поблизости и решил завернуть к вам.
     Как бы в знак благодарности Малакс налил ему вторую стопку самогона, который обжигал горло.
     Разговаривать с ним было куда труднее, чем с каким-нибудь шерифом или хозяином ночного клуба. Труднее еще и оттого, что Эдди плохо владел собой. Ему было немного стыдно, и он пытался это скрыть. Он чувствовал себя дряблым, слабым рядом с этой громадой, которая покачивалась перед его глазами.
     А старик не спешил ему на помощь. Возможно, он делал это без всякой задней мысли. Люди, ведущие такую жизнь, как Малакс, не очень разговорчивы.
     - Я подумал, что, если понадобится, я смог бы подыскать для Тони работу.
     - Мне кажется, он один из тех, кто обходится своими силами.
     - Тони очень способный механик. Еще мальчишкой он увлекался машинами.
     - Да, за каких-нибудь три дня он пустил в ход старый грузовик, который давно валялся у меня среди другого железного хлама.
     Эдди заставил себя улыбнуться.
     - Это так похоже на Тони! Он оказал вам хорошую услугу.
     - Ну, я просто подарил ему эту машину. Надо же было что-нибудь для него сделать. А в прошлом году я купил себе новую.
     - И они уехали на грузовике?
     Старик утвердительно кивнул.
     - Это получилось для них очень удачно. Имея грузовик, такой человек, как мой брат, может заняться небольшим бизнесом.
     - Так он и говорил.
     Спрашивать о главном было еще рано.
     - А ваша дочь? Кажется, ее зовут Нора?.. Она не побоялась?
     - Чего?
     - Бросить работу, Нью-Йорк, обеспеченную жизнь, чтобы отправиться куда глаза глядят!
     Он сделал ударение на словах "куда глаза глядят", надеясь на реакцию, но ее не последовало.
     - Нора уже достаточно взрослая. Три года назад, уезжая отсюда, она тоже не знала, что ее ждет. И я этого не знал, когда в шестнадцать лет покидал родную деревню.
     - И она не боится трудностей?
     Как фальшиво звучал его голос, даже для собственного слуха! Ему казалось, что он играет гнусную роль. Однако в интересах Тони он иначе поступить не мог.
     - Какие это трудности! У моих родителей было восемнадцать душ детей, и до того дня, как я покинул отцовский дом, я никогда не видел белого хлеба. Даже не знал, что он существует. Нас всегда кормили ржаным хлебом, свеклой и картошкой, иной раз давали кусочек сала. Картошка с салом у них будет в любом случае.
     - Тони не трус.
     - Он славный малый.
     - Я вот думаю, не было ли у него каких-нибудь планов, когда он приводил в порядок грузовик?
     - Возможно, и были.
     - В некоторых местах не хватает машин.
     - Это верно.
     - Особенно сейчас, когда собирают урожай.
     Старик снова кивнул, подогревая свою стопку в широкой загорелой ладони.
     - Во Флориде он сразу нашел бы клиентов. Там сейчас цветут гладиолусы.
     И это ничего не дало. Нужно было идти более прямым путем.
     - Они вам писали?
     - С тех пор как уехали - нет.
     - Как же это дочка не пишет отцу?
     - Когда я уехал от родителей, я три года ничего не писал им. Прежде всего потому, что пришлось бы покупать марки. Да и писать было не о чем. За все время я послал им только два письма.
     - И сын вам тоже не пишет?
     - Который?
     Эдди не знал, сколько их у него. Двое, трое?
     - Тот, что работает в "Дженерал электрик". Тони рассказывал о нем матери. Кажется, это человек с большим будущим.
     - Возможно.
     - Выходит, вашим детям не нравится жить в деревне?
     - Этим двоим не нравится.
     Стараясь сдержать раздражение, Эдди поднялся со стула, подошел к окну и стал смотреть на дождь, который лил как из ведра: по лужам шли большие круги.
     - Ну что ж, пора в путь.
     - Вы будете в Нью-Йорке еще сегодня вечером?
     Эдди ответил "да", хотя сам еще этого не знал.
     - Я хотел бы написать Тони и сообщить ему разные новости, - сказал он.
     - Он не оставил адреса. Видимо, не хочет, чтобы его беспокоили.
     В голосе старика по-прежнему не чувствовалось и тени насмешки. Он привык мыслить и разговаривать очень просто. По крайней мере Эдди хотелось так думать.
     - Представьте, вдруг что-нибудь случится с нашей матерью... - Он чувствовал себя отвратительно. Никогда ему еще не приходилось играть такую мерзкую роль. - Она уже в преклонном возрасте и последнее время неважно себя чувствует.
     - Хуже смерти ничего случиться не может. А ведь Тони все равно ее не воскресить, правда?
     Конечно, это была правда. Сущая правда. Но ему приходилось изощряться, чтобы выпытать у старика то, чего тот либо не знал, либо не хотел открывать.
     Эдди вздрогнул, увидев во дворе человека с накинутым на голову мешком, который заменял ему зонтик. Человек разглядывал номерной знак на его машине, а потом заглянул внутрь, чтобы прочесть имя на карточке прав водителя, прикрепленной к рулю. Молодой человек в красноватых резиновых сапогах походил на Малакса, но казался некрасивее из-за не правильных черт лица.
     Он постучал сапогами о стенку, толкнул дверь, оглядел Эдди, отца, потом бросил взгляд на бутылку и стаканы.
     - Это кто? - спросил он, не здороваясь.
     - Брат Тони, - ответил старик.
     - Вы наняли эту колымагу в Гаррисберге? - обратился молодой Малакс к Эдди.
     Это был не вопрос, почти обвинение. Больше он ничего не сказал и, не обращая внимания на гостя, прошел на кухню, чтобы налить себе стакан воды.
     - Надеюсь, они счастливы, - сказал Эдди, чтобы как-то закончить разговор.
     - В этом я уверен, - ответил старик.
     Сын вернулся в комнату со стаканом воды и не спускал глаз с Эдди, который неохотно направился к двери.
     Старый Малакс поднялся и смотрел ему вслед, но провожать не пошел.
     - Спасибо за угощение.
     - Не за что.
     - И все же спасибо. Я мог бы оставить вам свой адрес на тот случай, если...
     Это была последняя попытка.
     - А на что он мне! Ведь я никогда не пишу и даже не уверен, что еще помню буквы.
     Сгорбившись, Эдди прошел к машине, увидев, что забыл поднять стекло и что все сиденье залито водой. Это привело его в бешенство. Вдобавок он услышал, как в доме громко смеялись.
     Когда он подъехал к таверне Хиггинса, незнакомец, который по-прежнему раскачивался в кресле, увидев его, насмешливо прищурил глаз. Раздосадованный, Эдди даже не вышел из машины, дал газ и повернул обратно.
     Теперь он уже не сбился с дороги. Гроза кончилась. Не было ни грома, ни молнии, но сеял мелкий, частый дождь. Такой будет лить не меньше двух дней.
     Хозяин гаража в Гаррисберге что-то проворчал: машина была забрызгана грязью от верха до колес. Эдди зашел в гостиницу, взял чемодан и велел шоферу такси ехать на аэродром, даже не зная, когда будет самолет.
     Ждать пришлось полтора часа. Летное поле размыло дождем. Посадочные дорожки, пересекавшие аэродром, поблескивали цементом. В зале ожидания пахло сыростью и уборной. В глубине зала Эдди заметил две телефонные кабины и подошел к кассе, чтобы разменять деньги.
     Вчера он домой не позвонил. Да и теперь вошел в кабину скрепя сердце - только потому, что обещал Эллис позвонить. Даже заказав номер, он еще не знал, что будет говорить. Хотелось только одного - как можно скорее вернуться домой, выбросить из головы Фила и все организации на свете.
     Никто не имеет права так вторгаться в его жизнь. Он построил ее сам, своими руками, как старый Малакс свою ферму.
     Он не несет никакой ответственности за поступки и поведение брата. Ведь не он сидел за рулем машины, откуда прогремели выстрелы, оборвавшие жизнь торговца сигарами с Фултон-авеню.
     Все это, когда сидишь здесь, кажется какой-то фантастикой. Неужели тот человек в Уайт-Клауде следил за ним? Если так, то он должен последовать и дальше. Из окна кабины ему виден был весь зал ожидания. Там сидели только две пожилые женщины и моряк с дорожной сумкой, которую он поставил рядом на скамью.
     Все вокруг было серым, грязным, унылым, тогда как его дом в Санта-Кларе, залитый солнцем, сверкал безупречной белизной.
     Что же понадобилось тому типу в Уайт-Клауде?
     Пока телефонистки переговаривались, Эдди нашел простое объяснение. Ведь Сид Кубик не ребенок. Он может дать фору любому детективу. В доме Хиггинса, рядом с дверью в лавку, расположено окошко с надписью:
     "ПОЧТА". Туда попадает корреспонденция для всего поселка. Если бы пришло что-нибудь для Малакса, этот тип легко мог увидеть обратный адрес, когда письма вынимают из мешка.
     - Это ты, Эллис?
     - Ты где?
     - В Пенсильвании.
     - Скоро вернешься?
     - Не знаю. Как дети?
     - Все в порядке.
     - Новостей никаких?
     - Нет. Только звонил шериф, но он сказал, что дело не особенно важное. Ты еще долго там пробудешь?
     - Я уже на аэродроме. Сегодня же прилечу в Нью-Йорк.
     - С матерью повидаешься?
     - Не знаю. Впрочем, конечно, да.
     Он повидается с ней. Это необходимо. Может быть, она знает что-нибудь сверх того, что сказала Кубику.
     Остаток дня прошел так же мрачно. Самолет был старый и вдобавок дважды попадал в грозу. Когда добрались до аэропорта в Ла Гардиа, уже стояла ночь. Возле аэровокзала сновали черные тени. Одни обнимались, другие сгибали плечи под тяжестью груза.
     Эдди удалось найти такси, и он назвал шоферу адрес матери. Неожиданно он почувствовал озноб. Костюм был слишком легким да к тому же еще отсырел от дождя. Эдди несколько раз чихнул и тут же решил, что схватил простуду. В детстве он часто простужался. А Тони каждую зиму болел бронхитом.
     Внезапно в памяти всплыла картина: Тони лежит в постели, а на одеяле раскиданы иллюстрированные журналы и чистая бумага - мальчик любил рисовать. Три брата спали в одной комнате, такой тесной, что едва можно было протиснуться между кроватями.
     Предстоит нудный разговор. Мать будет настаивать, чтобы он ночевал у нее. В квартире теперь есть ванная: ее оборудовали в прежней комнате братьев.
     Из лавки дверь вела прямо в кухню, которая служила также столовой и гостиной. Здесь целые дни проводила в своем кресле бабушка. По темному коридору можно было попасть в спальню обеих женщин. Они спали вместе, с тех пор как бабушка стала бояться, что умрет среди ночи. Свободной оставалась прежняя комната бабушки, и Джулия всегда хотела, чтобы в ней останавливались сыновья, когда приезжали в гости. Однако в комнате стоял такой тяжелый запах, что Эдди было невмоготу там спать.
     Он постучал по стеклу и велел шоферу ехать в "Сент-Джордж" - первоклассный отель в трех кварталах от лавки матери. Там Эдди заполнил регистрационный бланк и оставил чемодан. Есть не хотелось - перед вылетом из Гаррисберга он успел перекусить. Теперь он выпил по дороге чашку кофе и снова окликнул такси, так как дождь не утихал.
     Овощная лавка рядом с лавчонкой матери была перестроена. Там, как и прежде, торговали овощами и бакалеей, но витрина изменилась, стены были облицованы квадратными керамическими плитками; круглые сутки горели неоновые лампы.
     Было одиннадцать часов вечера. Все заведения уже закрылись, кроме баров и бильярдной напротив, где собралась местная молодежь.
     В лавке было темно, но из полуоткрытой двери пробивался свет. Обе женщины сидели в кухне под лампой.
     Дверь оставалась приоткрытой, чтобы было чем дышать.
     Эдди видел даже юбку и ноги матери.
     Слева перед прилавком к полу были привинчены четыре табуретки. На прилавке стояли все те же сифоны с содовой водой, а банки с мороженым прикрывались теми же хромированными крышками. На другом конце прилавка были разложены конфеты разных сортов, плитки шоколада, жевательная резинка; в глубине лавки выстроились три автомата для игры в бильбоке.
     Эдди стоял, не решаясь постучать. Звонка не было. У каждого из братьев выработалась своя манера стучать в окно. Несмотря на улучшившееся освещение, квартал и улицы показались Эдди еще более унылыми, чем в прежние годы.
     Мать шевельнулась, встала во стула, потом исчезла из его поля зрения. Лишь тогда, не зная, увидела ли она его, он постучал. Джулия никогда не оставляла ключ в дверях.
     Эдди знал, в каком углу буфета он лежит. Мать не сразу узнала его - он стоял в темноте. Она приникла к стеклу, нахмурила брови, вдруг что-то воскликнула и отперла дверь.
     - Почему же ты мне не позвонил? Я бы приготовила твою комнату.
     Мать не обняла его. Рико никогда не обнимались. Посмотрев на его руки, она тут же спросила:
     - Где твой чемодан?
     Ему пришлось солгать:
     - Я оставил его в Ла Гардиа. Возможно, мне придется уехать этой же ночью.
     Мать была такой же, как всегда. Эдди казалось, что она нисколько не изменилась с тех пор, как носила его на руках. У нее всегда были отекшие ноги, толстый живот и большие груди, колыхавшиеся под блузкой. И всегда она ходила в сером. "Не так марко", - объясняла она.
     Он поздоровался с бабушкой, которая назвала его Джино. Раньше этого не бывало, и он вопросительно посмотрел на мать, которая знаком предупредила его, чтобы он не обращал внимания. Дотронувшись пальцем до лба, она дала ему понять, что старая женщина начинает выживать из ума.
     - Дать тебе поесть?
     Она открыла холодильник, вынула салями, картофельный салат, перец и поставила все это на покрытый клеенкой стол.
     - Ты получил мое письмо?
     - Да.
     - Он тебе так и не написал?
     Эдди покачал головой. Чтобы доставить ей удовольствие, пришлось немного поесть и выпить кьянти, которое мать налила в большой стакан из толстого стекла - таких стаканов он больше нигде не видел.
     - Поэтому ты и приехал сюда?
     Он с радостью открылся бы ей, сказал всю правду, поведал о своем визите к Филу и Сиду Кубику, о путешествии в Уайт-Клауд. Так было бы значительно легче, и с души свалилась бы огромная тяжесть.
     Но он не посмел. И так как мать не спускала с него глаз, произнес:
     - Нет. Я должен кое-кого повидать.
     - Это они велели тебе приехать сюда?
     - В известной мере - да. Но приехал я не из-за этого. Вернее, не только из-за этого.
     - Что они тебе сказали? Ты их уже видел?
     - Нет еще.
     Она верила ему лишь наполовину. Джулия всем верила лишь наполовину, особенно Эдди, и это было ему непонятно, так как из всех троих меньше всего лгал ей он.
     - Ты думаешь, они его ищут?
     - Они ему ничего не сделают.
     - Здесь другое говорят.
     - Я видел отца его жены.
     - Как ты узнал его имя? Даже я не знаю. Кто тебе сказал?
     - Один человек, который приехал на несколько дней в Санта-Клару.
     - Джо?
     Она знала больше, чем он предполагал. И так было всегда. Самые смутные слухи доходили до нее. Какое-то особое чутье помогало ей угадывать правду.
     - Остерегайся его. Я этого хулигана знаю. Парень частенько заходил сюда поесть мороженого года три-четыре назад. Продажный малый.
     - Я тоже так думаю.
     - Что он тебе сказал? Что ему известно?
     - Послушай, мама, не задавай мне столько вопросов.
     Ты совсем как О'Мэлли.
     Между собой они всегда говорили на плохом итальянском языке, смешанном с бруклинским жаргоном.
     О'Мэлли, сержант полиции, вот уже двадцать лет работал в этом квартале, и когда-то он был пугалом для братьев Рико.
     - Я просто тебе объясняю, что видел отца Норы. Тони с женой действительно приезжали к нему два или три месяца назад. У старика валялся на свалке старый, поломанный грузовик. Тони за три дня починил машину и получил ее от тестя в подарок.
     Бабушка, давно уже совсем оглохшая, покачивала головой с таким видом, будто с интересом следит за их беседой. Это был давнишний трюк. Таким образом ей удавалось обманывать людей, которые вели с ней длинные разговоры.
     Почему мать вдруг усмехнулась?
     - Грузовик большой?
     - Я не спросил. Наверное, большой. На фермах маленькие машины ни к чему.
     - Если так, твой брат не пропадет.
     Эдди понимал, что она говорит ему не все, радуется своим неожиданным догадкам и, конечно, думает сейчас, следует ли с ним поделиться.
     - Ты помнишь. Тони хворал воспалением легких?
     Ему часто приходилось слышать об этом, но помнил он очень мало. В памяти эта болезнь смешивалась с бесчисленными бронхитами, которые с детства преследовали Тони. Кроме того, Эдди, которому в ту пору уже исполнилось пятнадцать лет, нечасто заходил домой.
     - Врач сказал, что для восстановления здоровья Тони необходим свежий воздух. Сын Джозефины...
     Эдди понял и тоже чуть не усмехнулся. Он был уверен, что мать совершенно права. Джозефина жила по соседству и приходила иногда помочь матери по хозяйству. У нее был сын, который уехал на Запад. Эдди никак не мог вспомнить его имя. Там он занялся сельским хозяйством.
     Джозефина рассказывала, что он преуспевает, женился, уже имеет сына и требует, чтобы она приехала к нему.
     Название местности Эдди тоже никак не мог вспомнить. Это было где-то на юге Калифорнии.
     А сын в один прекрасный день действительно приехал за матерью, и Джозефина настояла, чтобы Тони, который никак не мог окончательно поправиться, поехал на несколько месяцев с ними. Она всегда питала слабость к его младшему брату.
     "Там будет много солнца, свежий воздух...".
     Подробности выскочили у него из головы. Эдди только помнил, что брат отсутствовал без малого год. Тогда Тони и стал увлекаться механикой. Ему было в ту пору одиннадцать лет. Он рассказывал, что сын Джозефины позволял ему водить в поле грузовик.
     Тони часто вспоминал эти края. За год там собирают три-четыре урожая молодых овощей. Самое главное - своевременно вывезти овощи.
     Мать сказала:
     - Я уверена, что он сейчас где-нибудь в окрестностях Эль-Сентро.
     Это и было название городка, которое Эдди никак не мог вспомнить. Ему стало стыдно, и он невольно отвернулся.
     - Почему ты не ешь?
     - Я недавно обедал.
     - Ты еще побудешь?
     - Да, немного.
     Эдди предпочел бы уйти сразу. Он совсем не чувствовал себя дома в этой комнате, где все было так знакомо.
     Никогда еще он не казался себе в присутствии матери таким маленьким и беспомощным.
     - Когда ты вернешься во Флориду?
     - Завтра.
     - Ты же сказал, что должен с кем-то встретиться?
     - Я это сделаю завтра утром.
     - Ты не видел Сида Кубика в Майами?
     Чтобы не завраться, он предпочел ответить "нет". Он уже не помнил, что говорил ей раньше. Ему было не по себе.
     - Как странно, что Джино тоже теперь в Калифорнии.
     - Да, это действительно странно.
     - У тебя нездоровый вид.
     - Кажется, я простудился во время грозы.
     Кьянти было тепловатое, густое.
     - К сожалению, мне пора уходить.
     Она стояла на пороге, глядя, как он удаляется по улице, и ему не понравился взгляд, которым она его проводила.

5

     Сколько раз, бывало, он выходил из этого дома, в такой же поздний час, и мать, перегнувшись через перила, долго смотрела ему вслед.
     Все, до самых неприметных мелочей, оставалось как прежде. Даже дождь не прекращался. Бывало, мать говорила ему:
     - Подожди, пока не пройдет дождь.
     Сколько раз он видел, как сохнет улица после дождя, и заранее знал, что лужи неизбежно появятся вновь в тех же самых местах. Многие лавчонки совсем не изменились. Поблизости, на углу одной из улиц, Эдди почему-то всегда ждал засады. У него и сейчас замерло сердце, когда он попал в эту неосвещенную полосу.
     Прошлое вспоминалось без радости. Хотя это был его квартал, и он вырос среди этих домов, и они должны были узнать его. Можно было подумать, что ему стыдно. Не перед этими домами, а, скорее, перед самим собой. Такое трудно объяснить. Например, его брат Джино чувствовал себя здесь своим. Даже Сид Кубик, ставший влиятельным лицом, мог возвращаться сюда с легким сердцем.
     Что же касается Эдди, то он всегда мрачнел, попадая в атмосферу своего детства. Правда, раньше, возвращаясь домой поездом или самолетом, он каждый раз искренне радовался при мысли, что между ним и прошлым восстанавливается связь. Но потом, когда он шел по своей улице и приходил в дом своей матери, надежды не оправдывались. Никакого волнения ни он сам, ни его р