тились; официанты, убирая со столиков,  до-
пивали из бутылок остатки, все что-то ели. - Налейте мне, господин Рене!
   Тот подал Жюли бокал - ей хотелось пить.
   - Весь вечер промучилась! Надела сегодня новые туфли - еле  на  ногах
стою.
   Она сняла маленькие золотистые туфельки, взяла расхожие,  стоявшие  у
газовой плиты.
   Дезире снимал кассу; через площадку, направляясь к выходу, шли  игро-
ки. Люди солидные, одни мужчины, в основном коммерсанты из Ниццы, они по
своему положению не имели права посещать игровые залы казино.  Расстава-
ясь, они пожимали друг другу руки, словно конторские служащие после  ра-
боты.
   - Идешь, Дезире?
   Шарлотта жила вместе с ними в  гостинице.  Уже  рассвело,  город  был
пуст. В море белели рыбачьи лодки с красно-зелеными бортиками.
   - Правда, что Императрица умерла?
   Дезире шел посередине. На углу улицы они машинально остановились  пе-
ред маленьким, только что открывшимся баром.  От  кипятильника,  который
надраивал хозяин в синем переднике, вкусно пахло.
   - Три кофе.
   В глазах у них чуть рябило. Во рту был  всегда  какой-то  привкус.  А
женщины, обе в вечерних платьях под пальто, несли с собой запах  ночного
кабаре. И все трое чувствовали особую опустошенность,  свойственную  та-
ким, как они, - не в теле, а скорее в голове.
   Они пошли дальше. Дверь "Жерлиса" всю  ночь  оставалась  приоткрытой.
Жалюзи пивной еще были опущены.
   Поднимались медленно. Жюли жила на третьем  этаже,  комната  Шарлотты
находилась на пятом, а Дезире по-прежнему снимал мансарду.
   На площадке они остановились попрощаться. Ничуть не смущаясь, без ло-
жного стыда перед подругой. Жюли взглянула на мужчину:
   - Зайдешь?
   Иногда такое случалось. Он отказался - не хотелось - и продолжал под-
ниматься.
   - Хорошая девушка, - сказала Шарлотта. - Шикарная!
   Он согласился.
   - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи.
   Он медленно поднимался. Как-то раз, на улице Балю, он  точно  так  же
поднимался вечером к себе в комнату; тогда он шел один, а его жена,  уже
вторая, ждала его. И вдруг, невольно, не задумываясь, словно по  необхо-
димости, он остановился, сел, усталый, на  ступеньки,  просто  так,  без
всяких мыслей, потом, услышав какую-то  возню-мышь  за  перегородкой,  -
покраснел, встал и пошел дальше.
   Он добрался до своей комнаты, открыл ключом дверь, снова запер  ее  и
начал раздеваться, глядя на красные крыши, которые громоздились друг над
другом в утреннем солнце.
 
 
   Глава VII
 
   Черные прутья железной кровати напоминали по форме спинки стульев  на
Елисейских полях или в Булонском лесу. Дезире лежал под скатом  потолка.
Окно оставалось открытым. На карнизе ссорились птицы, грузовики, приеха-
вшие издалека, с шумом двигались в глубине улиц, стекаясь  к  цветочному
рынку; звуки так отчетливо разносились в почти невесомом  воздухе,  что,
казалось, сейчас в лицо пахнет грудами мимоз и гвоздик.
   Дезире тонул чуть ли не сразу; сначала,  увлеченный  водоворотом,  он
камнем шел вниз, но ни страданий, ни страха не испытывал: он  знал,  что
коснется дна; как ареометр, он поднимался к поверхности, потом погружал-
ся и снова всплывал, и почти всегда - так длилось часами - медленно  или
резко перемещался вверх-вниз  между  сине-зеленой  бездной  и  невидимой
гладью, над которой продолжалась жизнь.
   Такой свет встречался в  маленьких  бухточках  Средиземноморья,  свет
солнца, - Монд постоянно ощущал его присутствие - но какой-то расплывча-
тый, рассеянный, порой искаженный, словно  прошедший  через  призму,  то
вдруг, например, фиолетовый, то зеленый, идеальный зеленый, цвет  удиви-
тельного и неуловимого зеленого луча.
   Звуки достигали его, как, должно быть, достигают рыб в  воде,  звуки,
которые слышат не ушами, а всем существом: их  поглощают,  переваривают,
и, случается, они полностью изменяют сознание.
   В гостинице еще долю царила тишина: все постояльцы были людьми  ночи,
но напротив обитал злобный зверь-автомобиль: всегда в одно и то же время
его выкатывали из гаража, под потрескивающей струей мыли у края  тротуа-
ра, а потом запускали мотор. Запускали многократно, что было уже  совсем
невыносимо. Г-н Монд, напрягаясь, ждал, когда хриплый голос мотора окре-
пнет, и потом несколько минут - он никогда не знал, как долго, - слышал-
ся рокот, пропитанный, казалось, запахом голубоватого бензина. А что де-
лал шофер? В фуражке, в рубашке с закатанными рукавами - руки его  пора-
жали своей белизной - он, пока зверь разогревался, начищал  никелирован-
ные детали.
   Проходил трамвай, который каждый раз на одном и том же месте, явно на
кривой, надсаживался так, словно ударялся о тротуар.
   Опускаясь глубже, звуки менялись, образы  теряли  свою  отчетливость,
даже раздваивались; был, например (возможно, в тот момент, около одинна-
дцати, когда в соседней мансарде мылась женщина), фонтан в саду  Везине,
имении родителей г-на Монда, где ребенком на каникулах он спал с  откры-
тыми окнами. Он ясно видел фонтан, влажный черный камень, но  кое-что  -
запах воды - больше не мог вспомнить; он силился сообразить, что напоми-
нает воздух тех мест, воздух каникул. Пожалуй, запах жимолости.
   Легкий, как воздушный пузырь, он всплывал, на миг останавливаясь  пе-
ред тем, как прорвать невидимую поверхность; он знал, однако, что солнце
разрезает пополам его слуховое окно и скоро подберется к ножке  кровати,
что он не может нырнуть снова и что игра еще не окончена...
   В это утро, как и в другие дни, в глазах  у  него  пощипывало,  кожа,
особенно на губах, была шероховатой и чувствительной, сладостно чувстви-
тельной, словно на рубцующейся ране, как  бывает  у  людей,  не  спавших
ночью. Он лег; не сопротивляясь, позволил увлечь себя в водоворот,  пог-
рузился, но сразу же всплыл, вынырнул на поверхность, увидел - глаза его
оставались открытыми - выбеленную известью стену, где на желтых деревян-
ных шарах черным пятном вырисовывалось пальто.
   Почему он разволновался из-за этой истории с Императрицей? Он  закрыл
глаза, попробовал погрузиться, но порыву его не хватало сил, он не нахо-
дил больше изумительной невесомости утреннего сна; он вынырнул снова  и,
когда взгляд его упал на пальто, непроизвольно подумал  об  Императрице,
которую опять увидел, черноглазую, темноволосую; он искал сходство,  му-
чился, но знал, что оно было в глазах; он сделал отчаянное усилие и, во-
преки всякой вероятности, вопреки очевидному,  открыл,  что  Императрица
похожа на его вторую жену, ту, от которой он сбежал. Одна была худая как
спичка, другая - крупная, дряблая, но это ничего не значило. Все  заклю-
чалось в глазах. Такая же неподвижность. Такое же  бессознательное,  ог-
ромное, великолепное презрение, неведение, вероятно, всего того, что  не
принадлежало ей, что не относилось к ней.
   Монд тяжело повернулся на жесткой, пропахшей  потом  кровати.  Снова,
как в детстве, он привыкал к запаху своего пота. За долгие годы, за  всю
свою большую жизнь он забыл запах пота, запах солнца, все запахи  жизни,
которых люди, занятые делами, - не потому ли так  все  и  получилось?  -
больше не замечают.
   Он приближался к истине, к открытию, и находился уже на  полпути,  но
снова вынырнул на поверхность и подумал: довольно.
   Зачем? Для чего?
   Он вспомнил ее болезненную гримасу, ее детское "Ох!", когда в  первый
раз неловко - ему было стыдно - овладел ею. И с тех пор каждый раз, ког-
да он, стараясь быть как можно легче, обладал ею, он  хорошо  знал,  что
взгляд у нее оставался тот же; он избегал смотреть на ее лицо, и  потому
близость, вместо того чтобы приносить наслаждение, становилась мукой.
   Он сел на постели. Сказал себе "нет", решил лечь снова, но через нес-
колько минут спустил с кровати голые ноги, поискал на полу грязные  нос-
ки.
   Увидев, что уже почти десять, Монд удивился.  Панорама  розовых  крыш
казалась совсем иной, чем в другие дни. Он побрился. Потом, когда уронил
ботинок, в стенку постучали: сосед, крупье из казино с большими  подкра-
шенными усами, призывал его к порядку.
   Он спустился вниз. В коридоре первого этажа встретил  горничную,  ту,
которая украла у него деньги и с тех пор смотрела на  него  так,  словно
сердилась. С преувеличенной любезностью поздоровался с ней,  а  в  ответ
получил лишь сухой поклон - она протирала пол мокрой тряпкой.
   Он добрался до "Плаццы", но сначала, чувствуя, как все во рту  вяжет,
зашел в бар выпить чашечку кофе. Гостиница была цвета жирного молока; ее
многочисленные окна с витражами наводили на мысль о пироге. Он  задумал-
ся, пропустит ли его портье. Правда, в это время  приходили  в  основном
поставщики да обслуживающий персонал. В просторном прохладном  холле  он
обратился к швейцару.
   - Я из "Монико", - поспешил он представиться,  поскольку  тот,  держа
телефонную трубку, сверлил его глазами.
   - Алло!.. Да... Приезжают на машине?.. Около двух... Хорошо... Спаси-
бо...
   И продолжил, обращаясь уже к Дезире:
   - Что вам угодно?
   - Хозяин спрашивает, что с дамой, которая была с Императрицей?
   Детская, глупая, ненужная ложь.
   - С госпожой Терезой?
   Вот как? Она не изменила имя! Просто  стала  г-жой  Терезой,  как  он
г-ном Дезире. Но он-то украл свое имя с вывески.
   - Она все еще здесь?
   - Нет. Я даже не знаю, где вы сможете найти ее. Они  были  с  ней  не
очень-то вежливы.
   - Кто?
   - Только не полиция! Там быстро сообразили, что она просто  зарабаты-
вала себе на жизнь. Бедняжка, она всегда казалась такой доброй!  Да  вы,
должно быть, видели ее в "Монико". Я знаю, что инспектор из Парижа захо-
дил туда сегодня ночью... Разумеется, ничего?
   - Ничего.
   - Будь я здесь, я позвонил бы вам, чтобы предупредить на всякий  слу-
чай. Когда я узнал, что мой напарник, дежуривший ночью, не сделал этого,
я его отругал. Тут ведь не угадаешь.
   - Благодарю вас. Я скажу хозяину. А что госпожа Тереза?
   - Ее допрашивали часа три, не меньше. Потом дали поесть -  она  выби-
лась из сил. Не представляю, что решил инспектор на ее счет. Он  предуп-
редил родственников. Родственников Императрицы, разумеется, - у нее брат
в Париже, представляет во Франции какую-то американскую марку машины.
   Швейцар поклонился маленькой англичанке в костюме, которая четким ша-
гом проходила позади Дезире.
   - Вам письмо, мисс.
   Он проводил ее глазами. Дверь повернулась, и солнце  высветило  кусок
стены.
   - Короче, брат предупрежден. Он тотчас дал по телефону указания наше-
му адвокату. Меньше чем через час явились судебные власти и  потребовали
все опечатать. Старший по этажу, который несколько раз заходил в номер с
напитками, сказал мне, что зрелище было презабавнейшее. Они до ужаса бо-
ялись, как бы чего не пропало. Собрали чулки, платки, разрозненные  шле-
панцы, сложили все в шкафы и опечатали. Кажется, заставили полицию обыс-
кать и госпожу Терезу. Будь их воля, они и на ней поставили бы печать.
   Это все, видите ли, из-за драгоценностей. Говорят, они  настоящие.  А
я-то думал, обычные стекляшки - столько их у нее было! Не дай Бог,  если
госпожа Тереза хоть что-то взяла!
   Кстати, когда вы вошли, мне звонили. Сейчас приезжает  на  машине  ее
брат с solicitor [5]. Они уже выехали, несутся как угорелые.
   Алло!.. Нет... Она ушла... Что?.. Да, снимает номер, но еще не верну-
лась...
   Считая Дезире одним из своих, он объяснил, не  уточняя,  о  ком  идет
речь:
   - Тоже хороша штучка! Никогда не возвращается раньше одиннадцати утра
и до десяти вечера валяется в постели... Значит, вас интересует,  что  с
госпожой Терезой? Не знаю. Когда с формальностями было покончено, ее бу-
квально выставили за дверь, не позволив ничего взять, даже личных вещей,
которые опечатали со всем остальным. У нее осталась только сумочка.  Как
она плакала! До сих пор вижу ее на тротуаре: не  зная,  куда  идти,  она
стояла, словно потерявшееся животное, и в  конце  концов  направилась  к
площади Массены... Если не хотите встречаться с инспектором,  вам  лучше
здесь не задерживаться: он должен прийти к одиннадцати. Куда увезли  те-
ло, я не знаю. Труп вынесли ночью через служебный вход и, видимо, отпра-
вят в Америку.
   Дезире тоже постоял на улице, словно потерявшееся животное, а  потом,
как и его первая жена, направился к площади Массены. По пути, без всякой
надежды увидеть Терезу, он машинально осматривал еще малолюдные  террасы
кафе под большими тентами.
   Должно быть, она нашла приют в каких-нибудь дешевеньких  меблирашках,
в одной из жалких гостиниц старых кварталов, где через всю улицу  разве-
шивают белье и на порогах домов сидят маленькие голозадые девочки.
   Он миновал цветочный рынок: там уже подметали охапки стеблей и  буто-
нов, увядшие лепестки с запахом Дня поминовения.
   Маловероятно, что ему удастся найти ее, да он особенно и не надеялся,
даже толком не знал, хочет ли этого. Однако чаще всего в жизни встречаю-
тся с теми, кого не ожидают увидеть: вот и он на узком тротуаре столкну-
лся с инспектором, который торопился, чтобы не опоздать к одиннадцати  в
"Плаццу". Инспектор оглянулся, пытаясь вспомнить, кого сейчас видел, по-
том отправился дальше.
   Вдруг инспектор тоже бросился на поиски Терезы? Да  нет  конечно.  Уж
он-то знает, где она.
   Г-н Дезире все шел. В полдень, оказавшись на площади Массены, он уст-
роился на террасе большого кафе, где за  большинством  круглых  столиков
уже сидели люди, потягивая аперитив. Со всех сторон продавцы газет  вык-
рикивали иностранные названия. Подъезжали и отъезжали автобусы,  и  ряды
голов, одновременно поворачивавшиеся в ту  или  иную  сторону,  выражали
блаженное и удовлетворенное любопытство.
   Вот тогда-то он вдруг увидел в толпе Терезу.  Он  так  удивился,  что
чуть было не упустил ее. Она стояла на краю тротуара, ожидая, когда  по-
лицейский остановит поток машин. Он еще не рассчитался, а официант,  как
назло, где-то задерживался. Г-н Дезире постучал по стеклу монеткой.  Его
охватывало беспокойство, и тем не менее он не мог уйти, не заплатив.
   Регулировщик опустил жезл. Вернулся официант с заставленным  подносом
и принялся обслуживать соседние столики, успокаивая своего торопившегося
клиента:
   - Иду, иду...
   Пешеходы устремились через дорогу. Хвост редел, по проезжей части бе-
жал какой-то припозднившийся толстяк; полицейский поднял жезл.
   - У вас нет мелких?
   - Ладно, сдачи не надо.
   Слишком поздно. Теперь придется ждать. Г-н Дезире пытался не потерять
ее из виду, но фигурка в светло-сером только раз мелькнула в тени кашта-
нов бульвара. Когда наконец он перешел улицу, то,  стараясь  не  бежать,
бросился вперед, расталкивая прохожих, и вскоре,  метрах  в  пятидесяти,
увидел Терезу; она шла не торопясь, как человек, которому некуда идти, и
для виду рассматривала витрины.
   Г-н Дезире замедлил шаг. Он еще ничего не решил и не  знал,  что  де-
лать. Он шел все медленнее, их с Терезой разделяли всего  десять,  потом
пять метров, а она, ничего не подозревая, устало шла, возможно в поисках
ресторана. Самое смешное, что он оказался рядом с ней как раз в тот  мо-
мент, когда она остановилась перед витриной с трубками, и  он,  не  имея
мужества отвернуться и пройти мимо, машинально окликнул:
   - Тереза!
   Она вздрогнула, обернулась, нахмурилась. На лице ее  было  выражение,
свойственное ей и только ей, так что годы сразу стерлись,  он  нашел  ее
все такой же, какой знал: маленький, пугливый, беззащитный зверек, кото-
рый цепенеет от страха при любом звуке и знает, что убежать ему не удас-
тся; замерев, он чуть втягивает шею и с кротким удивлением смотрит,  как
на него валятся все горести мира.
   Это было настолько знакомо, что у него сжалось горло, а глаза застла-
ла пелена. Он взял себя в руки в тот самый момент, когда Тереза  лихора-
дочно порылась в памяти, поняла наконец правду и всем своим видом  выра-
зила ошеломление.
   Она еще не могла поверить, что здесь нет никакой  ловушки,  и,  каза-
лось, вот-вот убежит.
   - Ты... - прошептала она.
   Что он ей говорил, он и сам не знал. Они стояли  на  залитой  солнцем
улице. Листья платанов падали дрожащими китайскими тенями на макадам мо-
стовой. Быстро шли люди. В двух метрах от них скользили машины. Он смот-
рел на трубки в витрине и говорил:
   - Я знал, что ты в Ницце. Не бойся. Мне рассказали...
   От удивления ее сиреневые глаза расширились. Да, глаза у нее действи-
тельно были сиреневые. Г-н Монд спрашивал себя, не были ли они еще тогда
такого же цвета? Правда, на веках у нее лежали тени с крошечными сверка-
ющими блестками. Тоненькие морщинки прорезали кожу под подбородком.
   Что она думала, увидев его? Слушала ли, что он говорит? - Я тебе сей-
час все объясню. Давай сначала сядем где-нибудь. Уверен, ты еще не  обе-
дала.
   - Нет.
   Но думала ли она при этом о еде? Покачав головой,  она  тихо  сказала
"нет", скорее, для себя. Может быть, считала все это невероятным, может,
протестовала против реальности их встречи.
   - Пойдем.
   Она последовала за ним. Он шел очень быстро, и ему приходилось  ждать
ее. Так было всегда, когда они ходили вместе. Он словно тащил ее на бук-
сире. Выбившись из сил, она просила пощады или же, не говоря  ни  слова,
останавливалась, чтобы перевести дыхание, и он все понимал:
   - Извини.
   Только вот чуть позже, сам того не замечая, принимался за старое.
   На углу улицы они увидели небольшой ресторанчик с несколькими  столи-
ками снаружи; один, возле зеленого растения в горшке, оставался еще сво-
боден.
   - Присядем.
   И г-н Монд подумал: "К счастью, есть улица, прохожие, официант, кото-
рый спросит, что мы  будем  есть,  и  поставит  на  скатерть  бокалы.  К
счастью, всегда будет что-нибудь чуждое нам, и мы не останемся  с  глазу
на глаз... "
   - Дайте любое, что есть в меню.
   - Может быть, ракушечное ассорти?
   - Давайте.
   - Есть треска в сметане...
   Стоп! Он вспомнил, что она не любит треску, и отказался. Тереза смот-
рела на него по-прежнему удивленно: она только  сейчас  начинала  видеть
его таким, какой он есть. Они находились в неравном  положении:  он  уже
успел как следует понаблюдать за ней через "глазок" в кабаре "Монико". А
ее, должно быть, больше всего поразила его одежда: с тех пор как он стал
г-ном Дезире, он снова надел костюм, купленный по случаю в Париже.
   - Что ты здесь делаешь?
   - Объясню тебе... Впрочем, какая разница.
   - Живешь в Ницце?
   - Да. С некоторых пор.
   Рассказывать было слишком долго да и неинтересно. Он уже  жалел,  что
подошел к ней. Он предполагал совсем другое: просто  хотел  узнать,  где
она живет, и послать  ей  немного  денег.  Во-первых,  он  зарабатывает,
во-вторых, кое-что осталось от тех денег, что были у  него  с  собой  во
время кражи.
   Она смущалась еще больше него и еле сдерживалась,  чтобы  не  сказать
ему "вы". "Ты" все-таки приходило, но от этого "ты" оба чувствовали себя
так, словно оказались голыми друг при друге.
   - Извольте, господа... Какое вино?
   Розовые креветки, серо-желтые устрицы, вино, которое им принесли, его
аромат напомнили Монду другой ресторан-ту четырехэтажную марсельскую ко-
рмушку.
   Сколько воды утекло после Парижа! Монд коснулся стола, чтобы  ощутить
контакт с реальностью. А Тереза губами, которые старил грим,  пролепета-
ла:
   - Много настрадался?
   - Нет. Не знаю. Я не понимал...
   Она все больше удивлялась, и ее глаза маленькой постаревшей девочки с
шелушащимися щеками расширялись в искреннем вопросе.
   Понимает ли он теперь? Может быть, это она и хотела сказать? Вряд ли.
Однако перед ней был другой человек. Он тоже потускнел. Щеки его  одряб-
ли, как у всех толстяков, которые внезапно похудели. Под жилетом, на жи-
воте, образовалась пустота.
   - Ешь, - сказал он.
   Он догадался, что она голодна и со вчерашнего дня  бродит  по  улицам
без денег, хотя по ней это незаметно: даже легкое пальто не помят о. Ви-
димо, она зашла куда-нибудь, скорее всего в казино, где ее знали, и бар-
мен