одные не ощущали.
     Его принимали радушно, накрывали на стол, наливали вина. Но смотрели на него совсем по-иному, чем смотрели бы на Джино или на Тони. Ему хотелось бы повидаться с друзьями. Но у него никогда не было настоящих друзей. И не по его вине. Просто все ребята здесь были иного склада, чем он.
     К тому же Эдди был щепетилен. Он всегда считался с установленными правилами. Не из страха, как многие его товарищи, а потому, что считал это необходимым.
     И словно в насмешку именно за ним мать наблюдала всегда с невысказанной тревогой и недоверием. Вот и сегодня вечером. Сегодня особенно.
     До ярко освещенной Флешинг-авеню идти было недалеко, но не успел он дойти, как полисмен, мужчина средних лет, уже обратил на него внимание. Эдди не узнал его, но не сомневался, что полисмену он известен.
     Он вышел на залитую огнями нарядную улицу с барами, ресторанами, кинематографами, с еще открытыми магазинами. По тротуару прогуливались влюбленные парочки, кучками бродили солдаты и матросы с девицами - они пришли сюда, чтобы сфотографироваться на память, поесть горячих сосисок или пострелять в тире.
     Эдди заранее решил вернуться в "Сент-Джордж" и лечь спать. Он не мог уехать ночью, потому что нуждался в отдыхе. Кроме того, у него оставалось всего двести долларов и нужно было получить деньги по чеку. У Эдди был текущий счет в одном из банков в Бруклине и еще четыре или пять в других местах: этого требовали его операции.
     Эллис и дети, конечно, уже спали, и ему вдруг почудилось, что они очень далеко от него и что он может никогда их не увидеть, не вернуться в свой дом, к той жизни, которую он так терпеливо и кропотливо строил.
     Его охватил панический страх. Безумно захотелось немедленно вернуться, забыть о Тони, о Сиде Кубике, о Филе и всех прочих. Он вдруг возмутился: никто не имел права так грубо нарушать его налаженную жизнь!
     Флешинг-авеню тоже ни в чем не изменилась, это было прямо невероятно: те же запахи возле сосисочных и ресторанов, тот же шум и звуки музыки, доносящиеся из увеселительных заведений.
     Когда-то он был таким же молодым, как эти солдаты, которые смеялись, расталкивая прохожих, и эти парни - сигарета во рту, руки в карманах, - шнырявшие с таинственным видом мимо витрин.
     Вдоль тротуара медленно ехал автомобиль, и Эдди показалось, что он увидел в нем знакомое лицо. Из окошка высунулась рука, помахала ему, и машина остановилась.
     Это оказался Билл, по прозвищу Поляк. Рядом с ним на переднем сиденье расположились две девушки, позади в полумраке сидели еще одна девушка и мужчина, которого Эдди не знал. Билл не вышел из машины.
     - Что ты здесь делаешь?
     - Я проездом, зашел повидать мать.
     Повернувшись к девушкам, Поляк пояснил:
     - Это брат Тони. - И снова обратился к Эдди:
     - Давно приехал? Я думал, ты где-то на Юге. Чуть ли не в Луизиане.
     - Нет, во Флориде.
     - Так-так, во Флориде. Тебе там хорошо живется?
     Эдди сторонился Билла. Тот корчил из себя невесть что, был криклив, заносчив, его всегда окружали женщины, перед которыми он любил покрасоваться.
     Каково его место в Организации? Конечно, он не на главных ролях. Билл промышлял вблизи пакгаузов, интересовался профсоюзами. Эдди подозревал, что он ссужает докерам деньги под проценты на короткий срок и скупает у них краденые товары.
     - Выпьешь с нами стаканчик?
     Приглашали не от чистого сердца: Билл лишь из любопытства остановил машину и даже не выключил мотор.
     - Мы спешим в Манхаттан, там на Двадцатой улице в модном кабаре женщины пляшут нагишом.
     - Спасибо. Я иду спать.
     - Как хочешь. Есть известия от Тони?
     - Нет.
     Разговор с Биллом был окончен. Машина отъехала.
     Поляк, должно быть, говорил о нем, об Эдди, со своими спутницами и с мужчиной, сидевшим позади. Что же он мог о нем сказать?
     Эдди не тянуло к другим людям. Он редко впадал в уныние. Однако в этот вечер, несмотря на свое решение, он не мог заставить себя пойти спать. Ему хотелось поговорить с кем-то, кто отнесся бы к нему сердечно и кому он мог бы ответить тем же.
     На память Эдди приходили лица и имена людей, которых легко было бы найти, стоило ему открыть дверь любого бара или ресторана на этой улице. Но никто из этих людей ему не подходил. Ни в ком он не нашел бы того, что искал, что ему было нужно.
     Лишь втянув носом ползущий из какого-то дома запах чеснока, он подумал о Пепе Фазоли, толстом парне, своем однокашнике, который обзавелся кабачком, где всегда можно было перекусить. Небольшое длинное и узкое помещение со стойкой и несколькими столиками. Там подавали спагетти, сосиски и биточки.
     Во Флориде, когда они с Эллис ели в итальянском ресторане спагетти, он иногда повторял с оттенком грусти:
     - Их не сравнить со спагетти у Фазоли.
     Эдди захотелось есть, и он вошел в кабачок. За стойкой два повара в замасленных халатах хлопотали у электрических плит. Официантки в черных платьях и белых передниках сновали между столиками, заложив за ухо карандаш. Казалось, записав заказ, они вкалывают карандаш в волосы, как гребень.
     Половина мест пустовала. Радиола наигрывала что-то душещипательное. Пеп был на месте, тоже в поварском халате, еще более приземистый и толстый, чем его помнил Эдди. Он не мог не узнать Эдди, когда тот усаживался на табурет, но не бросился к нему поздороваться, может быть, даже поколебался, прежде чем подойти.
     - Я знал, что ты в нашем квартале, но не был уверен, что зайдешь ко мне.
     Обычно Пеп более бурно проявлял свои чувства.
     - А откуда ты мог узнать, что я в Бруклине?
     - Видели, как ты входил к матери.
     Слова Пепа встревожили Эдди. На улице он несколько раз оборачивался, чтобы убедиться, что за ним не следят. Но никого не заметил. А когда он выходил из дома матери, вокруг не было ни души.
     - Кто меня видел?
     Пеп сделал неопределенный жест:
     - Черт подери, почем я знаю? Здесь топчется столько народу.
     Это была не правда. Пеп знал, кто ему говорил про Эдди, почему же он не хотел сказать?
     - Спагетти под соусом?
     С ним обращались как с обыкновенным посетителем.
     Следовало отказаться, ответить, что он сыт. Но Эдди не осмелился. Точно так же, как он не осмелился отказаться от кьянти у матери. Ведь его старый товарищ мог обидеться. Он утвердительно кивнул, и Пеп повернулся, чтобы передать заказ одному из двух поваров.
     - У тебя неважный вид.
     Уж не сказал ли Пеп это нарочно? Эдди всегда очень беспокоило собственное здоровье. Стена перед ним была вся в зеркалах, на них мелом писали дежурные блюда. От поднимавшегося над плитами кухонного чада зеркало, перед которым он сидел, потускнело, да, вероятно, это и вообще было плохое зеркало. Эдди видел в нем свое более бледное, чем обычно, лицо, темные круги под глазами, бесцветные губы. Ему даже показалось, что нос слегка искривился, как у Джино.
     - Есть новости от Тони?
     Всем все известно, все в курсе его дел, все точно сговорились и, когда задавали ему этот вопрос, косились на него, словно подозревая в постыдных намерениях.
     - Он мне не писал.
     - А-а!
     Пеп дальше не расспрашивал. Подойдя к кассе, он выбил чек.
     - Ты возвращаешься во Флориду? - сквозь зубы спросил он так, словно ответ его не интересовал.
     - Да, но еще не знаю когда.
     Ему подали спагетти под очень острым соусом, от запаха которого его затошнило. Есть не хотелось, но он пересилил себя.
     - Кофе эспрессо?
     - Пожалуйста.
     Двое молодых парней с другого конца стойки упорно смотрели в его сторону, и Эдди был уверен, что они говорят о нем. По-видимому, он представлялся им важной персоной. Это были новички, стоявшие в самом низу иерархической лестницы, такие, кому время от времени бросают пять долларов за какую-нибудь мелкую услугу.
     Раньше Эдди доставило бы удовольствие, что на него так смотрят, но сегодня он не знал, как себя держать. Ему не нравилось еще и выражение лица Пепа, который все время вертелся возле него. Пеп, в сущности, был одним из тех, кого можно было считать другом. Эдди вспомнил, как однажды лунной ночью разоткровенничался с ним.
     Они шатались по улицам, и было им тогда лет шестнадцать-семнадцать. Он толковал Пепу об установленном порядке, о его необходимости и о том, как глупо и опасно отклоняться от него.
     - Спагетти невкусные?
     - Очень вкусные.
     И Эдди постарался доесть все, несмотря на привкус подгорелого сала и обилие чеснока. Не надо было заходить к Фазоли. Не надо было заходить к матери.
     Ну что такого страшного случилось бы, если бы он возвратился в Санта-Клару и позвонил Сиду Кубику, что не нашел никаких следов брата? Но он был очень исполнителен.
     - Сколько я тебе должен?
     - Брось.
     - Ну нет. С какой стати?
     Ему позволили уплатить. В первый раз. И Эдди еще острее почувствовал, что он здесь чужой.
     Ему никак не удавалось определить, чуждаются ли его окружающие или он сам их сторонится. Гостиница находилась не очень далеко, всего в двух кварталах. Он решил возвратиться туда, теперь уже нигде не задерживаясь, однако зашел еще в один бар. Эдди смутно помнил тамошнего бармена, ему случалось играть с ним в кости. Бармен сменился, владелец тоже. Стойка была темного цвета, стены в коричневых панелях, с гравюрами, изображающими скачки, с фотографиями жокеев и боксеров. Некоторые из этих фотографий относились к давним временам. Эдди узнал двух-трех боксеров, которых некогда вывел на ринг старый Мосси, тот начинал как содержатель гимнастического зала.
     Он указал на пивной насос:
     - Кружку пива.
     Тот, кто ему подавал, не знал его. Так же как мужчина, пивший рядом с ним виски и уже охмелевший, так же как парочка в глубине зала, которая получала максимум удовольствия от того, что позволительно делать на людях.
     Еще немного, и он снова позвонил бы Эллис.
     - Повторить.
     Но он тут же передумал.
     - Нет, виски.
     Внезапная жажда алкоголя, которой, он знал, ему не следовало поддаваться. С ним это случалось редко. Есть люди, которых алкоголь взбадривает. Что касается Эдди, то, выпив, он делался грустным и подозрительным. Было два часа ночи, он валился с ног, глаза слипались, но, облокотившись о стойку, он упорно сидел в этом баре, где с ним никто не заговаривал, даже пьяный.
     - Повторить!
     Он выпил четыре стопки виски. Здесь также напротив было зеркало. Эдди посмотрелся и остался недоволен. Борода за день успела отрасти, придавая щекам и подбородку неопрятный вид. Где-то он читал, что борода растет быстрее на лицах мертвецов.
     Наконец Эдди добрался до гостиницы. Он шел медленно, расслабленной походкой и каждый раз, слыша за спиной шаги, убеждал себя, что кто-то по поручению Фила следит за ним. В углу холла, где большинство ламп было потушено, сидели двое мужчин и переговаривались вполголоса. Они подняли головы и посмотрели на Эдди, когда он брел к лифту. Может быть, они здесь из-за него? Эдди их не знал. Но существовали же тысячи, которых он не знал и которые знали его: он ведь был Эдди Рико!
     Ему захотелось встать перед ними и сказать: "Я - Эдди Рико. Что вам от меня надо?"
     Мальчик-лифтер предупредил его:
     - Осторожнее, ступенька.
     - Спасибо, молодой человек.
     Он плохо спал, два раза вставал и пил воду большими стаканами. Проснулся хмурый, с головной болью. Из номера он позвонил в агентство воздушных сообщений:
     - Эль-Сентро, да, в Калифорнии. Как можно скорее.
     Самолет улетал в полдень. Все билеты были проданы.
     - Все забронировано на три дня вперед. Но если вы приедете за полчаса до отлета, то почти наверняка получите место. Почти всегда кто-нибудь возвращает билет в последнюю минуту.
     За окном светило солнце. Более бледное, более мягкое, чем во Флориде, пробивающееся сквозь прозрачную дымку.
     Он велел подать себе завтрак, к которому едва притронулся, и позвонил, чтобы принесли еще кофе. Затем он вызвал по телефону Эллис. В этот час она, должно быть, убирала в комнатах вместе с Лоис, маленькой негритянкой, которая стлала постели. Бэби ходила за ними следом, трогая все, что ей попадалось на пути.
     - Это ты? Дома все в порядке?
     - Все в порядке.
     - Никто не звонил?
     - Нет. Бэби сегодня утром обожгла пальчик, дотронувшись до печки, но не сильно: даже не заплакала. Ты видел мать?
     - Да.
     Ему нечего было ей сказать. Он спросил, какая у них погода, доставили ли новые занавеси для столовой.
     - Ты себя хорошо чувствуешь? - встревожилась вдруг жена.
     - Да.
     - Кажется, у тебя насморк?
     - Нет. А может, и есть.
     - Ты в гостинице?
     - Да.
     - Встретился с друзьями?
     - Кое с кем встретился.
     Зачем он так ответил?
     - Ты скоро приедешь?
     - Мне нужно еще кое-что сделать. В другом месте.
     Он чуть не сказал ей, что едет в Эль-Сентро. Но говорить об этом было опасно, и он вовремя сдержался. Теперь, если что-нибудь случится у него дома с кем-нибудь, например с одной из его дочерей, никто не будет знать, где его разыскивать, чтобы сообщить о несчастье.
     - Переключи, пожалуйста, телефон, чтобы меня не разъединили с Санта-Кларой, мне нужно переговорить с Анджело.
     Это нетрудно было сделать.
     - Алло, патрон?
     - Ничего нового в магазине?
     - Ничего особенного. Маляры утром начали работу.
     - А как Джо?
     - Не очень. - В тоне Анджело не слышалось восторга.
     - С ним трудно?
     - Мисс ван Несс поставила его на место.
     - Он пытался приставать к ней?
     По-видимому, это был первый случай, когда кто-то проявил неуважение к мисс ван Несс.
     - Она влепила ему такую затрещину, что он все еще не пришел в себя.
     - Он не пытался уйти?
     - В первую ночь я играл с ним в карты до трех часов утра, а потом запер дверь на ключ.
     - А сейчас?
     - В прошлую ночь - я почувствовал, - ему так приспичило, что он готов был выпрыгнуть в окно. Тогда я позвонил Бепо.
     Бепо был низенький неопрятный человек, содержатель дома свиданий у проезжей дороги, на полпути между Санта-Кларой и соседним городом.
     - Бепо прислал то, что требовалось. Джо и его красотка выдули целую бутылку виски. К утру парень лежал пластом.
     В половине двенадцатого Эдди с чемоданом снова был в Ла Гардиа. Ему обещали первое же освободившееся место. Он зорко всматривался в лица людей вокруг, ища того, кто по виду мог принадлежать к Организации.
     Перед отъездом он зашел в банк, где получил по чеку тысячу долларов. Если при нем не было денег, он не чувствовал себя уверенно. Чековая книжка его не устраивала. Эдди нужны были наличные.
     В аэропорту он назвал кассирше не свое настоящее имя, а первое пришедшее ему в голову: Филиппе Агостини. Поэтому, когда его вызвали, он на мгновение замешкался, забыв, что обращаются к нему.
     - Сто шестьдесят два доллара, выписываю билет. У вас есть багаж? Пройдите, пожалуйста, к весам.
     Казалось маловероятным, чтобы ему дали уехать, не сделав попытки узнать, куда он направляется. Эдди без конца оборачивался, вглядывался в лица. Никому не было до него дела.
     Даже это, даже отсутствие слежки в конце концов встревожило его.
     По радио пассажиров пригласили к проходу номер двенадцать. Он очутился там вместе с двумя десятками других людей. И в ту самую минуту, когда Эдди протянул свой билет, он почувствовал чей-то пристальный взгляд.
     Он физически ощутил его и не сразу решился повернуть голову.
     Это был малый лет шестнадцати или семнадцати, с темными блестящими волосами и матовой кожей, скорее всего итальянец. Прислонясь к перегородке, он насмешливо смотрел на Эдди.
     Эдди не знал его, да и не мог знать - ведь тот был ребенком, когда Эдди покинул Бруклин. Но он должен был знать родителей юноши, так как его черты и выражение лица были ему знакомы.
     У Эдди мелькнула мысль сесть в другой самолет любого направления. Но это ни к чему бы не привело: куда бы он ни полетел, повсюду на аэродроме кто-нибудь будет его ждать.
     Впрочем, он может сойти по дороге. Неужели они станут следить даже на промежуточных остановках?
     - Почему вы не проходите?
     - Простите.
     Он продвинулся со всеми пассажирами вперед. Молодой человек, прилепив незажженную сигарету к нижней губе, как это делал Джино, не тронулся с места.
     Самолет вылетел. Через полчаса, после того как прошли на небольшой высоте над небоскребами Нью-Йорка, стюардесса подала завтрак. В Вашингтоне Эдди не вышел.
     Он там когда-то работал. В толпе за барьером посадочной полосы он не смог бы обнаружить человека, получившего задание следить за ним.
     Эдди заснул. Когда он проснулся, стюардесса разносила чай. Он выпил чашку, и у него забурлило в животе.
     - Когда мы прилетим в Нашвил?
     - Часа через два.
     Они летели очень высоко, значительно выше сверкающего скопления облаков, сквозь разрывы которых иногда проглядывала зелень равнин, белизна ферм. Эдди много раз бывал проездом в Нашвиле, но никогда не останавливался там.
     Никто из Организации в Нашвиле не жил. В этом мирном городке нечем было особенно поживиться, и его предоставили местным рэкетирам.
     Почему бы ему не сойти здесь?
     Отсюда по всем направлениям ходят поезда и летают самолеты. А что ему делать потом? Главным боссам уже известно, что он взял билет до Эль-Сентро, его там ждут.
     Прилетит ли он туда этим самолетом, прибудет ли другим путем - все равно его не упустят.
     Они не менее хитры, чем он. Но несравненно могущественнее. Эдди никогда не пытался их обмануть. В этом была его сила, и это помогло ему добиться своего положения. Не он ли в шестнадцать лет, когда большинство его сверстников предпочитали ни с кем не считаться, рассуждал о порядке, прогуливаясь с Фазоли при лунном свете?
     Он ловил себя на том, что сердится на Тони, так как в конце концов тот заставил его расхлебывать кашу. Эдди всегда был убежден, что очень любит своих братьев - Тони сильнее, чем Джино, потому что Тони больше похож на него.
     Он очень любил мать, но накануне, встретившись с ней, не испытал никакого волнения. Между ними не возникло близости. Он почти возненавидел ее за то, как она за ним наблюдала.
     Никогда Эдди не чувствовал себя таким одиноким, даже Эллис перестала для него существовать. Ему с трудом удавалось представить ее в их доме, убедить себя, что этот дом - его дом, что каждое утро его сначала будили дрозды, которые прыгали на лужайке, а потом лепет Бэби.
     К чему же он был по-настоящему привязан? В Бруклине он не чувствовал себя дома, тем не менее стоило ему во Флориде услышать какое-нибудь знакомое название, как его охватывала тоска по родным местам. Если он не доверял Бостону Филу, если испытывал к нему даже неприязнь, то это потому, что тот был не из Бруклина. Фил не провел детство так, как он, Эдди, не играл на тех же улицах, не ел тех же блюд, не говорил по-итальянски.
     Этим объяснялось все: Бостон Фил чужой, он выходец из других мест.
     Вот почему один из нынешних заправил, Сид Кубик, ему ближе. И даже этот рыжий Джо. Так почему же он их избегал? Почему он цеплялся за воспоминания о Флориде? Самое печальное было то, что теперь его два опорных пункта - Бруклин и Флорида - оба оказывались неустойчивыми, и в итоге ему не на что было опереться.
     Он был совсем один, один в самолете, наедине с мыслью о том, что всюду, где бы он ни сошел, он будет чужим, если не врагом.
     Эдди не сошел в Нашвиле. Он не сошел также в Тулсе, только поглядел на огни городка, сверкавшие в ночном мраке. Он старался ни о чем не думать, не принимать никакого решения. Небо было темно-синее, ясное, усеянное далекими, насмешливо подмигивавшими звездами.
     Он немного поспал. Свет зари разбудил его. Вокруг человек пятнадцать - двадцать продолжали спать. Женщина, кормившая грудью ребенка, посмотрела на него с вызовом. Почему? Неужели у него вид человека, способного бесстыдно скользить взглядом по груди кормящей матери? Под самолетом простиралась огромная рыжая равнина, над ней поднимались золотистые горы,