огда она  вышла  из  ванной  с
полотенцами.
   Она бросила быстрый опасливый взгляд на Лоретт.
   - Нет, сэр. Сердечно вас благодарю. Воцарилось молчание. Я  заметил,  что
они начали стирать пыль с уже вытертых  предметов,  деловито  суетиться,  не
внося никаких улучшений. Лоретт Уокер, стоя ко мне спиной, объявила:
   - Я уже могу идти, а вон та девушка все закончит.
   -  По-моему,  уже  закончено.  Обе  можете  идти.   Лоретт   выпрямилась,
обернулась ко мне, вильнув ошеломляющим задом:
   - Отсылаете нас обеих? Да ведь я ей с трудом втолковала, что она  обязана
по крайней мере дать вам шанс получить награду за услугу!
   Кэти  с  бесстрастным  лицом  индианки  стояла,  прислушиваясь   вполуха,
уставившись в стену позади меня. Это была крупная сильная женщина, широкая в
плечах и в бедрах, с  тонкой  талией,  крепкой,  стройной,  словно  колонна,
темной шеей, полными, резко очерченными ногами, твердо стоявшими на земле.
   - Кэти! - окликнул я.
   - Да, сэр.
   - Миссис Уокер напрасно старалась создать нам удобную ситуацию. Почему вы
не уходите?
   Кэти бросила взгляд на Лоретт, вопросительно подняв брови. Лоретт  что-то
тихо и неразборчиво проговорила. Кэти схватила  простыни,  полотенца  и,  не
удостоив меня ни одним непроницаемым взглядом, вышла и захлопнула  за  собой
дверь. Я услышал удаляющееся звяканье  тележки,  которую  она  катила  перед
собой.
   Лоретт присела лицом ко мне на  дальний  краешек  кровати,  изучая  меня.
Маленькое хорошенькое личико цвета кофе напополам с молоком,  кожа  гладкая,
матовая, без каких-либо оттенков, глаза такие темные, что зрачок сливался  с
радужкой. Она выудила из кармана юбки сигареты и спички, закурила,  выпустив
длинную струю дыма, скрестила стройные ноги. Взгляд одновременно оценивающий
и вызывающий.
   - Презираете черных?
   - Вовсе нет. А вот подозрительность презираю. Это плохое чувство.
   - И плохо с ним жить, даже когда нет другого выхода. Может, вы ничего  не
хотите от Кэти потому, что тогда ничего не получите от меня?
   - Как вы догадались? Я силой заставил бедняжку  Кэти  выпить  отравленный
джин, потом организовал убийство медсестры - исключительно ради нашей с вами
встречи в этом самом номере. Выбирайте, детка. Гватемала? Париж, Монтевидео?
Куда заказывать билет?
   Она и сердилась, и забавлялась. Последнее перевесило. Наконец объявила:
   - Мне еще одно надо узнать. Скажите, вы имеете хоть какое-то отношение  к
закону? Хоть какое-нибудь?
   - Вообще никакого, Лоретт. Она вздохнула, пожала плечами:
   - Ну и ладно. Совсем рядом с той медсестрой живет белая женщина,  в  доме
номер 60. У нее с понедельника до четверга работает уборщица, по  полдня.  В
прошлый понедельник уборщица пришла и нашла записку от хозяйки, мол,  уехала
на неделю, в четверг приходить не  надо.  Эта  женщина  служит  в  офисе.  В
четверг уборщица не явилась, а пришла вчера - как всегда, в  понедельник.  И
сообразила, что хозяйка еще не вернулась, а в квартире  кто-то  был.  Может,
подруга ее. Кто-то какое-то время лежал на кровати. Один человек. На подушке
след от головы, покрывало помято. Может, что-то разлилось - кто-то  брал  ее
тряпку, ведро и прочее, а по местам не расставил как  следует.  Вымыт  кусок
пола на кухне, кусок в ванной. В тех квартирах есть  маленькие  камины,  там
что-то сожгли. Она говорит, пепел вроде бы  от  сожженной  ткани,  а  у  нее
пропали какие-то половые тряпки. Не знаю, пригодится вам эта информация  или
нет.
   - Наверно, она убрала квартиру и вычистила камин?
   - Точно. Она мне сказала, как зовут ту женщину, только я тут же  намертво
позабыла.
   - Не имеет значения. Я могу выяснить.
   - Уборщица говорит, от кухонной двери того дома совсем  рукой  подать  до
кухонной двери медсестры. Вниз по дорожке  и  за  угол.  Всю  дорогу  забор,
большой, высокий, крепкий, с небольшими воротцами в частные дворики.
   - Спасибо. Узнали еще что-нибудь?
   - В Сауттауне много таких, кто сроду ничего прямо не скажет ни белому, ни
черному. Или чуточку скажет, а остальное придержит, если подумает, что  ради
этого вы готовы дать ему на кусок хлеба,  -  очень  уж  сильно  вам  хочется
знать. Это не по злобе. Там никому никогда денег на жизнь не хватает.  Может
быть...
   Я вытащил из кармана бумажник, бросил на постель рядом с ней. Она открыла
его, наклонив голову, чтобы не лез в глаза дым от торчащей во рту наполовину
выкуренной сигареты, перелистала уголки банкнотов.
   - Возьмите, сколько считаете нужным.
   - А если все возьму?
   - Значит, столько понадобилось.
   - Никогда не думали, что  я  могу  вас  обжулить?  -  снова  с  о  крытой
враждебностью бросила она.
   - Миссис Уокер, там семьсот  с  чем-то.  Я  готов  согласиться  с  ценой,
которую вы себе назначаете, если вы согласитесь с  той,  в  которую  я  ценю
себя.
   Она вытаращила на меня глаза, потом качнула головой:
   - А вы правда особенный. Слушайте. Я возьму двести.  Падко?  Может  быть,
принесу сдачу.
   Хотела было подняться, чтобы вернуть бумажник, потом, повинуясь какому-то
импульсу гордости и независимости, снова села и бросила его  мне.  Я  поймал
бумажник в воздухе дюймах к шести от собственного носа  и  сунул  обратно  в
брючный карман. Она сложила банкноты, расстегнула  одну  пуговицу  форменной
блузы с высоким  воротом,  упрятала  деньги  в  кремовую,  почти  невидимую,
узенькую щель между непомерными  грудями,  застегнулась,  огладила  блузу  и
заключила с сокрушенной улыбкой:
   - Я так долго с вами проговорила у черного  хода,  теперь  слишком  долго
сижу тут за закрытой дверью, а ведь тут, доложу  вам,  все  друг  за  другом
присматривают.
   Встала, унесла в ванную пепельницу, принесла обратно,  сияющую  чистотой,
поставила на столик возле кровати.
   - Ох, посыплются на мою голову кое-какие хорошенькие проблемки.
   - Какие проблемки?
   - Да уж тут ничего не поделаешь. Я что-то вроде начальницы,  сразу  после
миссис Имбер. Должна следить, чтоб все прочие хорошенько  работали.  Из  них
многие старше меня, только вот по значению  никто  не  сравнится.  Не  смогу
объяснить, почему столько времени пробыла с вами наедине.  И  ко  мне  точно
прицепятся, понадеются, будто меня выгонят с работы из-за того, что я  вдруг
спуталась с белым; Ох,  уж  они  обязательно  постараются.  Да  увидят,  что
Пятьдесят Фунтов доставит им больше хлопот.
   - Пятьдесят фунтов?
   Неожиданно вспыхнул  столь  яркий  румянец,  что  окрасилась  даже  такая
смуглая кожа.
   - Глупости, мистер. В любом месте кто-то  раньше  или  позже  придумывает
девушке-начальнице особое прозвище. Дело тут всего-навсего  в  моей  фигуре.
Прохожу мимо кого-то, а он  и  говорит:  "Вон  она  идет.  Девяносто  фунтов
важности - сорок фунтов девчонки и пятьдесят фунтов сисек". Так и прилипло -
Пятьдесят Фунтов. Надо бы обозлиться, да мне теперь все равно.
   - Посмотрите, Лоретт, не удастся ли разузнать об одном человеке,  который
работает на шерифа. Его зовут  Дэйв  Брун.  Она  скривилась,  словно  хотела
сплюнуть.
   - Ну, он очень  злой.  Мистер  Холтон  и  тот  не  такой,  злится  только
временами.  Когда  мистер  Брун  хочет  что-то   узнать,   полисмен   иногда
прихватывает какого-нибудь парнишку из Сауттауна, а потом  к  нему  является
мистер Брун. Парня привозят назад, а он ходит  как  старичок,  разговаривает
как старичок, голову не поднимает. Но ничего  не  рассказывает  про  мистера
Бруна. Знаю одно - он богатый. Богатство большое. Имеет  в  Сауттауне  много
домов, штук сорок,  хоть  и  под  другими  именами.  Крыши  в  дождь  текут,
ступеньки у входа проваливаются, на три семьи  один  водопроводный  кран,  а
арендная плата никогда не снижается, только растет. В окнах картонки  вместо
выбитых стекол. Налоги на дома повышаются, только не на те, что  принадлежат
мистеру Бруну.
   - Вы сказали, что Холтону не найти домашнюю прислугу из-за его  отношения
к вашим сородичам. Мне известно, что мистер  Пайк  и  мисс  Пирсон  пытались
подыскать кого-нибудь для ухода за миссис Пайк. Я заметил, что  двор  у  них
убирает белый мужчина. На то есть какие-то особые причины?
   Она остановилась у двери, лицо стало абсолютно бесстрастным.
   - Началось это давно,  года  три  назад,  если  не  больше,  сразу  после
постройки дома и женитьбы мистера Пайка. Над лодочным  домиком  жили  муж  с
женой. Молодая пара. Хорошо  платили.  И  выпили  какую-то  отраву,  которой
опрыскивают деревья. Пара.., пара...
   - Парафион?
   - Похоже.  Оба  умерли  в  больнице.  Мистер  Пайк  заплатил  за  хорошие
похороны.
   - Несчастный случай?
   - Нет. Упаковка стояла прямо у стола на полу, а в  ложечке  был  порошок.
Насыпали его в красное вино и выпили. Должно быть, в кино видели, потому что
разбили стаканы об стенку.
   - Ну и что?
   - За три дня до этого  парень  был  в  Сауттауне.  Тихий  парень,  а  тут
надрался как свинья, поднял крик. Так  напился,  что  никто  его  толком  не
понял. Вроде бы подписал какую-то бумагу, чтоб в тюрьму не попасть. А  из-за
этой бумаги кто-то вроде заставил его жену сделать какую-то жуткую  гадость.
Мол, все это невыносимо. Никому не известно, где тут правда, где что.  Никто
не знает, в чем было дело.
   - Но с тех пор Пайки не могут найти помощников?
   - Может быть, и смогли бы. Люди еще подумывали. А потом, прямо перед  тем
как мистеру Пайку позволили выйти из брокерского  дела,  вместо  того  чтобы
предъявить обвинение по закону, он  пробовал  научиться  играть  в  гольф  и
ударил клюшкой цветного мальчишку, Дэнни, который  мячи  подносил.  Проломил
ему череп. Мистер Пайк после этого бросил игру. Дал парнишке  сто  долларов,
заплатил за больницу. Этого больше никто  не  видел.  Мистер  Пайк  говорил,
Дэнни просто не вовремя под руку подвернулся.
   - Когда он замахнулся?
   - Вот именно. А Дэнни рассказывал, что подхватил простуду, чихал,  мистер
Пайк отвлекся и промахнулся по мячу, набросился  на  него  с  диким  криком,
глаза выпучил, ну, Дэнни наутек - знал, что мистеру Пайку его не догнать,  -
и поэтому думает, мистер Пайк просто швырнул в него  клюшку.  Тогда  каждый,
кто собирался у них работать, решил отказаться.
   - А за что ему должны были  предъявить  обвинение,  когда  он  работал  в
брокерской конторе?
   - Ну как же, - удивилась она, - за воровство! В  какие  еще  неприятности
можно вляпаться на такой работе?  Мистер  Макги,  мне  надо  идти.  Наверно,
увидимся завтра. Если не приду, значит, я ничего особенного нынче вечером не
узнала.
   Не сумев встретиться ни с Дженис Холтон, ни с доктором Уинтином  Хардахи,
я ухватил оборванный кончик ниточки, которая, скорее всего,  ни  к  чему  не
приведет: позвонил доктору  Биллу  Дайксу,  хирургу,  оперировавшему  Хелену
Пирсон Трескотт. Девушка из его кабинета сказала, что он  на  операции,  но,
возможно, по окончании позвонит, поэтому я  ничего  не  стал  передавать,  а
поехал в больницу в надежде с ним встретиться.
   Очень любезная телефонистка на коммутаторе звякнула в комнату отдыха  для
врачей на третьем этаже хирургического крыла, застала его и подозвала меня к
телефону. Представившись старым другом  Хелены  Трескотт,  я  объяснил,  что
просто хочу расспросить его  о  ней.  Он  поколебался,  но  в  конце  концов
пригласил подняться, объяснил, как пройти. Встретил меня на  пороге  комнаты
отдыха, и мы двинулись по коридору к небольшой приемной.
   Он был в зеленом хлопчатобумажном халате и в зеленой  шапочке.  Пахло  от
него дезинфекционными средствами, на халате виднелись капли засохшей  крови.
Плотный, коренастый, моложе, чем я думал. Пальцы короткие, сильные  с  виду,
руки толстые, от запястий до  первых  костяшек  пальцев  поросшие  курчавыми
рыжеватыми волосками.
   Он  тяжело  плюхнулся  на  диван   в   приемной,   вздохнул,   потянулся,
помассировал двумя пальцами переносицу, взглянул на стенные часы.
   - Следующая операция назначена  на  одиннадцать  пятнадцать.  Молю  Бога,
чтобы все было красиво, чисто и просто, так как загружен я  нынче  днем  как
сукин сын. Что вы хотите узнать насчет миссис Трескотт, мистер Макги?
   - Был вообще хоть какой-нибудь шанс?
   - К моменту первого моего осмотра - никакого. Крупная, зрелая карцинома с
метастазами в толстой кишке, с филаментами во  всех  мыслимых  направлениях.
Удалили основную опухоль и все, что можно. Вложили  несколько  радиоактивных
гранул, чтобы немного замедлить процесс.
   - Вы ей сказали, что она не выживет?
   - Из плохих новостей я говорю каждому ровно столько, сколько он,  на  мой
взгляд, спокойно перенесет. Позже понял,  что  ей  можно  было  сказать  всю
правду. Но тогда не слишком  хорошо  ее  знал,  не  догадывался,  какая  она
храбрая и выносливая. Поэтому я ей сообщил, что, по-моему, все удалил, но  с
определенностью утверждать не могу. Дочерей  не  уведомил,  думая,  что  она
чересчур хорошо все поймет по их поведению. Рассказал Тому  Пайку,  чтобы  в
свое время с его помощью известить девушек.
   - А как она себя чувствовала во второй раз?
   - Плохо. Пришлось опять резать - надо было избавиться от  непроходимости.
К тому времени там уже образовались настоящие джунгли.  Ничего  похожего  на
анатомические учебники. Вот уж поистине  злокачественная  опухоль.  Хорошей,
опытной  операционной  сестре  стало  дурно.  Внешне  миссис  Трескотт  тоже
полностью изменилась, за исключением глаз. Потрясающие  были  глаза  у  этой
женщины. Как у молодой девушки.
   - Очень плохо, что Морин сейчас в таком состоянии.
   - Тут я ничем не могу помочь. Ножом в таких случаях ничего  не  сделаешь.
Но почти все другие специалисты принимают участие. Провели все обследования,
о которых кто-либо когда-либо слышал, причем некоторые, по-моему, специально
для нее придумали. Поднять ее историю болезни сможет  только  пара  здоровых
мужчин.
   - Заболевание локализуется в какой-то специфической области?
   - Если под этим подразумевать голову - да. Неврологию - да. Ни физической
травмы, ни опухоли, ни дефицита питательных веществ.  Что-то  разладилось  в
крошечных цепочках, в синапсах. Разложение тканей? Редкая вирусная инфекция?
Некая   форма   психологически   ориентированной   абстиненции?    Дисбаланс
эндокринной секреции? Редкий вид аллергии? Моя  личная  догадка,  к  которой
никто не прислушивается, ибо это не моя специальность,  заключается  в  том,
что проблема психиатрическая. Это согласуется с попытками  самоубийства.  Но
психиатры утверждают,  что  досконально  проверили  со  всех  сторон.  Серии
шоковой терапии безрезультатны. Содиум  пентотал  безрезультатен.  Беседы  с
психотерапевтами  безрезультатны...  А  я  думал,  вы  интересуетесь  миссис
Трескотт.
   - Всей семьей, доктор Дайке.
   - И я просто сижу тут и откровенничаю, как  семейная  Библия,  да?  А  вы
просто   слушаете,   точно   слушать    врача,    преступающего    этический
профессиональный закон, - обыкновеннейшее на свете дело.
   - Я.., я думал, вы  откликнулись  на  дружескую  заботу  и  беспокойство,
доктор...
   - Дерьмо собачье, Макги. Хотелось проверить, имеется ли у вас хоть  капля
здравого смысла. Имеется. Знаете, почему я говорю с вами о пациенте..,  и  о
семье пациента?
   - Полагаю, вы мне объясните.
   Он надолго угрюмо задумался, полузакрыв глаза.
   - Пытаюсь выразить словами, что она для меня сделала. Даже когда  от  нее
ничего не осталось, кроме боли и глаз, я приходил  посидеть  у  ее  постели,
когда дела у меня были плохи... Когда молился, чтобы  не  довелось  потерять
одну девочку, и все-таки потерял. У  Хелены  Трескотт  набирался  храбрости,
черт побери. Привязался к ней. Мы часто подолгу беседовали, до  того  самого
времени, пока  не  пришлось  держать  ее  под  наркозом.  Как-то  ночью  она
рассказала мне о мужчине по имени Тревис Макги.  Предупредила,  что  в  один
прекрасный день он может явиться и задать много вопросов.  "Расскажите  ему,
как все было, Билл. Ничего не  скрывайте.  Доверьтесь.  Передайте  все,  что
знаете о моих девочках.  Я  хочу  попросить  его  помочь  Морин".  Так  что,
приятель, это она облегчила вам дело, а не ваше неотразимое обаяние. Ясно?
   - Ясно, Спасибо.
   - Так на чем мы остановились?
   - Следующее, что мне хотелось бы знать, - ваше мнение о докторе Шермане.
   - Стью очень жалко. Хороший был человек. Там и сям небольшие пробелы,  но
в целом весьма основательный. Я  имею  в  виду  медицинскую  компетенцию.  В
денежных делах чертовски глуп, подобно большинству врачей. Мы - очень легкая
добыча в современном  мире.  Вы  вздуваете  акции  золотых  копей,  урановых
рудников в Уганде, а мы покупаем.
   - Я так понял, он вкладывал деньги в "Девелопмент анлимитед".
   - Те же золотые копи. Присоединившиеся ребята божатся именем Тома  Пайка.
Я отказался от шанса озолотиться. Хотя одно время был очень заинтересован.
   - Что заставило вас отказаться?
   - Мой брат. Обладатель наилучших мозгов в нью-йоркских финансовых кругах.
Обучался экономике в  Колумбийском  университете.  Занимается  в  нескольких
банках анализом ценных бумаг и инвестициями в недвижимость. А несколько  лет
назад создал  непремиальный  взаимный  фонд.  Хедж-фонд  . За ним  следят  орлиным
глазом, пытаясь предугадать, куда он в следующий раз  шагнет.  Так  вот,  он
приехал с женой навестить нас. Меня пригласили на небольшой  обед,  из  тех,
которые Том устраивает время от времени. Холостяцкая вечеринка. Я  привел  с
собой брата. Том, на мой взгляд, произнес впечатляющую речь. Я чуть было  не
вытащил чековую книжку. А когда мы вернулись домой, Дьюи  мне  объяснил  все
ошибки  в  его  рассуждениях.  Можно  свести  к  следующему.  Том  употребил
несколько замечательных терминов, высказал несколько очень хитрых идей,  дал
кучу объяснений про налоговые прикрытия и так  далее.  Но  по  мнению  моего
брата,  вместе  все  это  не  складывается.  Как  будто  Том  вызубрил  свою
программу, но она не будет работать в том виде, в каком он ее излагает. Дьюи
сравнил его с десятилетним  ребенком,  который  рассказывает  про  Эйнштейна
большой компании сверстников, так и не доучившихся до десятого класса. Слова
очень  веские,  и  поэтому,  Бог  свидетель,  все   кажется   правильным   и
убедительным. Дьюи велел мне не связываться. Так что  я  все  до  последнего
цента вложил в его взаимный фонд. И понемножечку разбогатею.  Брат  обещает.
Знаете,  я  надеюсь,  что  он  ошибся  насчет  Тома  Пайка.  Ведь  если  Том
мошенничает, в Форт-Кортни сильно пострадает целая  куча  народу.  Слушайте,
мне надо идти мыться. Приятно было с вами поговорить.  Она  была  совершенно
особенной женщиной, эта миссис Трескотт.
   Я снова попробовал дозвониться до Хардахи и опять  потерпел  неудачу.  Но
Дженис Холтон оказалась дома.  Разумеется,  при  желании  можно  заехать.  Я
остановился перед домом на подъездной дорожке, подошел, позвонил, подождал.
   Она   вынырнула   из-за   дома   в   очень   коротких,    очень    тесных
желтовато-коричневых эластичных шортах, выцветшей зеленой майке,  выгоревшей
на спине, и старых, поношенных синих сапогах.
   - Ах, это вы. Я кое-чем занята там, за домом. Не  пройдете  со  мной?  Не
хочется бросать дело.
   Расстелив на траве газеты  под  изначально  светло-голубым  металлическим
садовым шезлонгом, она перекрашивала  его  в  черный  цвет  из  аэрозольного
баллончика. Я встал в тени на  удобной  для  разговора  дистанции.  Покрытая
сильным загаром, она двигалась  быстро,  гибко,  эффектно,  как  танцовщица,
наклонялась и поворачивалась, сумела ловко, подобно  индусу,  сесть  в  позу
лотоса. Вспотела от трудов под солнцем, спина поблескивала, подчеркивая игру
маленьких  крепких  мускулов.  Оглянулась,  встряхнула  черными  волосами  и
проговорила:
   - Что-то я разболталась  в  субботу  вечером.  Это  на  меня  не  похоже.
Наверно, чувствовала себя одинокой.
   - Забавно. Наоборот,  мне  казалось,  что  это  я  слишком  разговорился,
наскучив вам