ает о них. А еще потому, что
она сердилась на Жюли: дым сигареты мог потревожить старика, но  сказать
об этом она не решалась. Поезд отошел от станции.
   - Ты знаешь Ниццу?
   Теперь "ты" не казалось уже столь естественным. Жюли  употребила  его
явно преднамеренно. Г-н Монд мог бы поспорить, что сделала она это из-за
дамы напротив: это было вполне логично и соответствовало сложившейся си-
туации.
   - Немного. Не очень хорошо.
   По правде сказать, он провел там со своей первой женой три зимы  под-
ряд после рождения дочери: ребенок страдал бронхитом, и в то время врачи
еще рекомендовали в  таких  случаях  Ривьеру.  Монды  останавливались  в
большом буржуазном отеле на Английском бульваре.
   - А я совсем не знаю.
   Оба замолчали. Она докурила сигарету, неловко притушила окурок в  уз-
кой медной пепельнице, закинула ногу на ногу, потом в  поисках  удобного
положения вновь вытянула ноги-Монд ясно видел их в голубоватой  темноте,
укуталась в шелковый платок и в конце концов положила  голову  на  плечо
спутника.
   Это тоже пробудило в нем воспоминания... Впрочем, нет! В этой позе он
десять, сто раз видел других, пытался представить их чувства,  а  теперь
сам стал одним из действующих лиц, и молодой человек, стоявший в коридо-
ре, - он, должно быть, сел в Тулоне - смотрел на него, прижавшись  лицом
к стеклу.
   Потом последовали шествие по вокзальным перронам, через пути, привыч-
ная неспешная толкотня у выхода, поиски билетов по всем карманам...
   - Уверяю, вы сунули их в левый кармашек жилета.
   Она снова говорила ему "вы". Со всех сторон выкрикивали названия гос-
тиниц, но она никого не слушала. Выбирала дорогу сама. Шла прямо, проби-
раясь через толпу ловчее спутника, и когда они вошли в  здание  вокзала,
сказала:
   - Багаж лучше оставить в камере хранения.
   У них было только по чемодану, однако чемодан  Жюли  был  тяжелым  и,
главное, громоздким. Таким образом, выйдя из вокзала, они  не  выглядели
приезжими. Они сразу же направились к центру города; стояла теплая ясная
ночь, но некоторые кафе были еще открыты. Вдали светились огни казино, и
отблески их ложились на гладь залива.
   Жюли не выражала ни восторга, ни удивления. Она несколько раз  подво-
рачивалась на высоких каблуках и теперь держала мужчину под руку, но ве-
ла все-таки она. Не говоря ни слова, она шла вперед со спокойствием  му-
равья, которым движет инстинкт.
   - Это и есть знаменитый Английский бульвар, да?  Фонари,  уходящие  в
бесконечность. Широкая полоса бульвара вдоль моря, маленькая желтая бру-
счатка, пустые скамейки, вереницы машин перед казино и роскошными о  ге-
лями.
   Жюли не восхищалась. Она все шла, поглядывая на  улицы,  которые  они
пересекали, наконец свернула в одну из них, приблизилась к жалюзи,  зак-
рывавшим дверь пивной, заглянула в щель.
   - Зайдем посмотрим?
   - Это же кафе, - возразил он.
   Но она указала на дверь в том же здании, рядом с кафе, на вывеску бе-
лыми буквами "Отель" над ней. Они вошли в освещенное пространство.  Жюли
устало опустилась на темно-красную банкетку и сразу же - там было  много
народа-открыла сумочку, поднесла к лицу зеркальце и провела по губам по-
мадой.
   - Есть хотите? - спросила она г-на Монда.
   В Марселе они не поужинали: перед отходом поезда, пока еще было  вре-
мя, они не успели проголодаться.
   - Что у вас есть?
   - Отличные равиоли. Если желаете, луковый суп для начала.  Или  бифш-
текс с кровью.
   Некоторые столики были уже заняты - люди ужинали; перед Мондом и Жюли
тоже поставили приборы. Несмотря на свет электрических шаров, в воздухе,
словно гризайль, витала усталость. Присутствующие говорили тихо,  ели  с
полной серьезностью, как полагается на настоящей трапезе.
   - Посмотрите в угол налево, - шепнула она.
   - Кто это?
   - Не узнаете? Парсонс, один из трех братьев Парсонс, воздушных  акро-
батов. С женой. Не стоило бы ей надевать этот костюм -  она  в  нем  ка-
кая-то маленькая и толстая. Она заменила в  номере  Люсьена,  одного  из
братьев, с которым в Амстердаме случилось несчастье.
   Обычные люди. Мужчина, на вид лет тридцати  пяти,  выглядел,  скорее,
хорошо одетым рабочим.
   - Должно быть, они здесь на гастролях...  Смотрите!  Тремя  столиками
дальше...
   Жюли постепенно оживлялась, ее апатия исчезла; чтобы подчеркнуть ска-
занное, она то и дело хватала спутника за руку, надеясь вызвать  у  него
восхищение.
   - Жанина Дор! Певица.
   Певица с бледным лицом, обрамленным лоснящимися волосами, с глубокими
тенями вокруг огромных глаз, с кровавым ртом, черная, словно ворон, тра-
гическая и надменная, сидела за столиком одна, распахнув  манто,  и  ела
спагетти.
   - Ей, пожалуй, за пятьдесят. Несмотря на возраст,  только  она  умеет
своими песнями держать зал по часу в напряжении. Я должна  взять  у  нее
автограф.
   Жюли внезапно поднялась и направилась к хозяину, который стоял  возле
кассы. Г-н Монд не знал, что она собирается делать. Их  обслуживали.  Он
ждал. Увидел, как она уверенно заговорила с хозяином, а тот  повернул  к
ней голову, очевидно, согласился, и она вернулась.
   - Дайте мне квитанцию из камеры хранения.
   Она отнесла квитанцию и возвратилась.
   - У них есть один двухместный номер. Разумеется, если это вас не сму-
щает. Впрочем, двух свободных комнат все равно нет, а потом, это  выгля-
дело бы странно. Смотрите! Четыре девушки справа от дверей...  Танцовщи-
цы.
   Она ела сосредоточенно, как в Марселе, замечая, однако, все, что про-
исходило вокруг.
   - Хозяин сказал, что еще рано. Сейчас  закончилась  программа  в  мю-
зик-холлах, а казино и кабаре заработают только после трех. Интересно...
   Он понял не сразу. Лоб женщины прорезала  капризная  складка.  Должно
быть, она подумала об ангажементе.
   - Кормят здесь вкусно и недорого. Да и комнаты, кажется, чистые.
   Они пили кофе, когда рассыльный доложил, что багаж доставлен и уже  в
номере. Несмотря на утомительную прошлую ночь, спать  Жюли  расхотелось.
Она смотрела на Жанину Дор, которая через маленькую дверь направилась  к
гостиничной лестнице
   - Они все живут здесь Через час появятся и остальные.
   Еще час - ну, это уж слишком, даже чересчур  Она  выкурила  последнюю
сигарету, зевнула и поднялась.
   - Пойдем.
   Любовью они занялись лишь на третий день. Три суматошных  дня.  В  их
комнате с окнами на узенький дворик мебель была старая, мрачная, на полу
- серый потертый ковер, из которого лезли нитки, кресло  покрыто  коври-
ком, обои скорее коричневые, чем желтые, в углу ширма, а за ней - туалет
и биде.
   В первый вечер Жюли раздевалась за ширмой; она вышла в пижаме в голу-
бую полосочку, но уже ночью сняла брюки: они ее стесняли.
   Г-н Монд спал на соседней постели; кровати разделял ночной  столик  и
коврик. Спал он плохо: сказывался ужин. Несколько раз, услышав в  пивной
шум, он хотел спуститься вниз и попросить соды.
   Он встал в восемь, тихо оделся, не разбудив спутницу, которая сброси-
ла с себя одеяло: радиатор шпарил нещадно, в комнате было жарко и душно.
Может быть, это и угнетало его ночью.
   Он спустился вниз, оставив чемодан на виду: пусть Жюли не думает, что
он сбежал. В пустом кафе обслужить Монда было некому,  и  он  отправился
завтракать в какой-то бар, полный рабочих и служащих;  потом  погулял  у
моря, забыв о том, другом море, на берегу которого когда-то мечтал расп-
ластаться и выплакаться
   Может быть, он еще не освоился? В светло-голубом по-детски небе - та-
ким же, как на школьной акварели, было и море - гонялись друг за  другом
белые на солнце чайки; поливальные машины чертили мокрые полосы  на  ще-
бенке дорог.
   Он вернулся около одиннадцати, по привычке постучал в дверь.
   - Войдите.
   Она не знала, что это он. В трусиках и лифчике, включив в патрон лам-
пы электрический утюг, она гладила свое вечернее шелковое платье.
   - Хорошо спали? - спросила она.
   Поднос с завтраком стоял на ночном столике.
   - Через полчаса я буду готова. Который час? Одиннадцать? Вы не подож-
дете меня внизу?
   Монд ждал ее, просматривая местную газету. Он уже привык  ждать.  Они
позавтракали еще раз, теперь вдвоем. Потом вышли на улицу и  направились
на Английский бульвар; возле казино она снова попросила его подождать  и
исчезла в игорном доме.
   Затем она потащила его на одну из центральных улиц.
   - Подождите меня...
   На эмалированной табличке греческое имя и слово "импресарио".
   Жюли вернулась взбешенная.
   - Свинья! - бросила она, ничего больше не объясняя. - Может, погуляе-
те один?
   - А вы куда?
   - Мне еще надо пройтись по двум адресам.
   И, свирепо стиснув губы, она зашагала по улицам незнакомого ей  горо-
да, расспрашивая полицейских, поднимаясь на верхние этажи, вытаскивая из
сумочки записки с новыми адресами.
   - Я знаю, где можно выпить аперитив.
   Они оказались в "Арке", элегантном баре. Прежде чем войти, Жюли подк-
расилась. Держалась она вызывающе. Г-н Монд понял: ее стесняет его  убо-
гий вид. Она даже сомневалась, сумеет ли он прилично вести себя в  таком
заведении, и потому сделала заказ сама, повелительным тоном, усевшись на
высокий табурет и положив ногу на ногу:
   - Два розовых, бармен.
   Она демонстративно грызла оливки. Пристально разглядывала посетителей
- и мужчин, и женщин. Злилась, что никого не знает, что  она  новенькая,
на которую все смотрят не без удивления из-за ее дешевого платья и скро-
много пальто.
   - Пойдем обедать.
   У нее нашелся адрес и для этого. Потом, с  некоторым  смущением,  она
сказала:
   - Не возражаете, если вернетесь один?.. О, дело совсем не  в  том,  о
чем вы думаете. Поверьте, после всего, что я пережила, мужчины мне опро-
тивели, и теперь уж я не попадусь на удочку. Но я не хочу быть вам  обу-
зой. У вас ведь своя жизнь, верно? Вы были так любезны! Я  уверена,  что
встречу кого-нибудь из знакомых. В Лилле я перезнакомилась со всеми  ар-
тистами, которые приезжали на гастроли...
   Спать он не лег, а пошел прогуляться в одиночестве по улицам.  Потом,
уже устав ходить, забрел в кино. Еще один знакомый образ, который наплы-
вал из таинственных запасников памяти: билетерша с электрическим фонари-
ком ведет одинокого пожилого мужчину по темному залу,  где  уже  начался
фильм, звучат голоса, и на экране жестикулируют люди, более крупные, чем
в натуре.
   Когда он вернулся в "Жерлис" - так называлась его гостиница и пивная,
- в зале за столиком он заметил Жюли среди группы акробатов. Она видела,
как он проходил. Он понял, что она говорит о нем. Он поднялся в номер, а
она пришла четверть часа спустя и в этот раз разделась при нем.
   - Он обещал похлопотать обо мне. Шикарный тип.
   Его отец, итальянец, был каменщиком, и он начал с того же.
   Еще день, потом другой, и г-н Монд стал уже привыкать, порой даже  не
думал об этом. В тот день после обеда Жюли решила:
   - Я посплю часок - ночью поздно вернулась. Вы днем не спите?
   Ему тоже хотелось спать. Они поднимались друг за другом, и он  предс-
тавил себе пару, пары, сотни пар, поднимающихся именно так по ступенькам
лестницы. И на него повеяло теплом.
   Номер еще не убирали. Обе разобранные постели являли глазам синеватую
белизну простыней; на подушке Жюли остались следы губной помады.
   - Вы не раздеваетесь?
   Обычно, когда он отдыхал днем - в Париже, в прежней  жизни,  ему  это
изредка удавалось, - он укладывался в одежде, подложив под обувь газету.
Он снял пиджак, жилет. Знакомым уже ему извивающимся движением Жюли стя-
нула платье через голову.
   Она не слишком удивилась, когда он с расширенными от смущения глазами
подошел к ней. Она явно ждала.
   - Задерни шторы.
   Она легла, оставив возле себя место. Думала о  чем-то  своем.  Каждый
раз, глядя на Жюли, он видел у нее на лбу складку, которую хорошо знал.
   В сущности, она не сердилась. Так оно было естественнее. Но  возникли
новые проблемы, и спать ей вдруг  расхотелось.  Подперев  голову  рукой,
упершись локтем в подушку, она смотрела на него с новым интересом, слов-
но теперь получила право требовать у него отчета.
   - А все-таки, чем ты занимаешься? И, поскольку  он  не  понял  точный
смысл ее вопроса, она добавила:
   - В первый день ты сказал, что ты рантье. На рантье  ты  не  очень-то
смахиваешь. По-моему, они выглядят иначе. Чем ты занимался раньше?
   - Раньше чего?
   - Ну, до того, как уйти?
   Она неотвратимо приближалась к истине, как и тогда, когда ночью, сой-
дя с поезда в Ницце, шла к "Жерлису", где оказалась на своем месте.
   - У тебя жена. И ты говорил, что есть дети. Как же ты ушел?
   - Вот так.
   - Поссорился с женой?
   - Нет.
   - Она молодая?
   - Почти моих лет.
   - Понятно.
   - Что вам понятно?
   - Тебе просто захотелось погулять. А когда кончатся деньги или  уста-
нешь...
   - Нет, здесь другое.
   - Что же тогда?
   И он смущенно, стыдясь главным образом все опошлить  глупыми  словами
на разобранной постели перед женщиной с обнаженной грудью,  которую  она
теперь от него не прятала и которая больше не вызывала  у  него  никаких
желаний, пробормотал:
   - Мне все надоело.
   - Ну, как знаешь, - вздохнула она.
   Жюли пошла мыться - сделать это сразу после любовных утех она полени-
лась - и из-за ширмы продолжала:
   - Странный ты все-таки человек.
   Он одевался. Спать уже не хотелось. Он не чувствовал себя несчастным.
Даже мерзкий гризайль атмосферы был частью его стремлений.
   - Тебе хоть нравится в Ницце? - спросила она еще, выйдя голой, с  по-
лотенцем в руке.
   - Не знаю.
   - И я тебе еще не надоела? Говори прямо. Я думаю, как же мы оказались
вместе? Это не в моем характере... Парсонс обещал мне помочь. Он в хоро-
ших отношениях с художественным руководителем "Пингвина". Я скоро  выка-
рабкаюсь.
   Зачем она говорит, что бросит его? Он не хотел этого, что и попытался
дать ей понять:
   - Мне сейчас так хорошо...
   Взглянув на него - она как раз надевала бюстгальтер, - Жюли  расхохо-
талась; он впервые услышал, как она смеется.
   - Да ты шутник! Словом, когда захочешь уйти,  скажи...  Позволь  дать
тебе один совет: купи себе другой костюм. Надеюсь, ты не скуп?
   - Нет.
   - Тогда оденься поприличней. Хочешь, я схожу с тобой?  У  твоей  жены
вкуса нет, что ли?
   Она снова легла. Закурила сигарету, пустила дым в потолок.
   - Если дело только в деньгах, скажи, не стесняйся.
   - У меня есть деньги.
   Пачка купюр, завернутых в газету, все еще лежала в чемодане, и он ма-
шинально взглянул на него. С тех пор как они остановились  в  "Жерлисе",
он не закрывал чемодан на ключ, боясь обидеть свою спутницу. Под предло-
гом необходимости кое-что оттуда достать он убедился: пакет на месте.
   - Ты уходишь? Не зайдешь за мной часов в пять?
   Днем г-на Монда можно было видеть на набережной; он сидел на  скамей-
ке, опустив голову, щурясь от солнца и синевы моря, где перед ним молни-
ей проносились чайки.
   Он сидел не шевелясь. Вокруг играли  дети;  иногда  обруч  заканчивал
свой бег у его ног, иногда к нему подлетал мяч. Казалось, он спит.  Лицо
его как-то отяжелело, одрябло, губы  оставались  полуоткрыты.  Несколько
раз он вздрагивал: ему слышался голос г-на Лорисса, кассира. Ни о  жене,
ни о детях он не вспомнил ни разу, а  вот  старый  педантичный  служащий
всплывал в его памяти.
   Он забыл о времени, и отыскала его Жюли.
   - Так и знала, что ты прилип к скамейке.
   Почему? Этот вопрос долго мучил его.
   - Пойдем купим тебе костюм, пока еще магазины открыты. Видишь, я  ду-
маю о тебе, а не о себе.
   - Мне надо зайти в гостиницу за деньгами.
   - Ты оставляешь деньги в номере? Ну, ты  глупишь.  Особенно  если  их
много.
   Она ждала его внизу. Чтобы не отцеплять скрепку, он взял пачку в  де-
сять тысяч франков. Горничная убирала коридор, но видеть его  не  могла:
он закрыл дверь. Слова Жюли встревожили его. Он влез на стул  и  положил
пакет сверху на шкаф.
   Она повела его в английский магазин готовой,  но  элегантной  одежды.
Сама выбрала ему брюки из тонкой серой шерсти и  темно-синий  двубортный
пиджак.
   - В фуражке вполне сойдешь за владельца яхты.
   Она настояла, чтобы он купил себе летние туфли  из  светло-коричневой
кожи.
   - Теперь совсем другое дело. Иногда я спрашиваю себя...
   Больше она ничего не сказала, лишь взглянула на него украдкой.
   Она, видимо, уже приезжала в "Арку" одна, потому что, когда они вошли
в гостиницу, бармен сделал ей незаметный знак, а какой-то молодой  чело-
век подмигнул.
   - Невеселый у тебя видик.
   Они пили. Ели. Потом пошли в казино, где Жюли почти два часа играла в
шар [4] и, выиграв сначала две или три тысячи франков,  просадила  затем
все, что у нее было в сумочке.
   Раздосадованная, она дала сигнал:
   - Пошли!
   Они уже привыкли ходить вместе. Устав, Жюли брала его под руку. Маши-
нально они замедляли шаг за несколько метров от гостиницы, словно  люди,
которые возвращаются к себе.
   Зайти в пивную она не захотела.
   Они закрыли дверь. Жюли заперла ее на задвижку - она всегда принимала
эту меру предосторожности.
   - Где ты прячешь деньги? Он указал на шкаф.
   - На твоем месте я поостереглась бы.
   Он залез на тот же самый стул, что днем, провел рукой  по  верху,  но
обнаружил лишь толстый слой пыли.
   - Ну, что там?
   Он оцепенел. Она потеряла терпение.
   - Что ты стоишь как истукан?
   - Пакет исчез.
   - Деньги?
   Подозрительная от природы, она не поверила.
   - Пусти, я сама посмотрю.
   Ей не хватало роста даже со стула. Она сбросила вое со стола,  забра-
лась на него,
   - А сколько было?
   - Почти триста тысяч франков. Чуть меньше.
   - Что ты сказал?
   Ему стало стыдно столь огромной суммы.
   - Триста тысяч.
   - Надо немедленно предупредить хозяина и вызвать полицию. Я сейчас...
Он удержал ее.
   - Нет. Нельзя.
   - Почему? Ты спятил?
   - Не надо. Я объясню тебе. Впрочем, это пустяки. Я найду  выход.  Мне
пришлют деньги.
   - Так ты богат?
   Теперь она просто злилась. Казалось, она сердится на него за то,  что
он ее обманул; она легла, не говоря ни  слова,  отвернулась  и  на  его:
"Спокойной ночи" ответила неразборчивым ворчанием.
 
 
   Глава VI
 
   Было и горько, и приятно. Так порой человек, испытывающий боль, холит
ее в себе, оберегает, чтобы она не исчезла. Г-н Монд не сердился, не во-
змущался, не сожалел. Лет в четырнадцать-пятнадцать, еще в лицее, он  во
время Поста пережил период острого мистицизма. Дни, а порой  и  ночи  он
проводил в духовных упражнениях, стремясь к совершенству, и случайно со-
хранил фотографию того времени, фотографию групповую, поскольку тогда он
с пренебрежением относился к воспроизведению своего образа - похудевший,
печальный, с кроткой улыбкой, которая потом,  когда  произошла  реакция,
показалась ему противной.
   В другой раз, уже много позже, после второй  женитьбы,  жена  сказала
ему, что ей неприятно дыхание курящего человека. Он отказался не  только
от табака, но и от алкоголя, даже от пива. В этом умерщвлении  плоти  он
черпал свирепое удовольствие. Он снова похудел, да так,  что  через  три
недели пришлось идти к портному перешивать костюмы.
   Важно ли теперь, как подогнана его одежда? За два месяца  он  похудел
еще больше, но чувствовал себя бодрее. И хотя цвет лица у него из  розо-
вого стал серым, он при любой возможности охотно  смотрелся  в  зеркало,
читая на своем лице не только безмятежность, но и тайную радость, и поч-
ти болезненное удовольствие.
   Труднее всего оказалось бороться со сном. Он всегда любил хорошо пос-
пать. Теперь, скажем в четыре утра,  ему  приходилось  прибегать  к  ма-
леньким хитростям, чтобы не заснуть.
   Впрочем, в этот час по "Монико" разливалась всеобщая  усталость.  Г-н
Рене, художественный руководитель, безупречный в своем смокинге и белос-
нежной манишке, второй раз заходил в буфетную, вызывающе сверкая ослепи-
тельными зубами.
   Г-н Монд видел, как он прошел через зал: крошечный глазок  на  уровне
лица позволял Норберу наб