ила?
      -- Я думаю все, что мне нравится, и вас это не касается.
      С него достаточно. Он взбешен. Он  злится на себя, что доведен до та-
кого состояния из-за какой-то Фелиси. Ей двадцать четыре года? Да  где там!
Она ведет себя, как девчонка двенадцати или тринадцати лет, выдумывает вся-
кое и мнит о себе бог знает что.
      -- До свидания!
      -- До свидания!
      -- Кстати, что вы будете есть?
      -- За меня не беспокойтесь. Я не позволю себе умереть с голоду.
      В этом он убежден. Он  представляет  себе: едва он уйдет, как  Фелиси
сразу же усядется за кухонный стол и станет медленно есть что придется, чи-
тая при этом одну из тех книжонок, которые она покупает у мадам Шошуа.
      Мегрэ взбешен. Его околпачивают  на глазах у всех, да еще кто  -- эта
язва Фелиси.
      Наступает четверг. Приехали родственники Жюля Лапи:  брат, Эрнест Ла-
пи, плотник из Фекана, человек сурового вида, со стриженными бобриком воло-
сами и  лицом, обезображенным оспой, его  толстая усатая жена,  двое детей,
которых она подталкивает перед собой, как гусят. Его племянник, молодой че-
ловек девятнадцати лет, Жак Петийон, приехавший из Парижа:  у него нездоро-
вый,, лихорадочный вид, и весь клан Лапи недоверчиво на него поглядывает.
      В Жанневиле нет  кладбища.  Кортеж направился в Оржеваль, администра-
тивный центр, к которому относится новый поселок. Черная креповая вуаль Фе-
лиси вызывает большую сенсацию. Где она ее откопала? Только потом Мегрэ уз-
нает: одолжила у Мелани Шошуа.
      Фелиси не ждет, пока ей укажут  место. Она становится в первом ряду и
шествует впереди семьи, прямая, настоящая скорбящая статуя, все время прик-
ладывая к глазам носовой платок с черной каймой,  надушенный дешевым одеко-
лоном, который тоже, вероятно, приобрела в лавочке Мелани.
      Бригадир  Люка,  проведший ночь в Жанневиле, сопровождает Мегрэ.  Оба
они следуют за кортежем  по пыльной дороге, а в ясном небе  распевают жаво-
ронки.
      -- Она  что-то знает,  это точно. Какой бы хитрой  себя ни считала, в
конце концов она расколется.
      Люка утвердительно кивает. Во время заупокойной мессы двери маленькой
церкви остаются открытыми, и в  ней  больше пахнет весной, чем ладаном.  До
вырытой могилы идти недалеко.
      После похорон семья  должна вернуться в дом покойного, чтобы заняться
завещанием.
      -- С чего это мой брат стал бы оставлять завещание? -- удивляется Эр-
нест Лапи. -- В нашей семье это не принято.
      -- Фелиси уверяет...
      -- Фелиси... Фелиси... Опять Фелиси...
      Люди невольно пожимают плечами.
      Но разве она не проталкивается вперед и первой не бросает лопату зем-
ли на гроб? А потом, вся в слезах, отходит поспешно и кажется, вот-вот дол-
жна упасть...
      -- Не упускай ее из виду, Люка!
      Она шагает, шагает, быстро сворачивает в  какие-то переулки Оржеваля,
и вот наконец Люка, следующий за ней на  расстоянии каких-нибудь пятидесяти
метров, попадает на пустынную улицу и видит, как вдали исчезает  за поворо-
том грузовичок. Он опоздал...
      Люка толкает дверь харчевни:
      -- Скажите,  пожалуйста...  Грузовичок,  который только отъехал... Вы
знаете?
      -- Да... Машина Луве, механика... Он только сейчас здесь выпил кружку
пива...
      -- Он никого не захватил с собой?
      -- Не знаю... Не думаю... Я не выходил...
      -- Вы не знаете, куда он поехал?
      -- В Париж, как обычно по четвергам...
      Люка бросается на почту, которая, к счастью, оказывается напротив.
      -- Алло!.. Да... Это Люка... Поскорее...  Грузовик довольно потрепан-
ный, уже повидавший виды... Подождите...
      Он спрашивает у почтовой служащей:
      -- Вы не знаете номерного знака машины мсье Луве, механика?
      -- Нет... Помню только, что он кончается на цифру восемь...
      -- Алло!.. Последняя цифра номера  --  восемь...  Девушка в трауре...
Алло!.. Не прерывайте... Нет... Вряд ли ее нужно задерживать... Просто пос-
ледить за ней... Понятно? Комиссар позвонит сам.
      На дороге из Оржеваля в Жанневиль Люка догоняет Мегрэ.
      -- Она исчезла...
      -- Что?
      -- Думаю,  вскочила в грузовичок, когда  тот уже трогался  с места...
Забежала за угол... Я звонил на набережную Орфевр...Сейчас поднимут на ноги
людей... Предупредят на заставах...
      Итак, Фелиси исчезла! Запросто, средь  бела  дня,  как говорится, под
носом у Мегрэ и его лучшего  бригадира! Исчезла в огромной черной вуали, по
которой ее можно узнать за километр.
      Члены семьи, время от  времени  поворачивающие головы в сторону поли-
цейских, удивлены, не видя Фелиси. Оказывается, она унесла с собой  ключ от
дома, и  теперь приходится идти через сад. Мегрэ  открывает жалюзи на окнах
столовой. На столе еще лежит простыня и веточка самшита. В комнате по-преж-
нему пахнет свечой.
      -- Я  бы чего-нибудь выпил, -- вздыхает Эрнест  Лапи. -- Этьен!.. Жю-
ли!.. Не бегайте по грядкам... Где-то должно быть вино...
      -- В погребе... -- сообщает Мегрэ.
      Жена Лапи  идет в лавку Мелани Шошуа купить  детям пирожных, а заодно
берет и для всех.
      -- Нет никакого  основания думать, господин комиссар, будто брат сос-
тавил завещание... Я, конечно, знаю, он был оригинал... Жил, как  медведь в
берлоге, и мы с ним почти не виделись... Но что до этого... Тут уж...
      Мегрэ шарит в ящиках письменного стола, стоящего в  углу. Он вынимает
сначала связки тщательно сложенных счетов,  а  затем  старый, посеревший от
времени бумажник, в котором лежит только желтый конверт:"Открыть после моей
смерти".
      -- Ну, вот, господа, -- говорит комиссар. -- Я думаю, это как раз то,
что мы ищем.
      "Я, нижеподписавшийся,  Жюль Лапи, в  здравом уме и твердой памяти, в
присутствии  Форрентена  Эрнеста и Лепапа Франсуа, жителей Жанневиля  Орже-
вальского округа..."
      Голос Мегрэ становится все внушительнее.
      -- Фелиси оказалась  права! -- заключает он наконец, пробежав бумагу.
-- Ей оставлен в наследство дом и все к нему относящееся.
      Семью словно громом сразило. Завещание содержит одну небольшую фразу,
которую они забудут не скоро:
      "...Принимая во внимание поведение моего брата и его  жены после слу-
чившегося со мной несчастья..."
      -- Я ему просто говорил,  что  смешно поднимать такой шум изза...  --
пытается объяснить Эрнест Лапи.
      "...Принимая во внимание поведение моего племянника Жака Петийона..."
      Молодой человек,  приехавший из Парижа, напоминает двоечника, присут-
ствующего при раздаче наград.
      Но все это пустяки! Важно,  что  наследница -- Фелиси. А Фелиси,  бог
знает почему, куда-то исчезла.


      Глава вторая

      ШЕСТИЧАСОВОЕ МЕТРО

      Засунув руки в карманы, комиссар  стоит  в  коридоре перед бамбуковой
вешалкой, в центр которой вделано зеркало в форме ромба. Мегрэ видит себя в
зеркале. Ну  как тут не рассмеяться! Он похож  на ребенка, которому чего-то
захотелось, но  он не осмеливается попросить.  Однако Мегрэ не  смеется. Он
протягивает руку за широкополой соломенной шляпой, висящей на крючке, и на-
девает ее.
      Вот здорово! У Деревянной Ноги голова была еще больше, чем у комисса-
ра, а ведь Мегрэ зачастую приходится обходить много шляпных магазинов, пока
удается подобрать подходящую.  Это  заставляет его задуматься. С соломенной
шляпой на голове он возвращается в столовую, чтобы снова посмотреть  на фо-
тографию Жюля Лапи, найденную в ящике стола.
      Однажды какой-то иностранный криминалист  задал  начальнику уголовной
полиции вопрос относительно методов Мегрэ, на что тот  ответил с загадочной
улыбкой:
      -- Мегрэ? Что я вам могу сказать? Во время расследования он чувствует
себя так же свободно, как дома в комнатных туфлях.
      Сегодня комиссар чуть было не надел, если не комнатные туфли убитого,
то, во всяком случае, сабо покойного. Вот они стоят здесь, направо от поро-
га --  срезу  видно: это их обычное место. Все здесь на своем месте, и если
бы не  отсутствие Фелиси, Мегрэ мог бы  подумать, будто  жизнь в доме  идет
своим чередом, что он сам и  есть Жюль Лапи, который медленными шагами нап-
равляется к грядке, желая закончить ряд недосаженных помидоров.
      Роскошный закат алеет за светлыми домиками  Жанневиля, которые видне-
ются из сада. Эрнест Лапи,  брат  покойного, сообщил, что будет ночевать  в
Пуасси, а семью отправил в Фекан. Остальные, соседи и несколько крестьян из
Оржеваля, провожавшие гроб  Лапи на кладбище, должно быть, уже возвратились
домой или зашли пропустить стаканчик в харчевню "Золотой перстень".
      Там же находится и бригадир Люка, ему Мегрэ поручил снести  туда свой
чемодан и держать телефонную связь с Парижем.
      У Деревянной Ноги  была крупная голова, квадратное лицо, густые седые
брови,  седая  щетина  на лице, которую он брил лишь раз в неделю... Он был
скуп. Достаточно бросить взгляд  на  его счета... Сразу становится понятно,
он считал каждое  су...  Разве его брат не  признался:  "Разумеется, он был
очень расчетливый..."
      А когда один нормандец говорит о другом, что тот "расчетливый"...
      На улице тепло. Небо становится почти фиолетовым. Из деревни порывами
веет свежий ветерок, и Мегрэ, покуривая, замечает: он сам теперь ходит нем-
ного согнувшись, подражая походке Жюля Лапи. Направляясь к погребу, он даже
начал тащить левую ногу. Он отворачивает кран бочки с розовым  вином, поло-
щет стакан и наливает... В такой час Фелиси, должно быть, стряпала в кухне,
и в сад доносился вкусный запах рагу... Не пора ли поливать грядки? Вон со-
седи  уже  поливают в своих садах... Понемногу  сумерки  обволакивают  "Мыс
Горн", где при жизни старика лампы разрешалось зажигать  только, когда сов-
сем стемнеет.
      За что  его убили? Мегрэ невольно думает, как  в один прекрасный день
он уйдет в отставку, и у него будет домик в деревне, сад, широкополая соло-
менная шляпа...
      Деревянную Ногу убили не ради грабежа. Ведь, по словам брата,  у Жюля
Лапи почти ничего не было, кроме его знаменитой ренты. Нашли сберегательную
книжку, конверт с двумя  тысячами  франков и несколько облигаций парижского
муниципалитета. Нашли также его золотые часы.
      Ну что ж! Нужно искать дальше!  Нужно как следует влезть в шкуру бед-
няги! Он был хмурый, ворчливый, неразговорчивый, придирчивый. Настоящий от-
шельник. Малейшее нарушение привычного  режима  приводило его в ярость. Ему
никогда и в голову не  приходило  жениться, обзавестись детьми, и никто  не
слышал, чтобы он завел какую-нибудь любовную историю.
      Что же имела в виду Фелиси? Нет, это невозможно! Фелиси лжет! Солгать
ей ничего не стоит! Или, скорее, она хочет выдать желаемое  за действитель-
ное. Для  нее слишком просто,  слишком банально быть служанкой старика. Она
предпочитает намекнуть: уж если он вызвал ее к себе...
      Мегрэ подходит к окну кухни. Каковы были отношения  между этими двумя
существами, жившими в таком уединении? Он думает, пожалуй,  он даже уверен:
они жили, как кошка с собакой.
      И вдруг... Мегрэ вздрогнул... Он только что вышел из погреба, где вы-
пил второй стакан вина... Сумерки уже сгустились.Он стоит с соломенной шля-
пой на голове и на мгновение  сомневается, не снится ли ему это. Сквозь тю-
левые занавески он видит, как в кухни зажглась  электрическая лампочка, ви-
дит поблескивающие на крашеных стенах кастрюли, слышит, как  вспыхнул газ в
горелке. Он смотрит на часы. Без десяти минут восемь...
      Тут он  толкает дверь и видит Фелиси, которая  уже успела повесить на
вешалку свою шляпу и вуаль и теперь ставит на газ кофейник.
      -- А! Вы уже вернулись?
      Она даже не вздрогнула, оглядела его с ног до головы и не сводит глаз
с соломенной шляпы, о которой Мегрэ уже забыл.
      Он садится.  Наверное, он сел на место  старика, у  окна, и, пока  он
усаживается, вытягивая ноги, Фелиси хлопочет по хозяйству, словно его здесь
нет, накрывает для себя, достает из стенного шкафа масло, хлеб, колбасу...
      -- Скажите мне, детка...
      -- Я вам не детка.
      -- Скажите, Фелиси...
      -- Вы могли бы называть меня мадемуазель.
      Боже мой! Какая она все-таки неприятная, нелюбезная. Мегрэ охватывает
раздражение, подобно тому, какое испытывают, когда  хотят поймать маленькое
животное, ящерицу или  ужа, а оно беспрестанно проскальзывает между пальца-
ми. Ему трудно принимать Фелиси всерьез; а все-таки приходится. Он чувству-
ет: лишь от нее и только от нее он сможет узнать правду.
      -- Ведь я просил вас не отлучаться из дома...
      Она смотрит на него с подчеркнуто-самодовольной улыбкой, словно гово-
рит: "А я взяла и ушла! Вот видите!"
      -- Могу я узнать, зачем вы поехали в Париж?
      -- Да просто погулять!
      -- Правда? Учтите, скоро я буду знать все, что вы там делали, во всех
подробностях.
      -- Знаю. Какой-то дурень не отставал от меня ни на шаг.
      -- Какой дурень?
      --  Высокий,  рыжий. Ему пришлось шесть раз  пересаживаться  в  метро
вслед за мной.
      Наверное, инспектор Жанвье. Видимо,  он  установил за ней слежку, как
только грузовичок механика подъехал к заставе Майо.
      -- С кем вы хотели встретиться в Париже?
      -- Ни с кем.
      Она садится ужинать. Более того, она кладет перед собой какойто буль-
варный роман, где страница заложена ножом, и спокойно принимается читать.
      -- Скажите мне, Фелиси...
      У нее  козий лоб. Вот что поразило  комиссара, когда  он ее увидел  в
первый раз. Теперь он осознал это. Высокий и упрямый лоб, как у козы, кото-
рая безрассудно бросается на любое появившееся перед ней препятствие.
      -- Вы собираетесь одна провести ночь в этом доме?
      -- Разве вы собираетесь здесь остаться?
      Она ест, она читает, а он скрывает свою досаду под  ироническим выра-
жением лица, которое хотел бы выдать за отеческое...
      -- Сегодня утром вы мне  сказали,  будто уверены в том, что  получите
наследство...
      -- Ну и что!
      -- Откуда вы это знали?
      -- Знала, и все тут!
      Она приготовила себе кофе, наливает  чашку  и  пьет. Чувствуется, она
любит кофе, смакует каждый глоток, но не предлагает своему собеседнику.
      -- Я навещу вас завтра.
      -- Как вам угодно...
      -- Надеюсь, за это время вы подумаете...
      Она вызывающе смотрит на него своими светлыми глазами,  в которых ни-
чего нельзя прочесть, и, пожимая плечами, бросает:
      -- О чем?
      Почти у дверей "Мыса Горн" Мегрэ сталкивается с Жанвье, который довел
свою слежку до Жанневиля. Огонек его сигареты светится в темноте... Тишина.
Сияют звезды. Поют кузнечики.
      -- Я узнал ее сразу, начальник, по приметам, которые Люка  сообщил по
телефону. Когда грузовичок поравнялся с заставой, девица сидела рядом с ме-
хаником, их можно было принять за дружную супружескую пару. Она вышла, под-
нялась пешком по проспекту Гранд-Армэ, по пути разглядывая витрины. На углу
улицы Вилларе  де Жуаиез зашла в  кондитерскую, съела полдюжины  пирожных с
кремом и выпила портвейна.
      -- Она тебя заметила?
      -- Не думаю.
      -- А я знаю.
      Жанвье смущен.
      -- Потом  она вошла в метро, купила билет  второго класса. Мы сначала
сделали пересадку на площади Согласия, потом вторую на вокзале Сен-Лазар...
Поезда шли почти пустые...  Она  усаживалась, доставала из сумки бульварный
роман и принималась читать... Мы пересаживались пять раз...
      -- Она ни с кем не разговаривала?
      -- Ни  с кем... Мало-помалу пассажиров  стало прибывать... А  в шесть
часов, когда закрываются магазины  и  конторы, началась толкотня... Вы зна-
ете, час "пик"...
      -- Продолжай...
      -- На станции метро Терн нас  зажало в толпе на расстоянии метра друг
от друга... В эту минуту, признаюсь,  я понял, что она меня заметила... Она
на меня  посмотрела... и мне показалось, шеф... как  это сказать... На нес-
колько секунд лицо ее изменилось... Она словно испугалась...  Я уверен, она
на мгновение  испугалась либо меня,  либо чего-то другого... Но это длилось
лишь несколько  секунд, и вдруг  она снова заработала локтями, выбралась из
толпы.
      -- Ты уверен, что она ни с кем не разговаривала?
      -- Уверен...  На платформе она подождала,  пока поезд уйдет,  и прис-
тально смотрела на битком набитый вагон...
      -- Тебе не показалось, что она интересуется кем-то определенным?
      -- Пожалуй, нет... Я только заметил, что лицо ее стало нетаким напря-
женным, а когда поезд скрылся в  тоннеле, она не могла удержаться и бросила
на меня  торжествующий взгляд... Потом сразу  же вышла на  улицу... Сначала
она, видно, даже не поняла,  где  находится... Она зашла выпить аперитив  в
бистро на углу проспекта Берн, потом посмотрела железнодорожное расписание,
села в такси и поехала  на вокзал  Сен-Лазар... Вот и все... Я сел в тот же
поезд, доехал вместе с ней до Пуасси, а потом мы, один за другим, поднялись
на холм...
      -- Тебе хоть удалось перекусить?.
      -- На вокзале съел наспех сандвич.
      -- Оставайся здесь и подожди Люка!
      Мегрэ идет мимо тихих участков Жанневиля; Только кое-где  в окнах го-
рят розоватые огоньки. Скоро он приходит в Оржеваль,  в "Золотой перстень",
где его ждет Люка. Бригадир сидит не один, а с каким-то парнем в синем ком-
бинезоне. Не иначе как механик  Луве!  Он очень разговорчив, да и  понятно.
Перед ним стоят уже четыре или пять блюдечек. [Во Франции  некоторые напит-
ки, в том числе перно, подаются  в рюмках на блюдечке, и по количеству блю-
дечек производится расчет].
      -- Мой начальник,  комиссар Мегрэ, -- представляет комиссара Люка, от
которого тоже попахивает спиртным.
      -- Я уже говорил бригадиру, господин комиссар, что даже ни о чем и не
подозревал, когда сел в машину. Я  каждый четверг езжу в Париж за запасными
частями...
      -- Всегда в одно и то же время?
      -- Примерно...
      -- Фелиси это знала?
      -- По правде сказать, я был  едва знаком с ней... Никогда не разгова-
ривал... Зато я хорошо знал Деревянную Ногу... Он приходил сюда  каждый ве-
чер поиграть  в карты с Форрентеном  и Лепапом... Четвертым  иногда садился
хозяин, иногда я или кто-нибудь другой...  Смотрите!..  Форрентен  и  Лепап
сейчас здесь, вон они там играют в левом углу с мэром и каменщиком...
      -- Когда вы обнаружили, что в вашей машине кто-то сидит?
      -- Не доезжая  Сен-Жермена... Я услышал, как кто-то вздохнул... Поду-
мал, ветер. Ветерок  и в самом  деле поднимал краябрезентового  верха...  И
вдруг какой-то голос говорит мне: "У вас не найдется огонька?" Я оборачива-
юсь и вижу ее: она откинула  вуаль, в зубах сигарета... "Что вы здесь дела-
ете?" -- спрашиваю я. И  вот  она говорит, говорит... Рассказывает, как  ей
необходимо попасть в Париж, не теряя  ни минуты... Это, мол, вопрос жизни и
смерти... Те, кто убил Деревянную Ногу,  хотят свалить вину на нее, а поли-
ция ничего в этом деле не понимает. Я остановился на минутку и предложил ей
сесть рядом со мной... Ведь она устроилась на старом, грязном ящике...
      "Потом... потом, -- все повторяла она, -- когда я выполню задачу, ко-
торую должна выполнить, быть может, я расскажу вам все... Во всяком случае,
я буду вам вечно благодарна, вы  меня спасли..." Уже у заставы она меня еще
раз поблагодарила и вышла с достоинством, как принцесса.
      Люка и Мегрэ переглянулись.
      -- А теперь, если  вы не возражаете, можно выпить в последний  раз, в
самый-самый последний... Нет, теперь я плачу за всех  и пойду перекусить...
Надеюсь, у меня в связи с этим не будет никаких неприятностей? За ваше здо-
ровье...
      Десять часов  вечера,  Люка  занял  пост,  спрятавшись напротив "Мыса
Горн" и сменив Жанвье, который вернулся в Париж. В зале  "Золотого перстня"
серо от дыма... Мегрэ слишком много съел и пьет теперь третью или четвертую
рюмку вина, считающегося местным.
      Он сидит  верхом на стуле с  соломенным сиденьем, упершись  локтями в
спинку, полузакрыв  глаза, и порой может  показаться, будто