е приблизительно. Но теперь, когда мы заговорили об этом, я
вспомнил одну вещь. Я это не понял, но заметил. Я никогда об этом не
говорил, так как не придавал этому особого значения.
     - Что же это?
     - Когда доктор Фалконе умер, она надела кольцо на правую руку, как это
делают все вдовы. Но когда она вернулась из Италии, она носила уже кольцо
гораздо шире первого. Я подумал, что она, вероятно, потеряла то, купаясь в
море или моя руки, или в самолете. И я, конечно, догадался, что она купила
новое кольцо. Но то, чего я не понял из этого, почему она снова носила его
на левой руке.
     Я мог бы ему сказать. Но я воздержался и спросил:
     - А потом?
     - Она казалась очень несчастной. Я... я хотел ее немного развлечь и
пригласил пообедать со мной. Я слышал, что будет интересный спектакль у "У
Бруно" и туда я и повел ее.
     - Коробка, в которой произошла та сцена между ними.
     - Да. Я бываю иногда рассеян и помнил только, что она как-то сказала
мне, что любит это место. Она весь вечер была очень молчалива, она
сворачивала свою салфетку и разворачивала ее. Это похоже на те жесты,
которые наблюдаются в психиатрических лечебницах. Она безусловно была под
влиянием нервного напряжения. Две недели спустя, Хенли вернулся из Японии и
тогда все началось все снова... их комбинации рекомендаций.
     - Больше ничего?
     У него был смущенный вид.
     - Я знаю, что она вернулась к нему. Я часто проезжал мимо ее дома,
когда она выходила, чтобы отправиться в госпиталь и подвозил ее. Но после
его возвращения, я никогда не видел, чтобы она выходила от себя, а когда я
приезжал в госпиталь, она уже была там. Она говорила, что Хенли по дороге
подвез ее. Но я зал хорошо, что она проводила с ним ночи у него в Манхеттене.
     Ему не доставляло удовольствия рассказывать мне про это.
     - Есть еще другое, что я хочу вам рассказать.
     - Что?
     - Когда Хенли находился на этом хирургическом конгрессе в Японии, он
завязала важные контакты с медицинской службой в новых странах Африки, а
также и в Индонезии. Он хвастался теми блестящими предложениями, которые
ему были сделаны. Ему предложили руководить госпиталем, самому подобрать
состав врачей из числа профессоров университетов и подобрать служащих.
     - А почему человеку так хорошо зарабатывающему могло понравиться ехать
в Африку?
     - Это правда, деньги и все те удовольствия, которые он имеет здесь,
там не могли бы иметь место. Но для человека, которому, может быть,
пришлось бы быстро удирать отсюда куда-нибудь далеко, перспектива иметь
приготовленное хорошее место, должна была очень устраивать.
     Он был прав.
     - Многие из этих стран,- продолжал он,- не любят Соединенные Штаты
Америки. А он превосходный хирург и он не рискует быть выданным.
     - Вы ненавидите его?
     - Да,- ответил он не колеблясь.
     Морисон был умен. Он находился в ситуации, в которой женщина, которую
он любил и желал, никогда не смотрела на него иначе, как на славного парня,
в жилетку которого она время от времени приходила плакать. Сорт типа,
который приглашает девушку к обеду и хлопает ее по руке. И если он
дотрагивается до нее, она чувствует, как кожа ее сжимается несмотря на все
усилия быть с ним приветливой. И не могло быть разговора о том, чтобы спать
с ним. Иногда подобные чувства без взаимности продолжающиеся долгое время
кончаются убийством. Иногда покорностью.
     А иногда на полпути между обоими. Например, доктор Морисон, устроился
так, чтобы обвинить доктора Хенли в исчезновении доктора ЛИон? Может быть,
то была своего рода месть безнадежно влюбленного.
     Этот тихий человек, колеблющийся, мало уверенный в себе, производил на
него впечатление человека, уверенного в том, что он говорит. Может быть, он
специально для меня ведет рассказ таким образом?
     Не толкала ли его месть на вранье? Я ничего не мог сказать. Мне нужно
было поговорить с другим лицом, которое не имело непосредственных отношений
ни с Хенли, ни с доктором Лион. Любой посторонний наблюдатель подходил для
меня.
     - А что сделала администрация госпиталя по этому делу?
     - Ничего, насколько мне известно.
     - А с кем бы я мог поговорить?
     - Лучше всего вам адресоваться к Берману.
     - Берману.
     Надо идти теперь напрямик.
     - Это директор?
     Морисон кивнул головой.
     - Пройдите по коридору и сверните направо, в глубину. Подниметесь на
этаж. Вы окажетесь в таком большом помещении, как Тадж Махал. Это маленький
кабинет Бермана.
     Я посмотрел на него. У меня сложилось мнение, что он не любит Бермана.
Я быстро узнал почему.
     Когда я вошел в кабинет,репецтионистка скрывалась за журналом "Бог".
     Она посмотрела на меня поверх своего журнала, открытого на фотографии
свадьбы принца и принцессы Кресс фон Крессиринг.
     - Да? - сказала она.
     Ни "Да, мистер?" или "Добрый день". Я никогда не терял времени на то,
чтобы раздражаться грубостью служащих конторы: в этом всегда бывают
виноваты наниматели. У меня создалось впечатление, что я не полюблю ее
начальника.
     - Здравствуйте,- сказал любезно я.
     - Да? - повторила она тем же тоном без всякого выражения.
     - Здравствуйте.
     Я решил быть любезным, нравится ли ей это или нет.
     - Скажите, наконец, вы стараетесь прикидываться умным? Я вас спросила,
что вам надо.
     Хорошо. Она глупа. Еще один плохой пункт в пользу доктора Бермана. Я
заявил:
     - Скажите доктору Берману, что это по вопросу, который интересует
полицию.
     Она сразу преобразилась. Еще плохой признак. Она должна была бы
спросить мое удостоверение.
     - Да, сэр. Я сейчас же уведомлю его, мистер. Теперь, сэры сыпали, как
из ведра. Она теперь была сама любезность и объявила мне, что я мог сразу
же войти.
     - Здравствуйте,= сказал я проходя мимо нее. Она широко раскрыла рот и
повторила "здравствуйте" в свою очередь. Она не плохо соображала.
     Кабинет Бермана был роскошен и обставлен с большим вкусом. По стенам
проходили две гигантские черные линии на белом фоне. Пол был покрыт зеленым
ковром, на котором любое пятно резко бы выделялось. Комбинация радио, теле,
проигрывателя и микрофона, все щедро отделанное бронзой стояла на
специальном столе. Над диваном метра четыре длиной, висела псевдо, модерн
люстра. Потолок был задрапирован материей кремового цвета.
     При моем появлении он встал. Это был высокий тип, наполненный жиром.
На нем был серый костюм от дорого портного. Триста долларов. Он просто
обливал его фигуру. Все его слабые стороны были тщательно закамуфлированы:
его большой зад, широкие бедра, узкие плечи. Костюм определенно стоил цену,
которую за него заплатили.
     Он удостоил меня теплым пожатием руки.
     - Я очень счастлив видеть вас, сэр,- сказал он.
     Я ничего на это не ответил. Инспектор полиции, который приходит
поговорить с директором госпиталя, это всегда нехороший признак. К чему же
его заявление, что он рад меня видеть? Этот тип был специалистом по крепким
и теплым рукопожатиям. Почему? Он больше не не занимался врачеванием. Его
роль заключалась в том, чтобы взимать деньги с пациентов. Его роль
заключалась в том, чтобы заставить себя любить своими служащими. Но он мне
совсем не понравился, но ведь у меня, очень недоверчивый характер, я это
знал.
     Я показал ему свое удостоверение.
     - Нам бы хотелось получить некоторые сведения,- сказал я.- Я из
конторы прокурорского надзора.
     Это сулило всякие ужасы, жалобы клиентов, поданные на госпиталь и на
отдельных лиц, жалобы на неправильную оплату и многое другое.
     - Да,- сказал он,- да, да.
     Казалось он нервничал и чувствовал себя неуверенно. Безусловно у него
был свой маленький рэкет, который он широко использовал. Например:
отправить санитарную карету по вызову до самого Вестчестера за сорок
долларов за этот путь, десять из них шоферу, а остальные ему в карман.
     - Мы получили жалобу на чрезвычайно высокую оплату,- сказал я.- Я могу
сесть?
     - Да, да. Конечно.
     Он очень быстро забыл свой торжественный вид.
     - Мы стараемся скрыть это дело от газет,- продолжал я свою ложь.- В
конце концов, часть ваших доходов вы получаете от муниципалитета. Мы себя
чувствуем ответственным за вас.
     - Да, да.
     - Прежде чем реагировать на жалобы, мы хотели бы узнать, какие меры вы
приняли, чтобы предотвратить такие возможности. Мы не собираемся
конфисковать ваши досье и ваши счета и привлекать к ответственности вас и
ваш персонал. Я думаю, что вас это тоже не устраивало бы.
     Мой голос звучал спокойно и очень уверенно для доктора Бермана.
     Он побледнел.
     - Нет, нет. Это обеспокоило бы наших клиентов.
     И тебя тоже, фазан ты эдакий. Я уверен, что небольшой просмотр его
досье вскрыл бы многие противозаконные операции.
     - Я был бы очень огорчен, если бы пришлось сделать это,- с печалью в
голосе проговорил я.- Получить соответствующие мандаты со всеми вытекающими
отсюда последствиями. И уж совсем против воли, я был вынужден поместить
здесь двух наших агентов, конечно инкогнито.
     Его глаза округлились.
     - Но почему?
     - Один член вашего коллектива, доктор Хенли, может быть мог так
устроить , чтобы уничтожить компрометирующие документы.
     - Но какие документы?
     Легкий знак головой. Он уже рассмотрел такую возможность и не исключил
ее.
     - По первому диагнозу доктора Лиона, может быть. Превращенный доктором
Хенли в серьезное и опасное заболевание. Необходимость операции. Такого
сорта документы, какие я, если бы я был доктором Хенли, хотел, чтобы они
исчезли. Или, быть может, я заменил бы их другим диагнозом.
     - Другими?
     Или он был идиотом, или прикидывался таким.
     - Такими, чтобы операция казалась необходимой.
     У него был подавленный вид.
     - Так что мы поставили кое-кого из наших людей. Никто не сможет
уничтожить какие-либо ваши документы без того, чтобы я не узнал об этом. Мы
очень внимательны.
     Он не сомневался в этом.
     - Проверка при помощи инфракрасных лучей. С.И.А. выделили нам такие
аппараты. Но это ультра секрет.
     Это казалось уже совсем зловеще. Еще немного и я сам поверил бы в это.
Что касается Бермана, то он был сражен.
     - Да, да.- проговорил он.- Да, безусловно.
     Этот бедный прохвост будет теперь вынужден оставить в архиве бумаги,
которые будут компрометировать его самого. Теперь он уже был совсем готов.
     - Что за человек, этот доктор Хенли?
     Я довел его уже до такого состояния, что он должен был отвечать уже не
задумываясь на все мои вопросы.
     - Очень надменный. Очень надменный и характер у него невероятный.- Его
лицо изменилось. Несколько месяцев тому назад он накинулся на анастезиста
во время одной операции. Он оставил больного на столе, подошел к врачу о
котором я сказал и выругал его самым неприличных образом.
     - А разве это так необычно для него? Разве хирурги иногда не ругаются
во время операций?
     - Да, конечно, да, и никто их в этом не упрекает. Они страшно
напряжены, каждая секунда на счету. Но он не удовольствовался тем, что
выругал анастезиста, он еще размахивал под самым его носом своим
окровавленным бистуреем. То, что вы сами должны согласиться уже не входит
ни в какие рамки.
     - А кто был анастезистом?
     - Доктор Морисон.
     - А вы что сделали?
     - Я вызвал доктора Хенли и спросил его, верно ли мне передали историю.
Я знал, что она верна, так как разговаривал с каждым из шести
присутствующих тогда на операции. Тогда он стал ругать меня последними
словами.
     - Каким образом?
     - Просто ругательными.
     - Что он сказал?
     - Он назвал меня жирным боровом и болваном.
     - Он перешел все границы, доктор Берман.
     - Да,- согласился он.- Доктор Хенли тогда еще сказал мне, что доктор
Морисон вертится около доктора Лион, это точное выражение, которое он
употребил: "вертится вокруг" и, что он хотел публично выразить ему свое
мнение.
     - А он вам не сказал, что он считает неприличным забрызгать блузу
врача бистурием полным крови.
     - Он насмехался над этим.
     - А потом?
     - Некоторый шум дошел до меня относительно его операций.
     - Просто шумок?
     - Некоторые определенные жалобы.
     - Определенные в каком смысле?
     - Заявляющие, что сделанная операция не была необходимой.
     - Что же вы сделали?
     - Ну что ж мне было делать. Среди больных всегда имеется некоторое
количество параноиков и истеричек. В таком случае, а речь шла о больном
ребенке, и другие жалобы касались в основном детей. Они были сделаны
родителями. У нас имеется обычай не обращать внимания на подобного рода
жалобы.
     - Тогда, почему же вы приняли во внимание эту жалобу?
     - Нам нанес визит врач, лечащий всю их семью. Например...- В этот
момент он глубоко вздохнул, как бы решившись все выложить мне.- Например,
домашние врачи ставят диагноз ребенка: небольшое инфекционное заболевание.
Неделя госпитализации и порция инъекций пенициллина. Классические лечения.
Потом врач узнает, что ребенок подвергся прививке, которая стоила три
тысячи долларов.
     - И как же Хенли вышел из этого положения?
     - Попробуйте сами произвести подобный опыт в своем собственном
ведомстве, мистер Санчес. Домашний врач, просто лечащий врач... как его
мнение может повлиять на решение и авторитет лучшего педиатра нашего края,
подкрепленное еще членом Коллегии американских хирургов?
     - Да, я понимаю.
     - Но уж слишком много жалоб. Слишком.
     - Что вы сделали?
     - Я предупредил доктора Хенли и доктора Лион.
     - И потом?
     - Они задавили меня своим презрением и им почти удалось убедить меня.
Если бы было лишь два или три случая. Я бы бросил это дело, но их было
слишком много. И я заметил, что когда доктор Хенли уезжал в отпуск и
поступали больные, присланные доктором Лион, и им делали операции другие
врачи, никаких жалоб не поступало. Как только он возвращался, начинали
поступать жалобы. А больных ему постоянно посылала доктор Лион.
     - Они разделяли прибыль?
     - Нет, еще хуже. Намного хуже. Я говорил нашему адвокату, очень
порядочному и знающему наши проблемы, профессиональные проблемы,- произнес
он запинаясь и качая головой.- Он мне сказал, что если жалобы поданы
родителями и предъявлены определенные требования госпиталь в этом деле
проиграет. Я уладил с тремя такими жалобами к взаимному удовлетворению, но
осталось еще не мало их уладить.
     - А сердечный приступ доктора Фалконе?
     - Нас всех это очень поразило и опечалило. Никто не знал, что у него
больное сердце. Но многие врачи избегают показываться врачам. Потом он
женился на женщине полной жизни...
     У него промелькнуло удивленное выражение.
     - Откуда вы знаете, что у него был сердечный приступ?
     - Ведь доктор Лион видела, как он умирал. Она пыталась делать ему
массаж сердца и впускала ему адреналин, но без результата.
     - А есть тому доказательства?
     - Ее показания.
     - Вы разрешите мне бросить на них взгляд? ОН встал.
     - Ну разумеется.
     Мы прошли в кабинет доктора Лион, находящийся на третьем этаже.
     Он был темный и неуютный. Он заставлял думать о старой деве, с
шиньоном на затылке. На стене висело несколько репродукций, а также
несколько дипломов.
     Он открыл один из ящиков стола, немного в нем поискал, потом вынул
карточку, которую протянул мне. Для меня было все равно все совершенно
непонятно. Я попросил его перевести мне ее содержание.
     - Сильное напряжение и сильная слабость. Задыхание. Все признаки
сердечной недостаточности.
     - Когда она вышла за него замуж?
     - Около Рождества, насколько я помню. На собрании он сказал, что Анн,
это его рождественский подарок.
     - А каким числом помечен этот медицинский осмотр?
     - 28-м декабрем.
     Я посмотрел на карточку.
     - А это, 27 февраля, к чему относится.
     Он в свою очередь посмотрел на карту.
     - Другой медицинский осмотр. Состояние еще ухудшилось. Прописано было
лечение.
     - Что вы об этом думаете?
     Он сгримасничал улыбку.
     - Доктору Фалконе было сорок семь лет. Доктор Лион очень
темпераментная женщина. Может быть, у них были слишком бурные ночи. Это
может плохо отразиться на том, кто не привык к такому образу жизни.
     - А может быть она выдумала эту болезнь сердца.
     - Но почему же...- Он неожиданно замолчал. Да. Да. Я никогда об этом
не думал.
     - Он умер от закупорки сосудов: тут есть записанные показания о всей
истории его болезни сердца. А что доктор Фалконе когда-нибудь видел эти
записи?
     - Сомневаюсь в этом. У него не было никаких оснований открывать этот
ящик.
     - Сомневаюсь в этом.
     Он обхватил обеими руками голову. Это продолжалось несколько секунд и
мне даже стало его немного жаль. Он считал, что у него много неразрешенных
вопросов со служащими, сторожами и с водителями санитарных машин. У него
были проблемы с набором медицинских сестер, с решением необходимых
операций, с разделом гонораров и жалобами на неправильное взыскание оплаты
за операции. Все это следовало разрешить к обоюдному удовлетворению, но вот
появляюсь я и говорю, что поместил двух шпионов в его госпиталь. Потом я
сказал ему, что один из лучших педиатров страны убила своего мужа.
     - Около недели тому назад, ко мне пришла доктор Лион,- сказал он.-
Было приблизительно половина шестого. Видно было, что она плакала. Она
сказала мне, сто у нее есть что-то неотложное, что она должна что-то
сказать мне. Она казалась очень нервной и она сказала, что ей необходимо
собраться с силами, чтобы смочь рассказать мне. Я дал ей стакан воды и она
сказала, что ее сообщение займет не менее двух часов. Я спросил ее о чем
пойдет речь и она мне ответила, что это будет касаться ее официальных
отношений с доктором Хенли. Профессиональных отношений. Она добавила, что
прекрасно понимает, что после ее этого заявления, она будет лишена
медицинских прав и доктор Хенли тоже, но что она тем не менее решила обо
всем рассказать.
     - А что вы ей ответили?
     - Ну вот, видите ли, у меня было назначено свидание и в семь часов
вечера я должен был присутствовать на обеде в Алокуч Вели с Джоном
Герольдом. Самим Джоном Герольдом.
     Я скрыл свое незнание этой личности.
     - Президентом "Интернациональ электрик". Его жена подверглась у нас
очень сложной операции и она прошла удачно. Он пообещал построить новый
павильон для медицинских сестер: в том, в котором они живут, построен
пятьдесят лет назад. Его стали бы называть павильоном Джона Герольда,
конечно. Мы очень охотно идем на такие вещи. Тогда я сказал доктору Лион,
что я поговорю с ней завтра утром в первый же час. Она ответила, что
принесет свои записи.
     - Записи?
     - Секретные записи, которые она делала на каждого больного. Она
сказала, что это скомпрометирует доктора Хенли самым явным образом. Я
посоветовал ей никому не говорить об этом и, в особенности, доктору Хенли.
     - Что же она сделала потом?
     - Она улыбнулась и она умоляла меня выслушать ее.
     - И разумеется, павильон Джона Герольда не мог подождать?
     - Если бы вы знали мистера Герольда, вы бы знали до какой степени ваше
рассуждение нелепо.
     По всей видимости, у доктора Лион произошла ссора с Хенли и она
собиралась поставить его на место: она спасла б таким образом репутацию
"Генерального Грина". А к чему это надо было манкировать своими прямыми
обязанностями ради нового павильона, который потерял свою репутацию и
доверие общества? А потом, оба дела не так просто балансировались. Если его
предупредили, что вопрос шел об очень серьезной проблеме, мог ли он ради
какого то обеда откладывать это сообщение?
     Нет. Это было лишь лишнее доказательство того, какие глупые люди еще
возглавляют учреждения, которые не понимают серьезности данного момента.
Берман был типичным представителем тупого администратора, но он понимал,
что сулила ему такого рода ситуация.
     Я вдруг понял, что пристальн