, Дженис.
   - Простите, забыла ваше имя.
   - Тревис.
   - Да, Тревис. Значит, мы оба старались бежать от чего-то. Должна еще  кое
за что извиниться. Мэг  вас  мельком  заметила  и  сочла  в  высшей  степени
интересным. Понимаете, она меня  прикрывает,  но  ей  неизвестно,  с  кем  я
встречаюсь. Решила, что с вами, а я не ответила ни "да", ни "нет".  Считает,
что вы очень хитро придумали - привезли домой моего пьяного мужа, мы уложили
его и уехали вместе. М-м-м... Ничего я не упустила?
   - Вон ту перекладину слева под сиденьем.
   - Где? А, вижу. Спасибо.
   Она  аккуратно  и  точно  закрасила   последнее   светло-голубое   пятно,
выпрямилась,  наклонила  голову,  встряхнула  баллончик.  Внутри  громыхнули
шарики.
   - Почти все истратила. Люблю, чтоб всего было в самую меру, ни больше  ни
меньше. Выпьете? Холодного пива? Еще чего-нибудь? Я себе обещала пиво.
   И повела меня в прохладный дом,  на  веселую  кухню.  Предложила  стакан,
потом призналась, что тоже любит пить из бутылки. Прислонилась  к  раковине,
скрестив изящные лодыжки, подняла бутылку и пила,  запрокинув  голову,  пока
глаза не увлажнились.
   - Ух! - вздохнула она. - Наверно, Мэг  видела,  как  вы  подъехали.  Тоже
признает визит  перед  ленчем  весьма  soigne  <Предусмотрительный  (фр.).>.
Должно быть, подглядывает из зарослей, тяжело дыша.
   - Раз уж я удостоился такой чести, не должен ли знать о месте всех прочих
свиданий, как по-вашему?
   - Это не свидания. Просто встречи. И разговоры. Обо  всем,  что  творится
под солнцем. Мы держимся за руки, как одноклассники. Иногда чуточку  плачем.
Проклятье! Почему мужчинам не разрешается плакать?
   - Время от времени они плачут.
   - Слишком редко. Ну, мы встречаемся там, где нас точно никто не увидит.
   - Довольно затруднительно.
   - На самом деле не очень. Назначаем время, и оба  приезжаем  на  огромную
стоянку у "Кортни-Плаза". Как только замечаем друг друга, он отъезжает, я за
ним. Он подыскивает местечко, где могут встать обе машины, пересаживаемся  в
одну, и никто нас не видит. В каком-нибудь саду, на темной  улочке  в  жилых
кварталах, рядом с аэропортом, где-нибудь.., в безопасном,  на  его  взгляд,
месте.
   - А как договариваетесь о встрече? - А вот этого вам знать не нужно.
   - Разве не со мной, по мнению некоторых, вы провели прошлую  субботу?  Мы
ведь пробыли вместе весь или почти весь день, сидя в каком-нибудь  проклятом
автомобиле, держась за руки и плача, верно?
   - Прошу вас, не шутите над этим.
   - Простите.
   - В субботу все могло быть иначе. Вторая фаза романа или  что-то  в  этом
роде. Может быть, хорошо, что Рик испортил дело. Мне  все  хочется  отыскать
место, где мы по-настоящему были бы наедине, в истинной безопасности.  Чтобы
вокруг были стены, над нами крыша, запертая дверь. Но не мотель, упаси  Бог.
Я, пожалуй, мотеля не вынесу. Да и риск. Понимаете, он..,  в  его  положении
очень  важно,  чтоб  люди  ему  целиком  доверяли.  Это  было  б  не  просто
супружеской изменой. - Он что, банкир?
   - Можно и так сказать, если угодно. В субботу он нашел нам пристанище, но
не мог выбраться раньше полудня. Поэтому я собиралась вернуться и  ждать  на
стоянке у небольшого торгового центра к северу  от  города,  а  потом  ехать
следом за ним. Он сказал, там безопасно, можно уединиться, никто  ничего  не
узнает. Сказал, даже хозяин никогда  не  догадается  о  нашем  визите.  Нам,
наверно, обоим известно, что, окажись мы когда-нибудь наедине в таком месте,
ничто не поможет, ничто не спасет.
   - И тут славный старичок Рик решил проехаться в Веро-Бич.
   - Он был в жутком состоянии в понедельник утром - окостеневший,  больной,
разбитый, с трудом встал с постели. И разумеется, страдал похмельем. Когда я
сообщила, что доставила его друга Макги в "Воини-Лодж", он вытаращил  глаза,
а потом расхохотался самым гадким образом. Мы,  конечно,  не  разговариваем.
Лишь по крайней необходимости.
   Она подошла, забрала у  меня  пустую  бутылку,  бросила  обе  в  кухонное
мусорное ведро с откидной крышкой.
   - Опять одна я болтаю, Тревис. При вас у меня как-то  язык  распускается.
Вы по какой-то особой причине хотели со мной повидаться?
   - Кажется, не могу  выбросить  вас  из  головы,  Дженис.  Она  пристально
посмотрела на меня, нахмурилась, отчего над крупным носом меж темных  бровей
появились две вертикальные морщинки, и медленно покачала головой:
   - Так-так, друг мой. Если я верно угадываю, задумали помочь  оскорбленной
даме расплатиться, вернуть веру в себя? Око за око  и  прочее?  Что  дальше?
Здоровая молодая женщина, лишенная  радостей  секса,  и  так  далее  и  тому
подобное? Нет, милый мой. Даже если бы это  осчастливило  Мэг,  оправдав  ее
подозрения.
   - Сейчас, когда вы изложили идею, я увидел в ней некоторые плюсы.  Но  вы
не выходите у меня из головы по другой причине.
   - А именно?
   -  Допустим,  я  назову  имя  вашего  друга.  Милого,  нежного,  чуткого,
замечательного и так далее.
   - Этого вам, разумеется, не удастся. К чему вы клоните?
   - А если удастся, сочтете необходимым бежать  к  нему  с  известием,  что
кому-то обо всем известно?
   - На гипотетической основе? Дайте подумать. Зачем вам его называть? Чтобы
знать наверняка? Что вам нужно?
   - Ключ к этому человеку.
   - Это изумительный человек!
   - Все так думают?
   - Нет, конечно! Не  будьте  идиотом!  Любой  человек,  обладающий  силой,
энергией, собственным мнением, наживает врагов.
   - Которые на него клевещут.
   - Естественно.
   - Ладно. Его зовут... Томмпестьюс К. Флиггл, банкир.
   - Тревис, какой вы дурак!
   - Мы живем в дурацкое  время,  моя  дорогая.  Едва  заметное  неудержимое
подергивание мышц вокруг глаз Дженис при звуке  первого  слога  вымышленного
имени сообщило мне все, что нужно.

***

   В двенадцать с несколькими минутами я увидел табличку , на почтовом ящике
дома номер 60 по Ридж-Лейн. Мисс Гулда Веннерсен.  В  углу  таблички  стояло
название агентства недвижимости, управлявшего домами в садовом квартале.  Из
первого попавшегося телефонного автомата в аптеке я  позвонил  в  офис,  где
меня соединили с мисс Форрестол. Я сказал, что работаю в  кредитном  бюро  и
был бы признателен за некоторые сведения о  мисс  Гулде  Веннерсен.  Отыскав
карточку,  она  сообщила,  что  мисс  Веннерсен,  пятидесяти  одного   года,
проживает в доме номер 60 в течение четырех лет и  никогда  не  просрочивала
платежи. На вопрос, служит ли мисс Веннерсен в страховой компании, ответила:
   - Нет, только если не сменила  работу,  не  уведомив  нас.  Конечно,  она
фактически не обязана нас информировать. Но служит, по  нашим  сведениям,  в
брокерской фирме "Киндер, Нойес и Штраус". Кассиршей.
   Благодарю, дорогая моя.
   Позвонив в брокерскую контору, я, к полному своему удовольствию,  услышал
от девушки на коммутаторе, что мисс Веннерсен там работала, как минимум, два
года назад. Она служит в агентстве недвижимости. И мне был продиктован номер
телефона. По наитию я полюбопытствовал, не работал ли в  этой  фирме  мистер
Том Пайк, и получил подтверждение - раньше работал.
   Оказалось, что продиктованный девушкой телефон  принадлежал  "Девелопмент
анлимитед". Я набрал его.
   - Мисс Веннерсен? Сейчас переключу... Ох, простите, сэр. Она  все  еще  в
офисе в Джэксонвилле. Хотите выяснить, когда вернется?
   Я поблагодарил и попросил не беспокоиться. Вернулся в мотель, посмотреть,
нет ли каких сообщений. Там меня поджидав Стейнгер.

Глава 16

   Почему-то Стейнгер переменился, стал скованным, обрел нервную манерность,
которой я прежде не замечал. Мы пошли  в  190-й.  Он  беспокойно  расхаживал
взад-вперед. Я позвонил, чтобы принесли кофе  и  сандвичи,  спросил,  в  чем
дело.
   - Дайте сосредоточиться, - попросил  он,  остановился  у  большого  окна,
сложив  за  спиной  руки,  перекачиваясь  с  носка  на   пятку,   глядя   на
забавлявшихся в бассейне людей. Наконец объявил:
   - Может, буду работать в какой-то охранной  шарашке.  Постовым  у  ворот,
надзирателем...
   - Вас что, выгнали?
   - Пока нет. Но может быть, выгонят.
   - Почему?
   - Миссис Баумер отправилась на экскурсию  с  садоводческим  клубом.  Я  в
конце  концов  уговорил  дочь  меня   впустить.   Приступил   к   действиям.
Предупреждаю - у вас серьезные неприятности. Сокрытие информации -  чуть  ли
не самое важное преступление. Может быть, смогу помочь, если вы  мне  сейчас
доверитесь. И так далее и тому подобное. Пока она не раскололась.
   - В чем ее проблема?
   Он отошел от окна, тяжело рухнул в кресло.
   - Она тряслась, всхлипывала,  захлебывалась,  брызгая  слюной.  Старалась
побыстрей высказаться, все слова в кучу смешивались. Хватала меня  за  руки,
умоляла, исповедовалась... Иисусе!
   - В чем исповедовалась?
   - Несчастная, неприметная, безобразная девочка была  влюблена  в  доктора
Шермана. Не столько поэтический роман, сколько страсть, жаркое  дыхание.  Вы
ее  видели.  Приходила  ли  хоть  одному  мужчине  в  голову  мысль  до  нее
дотронуться? Так что она сама собой занялась - одному Богу  известно,  каким
именно образом. Задерживалась с уходом, запирала  дверь,  оставляла  свет  в
кабинете гореть, уходила в темную процедурную. Что-то там делала,  объяснять
мне не стала. Говорит, что-то грязное и ужасное. Думаю, это длилось  годами.
Нечто вроде разрядки. Через несколько дней после  смерти  Шермана  разбирала
архив. Не  имела  понятия,  зачем  Брун  явился  и  как  он  вошел.  Была  в
процедурной, вдруг вспыхнул свет - в дверях  стоит  Брун  и  смотрит.  Велел
одеться, сказал, побеседует с ней в кабинете.  Макги,  он  явно  убедил  эту
бедную, жалкую, больную, смиренную женщину  в  существовании  неких  законов
насчет преступления против природы, в результате чего ее бросят в тюрьму как
извращенку или дегенератку. Сказал, если она  хоть  когда-нибудь  попытается
намекнуть кому-либо, будто Шерман не покончил с собой, велит ее арестовать и
упрячет подальше. Прихватил с  собой  какие-то  "улики".  Но,  черт  побери,
откуда мне было знать, что она  на  последнем  пределе?  Вдруг  одеревенела,
закусила губу, давай вскрикивать, лязгать зубами, глаза  закатила.  Пришлось
вызвать "скорую". Похоже на нервный срыв. Оставил там соседку  ждать  миссис
Баумер.
   - За это вас не уволят, Эл.
   - Не за это. За то, что последует. Может быть.
   - Что именно?
   - Придется вплотную заняться Дэйвом Бруном. Слишком  давно  это  тянется,
слишком  многое  накопилось.  По  правилам,  которых  я   формально   должен
придерживаться, невозможно прижать его к ногтю. Считается, мы с ним играем в
одной команде. Он придает дурной запашок всему делу. Может, пора действовать
не по уставу. Слушайте, мне надо  взять  кого-то  с  собой.  Я  боюсь  своих
собственных мыслей. Со мной должен быть тот,  кто  меня  остановит,  если  я
сорвусь с катушек.
   - Может, сначала все хорошенько обдумаете?
   - Хотите сказать, не желаете в этом участвовать?
   - Если хотите, чтобы я шел с  вами,  -  ладно.  Только  вот,  прежде  чем
отправляться на встречу, нельзя ли на всякий случай проверить  как  следует,
где был Брун в вечер смерти Шермана и в день смерти Пенни Верц?
   - Насчет прошлой субботы не знаю, но помню, когда умер Шерман, он ездил в
Бирмингем,  доставлял  оттуда  одного  арестанта.  В  любом  случае  давайте
посмотрим, где сейчас может быть этот подонок.
   Он подошел к телефону у кровати, набрал номер,  пробормотал  приветствие,
осведомился про Бруна, выслушал  ответ,  нажал  на  рычажок,  набрал  другой
номер. Ждал, как минимум, восемь гудков, сдался и заключил:
   - Кажется, у меня есть еще время подумать. Он мелькает то тут, то там, но
на протяжении последнего часа никто его не  видал.  Может,  шатается  вокруг
суда. Тамошние приятели снабжают его  крохами  информации,  должно  быть  за
наличные из рук в руки. А может, пошел  зачем-нибудь  в  муниципалитет.  Или
где-то в укромном уголке шепчется с очередным нанимателем.
   Стейнгер ушел, пообещав держать связь и заскочить за мной  по  дороге  на
встречу с Дэйвом Бруном. После этого я выставил за дверь поднос с  обеденной
посудой, чтоб не давать никому повода за ним зайти. А перед уходом прибег  к
древнейшему и простейшему трюку, предупреждающему  о  любом  вошедшем  в  ту
дверь, из которой я вышел. Взяв лист почтовой бумаги с символикой и  адресом
мотеля, вышел, присел, сунул руку в дверную щель  и  бросил  его  на  ковер,
точно заметив место -  на  длине  моей  руки  от  локтя  до  пальцев.  Дверь
открывается внутрь, так что любой визитер его сдвинет. Даже если у незваного
гостя хватит ума положить листок обратно,  он  никогда  не  ляжет  точно  на
прежнее место. Если дверь распахивается наружу,  лучше  всего  при  закрытии
сунуть в  точно  определенное  место  обломок  спички  или  зубочистки,  еле
заметный снаружи. Впрочем, профессионал способен  обойти  подобную  ловушку,
равно как волосок, кусок жевательной резинки или копирки.
   Потемнело, небеса разверзлись, хлынул дождь, под порывами ветра рикошетом
разлетались капли, раскаленные улицы исходили паром под прохладными струями.
Ветер терзал кроны пальм, ворошил широколистные растения, раскачивал вывески
и висячие светофоры. Такой же шторм колыхал некогда  "Лайкли  леди",  отчего
она переваливалась, скрипела, стонала. А внутри было очень уютно.
   Я снова попробовал добраться до Хардахи. Секретарша ответила, что он ушел
на весь день, и я не смог определить, лжет она или нет. Отыскал  юридическую
контору Рика  Холтона.  Девушка  поинтересовалась  моим  именем  и  исчезла.
Вернувшись,  повела  меня  по  обшитому  деревянными  панелями  коридору.  В
кабинете Холтона стоял огромный стол, окно позади во всю  стену  выходило  в
закрытый дворик, выложенный японскими речными камнями, с несколькими чахлыми
деревцами в больших белых кадках. По стеклу лил непрерывный поток дождя.  На
стенах висела масса дипломов в  рамках  и  фотографий  политиков  с  добрыми
пожеланиями.
   Холтон заготовил широкую, доверительную улыбку младшего  партнера  фирмы,
но она погасла прежде, чем девушка закрыла за собой дверь кабинета.
   - Садитесь, Макги. Я сказал Салли,  что  не  хочу  никого  видеть.  Пусть
думают,  будто  я  занят  треклятой  конторской  работой.  Господи   Иисусе!
Перечитываю по три  раза  и  ничего  не  понимаю.  Знаете,  к  чему  привело
расследование? Ни к чему. По-моему, это какой-то псих.  Черт  возьми,  Пенни
открыла бы  кому  угодно.  Он  опомнился,  перепугался  и  удрал.  Очередная
гнусная, бессмысленная случайность. Когда-нибудь  его  прихватят  за  что-то
другое, он расколется и все откроется.
   - Может быть, и так. Или Стейнгер что-нибудь раскопает.
   - Он отлично работает.
   - Лучше вашего друга Дэйва Бруна? Он пожал плечами:
   - Дэйв - мастер на всякие хитрости.
   -  Можно  узнать  ваше  мнение  по  нескольким   вопросам,   Холтон?   Не
адвокатское. Личное.
   - Оно дешево стоит в последнее  время.  Похоже,  все  пошло  наперекосяк.
Знаете, у нас с Пенни не ладилось. Мы почти приготовились закрыть книгу. Так
почему ж я по ней так тоскую?
   - Она была совсем особенная.
   - И Дженис была  совсем  особенная.  Говорю  в  прошлом  времени.  Я  все
проиграл. Ради того, чтоб покувыркаться на травке с Пенни  Верц.  Внешне  ее
даже сравнивать с Дженис нельзя. Что  я  хотел  доказать?  У  Дженис  нельзя
попросту попросить прощения и жить дальше. Что сделано, то сделано.  Она  со
своей стороны блюдет полную верность  и  от  меня  ожидает  того  же.  Я  ее
потерял. Забавно.., возвращался из Веро-Бич, не имея понятия, что Пенни  уже
мертва. Пытался объяснить Джен, что просто уж так случилось. Сказал, у  меня
на стороне все кончено. Не был в этом уверен, но думал: если объявлю об этом
Джен, наверняка буду чувствовать себя так же, как в пятницу  вечером,  когда
Пенни не пошла за мной из вашего номера. Разговор этот был до того,  как  мы
забрали детей. Она дала мне высказаться. Я посчитал, что она  в  самом  деле
задумалась  и  предоставляет  мне  шанс.  Взял  ее  за  руку.  Знаете,   она
по-настоящему вздрогнула. И вежливо попросила не прикасаться к  ней,  потому
что ее от этого тошнит. Это уж настоящий конец.
   - Вы действительно собирались в меня выстрелить, когда караулили  вечером
в воскресенье?
   Он откинулся в кресле, прищурился, глядя в звуконепроницаемый потолок.
   - Господи  Иисусе,  не  знаю.  Увидел  копию  записки,  которую  она  вам
оставила. Стало ясно насчет вас обоих. Вспомнил про револьвер. Мне казалось,
вся моя жизнь так перепуталась, что ничто уже не имеет особого смысла. А  вы
мне нанесли самый сильный за всю жизнь удар. До сих пор больно.  Четыре  дня
прошло, а все еще больно глубоко дышать. У меня жуткий характер. Может быть,
и выстрелил бы, Макги. С учетом всего вполне мог выстрелить. Жутко подумать.
Если не считать Дженис и Пенни, все не так уж и плохо. У меня  куча  хороших
друзей. Я  хорошо  обслуживаю  клиентов.  Заработал  хорошую  репутацию  как
помощник государственного  прокурора,  имею  хорошие  шансы  стать  окружным
поверенным в будущем году. Это, как  минимум,  сорок  тысяч  плюс  доход  от
других дел. Говорят, счастья за деньги не купишь, но кое-что  на  них  очень
даже можно приобрести. Спасибо, что вы меня обманули. И спасибо, что отвезли
домой. Кстати, где револьвер?
   - Я отдал его Стейнгеру, а тот вернул мне.
   - Почему? - изумился Холтон.
   - Просто одолжил на время, немного отсрочив официальную передачу.
   - Когда будете отдавать, скажите, пусть оставит себе.  По-моему,  мне  не
стоит носить оружие. Ни на секунду. Но почему Эл Стейнгер подумал, будто вам
может потребоваться револьвер?
   - Наверно, муха какая-нибудь укусила.
   - То есть не хотите говорить? Ладно. Я вчера утром проверял ваш рассказ о
себе. Позвонил Тому Пайку,  и  тот  объяснил,  что  вы  старый  друг  миссис
Трескотт и ее дочерей.
   - Если так легко проверили, почему не выяснили все до того, как  затевать
вместе с Пенни дурацкую второсортную мелодраму?
   Он вспыхнул:
   - Да, теперь это кажется диким и глупым. Мы ведь как  бы  уговорили  друг
друга. Если б вышло - а согласитесь, что чуть не  вышло,  -  может  быть,  я
отыскал бы в бумагах, которые вы при себе носите, недостающий  фрагмент.  Мы
свели все к одной теории, думали, что высокий мужчина был, вероятно,  как-то
связан с торговлей наркотиками.
   - Да будет вам!
   - Обождите минуточку! Я кое-что утаил при разговоре у вас в номере. Пенни
это поняла  и  тоже  промолчала.  Мужчина,  которого  видели  выходившим  из
кабинета  Шермана,  нес  какой-то  портфель,  тяжелый,   светлый.   Согласно
отчетности, ничего из зарегистрированных наркотиков не пропало. Но никто  не
контролировал заказы доктора для  собственных  экспериментов.  Мог  ведь  он
заказать экспериментальную партию, правда?
   - Удалось вам узнать что-нибудь?
   - Я говорил с Элен Баумер через день после смерти доктора.  Она  сказала,
что из задней комнаты очень многое могло  пропасть,  и  собиралась  сравнить
оставшееся с инвентарным списком в папке специальных заказов.  А  через  два
дня  она  полностью  переменилась.  Заявила,   что   передумала,   верит   в
самоубийство, а  из  специальных  заказов  ничего  не  пропало.  Я  попросил
показать папку, сказала, будто не может найти. Так и не нашла. Черт  возьми,
до этой дамочки кто-то добрался. Если Шерман покончил с собой, зачем тратить
время, стараться заткнуть ей рот? Она, похоже, до смерти перепугана.
   - Но если бы я убил доктора Шермана, для чего мне сюда возвращаться?  Что
мне могло тут понадобиться?
   - Ну, теперь-то я понимаю, что вы ни при чем. С какой  стати  Тому  Пайку
отдавать вам двадцать тысяч наличными?  Бывают  дурацкие  совпадения  -  так
случилось и с моим  здешним  партнером,  видевшим,  что  Пайк  отдал  деньги
мужчине, который  отвечает  вашему  описанию.  Предположим,  Шерман  нарушил
правила во время тяжелой болезни Морин,  когда  она  б