-то скребется... Вы, естествен-
но, сразу открыли окно, чтобы позвать полицейского, дежурившего на улице...
      Он смазал  это с иронией в голосе, а  она отрицательно покачала голо-
вой.
      -- Почему?
      -- Да потому!
      -- Вам не хотелось, чтобы арестовали человека, который,  как вы пред-
полагали, находится в соседней комнате?
      -- Может быть...
      -- Продолжайте!
      -- Я тихонько поднялась...
      -- Но свет не зажигали. Потому  что, если бы вы зажгли свет, бригадир
Люка, конечно, заметил бы  это.  Ведь ставни закрываются не герметически...
Итак, вы встали... И вы совсем не боялись, хотя боитесь даже грозы... А что
дальше?.. Вы вышли из своей комнаты?
      -- Не сразу...  Я приложила ухо  к дверям и  стала  прислушиваться...
Кто-то был  в комнате по другую сторону площадки.  Я слышала, как подвинули
стул... Потом до меня донеслось невнятное ругательство... Я поняла -- он не
нашел того, чего искал, и собрался уходить...
      -- Дверь из вашей комнаты была закрыта на ключ?
      -- Да...
      -- И вы открыли  ее. Решили выйти, без оружия, и показаться  на глаза
злоумышленнику, который, вероятно, убил Жюля Лапи?
      -- Да...
      Она бросает ему вызов... А комиссар даже свистнул от восхищения.
      -- Значит, вы были уверены --  он не причинит вам зла?.. Очевидно, вы
даже не подозревали, что в этот час юный Петийон находился далеко отсюда, в
Париже...
      Она не может сдержаться и кричит:
      -- Что вы об этом знаете?
      -- Послушайте... Который был час?
      -- Я посмотрела на часы уже потом... Была  половина четвертого... От-
куда вы знаете, что Жак...
      -- Вот как! Вы даже называете его по имени?..
      -- Оставьте меня, наконец, в покое!.. Если вы мне не верите, то може-
те убираться отсюда.
      -- Ладно! Я не буду вас больше перебивать... Вы мужественно  вышли из
спальни, вооруженная только своей храбростью, и...
      -- И мне заехали кулаком в лицо!
      -- А человек удрал?
      -- Да, через садовую калитку... Оттуда он и проник в дом.
      Несмотря на синяки у нее на лице, Мегрэ очень хочется сказать:
      -- Так вот, детка, я не верю ни одному вашему слову...
      Если бы его уверялм в обратном, в том, что она расшиблась сама, он бы
не усомнился. Почему?
      Но в эту самую минуту его взгляд останавливается на еще  не просохшей
земле клумбы. Она замечает это, смотрит туда же, видит следы ног и произно-
сит с улыбкой:
      -- Это, может быть, следы моих ног, не так ли?
      Он встает:
      -- Пойдемте!
      Он входит в дом. На натертых до блеска ступеньках лестницы  легко за-
метить грязные следы, комочки земли. Он толкает дверь в спальню старика.
      -- Вы сюда заходили?
      -- Да... Но я ни к чему не прикасалась...
      -- Этот стул?.. Вчера вечером он стоял на том же месте?
      -- Нет... Он стоял возле окна...
      А сейчас он стоит возле большого платяного шкафа из орехового дерева,
и на плетеном соломенном сиденье отчетливо видны следы и грязь.
      Выходит, Фелиси не лгала. Ночью какой-то человек простонапросто проб-
рался в "Мыс Горн", и это не мог быть Жак Петийон, который в этот час лежал
на операционном столе больницы Божон.
      Если Мегрэ требовалось еще одно доказательство, то он его тут  же на-
ходит, в  свою очередь,  взобравшись на стул и взглянув  на шкаф сверху: на
толстом слое пыли видны следы пальцев, с помощью какого-то инструмента при-
поднята одна из досок.
      Нужно будет вызвать экспертов из Отдела  установления личности, чтобы
сфотографировать все это и поискать  отпечатки  пальцев,  если они сохрани-
лись.
      Теперь Мегрэ принял серьезный вид; он озабоченно шепчет себе под нос:
      --И вы не позвали  на помощь!.. Ведь вы знали, что под  вашими окнами
дежурит инспектор, и вы ему  ничего  не сказали... Вы даже постаралисьс  не
зажигать свет...
      -- Я зажгла в кухне. Приложила к лицу холодный компресс...
      -- Еще бы, с улицы не виден свет в кухне!.. Разве не так? Иначе гово-
ря, вы не хотели поднимать тревоги... хотя вам дали кулаком  по физиономии,
вы нарочно позволили вашему обидчику скрыться... А сегодня  утром вы встали
как ни в чем не бывало, и опять не позвали инспектора...
      -- Ведь я прекрасно знала -- приедете вы...
      Странная вещь -- здесь есть что-то детское, и он на себя за это доса-
дует --  ему словно льстит, что она ждала его приезда и не обратилась к Лю-
ка. Он даже втайне благодарен ей за эту фразу:
      "Ведь я прекрасно знала -- приедете вы..."
      Он выходит из  комнаты  и запирает дверь на  ключ.  Во всяком случае,
странный грабитель искал что-то на шкафу.  Он не открыл ни одного ящика, не
шарил ни в одном углу. Следовательно, он знал...
      В кухне Фелиси украдкой смотрит на себя в зеркало.
      -- Вы мне сейчас оказали, что этой ночью вы были вместе с Жаком.
      Он бросает долгий взгляд на нее. Она взволнована, нет никакого сомне-
ния. Она ждет, охваченная тревогой. А он говорит беспечным тоном:
      -- Ведь  вчера вы  меня уверяли, что он не  был вашим любовником, что
это мальчишка...
      Она не отвечает.
      -- Этой ночью  с ним случилось несчастье. Какой-то незнакомец стрелял
в него прямо на улице.
      Она вскрикнула:
      -- Он умер?.. Говорите же!.. Жак умер?
      Соблазн велик. Разве она стеснялась ему лгать? Разве полиция не имеет
права воспользоваться любым  средством,  чтобы найти виновного? Мегрэ очень
хочется ответить ей утвердительно. Кто знает, какова будет  ее реакция? Кто
знает, может быть...
      Но у него не хватает мужества. Уж слишком она взволнована. Он ворчит,
отвернувшись:
      -- Нет, успокойтесь!.. Он не умер... Только ранен...
      Она рыдает. Обхватив голову руками, с блуждающим взглядом,  она в от-
чаянии восклицает:
      -- Жак!.. Жак!.. Мой Жак!..
      И вдруг,  разъяренная,  повернувшись  к этому невозмутимому человеку,
который избегает встретиться с ней взглядом, кричит:
      -- И вы были вместе с ним, правда?.. И вы допустили до этого... Я не-
навижу вас. Слышите... Я вас ненавижу! Это из-за вас... Да, из-за вас...
      И она, рыдая, падает на стул, согнув спину, опустив голову  на кухон-
ный стол рядом с кофейной мельницей.
      Время от времени слышны одни и те же слова:
      -- Жак... Мой Жак...
      Быть может, у него черствое  сердце.  Но Мегрэ не знает, как  держать
себя; сначала он стоит в проеме двери, потом выходит в пустынный сад, шага-
ет по дорожке, смотрит на свою тень на земле и в конце концов толкает дверь
погреба, чтобы нацедить там себе стакан вина.
      Ведь Фелиси плакала и накануне. Но то были другие слезы.



      Глава пятая

      КЛИЕНТ N 13

      В то утро Мегрэ постарался как следует запастись терпением. Но  и это
не помогло!.. Ему не удалось отговорить Фелиси: она все-таки оделась в тра-
ур, прицепила к своей смешной плоской  шляпке вуаль из черного крепа, в ко-
торую драпировалась, как  античная статуя. Чем она намазала лицо? Наверное,
хотелось скрыть синяки? Трудно сказать,  ведь  у нее свое особое понятие  о
театральном зрелище. Во всяком случае, она казалась мертвенно-бледной. Лицо
ее, словно у клоуна,  было намазано кремом и пудрой. В вагоне  поезда, уво-
зившего их в Париж, она сидела неподвижно, торжествевнно, страдальчески ус-
тремив взгляд вдаль. Чувствовалось, что она хотела бы, чтобы все вокруг нее
думали: "Боже мой! Как она  страдает...  И как владеет собой!.. Это  просто
воплощенная скорбь".
      Впрочем, Мегрэ ни разу не улыбнулся. Когда на  улице Фебур Сент-Оноре
она захотела зайти в магазин, где продаются первые в сезоне овощи и фрукты,
он тихонько сказал:
      --- Я думаю, ему еще ничего нельзя есть, детка.
      Но она заупрямилась, купила лучший испанский виноград, апельсины, бу-
тылку шампанского. Она  обязательно  хотела захватить цветов, приобрела ог-
ромный букет  белой сирени  и несла все это сама,  не меняя выражения лица,
трагического и словно отсутствующего.
      Мегрэ покорно следовал за  ней,  как снисходительный и добрый папаша.
Он с облегчением узнал, что в  Божоне как раз неприемный час: Фелиси выгля-
дела так, что, конечно, вызвала бы сенсацию среди посетителей. Однако же он
попросил дежурного врача разрешить ей заглянуть в палату, куда положили Жа-
ка Петийона. Палата находилась в конце длинного коридора: воздух в  нем был
спертый, через открытые двери виднелись  кровати,  унылые  лица, все белое,
слишком много белого, -- этот цвет превратился здесь в цвет болезни.
      Их довольно долго заставили ждать. Фелиси  стояла, нагруженная своими
пакетами. Наконец к ним подошла санитарка; при виде Фелиси она  широко рас-
крыла глаза.
      --  Давайте  все это сюда... Пригодится какому-нибудь ребенку...  Ти-
ше... Главное, не разговаривайте... Не шумите...
      Она чуть приоткрыла одну  из  дверей, позволила Фелиси только бросить
взгляд в  палату, утонувшую в  полумраке, где Петийон лежал неподвижно, как
мертвый.
      Когда дверь затворилась, Фелиси сочла своим долгом сказать:
      -- Ведь вы его спасете, правда?.. Умоляю вас, сделайте все возможное,
чтобы спасти его...
      -- Но, мадемуазель...
      -- Не жалейте ничего... Вот возьмите...
      Мегрэ не засмеялся, даже не улыбнулся, видя, как она вытащила из сум-
ки сложенный во много раз тысячефранковый билет и протянула его своей собе-
седнице.
      -- Если нужны деньги, любую сумму...
      Тут уж  Мегрэ перестал над ней подтрунивать, хотя  она никогда еще не
выглядела такой  смешной. На обратном  пути Фелиси шествовала по коридору в
роскошно развевающейся черной вуали; навстречу ей  попался какой-то больной
мальчуган. Она наклонилась и со вздохом поцеловала его:
      -- Бедный крошка!..
      Когда  сам  страдаешь, еще больше сочувствуешь страданиям других,  не
так ли? В нескольких шагах от них стояла молоденькая санитарка с крашенными
в платиновый цвет  волосами, вызывающе затянутая в халат, подчеркивающий ее
формы. Санитарка посмотрела на Фелиси, чуть не фыркнула,  позвала из палаты
подружку, чтобы и та тоже полюбовалась.
      -- Вы просто индюшка, мадемуазель, -- сказал он санитарке.
      Мегрэ продолжал сопровождать  Фелиси  так серьезно, как будто являлся
ее родственником. Она слышала его отповедь санитарке и  осталась ему благо-
дарна. На тротуаре, на  залитой солнцем улице, он понял, что Фелиси  уже не
так напряжена и свободно чувствует себя рядом с  ним Воспользовавшись этим,
Мегрэ шепнул:
      -- Вы знаете всю правду, не так ли?
      Фелиси не отрицала.
      -- Пойдемте...
      До полудня оставалось  немного.  Мегрэ решил повернуть направо, туда,
где на светлой и шумной площади  Терн кишела толпа, и Фелиси последовала за
ним, ковыляя на своих слишком высоких каблуках.
      -- А все-таки я вам ничего не скажу, -- вздохнула она через несколько
шагов.
      -- Знаю...
      Теперь он угадывал многое. Не знал еще, кто был убийцей старика Лапи,
не знал имени того, кто прошлой ночью стрелял в саксофониста, однако он уже
понимал, что Фелиси... Как это выразить? Например, в  поезде тем нескольким
пассажирам, которые видели  ее, застывшую в театральной скорби, она показа-
лась смешной; в больнице слишком кокетливая санитарка не удержалась и прыс-
нула со смеха; хозяин танцевального зала в Пуасси  прозвал Фелиси попугаем;
Лапи наградил ее прозвищем Какаду, да  и самого Мегрэ долго коробили ее ре-
бяческие фокусы.
      Вот и сейчас люди оборачивались при виде этой странной пары, и, когда
Мегрэ  толкнул  дверь ресторанчика, посещавшегося только завсегдатаями и  в
этот час еще пустого, он заметил взгляд, который официант бросил  на хозяй-
ку, сидевшую у кассы.
      Но зато Мегрэ разглядел тот простой человеческий трепет, который пря-
чется за внешностью самых эксцентричных чудаков.
      -- Мы славно позавтракаем вдвоем, правда?
      Она сочла нужным повторить:
      -- А все-таки я вам ничего не скажу...
      -- Пусть будет по-вашему, детка... Вы мне ничего не скажете... Что вы
хотите на завтрак?
      Зал ресторана старомодный, уютный, стены цвета слоновой кости со вде-
ланными в них большими, немного потускневшими зеркалами; никелированные ша-
ры, в которые официанты  прячут  тряпки, ряды выдвижных ящиков, выкрашенных
под дерево, где завсегдатаи держат свои салфетки. Дежурное блюдо объявлено:
весеннее рагу  из барашка  с овощами. В меню почти  к каждому блюду помечен
дополнительный гарнир.
      Мегрэ заказал завтрак. Фелиси забросила. за плечи свою вуаль.
      -- Вам очень плохо жилось в Фекане?
      Он знает, что делает. Он ждет, когда губы ее вздрогнут и она постара-
ется придать своему лицу вызывающее выражение.
      -- Почему вы так думаете?
      Ну конечно же! Почему? Он знал Фекан: его бедные домишки  жмутся друг
к другу у подножия скалы, в переулках, где текут помои.
      -- Сколько у вас братьев и сестер?
      -- Семеро...
      Отец пьяница. Мать с утра до вечера стирает белье. Мегрэ представляет
себе Фелиси, долговязую девчонку с тонкими босыми ногами. Ее устроили судо-
мойкой в портовом ресторанчике, у Арсена. Она ночевала там в  мансарде. Хо-
зяин выгнал ее -- она стащила  из кассы несколько су, и Фелиси стала поден-
щицей у Эрнеста Лапи, плотника, работавшего на верфи...
      Сейчас она ест с подчеркнутой деликатностью, чуть ли  не отставив ми-
зинец, и Мегрэ не смеется над ней.
      -- Если бы я захотела, я могла бы выйти за сына судовладельца...
      -- Конечно, детка... Но он вам не нравился, правда?
      -- Не люблю рыжих... Не говоря уже о том, что  его  отец приставал ко
мне... Мужчины такие свиньи...
      Любопытно: если посмотреть на  нее  внимательно, то забываешь, что ей
двадцать четыре года, видишь только лицо нервной девочки и удивляешься, как
это ты мог хоть на минуту принять ее всерьез.
      -- Скажите, Фелиси... Ваш  хозяин...  я хочу сказать, Деревянная Нога
вас ревновал?
      Он доволен. Он предвидел и резкий взлет подбородка,  и взгляд, однов-
ременно удивленный и встревоженный, и гневный огонек, мелькнувший в глазах.
      -- Между нами никогда ничего не было...
      -- Я знаю, детка... А ведь  он все-таки ревновал, не так ли? Бьюсь об
заклад, он  запрещал вам бывать по воскресеньям  на танцах  в Пуасси и  вам
приходилось убегать...
      Она не отвечает. Наверно, удивляется, как мог он угадать эту странную
ревность старика, который ждал  ее  воскресными вечерами, даже ходил встре-
чать под гору, на дорогу, и устраивал ей ужасные сцены.
      -- Вы намекали ему, что у вас есть любовники...
      -- А кто мог бы мне помешать иметь любовников?
      -- Ну,  ясно,  никто! И вы говорили ему о них! А он обзывал вас всеми
именами. Я даже думаю, не случалось ли ему поколачивать вас?
      --Я бы не позволила ему дотронуться...
      Она лжет! Мегрэ так хорошо представлял себе обоих! В новом загородном
домике в  Жанневиле они  так же отделены от всего  мира, как на необитаемом
острове. Ничто не связывает их ни с чем. С утра до вечера они сталкиваются,
следят друг за другом, ссорятся и  все же нужны друг другу потому, что весь
мир для них ограничен только ими двумя.
      И если Деревянная Нога уходит за пределы домашнего мирка, чтобы в оп-
ределенный час  сыграть партию в карты в "Золотом  перстне", то Фелиси тоже
иногда хочется во что бы то ни стало убежать в более веселое место.
      Пришлось бы запирать  ее и сторожить  под окнами, чтобы  помешать  по
воскресеньям разыгрывать принцессу, явившуюся инкогнито на  танцульку в Пу-
асси. Как только у нее выдается свободная минутка, она бежит к Леонтине и с
увлечением поверяет ей свои выдуманные тайны.
      Как все просто! Мелкие служащие входят в ресторан  и начинают завтра-
кать, просматривая газету,  с изумлением взирают на странную особу, появив-
шуюся в  привычной им  обстановке. Каждый из них то  и дело посматривает на
Фелиси. Каждому хочется улыбнуться и подмигнуть официанту.
      А ведь она  лишь женщина... Женщина-ребенок!... Вот что стало понятно
Мегрэ, вот почему он теперь говорит с ней  мягко, дружелюбно, снисходитель-
но.
      Он представляет себе ее жизнь в "Мысе Горн". Мегрэ убежден, что, будь
Лапи еще жив, он возмутился бы, если бы комиссар ему неожиданно заявил:
      -- Вы ревнуете вашу служанку...
      Ревнует, он, который  даже  не влюблен в нее,  он,  который никогда в
жизни ни в кого не  влюблялся!  А  ведь  совершенно точно - - ревновал! Она
составляла часть его мира.
      Разве он  продавал лишние овощи? Разве  он продавал фрукты  из своего
сада? Давал  ли он их кому-нибудь? Нет! Это  была его собственность. Фелиси
тоже была его собственностью. Он не  пускал кого попало в свой дом. Он один
пил вино из своего погреба.
      -- Как это получилось, что он принял племянника?
      -- Лапи встретил его в Париже...  Он хотел взять его в "Мыс Горн" еще
когда умерла его сестра, но Жак не согласился... Он гордый...
      -- И однажды, когда Лапи поехал в Париж получать пенсию за четыре ме-
сяца, он встретил там своего племянника е плачевном состоянии, не так ли?
      -- Почему в плачевном?
      -- Петийон разгружал овощи в Гавре...
      -- Что позорного?
      -- Ничего  позорного. Напротив! Лапи привез его к  себе. Он отдал ему
свою комнату, потому что...
      Она возмутилась.
      -- Это совсем не то, о чем вы думаете...
      -- А все-таки он наблюдал за вами обоими... И что он обнаружил?
      -- Ничего...
      -- Вы были любовницей Петийона?
      Она опускает нос в тарелку, не говоря ни "да", ни "нет".
      -- В общем жизнь стала невыносимой, и Жак Петийон уехал...
      -- Он не ладил с дядей...
      -- Так я и говорю...
      Мегрэ доволен. Он будет помнить  простой  завтрак  в спокойной, такой
обычной обстановке ресторанчика, посещавшегося только завсегдатаями.  Косой
луч солнца  играет на скатерти и на графине  красного вина. Отношения между
ним и Фелиси стали мягче, они почти сердечные. Он прекрасно знает, что, ес-
ли бы сказал ей это, она протестовала бы и снова приняла презрительный вид.
Но она  так же, как и он, довольна, что сидит здесь, рада убежать от одино-
чества.
      -- Вот увидите, все устроится...
      Она  почти  готова верить ему. Потом ее  недоверчивость  снова  берет
верх. Бывают  моменты -- к  сожалению, они мимолетны, -- когда чувствуется,
что еще немного -- и она бросит на Мегрэ простодушный взгляд.
      Увы, в тот  же  миг настороженность снова овладевает  ею,  и голос ее
опять звучит иронически:
      -- Вы думаете, я не знаю, куда вы клоните?
      Она чувствует, что должна одна, совсем одна нести  всю тяжесть драмы.
Она центр мира. Доказательство  --  комиссар уголовной полиции, такой чело-
век, как Мегрэ, преследует ее и только ее!
      Она не подозревает, что  ее  сотрапезник одновременно дергает за мно-
жество нитей.  На улице Пигаль и в ее  окрестностях работают инспектора. На
набережной Орфевр,  вероятно, допрашивают коекаких субъектов, поднятых рано
утром с постели  в подозрительных меблированных комнатах. Во многих городах
господа из  полиции нравов интересуются  женщиной по имени Адель, которая в
течение нескольких месяцев работала в одной из руанских пивных.
      Шла обычная работа полиции,  которая  неизбежно должна привести к ка-
ким-то результатам.
      В ресторанчике завсегдатаи приветствуют соседей по  столу легким кив-
ком: их никто  никогда  не представляет друг другу,  хоть  они и завтракают
здесь каждый день! Однако комиссар ищет  другое: смысл драмы, а не ее меха-
ническую реконструкцию.
      --  Вы любите землянику?
      Вот она, на стойке, первая земляника; ягоды уложены в коробочки.
      -- Гарсон... Дайте нам...
      Она любит полакомиться, ей  приятно,  .что он заказал землянику. Или,
вернее, у нее пристрастие к изысканным вещам.
      Неважно, что Жаку Петийону нельзя есть  виноград,  апельсины  и  пить
шампанское. Все дело в красивом жесте, в зрелище больших лиловатых