он  дремлет. Из
его трубки прямо вверх поднимается легкая струйка дыма.  Возле него четверо
мужчин играют в карты.
      Раскладывая сальные карты на красной скатерти, они разговаривают, за-
дают друг другу вопросы, иногда  рассказывают  анекдоты.  Хозяин кафе, мсье
Жозеф, играет вместо старого Лапи, а четвертым присаживается механик, кото-
рый успел поужинать.
      -- В итоге, -- вздыхает Мегрэ, -- он жил припеваючи... Вроде как поч-
тенный деревенский кюре  со своей служанкой... Наверное, заставлял себя не-
жить и холить...
      Лепап, заместитель мэра  Оржеваля, бросает взгляд на других. Его пар-
тнер, Форрентен, управляющий земельными участками в поселке, занимает здесь
самый красивый дом у дороги, который возвещает проезжающих, что в Жанневиле
еще продаются свободные участки...
      -- Кюре и его служанка! Ха! Ха! -- ухмыляется помощник мэра.
      Форрентен ограничивается ехидной улыбкой.
      -- Ну вот! Сразу видно, не знали вы его... -- поясняет хозяин бистро,
одновременно объявляя третью позицию в  белот.  -- Хоть о мертвых плохо  не
говорят, все-таки он был порядочной свиньей...
      -- Как это понимать? -- спросил комиссар.
      -- Ворчал с утра до речера  по всякому поводу... Никогда ничем не был
доволен... Возьмем, к примеру, историю с рюмками.
      Он призывает своих партнеров в свидетели.
      -- Помните,  сначала он стал утверждать:  мол, у моих  ликерных рюмок
слишком толстое  дно, и  сам достал с верхней полки  буфета другую рюмку из
уже разбитого комплекта, которая ему больше понравилась. А когда стал пере-
ливать вино из одной рюмки  в  другую -- взбесился, обнаружив, что  вмести-
мость их совершенно одинаковая. "Но вы  же сами выбрали эту рюмку", -- ска-
зал я ему. И что же вы думаете, он купил в городе другую рюмку  и принес ее
мне. Та вмещала на треть больше, чем мои. "Мне-то все равно, -- возразил я.
-- Если хотите, я налью вам в вашу рюмку, но и платить вам придется на пять
су больше". Целую неделю он  сюда  не показывался. Однажды вечером я  вижу,
стоит в дверях. "Нальете в мою  рюмку?" -- "Если заплатите на пять су боль-
ше",  --  бросил  я. И он снова ушел. Так продолжалось целый месяц. В конце
концов я  уступил. Нам недоставало  четвертого партнера в белот. Теперь вам
понятно, какая это свинья? Со служанкой  он вел себя так же. Они грызлись с
утра до вечера. Издали слышно было,  как они ссорились. Они по неделям друг
с другом не разговаривали... Думаю,  последнее  слово  всегда оставалось за
ней, так как, с позволения сказать, она больше "нормандка", чем он... Ну да
бог с ними! А все же любопытно узнать, кто убил беднягу... Ведь человек Ла-
пи не  злой... Просто  такой характер... Не помню ни  одной партии в карты,
чтобы он в  какую-то  минуту не стал кричать,  дескать,  его пытаются обжу-
лить...
      -- Часто он ездил в Париж? -- немного погодя спросил комиссар.
      -- Можно сказать, совсем не ездил... Раз в четыре месяца  за пенсией,
и то уезжал утром и возвращался в тот же день вечером.
      -- А Фелиси?
      -- Вы не знаете,  ездила Фелиси в Париж? -- спросил хозяин  у присут-
ствующих.
      Никто этого не знал. Зато часто видели, как она танцевала  по воскре-
сеньям в прибрежном ресторанчике в Пуасси.
      -- Знаете, как он ее называл? Когда речь заходила о ней, старик всег-
да говорил:  "Мой какаду". Она уж  так забавно одевается,  дальше некуда...
Видите ли, господин комиссар, наш друг Форрентен еще может обидеться,  но я
говорю то, что думаю, -- все  жители Жанневиля в какой-то мере психи. Здесь
христианский дух не в особой чести... Здесь живут  работяги, которые вкалы-
вали всю жизнь, мечтая на старости лет поселиться в деревенской тиши... Ну,
вот! Настает этот день... Они соблазняются многообещающими проспектами Фор-
рентена... Не возражай,  Форрентен, всем известно, ты мастер золотить пилю-
лю... И вот они уже  в  раю  земном.  Но тутто оказывается: они подыхают от
скуки... за  сто франков в час... Но слишком  поздно... Их скромные денежки
вложены, и теперь они как могут должны развлекаться или хотя  бы попытаться
поверить, что  развлекаются...  Иные  затевают  процессы из-за какой-нибудь
ветки, которая свешивается с  соседнего участка к ним в сад, или  из-за со-
седской собаки, которая пописала на их бегонии... Другие...
      Мегрэ не спит, он даже поднимает руку, чтобы поднести рюмку  к губам.
Но он  размяк от жары,  постепенно погружается в созданный его воображением
мир, и снова видит незастроенные улицы Жанневиля, юные деревца, дома, слов-
но составленные из детских кубиков, слишком ухоженные садики, фаянсовых жи-
вотных и стеклянные шары...
      -- К нему никто никогда не заходил?
      Просто невероятно.  Здесь  слишком  спокойно,  слишком уютно, слишком
слаженно. Если жизнь такова, как ее описывают, то  невозможно поверить, что
однажды утром, всего-навсего в понедельник, когда Фелиси отправилась за по-
купками в лавку Мелани Шошуа, ее хозяин вдруг перестал сажать  свои помидо-
ры, пошел в столовую, достал из  буфета графин и рюмку, отправился в бесед-
ку, чтобы там в  одиночестве  выпить наливки, припасенной для торжественных
случаев, потом...
      Когда он поднялся в свою комнату, где пол так старательно  натерт, на
голове у него была соломенная шляпа. Что он собирался делать в комнате?
      Никто не слышал  выстрела, однако же стреляли из револьвера, стреляли
в упор, меньше чем в двух метрах от груди убитого. Так утверждают эксперты.
      Если бы еще нашли револьвер, можно бы подумать,  что Деревянная Нога,
который стал неврастеником...
      Помощник мэра не раздумывает о подобном и, подсчитывая  свои взятки в
картах, бормочет, словно отвечая на все вопросы:
      -- Что вы хотите? Он был оригинал...
      Понятно! Но он же погиб! Кто-то убил его! А Фелиси сразу же после по-
хорон выскальзывает из рук полиции, отправляется в Париж и там как ни в чем
не бывало, глазеет на витрины, наедается пирожными с кремом, пьет портвейн,
а потом разъезжает на метро.
      -- Интересно, кто теперь будет жить в доме?..
      Игроки в карты переговариваются,  перескакивая  с одного на другое, и
до Мегрэ, который не прислушивается, доносится  только какое-то бормотание.
Он не  говорит  им, что в доме будет жить Фелиси. Он словно плавает в прос-
транстве... Перед его глазами вырисовываются какие-то картины и тут же сти-
раются. У него едва сохранилось ощущение времени и места...
      Фелиси, наверное, уже улеглась и читает в постели. Она не  боится ос-
таваться одна в доме, где убили  ее хозяина. Эрнест Лапи, брат, который так
обижен из-за завещания... Деньги ему не нужны, но он никак не может понять,
почему его брат...
      -- ...Построен лучше всех домов в поселке...
      Кто это сказал? Наверное, Форрентен?
      Мегрэ снова видит натертую до блеска лестницу. О Фелиси могут сказать
все, что  угодно, но чистота у нее  в доме  идеальная. Как любила  говорить
мать Мегрэ, так чисто, что можно есть на полу.
      Дверь направо... Комната старика... Дверь налево... Комната Фелиси...
Отсюда дверь ведет еще в одну, довольно большую комнату, где свалена ненуж-
ная мебель...
      Мегрэ хмурится. Это не  предчувствие,  не какая-то догадка. Он просто
смутно ощущает: тут что-то не так...
      -- Когда там жил молодой человек... -- произносит Лепап.
      Мегрэ вздрогнул.
      -- Вы имеете в виду племянника?
      -- Да...  Он  жил у дяди с полгода, а то и больше... Примерно год на-
зад... Он, видно, не из очень здоровых... Кажется,  врачи рекомендовали ему
деревенский воздух, но он часто торчал в Париже.
      -- Какую комнату он занимал?
      -- Как раз... Вот это и есть самое забавное...
      Лепап ему подмигивает. Форрентен недоволен, видно, управляющий не лю-
бит, чтобы рассказывали  разные истории о  поселке, где он  чувствует  себя
полноправным властелином.
      -- Это ничего не значит, -- протестует он.
      -- В конце концов, да или нет, но старик и Фелиси... Послушайте, гос-
подин комиссар... Вы представляете себе  дом...  Справа  от лестницы только
одна комната,  спальня Деревянной Ноги... По  другую сторону две,  но смеж-
ные... Так вот, когда приехал молодой человек, дядя уступил ему свою комна-
ту, а  сам поселился  с другой стороны, иначе говоря,  с Фелиси. Он занимал
первую, а служанка спала во второй, так что вынуждена была  проходить через
спальню хозяина.
      Форрентен возражает:
      -- Ну и что с того?  Разве лучше было поселить юношу восемнадцати лет
рядом с молодой девушкой?
      -- Я ничего не  говорю... Я ничего не говорю... -- повторяет  Лепап с
лукавым видом. --Я ни на что  не намекаю... Я только констатирую факт: ста-
рик жил рядом с  Фелиси, тогда как племянник был отселен по  другую сторону
площадки... Но происходило ли там что-нибудь...
      Мегрэ об  этом не думает. Правда, он совсем  не питает иллюзий насчет
людей пожилого возраста и даже стариков. Впрочем, Жюлю Лапи стукнуло только
шестьдесят, и он был еще в соку.
      Просто это не  соответствует представлению о нем, которое сложилось у
комиссара. Ему кажется, что он  начинает  понимать  этого одинокого брюзгу,
чью соломенную шляпу он недавно примерял.
      И беспокоят  его совсем не  отношения Деревянной Ноги и Фелиси. Тогда
что же? Его тревожит история с комнатами.
      И он повторяет, как школьник, который -хочет вызубрить урок:
      -- Племянник слева... Он там один... Дядя справа, потом Фелиси.
      Итак, старик устроился в  комнате  между двумя молодыми людьми. Хотел
ли он  помешать им  встречаться без его ведома? А  может быть, не позволить
Фелиси шляться по вечерам? Нет, видимо,  не в этом дело. Ведь когда племян-
ник уехал, он снова поселил ее одну в комнате по другую сторону площадки.
      -- Получите...
      Мегрэ встает. Нужно идти спать. Ему не терпится дождаться утра, снова
отправиться в игрушечный поселок, снова увидеть розовые, освещенные солнцем
домики, три комнаты, о которых шла речь. Прежде всего он позвонит в Париж и
поручит Жанвье заняться тем молодым человеком, племянником.
      До сих пор Мегрэ о нем и не думал. Никто не видел молодого человека в
Жанневиле в то  утро, когда совершено  преступление. Это длинный,  худой  и
нервный парень, от которого  ничего  особенно хорошего ждать не приходится,
но и на убийцу он непохож.
      Согласно данным, полученным  комиссаром,  его мать, сестра Жюля Лапи,
вышла замуж  за скрипача, который играл в кабачках.  Он умер молодым. Чтобы
воспитать сына,  она поступила кассиршей  в магазин тканей на улице Сантье.
Два года назад и она умерла.
      Через несколько месяцев после ее смерти Лапи взял  племянника к себе.
Они не поладили. Оно и понятно.  Жак Петийон, как и его отец, стал музыкан-
том, а Деревянная Нога был не из тех людей, которые согласятся, чтобы у них
в доме пиликали на скрипке или играли на саксофоне.
      В настоящее время, зарабатывая себе на жизнь, Жак Петийон стал саксо-
фонистом в одном из кабачков на улице Пигаль. Он живет  на  седьмом этаже в
меблированных комнатах на улице Лепик.
      Мегрэ уснул на перине, в которую  он совсем погрузился, а над его го-
ловой всю ночь танцевали мыши. Пахло деревней, сеном, а также  плесенью. На
заре его разбудило мычанье коров,  потом  у  "Золотого перстня" остановился
утренний автобус. Мегрэ ощутил приятный запах кофе.
      Да, нужно заняться комнатами. Но прежде позвонить Жанвье.
      -- Алло!.. Алло!.. Улица Лепик... Отель "Уют"... Скоро увидимся, ста-
рина...
      Потом, тяжело ступая, Мегрэ направляется в  Жанневиль, крыши которого
словно вынырнули из полей колышущегося овса. Пока комиссар шел, его посети-
ла странная мысль. Уж не потому ли он так спешит,  что  хочет поскорее уви-
деть окна "Мыса Горн", чтобы... Да!  Ему не терпится увидеть Фелиси. Он уже
представляет себе ее на кухне, видит ее острые черты лица, ее крутой, как у
козочки, лоб, которым она словно собирается боднуть его. Она, конечно, при-
мет его как можно  неприветливей,  измерит неописуемым взглядом своих проз-
рачных глаз.
      Значит, он уже соскучился без нее?
      Он понимает, он догадывается, он даже уверен, что Деревянной Ноге бы-
ло так же необходимо общество его  близкого врага, как и стакан вина, наце-
женный из бочки, как воздух, которым  он дышал, как вечерняя партия в карты
и вечные споры с партнерами о третьей позиции или о козырях.
      Еще издали он заметил Люка, который торчал в конце аллеи.  Ночью ему,
должно быть, было не жарко. Затем через открытое окно комнаты Фелиси он за-
метил ее силуэт--она вытряхивала простыни.
      ЕГО увидели. ЕГО узнали. Вероятно, теперь уже мысленно готовят прием,
который сейчас ему будет оказан.
      Он невольно улыбнулся: а Фелиси-то здесь!


      Глава третья

      ТАЙНЫ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ

      -- Алло!.. Это вы, шеф?.. Говорит Жанвье...
      Неприятный день! Чувствуется приближение грозы, но  не только поэтому
лицо Мегрэ порой чуть заметно покрывается потом, а пальцы дрожат  от нетер-
пения. Он смутно вспоминает о  том,  как в детстве его охватывала  тревога,
когда он попадал туда, куда ходить не следовало, прекрасно понимая, что ему
там не место.
      -- Где ты сейчас, старина?
      --  На  улице Блан-Манто... Звоню из маленькой часовой  мастерской...
Наш парень сидит напротив один, в паршивеньком бистро... У него  такой вид,
словно он кого-то или чего-то ждет...Он только что выпил рюмку спиртного...
      Молчание. Мегрэ прекрасно знает, что скажет сейчас инспектор.
      -- А не лучше ли, шеф, вам самому приехать сюда?..
      Он намекает на это с самого утра, но Мегрэ не соглашается.
      --  Продолжай  следить! Позвони, как только будет что-нибудь  новень-
кое....
      Комиссар уже начинает думать, не ошибся ли он, так ли нужно вести это
расследование. Однако  он никак не может  решиться уйти отсюда,  что-то его
удерживает, он сам не смог бы сказать что.
      А и впрямь, какое странное дело! К счастью,  журналистов убийство Де-
ревянной Ноги не интересует. А комиссар уже, по крайней мере,  раз двадцать
бормотал про себя:
      -- Однако же старика-то убили!
      И все-таки преступление как будто отошло для него на задний  план. Он
то и дело невольно начинал думать о другом. А это другое -- Фелиси!
      Хозяин  "Золотого  перстня" одолжил ему старый велосипед, на  котором
Мегрэ похож на  дрессированного медведя. Зато  теперь он может,  когда  ему
заблагорассудится, ездить из Оржеваля в Жанневиль и обратно.
      Погода снова стоит прекрасная. Невозможно представить себе этот мирок
без весеннего солнца, без цветов, растущих на клумбах и вдоль невысоких ка-
менных стен, без рантье, работающих в своих садиках и лениво поворачивающих
голову вслед Мегрэ или бригадиру Люка, которого комиссар оставил при себе в
Жанневиле.
      Люка хоть  и молчит, но тоже находит это  дело довольно странным. Ему
надоело шагать взад и вперед возле "Мыса Горн".
      Что ему, в конечном счете, поручено? Сторожить Фелиси? Все окна в до-
ме открыты. Видно, как  служанка ходит из комнаты в комнату. Утром  она как
ни в чем не бывало отправилась  в лавку за покупками. Она знает, что брига-
дир следует за ней по пятам. Что они боятся, как бы она снова не сбежала?
      Люка все  время думает об этом, но не  решается высказать свое мнение
Мегрэ. Он с трудом сдерживается, курит трубку за трубкой, а иногда от нече-
го делать подбрасывает камешки носком сапога.
      Однако  с  утра расследование пришлось повести в другом  направлении.
Сначала раздался телефонный звонок с улицы Лепик. Мегрэ ожидал его  на тер-
расе "Золотого перстня", возле лаврового  деревца,  посаженного  в  зеленую
кадку.
      У комиссара здесь уже есть свои привычки. Они появляются у  него пов-
сюду, куда бы  он  ни попал. Есть договоренность  с  почтовой служащей: она
кричит ему в окно, когда его вызывает в Париж.
      -- Это вы, шеф?.. Говорит Жанвье... Я звоню из кафе на углу улицы Ле-
пик...
      Мегрэ представляет себе улицу, идущую под гору, тележки торговцев зе-
ленью, хозяек в шлепанцах, разноцветную толпу,  кишащую  на  площади  Бланш
между двумя лавочками -- дверь отеля "Уют", где ему довелось когда-то вести
расследование.
      -- Жак Петийон вернулся в шесть утра, изнемогая от усталости, и прямо
в одежде свалился на кровать. Я  пошел в "Пеликан", кабачок, где он работа-
ет. Там его всю ночь не было. Что мне делать дальше?
      -- Оставайся и жди... Когда он выйдет, последи за ним...
      А что, если племянник Жоля Лапи не такой невинный, как кажется? Может
быть, вместо того,  чтобы прилипнуть к Фелиси, комиссару следовало серьезно
заняться этим молодым  человеком? Так, вероятно, думает Жанвье. Он намекает
на это, когда во второй раз звонит по телефону.
      -- Алло!..  Это я, Жанвье... Петийон только что  вошел в табачную ла-
вочку на улице  Фонтен... Он бледен  как полотно... Все  время  нервничает,
что-то его беспокоит... По  дороге  беспрестанно оглядывался, думая, что за
ним следят, но меня как будто не заметил.
      Итак, Жак  Петийон поспал только несколько  часов и снова  пустился в
путь. В табачной лавочке на улице Фонтен бывают главным образом  разные по-
дозрительные типы.
      -- Что он делает?
      -- Ни с кем не разговаривает...  Глаз не сводит с двери... Словно ко-
го-то ждет...
      -- Продолжай...
      В перерыве между звонками Мегрэ собрал кое-какие сведения о племянни-
ке старого  Лапи. Почему он  не может заинтересоваться этим парнем, который
хочет стать большим виртуозом, а пока ради заработка играет на  саксофоне в
каком-то кабачке на Монмартре?
      Петийону временами  приходилось  нелегко.  Случалось по ночам грузить
овощи на  центральном рынке. Ему не всегда удавалось  поесть досыта. Не раз
он бывал вынужден даже закладывать в ломбард свой саксофон.
      -- Вам  не кажется странным, шеф, что  он провел  всю ночь где-то  на
улице и даже не показался в "Пеликане"? Посмотрели бы вы на него... Я очень
бы хотел,  чтобы вы на него посмотрели... Чувствуется,  что его что-то гне-
тет, что он чего-то боится... Быть может, если бы вы приехали сюда...
      Но Мегрэ по-прежнему отвечает:
      -- Продолжай!
      А пока комиссар, оседлав велосипед, снует взад и  вперед между терра-
сой "Золотого перстня", где он ожидает новых телефонных  звонков, и розовым
домиком, где хлопочет Фелиси.
      Он входит, бродит по комнатам, как у себя дома. Она притворяется, что
ей до него нет дела, занимается хозяйством, готовит себе еду,  утром ходила
к Мелани Шошуа. за продуктами.
      Иногда она смотрит  комиссару в глаза,  но по ее  взгляду  невозможно
угадать, что она чувствует.
      Ее-то Мегрэ хотелось бы припугнуть. С самого начала она слишком  уж в
себе уверена. Держится  так, конечно, неспроста, и комиссар ожидает минуты,
когда и она, в свою очередь, струхнет.
      -- Но старика-то ведь все-таки убили!
      О ней, только о Фелиси думает Мегрэ. Он хочет вырвать у нее тайну. Он
побродил по саду. Пять или  шесть  раз спускался в погреб выпить  стаканчик
розового вина -- это уже тоже  вошло у него в привычку. Ему удалось сделать
открытие. Разгребая вилами кучу перегноя, сваленного у изгороди, он обнару-
жил там  ликерную, рюмку, точь-в-точь такую, какую увидел  в первый день на
столе в беседке. Он показал ее Фелиси.
      -- Вам остается только  обнаружить  отпечатки пальцев, -- сказала она
презрительно, нисколько не смутившись.
      Когда он  поднялся в спальню,  Фелиси осталась внизу. Сначала он тща-
тельно обыскал комнату Жюля Лапи, потом прошел через площадку и, очутившись
в спальне Фелиси, принялся выдвигать ящики. Она, конечно,  слышала его шаги
над головой. Интересно, она испугалась?
      По-прежнему стояла прекрасная  погода,  в окно врывались струи благо-
ухающего воздуха и пение птиц.
      И тут, в глубине шкафа, где в беспорядке лежали чулки и белье Фелиси,
комиссар нашел записную книжку. Не зря Деревянная Нога прозвал с