о с площадки попадаешь на кухню, где у стены стоит железная разборная кровать. Спит на ней, понятно, отец, хотя ему наверняка приходится просовывать ноги через прутья спинки. Дверь из кухни открыта - похоже, в комнату Мицци, судя по тому, как она конфузится, заметив, что Франк смотрит в эту сторону.
     Как у Фридмайеров, в кухне есть внутренняя форточка, но она заделана картоном, потому что выходит в соседнюю квартиру.
     Оба стоят. Она не осмеливается предложить ему сесть.
     Для приличия он протягивает свой портсигар.
     - Спасибо, не курю.
     - Совсем?
     На столе лежат трубка и железная коробка с окурками.
     Неужели Мицци думает, что он не понимает?..
     - Попробуйте. Очень мягкие.
     - Знаю.
     Она разглядывает иностранную марку. Такие сигареты означают нечто большее, чем пачка кредиток, - каждому известно, сколько стоит одна штука.
     Вдруг Мицци вздрагивает - в дверь стучат. Франка озаряет та же догадка. Неужели по какой-нибудь причине, хотя бы потому, что он приметил молодого человека на трамвайной остановке, Хольст вернулся домой?
     - Извините, барышня...
     Этого старика Франк встречает иногда в коридоре: как раз в его квартиру выходит заколоченная форточка. Почти не скрывая своих чувств, он смотрит на Франка, как на кошачье дерьмо, не убранное с полу; с Мицци, напротив, тон берет по-отечески ласковый.
     - Я хотел спросить, не найдется ли у вас спички.
     - Конечно, найдется, господин Виммер.
     Но сосед не уходит. Греет руки над печкой и бесцветным голосом сообщает:
     - Скоро снег пойдет снова.
     - Вполне вероятно.
     - А вот кое-кому холода не страшны.
     Это в адрес Франка, но Мицци спешит на выручку - он ловит ее сочувственный взгляд.
     Г-ну Виммеру лет шестьдесят пять, лицо у него заросло густой седой щетиной.
     - Снегопад наверняка начнется еще до конца недели, - повторяет он, ожидая, когда Франк уберется.
     И тут молодой человек идет напролом:
     - Извините, господин Виммер...
     Еще совсем недавно он не знал фамилии соседа. Скандализованный старик изумленно таращится на него.
     - Мы собирались уйти.
     Г-н Виммер переводит взгляд на девушку в уверенности, что она сейчас опровергнет мальчишку.
     - Это правда, - подтверждает она, снимая с вешалки пальто. - Нам тут надо по одному делу.
     Это была одна из их лучших минут. Оба чуть не прыснули со смеху. Оба разом почувствовали себя детьми, сотворившими веселую шалость; к тому же г-н Виммер, несмотря на отсутствие воротничка и медную запонку, упершуюся ему в кадык, сильно смахивал на отставного учителя.
     Мицци прикрыла печную заслонку. Вернулась обратно, захватив перчатки. Старик не шелохнулся. Казалось, он в знак протеста даст запереть себя в чужой квартире.
     Потом он долго смотрел, как они спускались по лестнице, чувствуя, вероятно, какой молодостью брызжет каждый их шаг.
     - Я все думаю, скажет он отцу или нет.
     - Промолчит.
     - Я знаю, папа его не любит, но...
     - Все предпочитают молчать.
     Он заявляет это с полной убежденностью, потому что это правда, потому что так его учит опыт. Разве Хольст пошел на него доносить? Ему хочется поговорить об этом с Мицци, показать ей пистолет, который он до сих пор таскает с собой. Она ведь не подозревает, что он носит при себе оружие, а значит, рискует жизнью.
     - Что будем делать? - спрашивает девушка, очутившись на улице.
     Они пережили действительно замечательный, неожиданный для обоих момент, когда он осадил старикана, она сняла с вешалки пальто и они, оставив позади зануду-соседа, побежали вниз по лестнице так же стремительно, как ринулись бы в вихрь танца.
     Еще немного, и Мицци непринужденно взяла бы спутника под руку. Но они вышли на улицу, и все кончилось.
     Понимает ли это Мицци? Они не представляют себе, что будет дальше. К счастью, в разговоре Франк упомянул о кино. С чрезмерной серьезностью он предлагает:
     - В "Лидо" крутят интересную картину. Сходим?
     Это за мостами. Ехать с Мицци в трамвае Франку не улыбается. Не из-за отца, а потому, что он не знает, как себя с ней вести. Им приходится обогнуть пешком пруд.
     На мостах ветер мешает им говорить. Но Франк не решается взять девушку под руку, хотя она инстинктивно прижимается к нему.
     - Мы никогда не бываем в кино.
     - Почему?
     Он тут же раскаивается в том, что задал вопрос. Потому что билеты слишком дороги - это же очевидно.
     И ему внезапно становится неловко касаться всего, что так или иначе связано с деньгами. Например, он с удовольствием повел бы ее в кондитерскую. Некоторые еще сохранились, и если вас знают, вы можете получить там все, что пожелаете. Франк вхож даже в два дома, где танцуют, а Мицци - он в этом уверен - была бы счастлива потанцевать.
     На танцах она не бывала - слишком молода. События застали ее еще совсем ребенком. Она никогда не пробовала ни ликера, ни аперитива.
     Теперь смущается Франк. Добравшись до Верхнего города, он чуть ли не вталкивает спутницу в вестибюль "Лидо", где уже горит обманчиво яркое электричество.
     - Два в ложу.
     Франка слегка коробит. Он частенько заглядывает сюда. Его приятели тоже. Дело известное: когда они с девчонками, подавай им ложу в "Лидо". Ложи здесь темные и обнесены достаточно высокими перегородками, чтобы под прикрытием их можно было позволить себе почти все. Франку не раз случалось вербовать тут девиц для Лотты.
     - Работаешь где-нибудь?
     - Нет. На прошлой неделе мастерская закрылась.
     - Подзаработать хочешь?
     Мицци следует за ним, как следовали другие. Она взволнована тем, что попала в хорошо натопленный кинотеатр, что в ложу ее провожает билетерша в форме и красной шапочке с надписью золотыми буквами: "Лидо".
     Это опять приводит Франка в обычное для него мрачное настроение. Она - как все! Ведет себя точь-в-точь как другие! Едва гаснет свет, поворачивается к Франку и улыбается, потому что рада очутиться здесь и признательна молодому человеку, однако не говорит ни слова и лишь слегка вздрагивает, когда тот кладет руку на спинку ее кресла.
     Сейчас эта рука обнимет ее за плечи. Они у Мицци худенькие. Она ждет, когда он ее поцелует. Франк знает это и действует как бы нехотя. Целоваться девочка не умеет.
     Рот не закрывает, и губы у нее мокрые, вкус у них - кисловатый. Целуясь, она берет его за руку, стискивает ее в своих и держит как трофей.
     Все они одинаковые! Она всему верит. Отмахивается, когда он шепчет ей на ухо: ей хочется разобраться в фильме, начала которого они не видели. По временам пальцы ее сжимаются - настолько она захвачена тем, что происходит на экране.
     - Мицци...
     - Да?
     - Видишь?
     - Что?
     - Что у меня в руке.
     Это пистолет, еле поблескивающий в полутьме. Мицци, вздрогнув, оглядывается по сторонам.
     - Осторожней!
     Оружие производит на нее впечатление, но удивлена она не так уж сильно.
     - Он заряжен?
     - Надо полагать.
     - Вы уже стреляли из него?
     Франк колеблется. Врать он не любит.
     - Еще нет.
     Затем тут же пользуется моментом, кладет ей руку на колено и незаметно задирает платье.
     Она по-прежнему не сопротивляется - как остальные, и тогда в нем закипает глухая злоба на нее, на себя, на Хольста. Да, и на Хольста, хотя Франк затруднился бы сказать - за что.
     - Франк!
     Она в первый раз произносит его имя. Выходит, знала, как его зовут, и нарочно вспомнила лишь когда ей потребовалось отвести его руку!
     Теперь со всякими чувствами покончено. Франк разъярен. Кадры на экране бешено пляшут, крупным планом мелькают головы, все - черное и белое, голоса и музыка - сливается в одно. Франк хочет знать и узнает, как бы Мицци ни упиралась, девушка она или нет: это единственное, за что он еще цепляется.
     А для этого ее нужно целовать, и с каждым новым поцелуем она все больше поддается и размякает; рука его скользит вверх по бедру, и ее рука беспомощно отталкивает его пальцы, ощупывающие шершавую бороздку от подвязки.
     Он будет знать. Ведь если она даже не девушка, Хольст проигрывает по всем пунктам, становится комической фигурой. Франк - тоже. Какого черта дались ему эти двое.
     Кожа у Мицци, должно быть, такая же белая, как у Минны. Цыплячья, по выражению Лотты. Бедрышки цыпленка... Как там сейчас Минна? Наверно, уже заперлась в комнате с незнакомым господином.
     Руке тепло. Она забирается все дальше. Мицци не по силам постоянно держать мускулы в напряжении, и когда она расслабляется, пальцы ее беспомощно, словно с мольбой, сжимают пальцы Франка.
     Она приближает губы к его уху и шепчет:
     - Франк...
     Тон, каким Мицци произносит его имя, которое узнала сама, не от него, доказывает, что она признает себя побежденной.
     Он давал себе по крайней мере неделю сроку, а уже добился своего. Мицци оказалась девушкой, и Франк разом останавливается. Но ему не жаль ее. Он нисколько не взволнован.
     Такая же, как все!
     Он отдает себе отчет, что интересовала его не она, а ее отец и что нелепо размышлять о Хольсте, когда рука у тебя там, где сейчас.
     - Ты сделал мне больно.
     - Прости, - извиняется он, опять становясь вежливым, хотя уверен, что на лице Мицци, скрытом темнотой, написано разочарование. Если бы она могла сейчас взглянуть на спутника, было бы еще хуже. Когда Франк вежлив, он страшен: вид у него настолько невозмутимый, холодный, отсутствующий, что люди не знают, как к нему подступиться. Он пугает даже Лотту.
     - Да разозлись же, наконец! - в отчаянии твердит она. - Кричи, дерись, только делай что-нибудь.
     Тем хуже для Мицци. Она его больше не интересует. В последнее время, думая о ней, он представлял себе парочки, идущие, прижавшись друг к другу, по улице, бесконечные жаркие поцелуи в каждой подворотне. По-настоящему верил, что эти вещи могут захватывать. Особенно трогала его одна деталь - пар изо рта влюбленных, когда они при свете фонаря тянутся друг к другу губами.
     Слияние двух облачков пара!
     - Зайдем перекусить?
     Что остается Мицци, как не следовать за ним? К тому же она будет счастлива отведать пирожных.
     - Завернем к Тасту.
     - Говорят, там полно офицеров.
     - Ну и что?
     Пусть привыкает к мысли, что он не какой-нибудь сопляк вроде кузена, с которым обмениваются любовными записочками.
     Он даже не дает ей досмотреть фильм до конца. Чуть не силой тащит за собой. И, проходя мимо освещенных витрин, видит, что она уже посматривает на него с почтительным любопытством.
     - Но там же дорого! - еще раз отваживается она возразить.
     - Ну и что?
     - И потом, я не так одета...
     Куцее узкое пальтишко с воротником из меха, который носила мать, а то и бабушка, - к этому он тоже приучен.
     У Таста Мицци встретит немало таких, как она. Франк мог бы ответить ей, что в первый раз все приходят туда одетые не лучше.
     - Франк...
     Тает. Одна из немногих дверей, еще окруженных нежно-голубым сиянием неона. Толстый ковер в полутемном вестибюле, только здесь слабое освещение не признак бедности, а претензия на богатство и шик. Швейцар в ливрее и тот одет не хуже любого генерала.
     - Входи...
     Они поднимаются на второй этаж. На ступеньках поблескивают медные штанги, в настенных бра электрические лампы в форме свеч. Между двумя таинственными занавесями стоит девушка и протягивает руки, чтобы снять с Мицци пальто.
     И та покорно спрашивает:
     - Мне раздеться?
     Как все!.. Франк здесь у себя. Улыбнувшись гардеробщице, сбрасывает пальто, подходит к зеркалу, причесывается.
     Мицци в черном трикотажном платьице выглядит сироткой, но он отгибает портьеру, и перед девушкой распахивается теплый, пахнущий духами зал, где звучит негромкая музыка, а косметика на женских лицах соперничает в яркости с шитьем на мундирах.
     На секунду Мицци хочется заплакать, и это не ускользает от внимания Франка.
     Ну и что?

***

     Франк прождал Кромера больше часа - тот ввалился к Тимо очень поздно, в половине одиннадцатого. Кромер уже где-то выпил - это было сразу видно по слишком лоснящейся коже, блестевшим более обычного глазам и резким движениям. Усаживаясь, он чуть не опрокинул стул.
     Сигара у него сегодня особенно ароматная, еще лучше тех, которые он курит каждый день, хотя они всегда самые отборные, какие можно достать.
     - Только что обедал с генералом, начальником гарнизона, - вполголоса сообщает он.
     И смолкает, давая прочувствовать значительность сказанного.
     - Возвращаю тебе нож.
     - Благодарю.
     Кромер, не глядя, берет нож и сует в карман. О Франке он почти не думает - слишком поглощен собой, но все-таки припоминает вчерашний разговор и ради приличия любопытствует:
     - Ну как? Обновил?
     Накануне ночью, отколов свой номер. Франк нарочно вернулся к Тимо, чтобы продемонстрировать Кромеру добытый пистолет. Показал его Мицци, готов показать еще многим и все-таки, сам толком не понимая почему, отвечает:
     - Не представилось случая.
     - Может, так оно и лучше... Скажи, ты не знаешь, где можно достать часы?
     О чем бы Кромер ни говорил, тон у него такой, словно он обсуждает какие-то таинственные крупные дела.
     Тем же тоном он рассказывает и о людях, с которыми обедал или распил бутылку. Имена называет редко. Шепчет только:
     - Очень важная птица. Слышишь, очень...
     - Какие требуются часы? - осведомляется Франк.
     - Старинные - и как можно больше: хоть мешок, хоть целую кучу. Что, не понимаешь?
     Франк тоже много пьет. Пьют они все. Во-первых, потому, что проводят большую часть времени в злачных местах вроде заведения Тимо. Во-вторых, потому, что хорошая выпивка - штука редкая, достать ее трудно, и стоит она баснословно дорого.
     В отличие от большинства кожа у Франка, когда он выпьет, не лоснится, голоса он не повышает и не жестикулирует. Напротив, бледнеет, черты его заостряются, губы становятся такими тонкими, что рот кажется чертой, проведенной на лице пером. Глаза суживаются, в них вспыхивает холодное, жесткое пламя, как будто их обладатель ненавидит все человечество.
     Пожалуй, Франк сейчас именно в таком состоянии.
     Он не любит Кромера, тот - его. Кромер, которому ничего не стоит изобразить сердечность и прикинуться рубахой-парнем, не любит никого, но с удовольствием приваживает тех, кто им восхищается. В карманах у него куча всякой всячины - дорогие сигары, зажигалки, галстуки, шелковые платки, которые он небрежным жестом преподносит, когда меньше всего этого ожидаешь.
     - Держи!
     Франк скорее уж откроется Тимо, чем Кромеру.
     Кромер, разумеется, спекулирует. Часть его проделок известна - он сам подробно рассказывает о них, если вы ему необходимы; в таких случаях вам гарантирована солидная доля. Он крутится вокруг оккупантов, что тоже не без выгоды.
     Как далеко он заходит? Как далеко может при случае зайти, если на карте будут стоять его интересы?
     Нет, Франк не расскажет ему о пистолете. Лучше заняться часами: это слово пробудило в нем кое-какие воспоминания.
     - Тут замешан тот тип, о котором я говорил, - словом, генерал. Знаешь, кем он был каких-нибудь десять лет назад? Простым рабочим на ламповом заводе. Теперь ему сорок, и он уже генерал. Мы с ним вылакали четыре бутылки шампанского на двоих. Он сразу завел речь о часах. Он их коллекционирует. С ума по ним сходит. Уверяет, что у него их несколько сот. "В таком городе, как ваш, - сказал он, - где полно буржуа, крупных чиновников и рантье, можно разыскать массу старинных часов.
     Понимаете, что я имею в виду? Серебряные и золотые часы с одной или несколькими крышками. Бывает, с боем.
     Бывает, с движущимися фигурками..."
     Слушая Кромера, Франк представляет себе диковинки старого Вильмоша, его самого и полутемную комнату, которая освещена только просеянными через ставни солнечными лучами; видит, как старик поочередно заводит часы, подносит к уху, слушает бой, пускает в ход крошечные фигурки-автоматы.
     - Вытянуть из него можно сколько захотим, - вздыхает Кромер. - Понимаешь, при его положении... Он на них помешан. Слюни от одного их вида пускает. Где-то вычитал, что у египетского короля первая в мире коллекция часов, и ничего бы не пожалел, только бы его страна объявила войну Египту.
     - Пятьдесят на пятьдесят? - холодно чеканит Франк.
     - Ты знаешь, где раздобыть часы?
     - Пятьдесят на пятьдесят?
     - Разве я тебя хоть раз нагрел?
     - Нет. Но мне понадобится машина.
     - Это труднее. Я, конечно, могу попросить генерала, но не уверен, что это правильный ход.
     - Нет, машина нужна частная. Часа на два - на три, не больше.
     Подробностей Кромер не выпытывает. В сущности, он гораздо осторожней, чем хочет казаться. Коль скоро Франк берется достать часы, Кромер предпочитает не знать - откуда и как.
     Тем не менее он заинтригован. И больше всего самим Франком, его манерой принимать решения, сохраняя полную невозмутимость.
     - Почему бы тебе не угнать первую попавшуюся прямо с улицы?
     Это, конечно, самое простое, да и риск невелик - ночь, расстояние каких-нибудь километров тридцать. Но Франк не хочет сознаться, что не умеет водить автомобиль.
     - Найди мне тачку, надежного парня, и я почти уверен: часы наши.
     - Что сегодня делал?
     - Ходил в кино.
     - С девочкой?
     - Как всегда.
     - Ковырнул?
     Кромер распутник. Гоняется за девчонками, особенно из бедных - с ними легче, выбирает совсем молоденьких.
     Обожает разговоры о них и, раздувая ноздри, выпячивая губы, употребляя самые сальные выражения, входит в интимнейшие подробности.
     - Я ее знаю?
     - Нет.
     - Познакомишь?
     - Возможно. Она девушка.
     Кромер, ерзая на стуле, слюнявит кончик сигары.
     - Она тебе нужна?
     - Нет.
     - Тогда уступи мне.
     - Посмотрю.
     - Молода?
     - Шестнадцать. Живет с отцом. Не забудь про машину.
     - Ответ завтра. Будь у Леонарда к пяти.
     Это другой бар, в котором они проводят время, но он находится в Верхнем городе, и Леонард вынужден закрывать свою лавочку в десять вечера.
     - Расскажи, что у вас с ней было в кино... Тимо! Еще бутылочку, старина... Ну, выкладывай!
     - Все как обычно. Колено, подвязка, потом...
     - Что она сказала?
     - Ничего!
     Спать Франк будет у себя. Скорее всего, Лотта оставила Минну ночевать. Она не любит с первых же дней отпускать девиц домой: иные не возвращаются.
     Словом, он ее увидит, и не все ли, в общем, равно - Мицци или Минна? В темноте он не заметит разницы.

4

     Засунув руки в карманы, подняв воротник пальто и выдыхая облачко морозного пара, он идет по самой освещенной улице города, хотя даже она местами тонет в темноте. Встреча через полчаса.
     Сегодня четверг. Речь о часах Кроме? завел во вторник. В среду, в пять, когда Франк увиделся с ним у Леонарда, Кромер спросил:
     - Уговор в силе?
     Вот удивились бы люди постарше, увидев, с какой важностью беседуют эти юнцы, почти мальчишки! Но, ей-Богу, разговор они ведут о серьезных вещах! Франк смотрится в зеркало: светлые волосы, спокойное лицо, пальто отличного покроя.
     - Машину достал?
     - Могу познакомить с водителем хоть через пять минут. Ждет напротив.
     Заведение разрядом пониже, пошумнее, но выпивка и здесь еще приличная. Из-за столика поднимается парень лет двадцати трех - двадцати четырех. Очень сухощав и, несмотря на то, что одет в кожанку, выглядит студентом.
     - Это он, - бросает Кромер, указывая на Франка.
     Потом представляет парня:
     - Карл Адлер. Можешь положиться - ас!
     Они пропускают по стаканчику: так положено.
     - А где второй? - тихо осведомляется Франк.
     - Ах да! Там что.., придется... - Кромер запинается.
     Он не любит говорить напрямик: иные слова лучше лишний раз не произносить - многие из суеверия вообще вычеркивают их из своего лексикона. - Придется прибегнуть к силе?
     - Вряд ли.
     Кромер, знакомый со всем городом, обводит глазами тонущий в табачном дыму зал, останавливает и