерах, даже на  носо-
вых платках. Целых два ящика, доверху набитых бельем. Белье  было  таким
тонким и приятным на ощупь, что Грацци стало не по себе. И на всех вещах
с изнанки пришита маленькая красная буковка.
   В семь часов вечера в присутствии шефа и своих коллег Грацци недоста-
точно ясно выразил свою мысль. Или, вернее, пытаясь хоть что-нибудь выу-
дить из своего красного блокнота, он высказал предположение, которое ему
самому даже не принадлежало. Там, на улице Дюперре,  роясь  в  шкафах  и
ящиках, Габер, молодой блондин, работавший вместе с ним, сказал,  видимо
потому, что девица была очень хороша собой и на него как-то подействова-
ли все эти буковки и нижние юбки: "Уж она-то наверняка не скучала".
   В жизни убитой было трое мужчин, вернее, четверо, если считать  мужа,
с которым она не виделась уже несколько  месяцев.  Продавец  автомобилей
Арро, явившийся на набережную Орфевр к шести часам вечера,  растерянный,
с подобострастным видом. Боб, который  где-то  там  учился,  с  ним  ему
предстояло встретиться утром. И молодой паренек, студент, живший на шес-
том этаже на улице Дюперре, в котором консьержка, вероятно, души не чая-
ла.
   Однако лишь про первого из них можно было с уверенностью сказать, что
он был ее любовником. Высокий, рыхлый, бесхарактерный  на  вид  мужчина,
занимавшийся ремонтом и перепродажей американских автомобилей,  владелец
гаража у Порт Майо, на него не оказалось ничего компрометирующего в кар-
тотеке правонарушений, хотя по его виду можно было, скорее, предположить
обратное. Он все время норовил уйти от прямого ответа и сказал,  понизив
голос, то ли потому, что речь шла о покойнице, то ли потому, что  теперь
он женат и это уже старая история, что "да, они  действительно  какое-то
время были вместе".
   Грацци продержал его двадцать минут. Рожа кирпича просит. И ничего  в
картотеке. Железное алиби на первые четыре дня  октября  и  на  субботу,
когда было совершено убийство. Только что купил  жене  маленький  "фиат"
(новый, а не подержанный, Грацци уж и не помнил, откуда ему это  извест-
но). Бумаги в полном порядке. Хорошо сшитый костюм. До блеска начищенные
ботинки. Бывший коммерческий директор парфюмерной фабрики. Там, на  фаб-
рике, он и познакомился с Жоржеттой Тома, в то время Жоржеттой Ланж, де-
монстрировавшей продукцию фирмы. Связь длилась полгода до ее  развода  и
два с половиной года после, "какое-то время были вместе". Ничего  сейчас
о ней не знает. Не знает, были ли у нее враги, какие были друзья. Не по-
нимает, как такое могло случиться. Вообще ничего во всем этом не понима-
ет. Ему ее искренне жаль. Рожа кирпича просит.
   Грацци налил кофе во вторую стоявшую на столе чашку, положил два кус-
ка сахара, поднялся, потер затылок. Услышал,  как  жена  заворочалась  в
кровати.
   В тесной передней, отделявшей кухню от спальни, кофе  из  налитой  до
краев чашки расплескался. Он сдержал готовое  сорваться  с  языка  руга-
тельство, чтобы не разбудить малыша.
   Жена, как и всегда, лежала  с  открытыми  глазами.  Грацци,  спавшему
обычно крепким сном и знавшему, что она встает по ночам поправить одеяло
у Дино и дать ему попить, казалось, что она никогда не спит.
   - Который уже час?
   - Семь часов.
   - Ты сегодня едешь туда? Он ответил, что придется, хотя при этом нем-
ного и покривил душой. На самом деле никакой острой необходимости в этом
не было. Он мог бы вызвать Кабура, Боба и родственников Жоржетты Тома на
понедельник. Никто не торопил его, никто не поставил бы ему в упрек  по-
добное промедление. Даже если бы убийца воспользовался этим и  попытался
ускользнуть от полиции, то было бы даже и лучше, его побег был бы равно-
силен признанию. Его бы начали искать и в конце концов нашли бы.
   Нет, ничто не вынуждало его, если не считать присущей  ему  неуверен-
ности в себе, его всегдашней потребности иметь побольше в запасе  време-
ни, подобно тем не слишком способным ученикам, которые оттягивают  экза-
мен до самой последней минуты.
   Его жена, Сесиль, хорошо его знавшая, дернула плечом, не  осмеливаясь
напомнить ему о прогулке в Зоопарк, но, чтобы как-то выразить  разочаро-
вание, придралась к тому, что кофе то  ли  недостаточно  крепок,  то  ли
слишком сладок.
   - Что тебе поручили?
   - Женщину задушили в поезде на Лионском вокзале.
   Она вернула чашку, зная уже, даже не спрашивая, что он не хотел, что-
бы на него взвалили это дело, и теперь какое-то время  будет  досадовать
от того, что не может оставаться на втором плане.
   - А разве не Таркен этим у вас занимается?
   - Он занят игральными  автоматами.  А  потом,  он  не  станет  сейчас
браться за дело, в успехе которого не уверен. Если все пойдет хорошо, он
подключится. Если затянется, отвечать буду я. В январе его должны  повы-
сить в чине, и он не хочет до этого ставить себя под удар.
   Грацци брился, стоя у зеркала, а перед  глазами  его  снова  возникла
квартира Жоржетты Тома, он подумал, что  она  очень  отличается  от  его
собственной. Да и что может быть общего между квартирой одинокой женщины
в старом доме неподалеку от площади Пигаль и двухкомнатной  квартирой  с
ванной и кухней в дешевом стандартном доме в районе Банье, которую трех-
летний мальчуган принимает за поле боя?
   А ведь именно из-за этой ее квартиры с особой атмосферой полутонов  и
мягкого, ровного света он сказал совсем не то, что  думал,  не  то,  что
можно было предположить. Спальня с кретоновыми  занавесками,  оборки  на
покрывале, маленькие столики и хрупкие безделушки, - все это  напоминало
комнату засидевшейся в девушках секретарши. Крохотная кухонька, где  все
вещи лежали на своих местах. Умопомрачительная ванная комната, где стены
и пол выложены белой и розовой плиткой, - она,  вероятно,  истратила  на
нее все свои сбережения, - и стоит аромат косметики и дорогого мыла. Ко-
ротенькая ночная рубашка на вешалке, как та, что нашли у нее в чемодане.
Пушистые, словно из меха, махровые полотенца  всех  цветов,  помеченные,
как и все ее белье, буквой "Ж". Белая резиновая шапочка на душевом шлан-
ге. Целый набор кремов на туалетном столике. И главное, зеркала. Они ви-
сели повсюду, даже на кухне. А в маленькой спальне, где центральное мес-
то занимала кровать, они, казалось, были подвешены  с  особым  наклоном,
что наводило на двусмысленные предположения. Стоя  с  намыленным  лицом,
надув щеки, Грацци вдруг вспомнил, что находится в своей квартире, перед
своим зеркалом. Его бритва со скрипом оставила чистую полоску на лице.
   У нее тоже лежит бритва в аптечке, но это ни о чем не говорит. У всех
женщин есть бритва.
   В квартире найдены письма, по большей части от торговца автомобилями,
фотографии мужчин, которые она хранила вперемешку с семейными фотографи-
ями и своими собственными в старой коробке из-под печенья.
   Однако дело не в этом. В квартире было еще что-то, он сам не знал что
именно, что производило странное впечатление и позволило Габеру сказать:
"Уж она-то наверняка не скучала". Маленькая спальня с подчеркнуто  женс-
кой слащавой обстановкой. Или же роскошная ванная комната. Или маленькая
несуразная красная буковка, которой обычно метят белье воспитанниц  пан-
сионов и которой помечено все ее белье.
   - Скажи-ка мне...
   Его жена вошла в ванную и взяла висевший за дверью халат. Грацци пос-
мотрел на нее в зеркало, держа бритву у щеки.
   - Чего ради станет женщина помечать буквой свое белье?
   - Может быть, она отдавала его в стирку?
   - Это начальная буква ее имени. А потом, разве женское белье отдают в
стирку? Как ты считаешь?
   Сесиль считала, что не отдают. Она подошла к зеркалу, мельком  взгля-
нула на себя, поправила волосы.
   - Не знаю. Есть женщины, которые украшают вышивкой  все  свое  белье.
Бывают такие.
   Он объяснил, что это не вышивка, а лишь маленький квадратик  материи,
пришитый с изнанки. Когда он жил в интернате в  Ле-Мане,  мать  пометила
так его пижамы, полотенца, все его носильные вещи. Но у него была цифра.
Он и сейчас еще помнит ее: 18.
   Сесиль не знала. Сказала лишь, что на то должна была быть своя причи-
на. А может, у нее просто такая мания... Как бы то ни было, малыш  скоро
проснется. Он плохо ест последнее время. Нехорошо, если трехлетний ребе-
нок никогда не видит отца за столом. Будет ли Грацци обедать сегодня до-
ма?
   Он пообещал вернуться к обеду, он думал сразу  и  о  малыше,  который
стал плохо есть, и о Жоржетте Тома, которая по вечерам  при  свете  нас-
тольной лампы пришивала эти маленькие буковки  к  отделанному  кружевами
белью.
   Он сел в автобус, приходивший обычно пустым из Аи-ле-Роз, но не вошел
в салон, а остался стоять на площадке, чтобы выкурить свою первую  сига-
рету. У Орлеанских ворот в девять часов утра жизнь текла как  бы  замед-
ленным темпом, но небо уже прояснилось и улицы казались куда  более  на-
рядными, чем в Банье.
   В 38-м автобусе он уже предпочел сидеть. На остановке  "Площадь  Але-
зии" витрина фирмы "Прожин" напомнила ему, что утром  он  должен  встре-
титься с человеком, позвонившим ему накануне. Как его зовут? Кабур. Быть
может, Габер уже отыскал остальных. Актрису Даррес. И Риволани. В  спра-
вочнике Боттена оказалось всего лишь два Риволани.
   Грацци представил себе, как до самой полуночи Габер  звонит  по  всем
телефонам, просит извинить его, пускается в объяснения, попадает  в  не-
ловкое положение, и все лишь для того, чтобы сказать, когда Грацци  при-
дет:
   - Ничего нового, патрон. Семьдесят три телефонных звонка,  двенадцать
раз меня посылали ко всем чертям, два  раза  напоролся  на  сумасшедших,
один раз меня здорово обругал бакалейщик, который начинает  работать  на
Центральном рынке в четыре часа утра, так что ты представляешь, для него
разговор с полицейским в одиннадцать вечера...
   - Я отыскал троих, патрон, - сказал Габер.
   И часа не прошло, как он проснулся, а уже сидел свежевыбритый,  раск-
расневшийся от холода на краешке стола, но не своего, а Парди,  молчали-
вого корсиканца, работавшего всегда без помощников, только накануне  за-
кончившего дело об аборте.
   Войдя в помещение, Грацци снял пальто, помахал  рукой  двум  дежурным
инспекторам, которые курили у окна, обсуждая последние футбольные новос-
ти. У одной из дверей, устремив перед собой застывший взгляд, в  куртке,
без галстука, держась очень прямо, сидел мужчина в наручниках.
   Не отрывая глаз от своей излюбленной головоломки (плоской металличес-
кой коробочки, по которой он указательным  пальцем  передвигал  фишки  с
цифрами, отчего начинала кружиться голова), Габер сообщил, что спать  он
лег после полуночи, что государство потеряло еще несколько  тысяч  фран-
ков, которые пришлось потратить на телефонные разговоры, и  что  челове-
ческая глупость не имеет границ.
   - Кого тебе удалось найти?
   - Сперва нашел актрису. Телефон не отвечал. Пришлось обзвонить  около
тридцати ресторанов, чтобы отыскать ее. Нашел ее "У Андре". Ты не предс-
тавляешь, как разыгрывается аппетит, когда звонишь по телефону в  ресто-
ран. Слышен стук ножей, звон бокалов. С ума сойти.
   - А еще кого?
   - Риволани. Он шофер грузовика. Я разговаривал с женой.  Он  ездил  в
Марсель, у него случилась поломка,  когда  оставалось  всего  километров
двадцать до города. Он оставил грузовик в гараже в Берре, а сам вернулся
домой на поезде. У жены премиленький голосок.
   - А кто третий?
   - Третья-женщина, полка действительно была занята.
   - Гароди? Габер, завершив наконец свою головоломку, смешал все  фишки
и тут же снова принялся за нее. Его светлые, аккуратно причесанные  вол-
нистые волосы, как у актера-первого любовника во времена оккупации,  еще
были влажными на висках. Он сидел в своем коротком бежевом пальто с  ка-
пюшоном, "дафлкоте", как он говорил на английский манер, в кашне из шот-
ландки, "которое действительно из Шотландии". Остальные  инспекторы  без
конца подсмеивались над его светлыми волосами, необычным для их  конторы
пальто, над его манерами богатого сынка, но он не обращал на них никако-
го внимания. Он был худощав, небольшого роста, на губах его играла улыб-
ка человека, который ничего не принимает всерьез,  и  в  первую  очередь
свою работу... Он не любил свою работу, но не испытывал к  ней  отвраще-
ния. Просто это его не трогало. Так захотел его отец.
   - Мадам Гароди, да. Одна из них. Поскольку в этом семействе  их  нес-
колько. Наша - жена сына, инженера, которого перевели в Марсель  полгода
назад. Двадцать шесть лет, ас в  электронике.  Занятная  штуковина,  эта
электроника. У меня приятель ею занимается. В ней вся греческая  мифоло-
гия отразилась, такая у него теория.
   Грацци, сев за стол, достал свой маленький красный блокнот и нетерпе-
ливо поскреб затылок.
   - Ну и что?
   - А то, что женаты они уже год. Целая история  о  том,  какого  труда
стоило свекрови прилично устроить их в Марселе.
   - Давай дальше.
   - Это очень важно для того, что произошло потом. Они  оставили  массу
вещей в Париже. А поскольку муж, молодой Гароди, работает как одержимый,
- это его призвание, он по три дня не возвращается домой, спит со  своей
электроникой, тебе ясно: - то мадам Гароди, та, которая тебя интересует,
приехала одна в Париж, чтобы заняться перевозкой кухонной утвари и поце-
ловать свекровь.
   - Ну и что?
   - Патрон, ты человек неблагодарный. Да, да. Я не шучу. Я потратил два
часа, чтобы разузнать все это. В конце концов мне удалось  поговорить  с
невесткой. Она ужинала в Нейи у других Гароди.  Голос  у  нее  задрожал,
когда я ввел ее в курс дела. Эту историю можно рассказывать  приятельни-
цам. "Конечно, задушили не меня, но почти..."  Ты  понимаешь?  Ее  зовут
Эвелина. У нее тоже приятный голос. Я попросил ее, чтобы  она  мне  себя
описала, просто так, захотел немного развлечься. Она, наверное, прехоро-
шенькая. Она приехала на несколько дней, пробудет, скорее всего, до чет-
верга. Я сказал, что об отъезде не может быть и речи, что она должна ос-
таваться в распоряжении правосудия.
   Габер рассмеялся, не поднимая глаз, не переставая  передвигать  фишки
указательным пальцем, за которым невозможно было уследить.
   - Она поклялась мне, что она тут не при чем, она никого не душила.  Я
сказал, что там видно будет. Если патрон согласен, я встречусь с  ней  в
одиннадцать часов, улица Лафонтена, дом 130, спросить Лину. Согласен?
   Грацци сказал, что это лучше, чем возиться с ней здесь все  утро