о гнездышка,  местечка,
где хорошо жить вдвоем. Молодые пары, гуляющие по набережным  и  двигающиеся
как бы боком, потому что парень  и  девушка  держат  друг  друга  за  талию,
наверняка поглядывают подчас на наши окна и вздыхают:
   - Попозже, когда мы...
   Своим ключом  мне  воспользоваться  не  пришлось  -  узнав  мои  шаги  на
лестнице, Жанина распахнула дверь, и я понял: что-то стряслось.
   - Она заболела?
   Следуя за мной через прихожую, Жанина спросила:
   - Вы ее не видели?
   - Нет. Она ушла в город?
   Жанина заколебалась, не зная, как ей держаться.
   - Около трех.
   - Не сказала, куда идет?
   - Ответила только, что хочет пройтись.
   Было половина восьмого. С тех пор  как  Иветта  переехала  на  Орлеанскую
набережную, она никогда не возвращалась так поздно.
   - Может, пошла за покупками? - продолжала Жанина.
   - Она говорила об этом?
   - Не то  чтобы  определенно,  но  рассказала  мне,  что  видела  вчера  в
витринах. Не сомневаюсь, она вернется с минуты на минуту.
   Я понял: Жанина в это не верит. Я тоже не поверил.
   - Мысль о прогулке пришла ей внезапно?
   - Да.
   - Ей никто не звонил?
   - Нет. Телефон вообще весь день молчал.
   - Как она выглядела?
   Этого Жанина не скажет мне из боязни выдать Иветту.
   - Дать вам чего-нибудь выпить?
   - Нет.
   Я рухнул в одно из кресел гостиной, но ненадолго -  мне  не  сиделось  на
месте.
   - Мне остаться или уйти?
   - Она не говорила о Мазетти?
   - Нет.
   - Ни разу?
   - Уже давно.
   - Вспоминала о нем с сожалением?
   Жанина ответила "нет", но я почувствовал, что она не совсем правдива.
   - Да не ломайте вы себе голову, мсье. Она скоро вернется.
   В восемь Иветта не вернулась, в половине девятого тоже, и когда  зазвонил
телефон, я ринулся к аппарату. Говорила Вивиана.
   - Ты забыл, что у нас обедают четырнадцать человек.
   - Меня не будет.
   - Что ты сказал?
   - Что меня на обеде не будет.
   - Что-нибудь случилось?
   - Ничего.
   Я просто не в силах идти переодеваться к  обеду  со  старшиной  сословия,
коллегами и их женами.
   - Неприятности?
   - Нет.
   - Не скажешь, в чем дело?
   - Нет. Извинись за меня. Придумай что  угодно  и  передай  всем,  что  я,
вероятно, появлюсь, но позже вечером.
   Я перебрал в уме множество вариантов-с Иветтой ведь все возможно,  вплоть
до того, что она находится сейчас в доме свиданий с  каким-нибудь  мужчиной,
которого в полдень еще не знала. Такое случалось с ней в эпоху улицы Понтье.
Правда, в последнее время она вела себя по-другому, казалась совсем иной, но
такие метаморфозы долго не длятся.
   Не того же ли мнения и Жанина? Она пытается  меня  развлечь,  но  это  ей
плохо удается. В конце концов она убеждает меня выпить  виски,  и  правильно
делает.
   - Не надо на нее сердиться.
   - А я и не сержусь.
   - Это не ее вина.
   Жанина тоже думает о Мазетти. Иветта никогда его не забывала. И даже если
на некоторое время он утратил всякий интерес в ее  глазах,  разве  не  может
быть, что с приближением праздников на нее повеяло воспоминаниями?
   Совершенно невероятно, чтобы мы встретили его вчера в воскресной толпе  и
Иветта мне об этом не сказала. Но мы  сталкивались  с  сотнями  других  пар,
других  мужчин,  кто-нибудь  оказался  похож  на  него,  и  этого  оказалось
довольно.
   Ничего я не знаю. Только теряюсь в догадках.
   Толчком могло послужить что угодно, вплоть до ее беременности. Не об этом
ли побежала она сообщать на набережную Жавель?
   Мы с Жаниной оба вздрагиваем всякий раз, когда слышим шаги  на  лестнице.
Но к нам на этаж никто не направляется, и никогда еще мы  не  различали  так
четко, как сегодня, каждый звук в доме.
   - Почему бы вам не пойти на ваш обед?
   - Исключено.
   - Это бы вас отвлекло. Здесь вы совсем изведетесь.
   Около десяти звонит моя жена.
   - Все в гостиной. Я на минутку выскочила. Сказал бы ты лучше мне правду.
   - Правды-то я и не знаю.
   - Она заболела?
   - Нет.
   - Уличное происшествие?
   - Неизвестно.
   - Ты хочешь сказать, что она исчезла?
   Молчание. Потом Вивиана, еле шевеля губами, роняет:
   - Надеюсь, ничего серьезного.
   Одиннадцать часов. Жанина безуспешно пыталась покормить меня. Я  не  смог
есть. Выпил немного спиртного,  сколько  стопок  -  не  считал.  Не  решаюсь
позвонить в полицию - боюсь привести в движение всю машину,  тогда  как  все
может разрешиться само по себе.
   - Она никогда не называла его адреса?
   - Мазетти? Нет. Знаю только, что это в районе набережной Жавель.
   - Названия гостиницы тоже не знаете?
   - Нет.
   У меня появляется желание отправиться на  розыски  гостиницы,  где  живет
Мазетти, но я сознаю неосуществимость своей затеи. Мне знаком этот  квартал,
и начни я ходить от меблирашки к меблирашке да задавать вопросы, на них даже
не ответят.
   В десять минут первого снова звонит Вивиана, и я сержусь на  нее  за  то,
что своими звонками она каждый раз вселяет в меня напрасную надежду.
   - Ничего?
   - Ничего.
   - Гости уехали.
   Я вешаю трубку и внезапно хватаю пальто и шляпу.
   - Куда вы?
   - Убедиться, что с ней ничего не случилось.
   Мой личный визит в полицию-это не то, что звонок туда. Пересекаю  паперть
Нотр-Дам, обхожу собор сзади и проникаю  во  двор  префектуры  полиции,  где
освещено всего несколько окон. Пустынные коридоры, где разносятся мои  шаги,
хорошо мне знакомы. Два человека, с которыми я разминулся, оборачиваются мне
вслед, распахиваю двери дежурной части, и чей-то голос весело бросает:
   - Глядите-ка! К нам пожаловал мэтр  Гобийо.  Значит,  где-то  совершается
преступление.
   Это инспектор Гризе, мой давний знакомец. Он пожимает мне руку. Гризе и с
ним еще двое дежурят в просторном помещении  с  телефонным  коммутатором  на
много сотен гнезд и планом Парижа  во  всю  стену,  на  котором  то  и  дело
загорается лампочка.
   Тогда один из троих втыкает штекер в гнездо.
   -  Квартал  Сен-Виктор?..  Ты,  Коломбани?..  Машина  к  вам   выслана...
Что-нибудь серьезное?.. Нет? Драка?.. Ладно.
   Все сведения о происшествиях в Париже поступают сюда, к трем  мужчинам  с
трубкой или сигаретой во рту, один из которых варит кофе на спиртовке.
   Это напоминает мне, что  как-то  утром,  уже  давно,  когда  я  одевался,
усталый до головокружения, Иветта говорила со мной о покупке спиртовки.
   - Выпьете чашечку, мэтр?
   Хоть я здесь и не впервые, полицейским любопытно: что меня привело?
   - Позволите воспользоваться вашим телефоном?
   - Звоните вот по этому. Он прямой.
   Я набираю номер Орлеанской набережной.
   - Это я. Ничего?
   Само собой, ничего. Я подхожу к Гризе,  у  которого  на  коротких  усиках
темнеет кружок от бесчисленных сигарет.
   - Вам не сообщали о каком-нибудь происшествии с девушкой?
   - С начала моего дежурства - нет. Впрочем, минутку.
   Он перелистывает тетрадь в черной обложке.
   - Зовут?
   - Иветта Моде.
   - Нет. Есть тут некая  Берта  Костерман,  заболевшая  прямо  на  улице  и
госпитализированная, но она бельгийка, и ей тридцать девять.
   Гризе не задает вопросов. Я слежу за маленькими лампочками, вспыхивающими
на плане Парижа, особенно в XV округе, где расположен  квартал  Жавель.  Мне
приходит мысль позвонить на "Ситроен",  но  заводоуправление  закрыто,  а  в
цехах никаких справок не дадут. Но даже если мне  ответят,  что  Мазетти  на
рабочем месте, успокоит ли это меня окончательно? Что это будет означать?
   - Алло! Гранд-Карьер?.. Что там у вас?.. Как?.. Да... Высылаю "скорую". -
Гризе поворачивается ко мне. - Не женщина. Пырнули  одного  североафриканца.
Множественные ранения.
   Сидя на столе,  свесив  ноги  и  сдвинув  шляпу  на  затылок,  я  выпиваю
протянутый мне кофе, потом, снедаемый тревогой, принимаюсь расхаживать.
   - Что она за девушка? -  осведомляется  Гризе  не  из  любопытства,  а  в
надежде мне помочь.
   Что ответить? Как описать Иветту?
   - Двадцать лет, но выглядит  моложе.  Маленькая,  тоненькая,  в  норковой
шубе, прическа - конский хвост.
   Я снова звоню.
   - Это опять я.
   - По-прежнему ничего.
   - Еду.
   Я не хочу выставлять напоказ свое нетерпение. К тому же  лучше  ждать  на
Орлеанской набережной, чем здесь, где каждые пять минут вспыхивают лампочки.
Полицейские слышали мой разговор с Жаниной. Гризе обещает:
   - Если будет что новое, свяжусь с вами. Вы дома?
   - Нет.
   Я даю ему адрес и телефон на Орлеанской набережной.
   Стоит ли описывать остаток  ночи  со  всеми  подробностями?  Отперла  мне
Жанина. Ни она, ни я не ложились, не раздевались,  а  просидели  до  утра  в
креслах в гостиной, не сводя глаз с телефона и подскакивая всякий раз, когда
под окнами проезжало такси.
   Как мы с Иветтой расстались в полдень? Я пытался  это  вспомнить,  но  не
сумел. Мне хочется представить себе  ее  последний  взгляд,  как  будто  это
подскажет хоть какую-то разгадку.
   Наконец занялся день. До этого Жанина  дважды  погружалась  в  дрему,  я,
кажется, тоже, хоть и не сознавая, что сплю. В восемь утра, заметив за окном
велосипедиста  с  кипой  газет  под  мышкой,  подумал,   что   надо   купить
какую-нибудь. Вдруг там что-то сообщается об Иветте?
   Жанина просматривала заголовки через мое плечо.
   - Ничего.
   Позвонила Борденав:
   - Вы не забыли, что в десять  у  вас  встреча  с  министром  общественных
работ?
   - Не поеду.
   - А на остальные встречи?
   - Отговоритесь как-нибудь.
   По странной иронии судьбы на нужный звонок к аппарату  подошел  не  я,  а
Жанина.
   - Минутку... Да, он здесь. Передаю трубку.
   Я вопросительно посмотрел на нее и понял, что она предпочитает ничего мне
не говорить. Едва я взялся за телефон, как услышал за спиной рыдания.
   - Гобийо слушает.
   - Говорит инспектор Тишауэр, мэтр. Мой сменщик, сдавая ночное  дежурство,
наказал мне известить вас, если...
   - Да, да. Что случилось?
   - Вы ведь справлялись об  Иветте  Моде,  верно?  Двадцать  лет,  уроженка
Лиона. Та самая, что в прошлом году...
   - Да.
   Я замер затаив дыхание.
   - Ее зарезали этой ночью ножом в гостинице "Вильна" на набережной Жавель.
Преступник, пробродив несколько часов по кварталу, сам явился в  полицейский
участок на  улице  Лакордера.  На  место  происшествия  выехала  оперативная
машина, и жертву обнаружили в указанном им номере. Убийца,  разнорабочий  по
фамилии Мазетти, полностью во всем признался.
   Понедельник, 26 декабря.
   Остальное я узнал уже потом: случившимся  продолжают  заниматься  газеты,
где моя фамилия набрана крупным  шрифтом.  Я  мог  бы  этого  избежать.  Мой
коллега Лучани позвонил мне, как только ему поручили  защищать  обвиняемого.
Мазетти, которому безразлично, что с ним станет, ограничился тем, что указал
в списке адвокатов, предложенных ему следователем, первую попавшуюся фамилию
с итальянским звучанием. Лучани интересовался, следует ли ему принять  меры,
чтобы мое имя не упоминалось. Я ответил "нет".
   Иветту нашли голой на узкой железной кровати, под левой грудью у нее была
рана. Я съездил туда. Видел ее до того,  как  труп  увезли.  Видел  комнату.
Видел гостиницу с лестницами, где кишели мужчины, нагонявшие на нее страх.
   Я видел Мазетти, мы посмотрели друг на друга, и я отвел глаза: на лице  у
него не было ни тени сожаления.
   Полицейским, следователю, своему адвокату он твердил одно:
   - Она пришла. Я умолял ее остаться и,  когда  она  решила  уйти,  помешал
этому.
   Значит, она пыталась-таки вернуться на Орлеанскую набережную.
   Ей самой захотелось на набережную Жавель: в  номере  нашли  грубошерстный
норвежский свитер, мужской свитер, вроде того,  что  она  купила  себе.  Это
наверняка  рождественский  подарок,  приготовленный  ей  Мазетти.  Картонная
коробка с магазинной этикеткой валялась под кроватью.
   Хоронили Иветту мы с  Жаниной,  потому  что  семья  покойной,  извещенная
телеграммой, не подала признаков жизни.
   - Что делать с ее вещами?
   Я ответил Жанине: "Не знаю - и разрешил, если она захочет, взять их себе.
   Побеседовал со следователем и предупредил, что, не имея возможности взять
на себя защиту Мазетти, как мне хотелось бы, выступлю  свидетелем  на  суде.
Это его удивило. Все смотрят  на  меня  так,  словно  отказываются  что-либо
понимать. Вивиана - тоже.
   Когда я вернулся с похорон,  она,  хоть  и  не  веря  в  успех,  все-таки
предложила:
   - Ты не находишь, что тебе пошло бы на пользу уехать на несколько дней из
Парижа?
   Я ответил согласием.
   - Куда хочешь поехать? - полюбопытствовала она, удивленная  столь  легкой
победой.
   - Разве ты не забронировала номер в Канне?
   - Когда рассчитываешь отправиться?
   - Первым же поездом.
   - Нынче вечером?
   - Идет.
   У меня нет к ней даже ненависти. Рядом она со мной  или  далеко,  говорит
или молчит, воображая, что попрежнему  распоряжается  нашей  судьбой,  -  не
важно. Для меня она перестала существовать.
   "В случае беды... - написал я где-то выше.
   Коллега Лучани, которому я пошлю это досье, почерпнет "в нем, может быть,
аргументы для того, чтобы добиться оправдания Мазетти или хотя  бы  избавить
его от слишком строгого наказания.
   А я буду по-прежнему защищать всякую сволочь.

   8 сентября 1955 г.


   Примечания

   1. Площадь со сквером на авеню Елисенских полей в Париже.
   2.  Уменьшенное  бронзовое  повторение   знаменитой   статуи   Бартольди,
воздвигнутой в г. Бельфор в честь его героической  защиты  под  руководством
полковника Данфер-Рошро во время франко-прусской войны 1870-1871 гг.
   3. Город на северо-западе Франции, центр департамента Де-Севр.
   4. Курортное местечко вод Ниццей
   5. Имеется в виду Булонский лес, главный парк Парижа.
   6. У католиков церковный брак может быть расторгнут только папой.
   7. Курорт зимнего спорта в швейцарском кантоне Граубюнден.
   8. Невысокий горный кряж на юге Прованса.